| И Бог иногда подает людям по таким их безрассудным прошениям. Но из этого вымаливания, так сказать самоуправного, без этой смягчающей всякую истинно христианскую молитву мысли: «Да будет воля твоя», часто ничего, кроме дурного, не выходит. У одной высокопоставленной семьи в Петербурге умирал единственный сын, мальчик четырех лет. Положение было таково, что врачи, окружавшие постель больного, объявили его совершенно безнадежным, определяя заранее час смерти… В эту ужасную ночь мать ребенка стала молиться одною из тех молитв, когда от Бога требуют чего-нибудь, как от наемника, когда не только умышленно забывают, но намеренно вычеркивают это чувство смирения пред Божией волей. Молитва была услышана. Мальчик остался жить. Но дальнейшие обстоятельства показали, что было бы лучше, если бы мать смирилась пред волей Божией и отдала Богу своего ребенка добровольно, когда Он его к Себе призывал. Болезнь отозвалась на его мозгу. Он не мог получить систематического образования сообразно своему положению, а материнское баловство еще усилило его лень. Из него, как говорится, ничего не вышло. Чтобы поставить его к какому-нибудь делу, его поселили в одном из родительских имений, чтобы там, как бы он ни путал, он не мог натворить много бед. Там он сошелся с одной из бывших горничных своей матери, безобразной, необъятной толщины, девицей, лет на пятнадцать старше, с лицом изрытым оспой, и на ней женился. Какой удар для самолюбия матери, блестевшей в свете и происходившей из громкой титулованной фамилии. Рябая жена приучила его пить, и немного за тридцать лет, никому ненужный, он скончался от болезни почек, приобретенной путем алкоголизма, быть может, без горя для матери, которая тогда его вымаливала. Можно тут лишний раз вспомнить о матери в одном из рассказов графа Л.Н. Толстого. Эта мать в ночь после смерти маленького сына, которого она отбивала от болезни, ради которого она потрясала небо своими молитвами, засыпает в чувстве жестокого ропота на Бога и видит сон. Она видит отдельный кабинет ресторана, остатки роскошного ужина, бесстыдно разодетых женщин и среди них ожиревшего человека с тусклым взором, с еле заметными следами человеческих мыслей и чувств. И в этом человеке она с ужасом узнает только что умершего своего ребенка… Вот, от какой судьбы избавил Бог этого ребенка. |
| С детскими ранними годами, с посеребренными горнами, взброшенными к лепному потолку, со «Взвейтесь кострами, синие ночи!» слилось у Иннокентия первое представление об отце. Самого отца Иннокентий не помнил, тот погиб в двадцать первом году в Тамбовской губернии при подавлении мятежа, но все вокруг не уставали говорить сыну об отце – о знаменитом герое, прославленном в гражданскую войну матросском военачальнике. Ото всех и везде слыша эти похвалы, Иннокентий и сам привык очень гордиться отцом, его борьбой за простой народ против богатеев, погрязших в роскоши. Зато к вечно озабоченной, о чем-то грустящей, всегда обложенной книжками и грелками матери он относился почти свысока и, как это обычно для сыновей, не задумывался о том, что у матери не только был он, его детство и его надобности, но и еще какая-то своя жизнь; что вот она страдает от болезней; что вот она скончалась в сорок семь лет. Родителям его почти не пришлось жить вместе. Но мальчишке и об этом не было повода задуматься, не приходило в голову расспросить мать. А теперь это все разворачивалось перед ним из писем и дневников матери. Их женитьба была не женитьба, а что-то вихреподобное, как все в те годы. Грубо и коротко их столкнули внезапные обстоятельства, и обстоятельства же мало давали им видеться, и обстоятельства же развели. А мать из этих дневников оказалась не просто дополнением к отцу, как привык сын, но – отдельным миром. И узнавал теперь Иннокентий, что мать всю жизнь любила другого человека, так и не сумев никогда с ним соединиться. Что может быть только из-за карьеры сына она до смерти носила чужое ей имя. Перевязанные разноцветными тесемками из нежных тканей, в шкафах хранились связки писем от подруг матери, от друзей, знакомых, артистов, художников и поэтов, чьи имена были теперь вовсе забыты или вспоминались ругательно. В старинных тетрадях с синими сафьяновыми обложками шли по-русски и по-французски дневниковые записи странным маминым почерком – как будто раненая птичка металась по листу бумаги и неверно процарапывала свой причудливый след коготком. По многу страниц занимали воспоминания о литературных вечерах, о драматических спектаклях. Брало за сердце описание, как мать восторженной девушкой в толпе таких же плачущих от радости почитателей встречала белой июньской ночью на петербургском вокзале труппу Художественного театра. Бескорыстное искусство ликовало с этих страниц. |
