| —274— а в практической области Посошков был прогрессист, сторонник реформы, прожектёр, представитель нарождающейся новой России. Автор подметил и разработал первую сторону в сочинениях Посошкова, но странным образом совершенно упустил из вида вторую. В своих проектах публицист XVIII стол. не оставил без внимания церковную жизнь, напротив представил много важных соображений и жизненных указаний и случалось, что эти проекты самоучки крестьянина совпадали потом с распоряжениями высшей власти. Насколько практичны были проекты Посошкова относительно разных сторон церковной жизни, насколько эти проекты осуществлены были в законодательстве Петровского и после-петровского времени, об этом г. Померанцеву следовало вести обстоятельную речь, а то мы не видим ясно из его сочинения, что Посошков описывает жизнь русской церкви в эпоху преобразований: картина вышла неполна. В общем сочинение г. Померанцева вполне удовлетворительно и даёт ему право на получение кандидатской степени. Но с прискорбием я должен отметить один недостаток, неожиданный в сочинении на учёную степень: переписанное автором собственноручно оно содержит грубые грамматические ошибки („переселяются“ стр. 67, „благоденствие“ стр. 174, „не разу“ 250, „держут“ 173 и др.)“. 35) Экстраординарного профессора Анатолия Спасского о сочинении студента Саввича Симона: „История богомильства в югославянских землях“: „Сочинение г. Саввича (VII+302 стр.) представляет собой популярное и систематическое изложение истории богомильства в югославянских землях на основании тех пособий, какими сумел раздобыться автор. В большей части отделов своего сочинения автор идёт главным образом за одним каким-либо пособием, – впрочем, не копируя его буквально, но последовательно извлекая из него то, что относится к его теме (так предисловие (1–71 стр.) составлено главным образом по Шафарику и Гильфердингу; отдел о богомильстве в северной Болгарии по Дринову; богомильство в Боснии по Кланчу и Рачкому и т. д.). Отсюда видно, что к его сочинению не применимы научные требо- |
| Русское консульство на острове Крите не было обременено работой; там «делать было почти нечего», вспоминает позднее Леонтьев. Но месяцев через 6–7 его пребывание на этом острове было неожиданно прервано дипломатическим инцидентом... Леонтьев не оставил воспоминаний о Крите, и письма этой эпохи его жизни не сохранились или же не были опубликованы. Но имеются другие, и очень яркие, свидетельства о его пребывании на Крите: «Очерки Крита» (1866), повесть в письмах «Хризо» (1868), короткий рассказ «Хамид и Маноли» (1869) и длинная повесть «Сфакиот» (1877). Только по «Очеркам» мы можем воссоздать его жизнь на Крите; рассказы же передают его творческие впечатления; а в одном из них («Хризо») консул Розенцвейг явно высказывает мысли самого автора. Первая южная любовь Леонтьева – это Крым, вторая – более яркая и длительная – Крит. Этот остров он сравнивает с «корзиной цветов на грозных волнах моря...» 305 . Здесь он почувствовал себя в своей стихии; здесь приобщился той живой жизни, которой не находил в России. Пестрые Балканы для Леонтьева, как осень для Пушкина, – «очей очарованье». Красные фески, синие шаровары, посеребренное оружие, «седые рощи маслин» – всем этим красочным зрелищем Леонтьев любуется, упивается; и упоение его не книжно-романтическое, а настоящее, непосредственное; и именно поэтому он находит свои слова для выражения своего восхищения. Его критские рассказы пестрят теми описаниями-букетами, которыми он изредка украшал и свои русские повести. – Вот старый турок Шериф-бей: когда «он лежит на ковре с чубуком, в своем цветнике, между фиалками и розами, так сам сияет издали, как цветок в цветниках, и феской пунцовою, и этими небесно-голубыми шальварами, и белою бородой...» 306 . Хороши критские гречанки с классическими именами – Елена, Афродита. Последняя сравнивается с жасмином, с померанцем и даже с переваренным яичком! Но Леонтьев сожалеет, что и в эту благословенную глушь проникли дамские моды с Запада! Гречанки, одетые в дурно сшитые кринолины, напоминают ему парижских субреток, танцующих с критскими Ахиллесами и Парисами, еще верными критским древним обычаям 307 . Вообще же в леонтьевском мире, как и в мире фауны, мужчины ярче женщин. Особенно выделяются полуразбойники-сфакиоты; все они «дели-каплы» – «молодцы с бешеной кровью». Один из них, Яни (в повести «Сфакиот»), говорит жене о своих сородичах: Смелые (мы), все высокие, все красивые; у всех по ружью на плече и по паре пистолетов; все в новых цветных шальварах за кушаком красным; и у всех рукава выше локтя засучены, точно мы собираемся в кровь турецкую выше локтей руки наши сейчас погрузить. И от колен у всех ноги разутые, голые, без чулок, не потому чтобы чулок не было дома, а так... для фигуры, знаешь!» 308 . И все эти критские описания-букеты далеко превосходят букеты русские – из баб и мужиков на дворе помещика Лихачева в романе «В своем краю»! Свой край для Леонтьева – уже не Россия, а Крит, потом Фракия, Эпир. |
| Н. Гр. Попова: Священник Н. Г. Попов —27— 121. Марие-Магдалининской, в приюте для слепых, церкви, свящ. М. Соловьева: Священник М. Соловьев Кресто-Воздвиженской, на Убогих домах, церкви, свящ. С. А. Голубева: Знаменской, в Переяславской слободе, церкви, Протоиерея Г. Я. Коссина: Протоиерей Г. Я. Коссин Екатерининской, в Екатерининском Институте, церкви, свящ. И. В. Арсеньева: Священник И. В. Арсеньев Духо-Сошественской, на Лазаревском кладб., церкви, Протоиерея В. Ф. Остроухова, Благочинного 2-го отд. Сретенского сорока: Богородицкой, в Старо-Екатерининской больнице, церкви, свящ. Ф. Д. Померанцева: От разных лиц Богородице-Рождественской, в Ремесленной богадельне, церкви, свящ. И. Г. Полканова: От Церкви Александровской, в Александровском Институте, церкви, свящ. И. Г. Соколова: Священник И. Г. Соколов —28— 129. Адриановской, в Мещанской, церкви, свящ. М. В. Славского: Священник М. В. Славский Ф. Германова Псаломщик Смирнов Священник К. Марков Сретенского сорока, 3-го отделения Священника при Покровской Общине Сестер Милосердия Н. Соколова: Вознесенской, на Гороховом поле, церкви, свящ. А. Покровского: Священник А. Г. Покровский Александро-Невской, в училище принца Ольденбургского, церкви, свящ. А.П. Громковского: Скорбященской, при Бахрушинской больнице, церкви, Протоиерея С. П. Косменкова: Протоиерей С. П. Косменков Николаевской, в богадельне имени бр. Боевых, церкви, свящ. А. Г. Крылова: От разных лиц Троицкой, в Ермаковской богадельне, церкви, свящ. И.И. Воронцова: Священник И. Рахманов —29— 136. Александро-Невской, в Покровской мещанской богадельне, церкви, свящ. Н. П. Соловьева: От причта Покровской, в Красном селе, церкви, Протоиерея Д. В. Касаткина: От Промышлен. и торгового Т-ва П. Малютина С-ья Петропавловской, на Новой Басманной, церкви, Протоиерея С. М. Садковского, Благочинного 3-го отд. Сретенского сорока: Протоиерей С. М. Садковский Троицкой, в Покровском, церкви, свящ. Н.А. Колосова: Священник Н.А. Колосов Воскресенской, в Екатерининском богадельном доме, церкви, свящ. |
| За сто лет назад от наших дней Барский писал, что святая обитель Иверская разрушает всякое смущение своим весёлым положением. «Аще бо и в сокровенном месте стоит и имать горы высокия с прегустым лесом окрест себе, от полудни, запада же и севера, но от востока имать поле пространное и сеножатное даже до брега морского, яко на два стреляния из лука: брег же тамо есть зело мелкий (пологий) ради реки, близ монастыря от страны полуденной обретающейся, яже аще в лете пресушаема удобопреходима есть, в зиме же с множеством вод с гор, собирающихся в ню, и с великою быстротою текущих, множество каменей и блата влечет с собою и песку, и сравняет глубину морскую... Лес же тамо густый и красный есть по горам на полудне и на