| Поклонитесь от меня всем любящим меня, скажите им и себе, что по милости Господа моего я все тот же, по-прежнему чту и люблю любящих Господа, по-прежнему немощен и душою, и телом. Школа жизни прибавила мне несколько новых уроков, и я заучиваю их теперь; дай Бог, чтобы они послужили в пользу грешной душе моей. Не жалею, очень не жалею, оставляя Петербург. Христос с ним. Не могу не сказать и того, что не желал бы, чтобы кто-нибудь из моих знакомых пожелал жить в нем для его веселий. Нет, сохрани Бог его от подобного желания. Надобно иметь слишком крепкую душу, чтобы в таком волнении сует не сдвинуться душою с места, или же надобно слишком много испытать скорбей и горечи, чтобы видеть кипучую жизнь во всей ее пустоте. Сохрани меня Бог осуждать кого-либо. Не сомневаюсь, нимало не сомневаюсь, что есть и здесь ищущие Господа, без них может ли стоять град? Но не сомневаюсь и в том, что богоугодная жизнь их – мученичество. Простите, Надежда Николаевна. Благодарю вас душевно, что вы продолжаете с такою любовию поминать о грешном человеке. Ваш странник теперь готовится к новому странствованию, не забудьте его в молитвах. Е. Филарет. Письмо 34. Июля 2-го дня (1842). Спасет вас Бог, добрая Надежда Николаевна, за ваше доброе желание утешить меня письмами вашими. Мне точно утешительно читать строки ваши как голос о родной стороне, от которой так далек я теперь. С 20 июня я в Риге. Продолжаю смотреть на здешних людей, на здешние дела, на здешние обычаи. Не знаю, что Бог даст далее. А вот первый мой знакомый, первый встретивший меня в Риге, уже похоронен. Странно! Я не пишу вам о обстоятельствах знакомства, прошу только вас принять на себя доставить письмо матери скончавшегося. Это был подполковник корпуса жандармов Павел Аггеевич Певцов. Вероятно, письмо к матери будете читать, когда доставите его к ней. Она инспектрисса Екатерининского института благородных девиц, лютеранка по исповеданию, но как говорил мне умиравший сын, добрая и чтущая уставы церкви православной. Вы догадаетесь, что скончавшийся только потому и знаком был мне, что напутствован мною в дальний путь, иначе я его не знал до того времени. Благодарю Господа, что Он дал случай сделать по силам нужное для души его. Он скончался очень хорошо, в полной памяти и с чувством христианина, отходящего в вечность. Я писал довольно подробно матери о обстоятельствах кончины и о болезни, с желанием что-нибудь сказать в утешение. Если что нужно еще говорить в утешение, примите вы на себя труд сделать возможное из любви к Господу. Скончавшийся не совсем счастлив был в жизни и без скорби оставлял ее, скорбя единственно о матери 30 . |
| Совсем иного рода было влияние матери. Про неё можно сказать так: она была религиозна, но не была достаточно православна по убеждениям своим. У неё, как у многих умных русских людей того времени, христианство принимало несколько протестантский характер. Она любила только ту сторону христианства, которая выражается в нравственности, и не любила ту, которая находит себе пищу в набожности. Она не была богомольна; постов почти вовсе не соблюдала и нас не приучала к ним, не требовала их соблюдения. Заметно было иногда, что она немножко даже и презирала слишком набожных людей. Например, она нередко с пренебрежением употребляла слова «ханжа», «ханжество» и т. д., тогда как истинно и по-православному верующий человек никогда этих слов и не позволяет себе употреблять; ибо никто не может знать, почему другой так заботлив о внешней обрядности; и как бы ни казался ему нравственно нехорош очень набожный ближний, он всегда ищет в сердце ему какого-нибудь оправдания, даже и не любя его лично. (Например: этот человек так много молится именно потому, что кается, что понимает сам, какой у него дурной характер; а это и есть смирение и т. д.). Всё это, однако, касательно матери я стал соображать, конечно, позднее, но в детстве моём я был ей всё-таки гораздо более, чем отцу, обязан хорошими религиозными впечатлениями. Молиться перед угловым киотом учила меня не мать, а горбатая тётушка моя Екатерина Борисовна Леонтьева, отцовская сестра. Но я помню хорошо, как сама мать молилась по утрам и вечерам Когда незадолго до смерти отца 16-летнюю сестру мою Александру привезли в Кудиново из Екатерининского (Петербургского) института, то мать моя вместе с нею молилась У себя в кабинете по утрам, а я часто, ещё лежа на диване, слушал. Я рассказал об этом подробнее в другом месте (в воспоминаниях матери моей об императрице Марии Феодоровне). Не знаю, как бывает это у других, но у меня те чувства мои, которые соединились с какою-нибудь картиной, лучше сохранились в памяти. Помню картину, помню чувство. Помню кабинет матери, полосатый трёхцветный диван, на котором я, проснувшись, ленился. Зимнее утро, из окон виден сад наш в снегу. Помню, сестра, оборотившись к углу, читает по книжке псалом: «Помилуй мя, Боже!» «Окропиши мя исопом и очищуся; омыеши мя и паче снега убелюся. Жертва Богу дух сокрушен; сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит!». Эти слова я с того времени запомнил, и они мне очень нравились. Почему-то особенно трогали сердце. |