западе: но мало земли обретается под властию обители, единым часом хождения в долготу и единым такожде в широту; ибо оттуду есть полчаса шествования по-над брегом на полудень до Милопотама, им же владеют Лаврцы и тамо кончается пограничие, и полчаса паки на восток летний брегом к пристанищу Калягре, идеже кончается пограничие. Абие вне врат монастырских первее обретается подворье (площадь) изрядное, каменьями гладко помещено, с седалищами одесную и ошуюю каменозданными лепо и крепко ради собеседования Отец и ради препочивания странных. Второе, недалече пред подворием, не весьма прямо, есть на каменном основании сооружении, деревянна горница с восходом ради прохлаждения хотящих, её же одесную два источника водна, жадных напояющие. Тамо яко на вержение камени к западу и мельница водяная и пруд собирают воду каменнозданн окрест внутри земли; мало же далее и вертоград пространен, в нем же различныя всеваются зелия к пропитанию Отец, идеже и келия вертоградаря с церковию св. Василия. Близ вертограда же и сад зело изряден с церковию, в нем же различныя суть древеса, наипаче же множество померанцев: тамо и келии две на единение живущих. Мало же далее своды каменны высоки, ими же к монастырю вода течет: тамо виноград монастырский мал с келиею и кипарисами; тамо при сводах и келии нарочно созданы ради прокаженных братий, аще, когда случатся быти, идеже их милосердно досматривают и снабдевают; во время же тамо моего прибытия не бысть ни един нов, древние же помроша. |
| Теперь, когда я стараюсь передать вам о моих близких, позволяю свой сказать – интимных отношениях к графу, в моих воспоминаниях выступают они передо мною на первом плане не в московской обстановке, не в московском его кабинете, в бильярдной или в столовой, а в кунцевском саду и в липовой роще, куда каждое утро отправлялся я гулять вместе с графом, а к девяти часам возвращались мы оба на широкую террасу его дачи, обставленную лавровыми и померанцевыми деревьями, кипарисами, миртами и другими растениями, и вдвоем за большим обеденным столом пили кофей, причем граф угощал меня своими редкими сигарами. Не умею теперь рассказать вам, о чем и как велись наши нескончаемые беседы: они были до бесконечности разнообразны и всегда увлекали меня живейшим интересом; граф обладала всесторонним образованием, много знал и много видел на своем веку, и очень часто наш разговор принимал характер назидательного диалога между смышленым учеником и его опытным и разумным наставником. Я поверял ему свои ученые планы и задачи, вводил его в подробности предпринятых мною работ, и он внимательно выслушивал все это, иногда делал свои замечания и ободрял меня к новым и новым успехам в тот решительный для меня трудовой период жизни, когда я открывал себе путь к самостоятельной деятельности. В дополнение к моим научным интересам и чтобы расширить уже слишком тесный круг моих воззрений на современность, он посвящал меня в тайны международной дипломатии и в более существенные и настоятельные вопросы правительственных и государственных мероприятий. Не любя терять время на газетную полемику передовых статей и корреспонденций, я вполне довольствовался немногими сведениями, которые сообщал мне граф, и тем более потому, что он, конечно, стоял ближе издателей русских газет к текущим событиям и намерениям или предначертаниям нашего правительства. Особенно назидательны были для меня его глубокие и проницательные взгляды на освободительные преобразования, воспоследовавшие с воцарением императора Александра Николаевича. Опытный и прозорливый политик может иногда безошибочно заглянуть в будущее не в силу гадательного предвидения, а просто по расчету, как математик легко решает мудреную задачу. Многие из прискорбных событий последующего времени не были для меня нечаянной новостью. Я их боязливо поджидал и, когда они наступали, не мало дивился осторожной и предусмотрительной политике этого глубокомысленного государственного человека. Под его благотворным влиянием слагались, созревали и наконец окрепли в душе моей умственные и нравственные убеждения и основные понятая о людях и жизни: именно с тех пор я стал таким, как чувствую и сознаю себя и теперь, в глубокой старости. |
| Глава 23 Праздники у Евреев были следующие: первый — праздник опресноков, в воспоминание избавления их из Египта. Второй — праздник принесения снопов, начала жатвы, в благодарение Питающему их. Третий — праздник Новолетия. Четвертый — праздник поста и уничижения за служение тельцу; к этому последнему празднику присоединены и другие, подобные отведению их пленниками в Вавилон. Пятый — праздник кущей, в память о Том, Кто осенял их облаком. Чин же богослужения у Евреев составляли ежедневное курение фимиама, возжжение светильника от вечера до вечера, и на одном светильнике хранение неугасимого огня, предложение от субботы до субботы хлебов, которые могли вкушать только жрецы. В месяц седмый… да будет вам покой, память труб… и в десятый день седмаго месяца… суббота суббот возвеселитеся пред Господем Богом вашим (Лев. 23:24, 32,40). В этих образах Бог призывает народ Свой к радости и созерцанию всех разумных существ. И да возмете ветви померанцевые, пальмовые, миртовые, и вербы (Лев. 23:40). Четыре рода ветвей изображают четыре сонма созерцающих, что в другом месте изображено четырьмя колесницами и четырьмя животными. В ветвях померанцевых усматривай первый сонм на востоке скинии небесной, в ветвях пальмовых — второй сонм на юге скинии, в ветвях миртовых — третий сонм на западе, в вербе же — четвертый на севере. При этом знай, что скиния сия есть нерукотворенная, сонмы святых окрест её не переменяют места своего. Глава 24 Возми муки пшеничны, и сотвори… дванадесять хлебов: дву десятин да будет хлеб един (Лев. 24:5). Это есть новое приношение всех народов. Кислые хлебы суть образ Церквей, собранных из Евреев и язычников, приявших в себя примешение небесного кваса, который, отъяв безквасие мира, даровал им приятность и благоухание. В этих двенадцати хлебах видим также апостолов, в которых сокрыт хлеб, питающий душу, и еще под образом двенадцати хлебов разумеем двенадцать колен, таинственно возлежащих окрест трапезы жизни. И пряхуся в полце сын Израилтяныни и муж Израилтянин: и нарек сына Израилтяныни имя и прокля (Лев. |
| В традиционном напутственном слове иерей Сергий Померанцев желает молодым через всю жизнь пронести то, что им было даровано Господом в Таинстве Венчания. Священник говорит о необходимости смирения перед Богом и друг перед другом, о молитве, о духовном росте. А еще о том, что все испытания по силам и именно в них, в этих испытаниях, закаляется вера и взращивается любовь. Последние минуты в храме. Мне течение времени кажется обычным. А для тех, кто стоит на пороге очередного расставания, секунды, скорее всего, летят с небывалой скоростью. Так ведь всегда бывает, когда остается совсем чуть-чуть. Молодые стоят поодаль от всех. К ним, конечно, никто уже не подходит. Надо отдать должное тактичности сотрудника УФСИНа. Пользуясь случаем, молодой охранник решает пообщаться с представителем православного духовенства. Они говорят о первых шагах в Церкви, о силе молитве и даже о каких-то догматических вопросах. Мой же внезапно возобновившийся диалог с Валерием на сей раз сводится к обсуждению личной встречи со Христом, к теме перемен, которые неминуемо происходят в жизни каждого человека, готового сделать хотя бы один, пусть даже маленький, неуверенный шаг на пути к Богу. Я торопливо записываю все откровения в блокнот, прекрасно отдавая себе отчет в том, что публиковать их на всеобщее обозрение я вряд ли когда-то стану. Бумага-то, может быть, все стерпит, но всемогущий Интернет нет. Бывает моменты, когда самые невероятные и громогласные свидетельства должны уступить место молчанию. «Тебе еще много времени нужно?», — прерывает тишину Виталий. — У них сейчас будет молебен. Но невеста уже не сможет на нем присутствовать. Я должен сопроводить ее к выходу. Тебя я здесь оставить тоже не могу. — Конечно, я все понимаю. Да и потом мы, вроде как, закончили. Закончили материал. Но не историю. У нее вполне себе может быть счастливый конец. Только сочинять его, конечно, не мне. Охрана настаивает на том, чтобы венчальные иконы невеста забрала с собой: хранить образа в стеклянной оправе здесь нельзя. Злоупотреблять гостеприимством тоже не стоит. |
| Маленькая девочка, сопровождавшая его, представляла на редкость живописную фигурку. Темное красное платьице доходило до самых пят; белый муслиновый шарф, повязанный крест-накрест, был завязан сзади, и длинные концы его тащились по тротуару; черные волосы девочки, прямо подрезанные, падали густой гривой на плечи и были покрыты красной шелковой косынкой, завязанной узлом под подбородком. Ее крошечное, измученное, преждевременно постаревшее бледное личико, неестественно большие глаза были бездонно-мрачны — так мрачны, словно луч веселья никогда не заглядывал под опущенные веки, а маленькие губы были крепко сжаты, словно никогда не знали улыбки. Она несла на руке корзину, в которой лежало несколько бережно завернутых в мягкую бумагу фигурок из цветного воска, вылепленных очень искусно. Одна из них изображала Эсмеральду с козочкой, другая — Дею и волка, третья — Квазимодо, — вообще все они представляли героев произведений знаменитого французского писателя Виктора Гюго. Как видно, эти фигурки были для девочки святыней, потому что она несла их с величайшей осторожностью, изредка бросая взгляд, полный любви и гордости. Когда мальчик остановился и опустил лоток с розами, фиалками и померанцевыми цветами на землю, девочка также остановилась и поставила корзину на ступеньки, закрыв восковые статуэтки толстой бумагой от солнца и пыли. Освободив руки, мальчик принялся развязывать мешок, не переставая улыбаться собаке, которая жалась к нему, не отводя выжидающих глаз. — Не волнуйся, Гомо, не волнуйся! — ласково говорил мальчик. — Ты получишь свой завтрак. Я просил мамочку Туанетту положить побольше хлеба. Я знаю, что ты голоден, знаю! Девочка, крепко сжав руки, смотрела на мешок почти так же жадно, как и собака. Мальчик вопросительно посмотрел не нее, и лицо его вспыхнуло до корней волос. — Ела ли ты перед уходом, Деа? Только говори правду: ела? — настойчиво спрашивал он. Девочка побледнела еще больше и отвела глаза в сторону, ничего не ответив. — Говори же, Деа, скорее! Я не дам ни кусочка Гомо, пока ты не скажешь правды! |
| было принято определение о женских учебных заведениях духовного ведомства, которое предполагало введение обязательного семилетнего обучения, а учебные планы должны были быть согласованы с планами аналогичных заведений духовного ведомства и Министерства народного просвещения – планами восьмиклассных гимназий. О востребованности женщинами богословского образования свидетельствует тот факт, что в единственном выпуске Петроградского богословского института, который состоялся в 1923 г., из 26 человек выпускников было 9 женщин: Ассанович Екатерина Львовна, Васильева Мария Васильевна, Дубова Мария Павловна, Кузьмина-Караваева Анна Дмитриевна (впоследствии мать Мария), Копреева Наталия Николаевна, Лазаревич-Шапелевич Анна Алексеевна, Никитина Нина Александровна, Померанцева Екатерина Васильевна, Соболева Валентина Владимировна 68 . Октябрьская революция надолго прервала попытки получения богословского образования женщинами. В православных церквах, где традиция не была искусственно прервана, необходимость предоставления женщинам права на получение высшего богословского образования вполне осознавалась 69 . Во второй пол. XX в. некоторые поместные церкви Греции, и особенно диаспоры Франции и США стали допускать женщин к учебе в духовных семинариях и на богословских факультетах и к преподаванию в них 70 . 3. Женщины в миссиях и на приходах Опыт Алтайской миссии Наиболее успешной миссией русской церкви можно с уверенностью назвать Алтайскую. Основатель этой миссии, известный архимандрит преп. Макарий Глухарев, осознавал острую необходимость в помощи женщин при миссионерской деятельности. Уже в 1830-е гг. у него возникла идея организации на Алтае «женской общины миссионерок-диаконисс». В подготовленном им проекте реформы миссионерского дела в России значительное внимание уделялось участию в миссии женщин – жен миссионеров и собственно диаконисс, которые могли бы помогать миссионерам при подготовке оглашаемых к крещению и «в наставлении новокрещенных», а также исполнять в походных церквах дела чтеца, звонаря, просфорни, помогать при обучении девочек и «в содержании деревенских школ», принимать «новокрещенных сирот женского пола на воспитание», обучать их грамоте, рукоделию 71 . |
| Посреди залы ставили два серебряные золоченые мангала 8 с угольями, когда было холодно; на чудовищах крылатых были они утверждены, и в них посыпали курения. Потолок же над этою залой был кипарисовый, весь фиолетовым цветом раскрашенный, и по всему этому полю были видны все алые и белые розы с листиками зелеными, совершенно такими, какие у роз бывают, с мелкими зубчиками. И был среди потолка еще купол широкий, тоже искусно выложенный кипарисными изогнутыми дощечками, и он был фиолетовый, и по нем были розы алые и белые с листьями. Из средины же самого купола висел целый фунт квасцов, обернутый в тюль. Это было от дурного глаза. Кипарисовые же были и все столбики вокруг залы, около помоста, на котором учреждена была большая софа по всем стенам. И эти столбики были также фиолетовые, и на них живописцами были изображены обвивающие их вязи из алых и белых роз с листиками. Такой удивительный зал сделал царь Агон для своей возлюбленной и милой дочери! И спальня была хороша, и бани. В спальне мастера из дальних стран чудную печку сложили, островерхую, снизу широкую, всю из блестящих зеленых изразцов; в каждом изразце было круглое углубление, как бы с полстакана глубиной, тоже зеленое. Ковер в спальне был не аджемский, а проще, из Балканских гор, красный, как киноварь, и по нем все синие и белые узоры. Около печки стелили рабыни каждый вечер один на другой три толковые тюфяка и накрывали их каждый день чистою тончайшею льняною кисеей с золотою бахромой кругом и шелками по краям расшитою; подушечки клали для Петро и для царевны шёлковые, цветные, наволокою тюлевой покрытые. Одеялам же шелковым и бархатным и шёлком и золотом расшитым счета не было. Каждый день царевне подавали все чистое, и Петро тоже. Умывались они критским мылом в золотых рукомойниках. Царевне подавали рабыни. А когда Петро хотел мыть себе руки, то царевна наполняла иногда розовою водой, а иногда померанцевою золотой рукомойник и, взяв на плечо разукрашенное полотенце, отгоняла служанок и сама, смиряясь, становилась пред диваном на колена и лила ему воду на руки; а каждую субботу сама хотела мыть ему ноги и грозно кричала на рабов и рабынь: «Отойдите!» Кормилица ее огорчалась этим, говорила ей тайно: – Как уж тебе пастушеские ноги его понравились! Но царевна строго запретила ей говорить это другой раз и обещала мужу сказать, чтоб он изгнал ее из дворца. – И не тебя, я государя, отца моего, за него отдам! – сказала царевна. И не знала царевна, как еще показать молодому мужу, до чего она его любит и уважает, и боится. Шесть недель прожили они так вдвоем; кушали, пили, отдыхали, музыка для них играла, сколько их душе было угодно. Они часто гуляли вдвоем по саду, взявшись за руки, и говорили друг другу о своей любви. – Любишь ли ты меня, царевна? – спрашивал ее Петро. – Разве можно не любить тебя? – говорила ему Жемчужина. – Разве видал кто звезды в полдень или солнце ночью? Что ты спрашиваешь? |
|
|