| – Ох, страшно, как страшно ты это сказал, Валерьян! Сохрани, Боже, Матерь Пречистая! – проговорил Одоевский и перекрестился набожно. И опять замолчал, как будто задумался. Обоим хотелось еще что-то сказать, но тишина заглушила слова; только под кормою струйки звенели, звенела в ушах тишина. Лодка качалась, как люлька, – баюкала. Одоевский лег на дно и, закинув руки за голову, смотрел в небо. – А знаешь, какой мне намедни сон приснился удивительный, – вдруг улыбнулся детски-радостно: – сижу, будто зимою, рано, когда еще темно на дворе, в деревне у брата Володи, а он у окна, при лампе, книгу какую-то немецкую читает, философа Шеллинга, что ли. «Ну, говорю, будет глаза слепить, а скажи-ка лучше, в Бога Шеллинг твой верует?» – «Верует». – «И в Матерь Божью?» – «И в нее, говорит, верует». – «А что же, говорю, такое, по-вашему, Пречистой Матери Покров? » Перелистал книгу, отыскал страницу, строку и пальцем указывает: «читай», говорит. Я и прочел: «Es herrscht eine allweise Güte über die Welt. Премудрая Благость над миром царствует». – «Это, говорит, по-немецки, а по-русски: Пречистой Матери Покров. Понял?» – «Понял». И светло-светло вдруг сделалось, будто от солнца, – от чашечек зеленых с ободками золотыми: детьми, бывало, молоко из них пили, в деревне, у матушки на антресолях с полукруглыми окнами прямо в рощу березовую, всегда я эти чашечки в счастливых снах вижу: золотые, зеленые, как солнце сквозь лист березовый. И светло-светло от них, как от солнца. И будто уже не Володя, а какая-то музыка или матушкин голос шепчет мне на ухо: «верь, Саша, будет все, чего вы хотите, – и правда, и счастье, и вольность, – только верь, что над вами, надо всеми – Пречистой Матери Покров». Тут я и проснулся… Последние струйки под кормой отзвенели; последние тучки в небе растаяли – и пусто-пусто в нем, бело-бело, как будто и неба вовсе нет, ни земли, ни воды, ни воздуха, ничего нет – пустота, белизна беспредельная. Только там, где Петербург, светлеет игла Петропавловской крепости, да чернеют какие-то точечки, как щепочки, что на отмель водой нанесло, водой унесет. Пустота, белизна остеклевшая, как незакрытый глаз покойника. И тихо-тихо, душно-душно, как под смертным саваном. Это ли Пречистой Матери Покров? |
| После ухода поэта в доме постоянно жила его супруга Мария Степановна Волошина. Она прожила 89 лет. Мария Степановна родилась 12 октября 1887 года в Санкт–Петербурге на Боровой улице в семье слесаря С. Я. Заболоцкого и его жены П. А. Заболоцкой; все ее детство прошло в районе Обводного канала. Родители матери жили в Режице (Резекне). Бабушка со стороны матери — Анастасия Григорьевна Антонюк, староверка, раскольница, всегда молилась. В 1893 году Мария вместе с братом и матерью впервые приезжают в Режицу. Они жили у бабушки в доме на горе, вблизи развалин дивного замка. Весь день с ребятишками они проводили на реке Речица. 8 июня 1895 года в Режице умер от чахотки отец, С. Я. Заболоцкий, ему было 34 года, он был поляк. Перед смертью он причастился. Отпевал его ксендз Конвалевский. Его похоронили на Режицком кладбище 10–го июня. В конце июля 1895 года Мария ездила с дедом и матерью в имение под Дикабургом (Даугавпилсом), где мать арендовала фруктовый сад. Как-то в ноябре, когда с обозом яблок ездили в Режицу и по дороге спасались от волков, Мария чуть не замерзла, вывалившись из возка на снег. Весной и летом 1896 года снова жили в Режице. Жили Заболоцкие очень бедно. Мать Параскева работала прачкой, ходила к людям стирать. От непосильного труда (приходилось стирать в холодных квартирах, дышать мыльными испарениями) мать заболела чахоткой. Она стала физически угасать. Маленькая Маруся, видя страдание матери, жалела ее и сильно переживала. Зимой 1898 года она попыталась отравиться, чтобы облегчить жизнь больной матери, изнурявшей себя работой. Об этом случае было написано в столичной газете, и все были потрясены необыкновенной человечностью ребенка. Многие пожелали помочь Марии. Особое усердие в этом проявила знаменитая актриса В. Ф. Комиссаржевская. Мария Степановна впервые увидела своего будущего мужа Максимилиана Александровича, когда ей было пятнадцать лет. Это было в Крыму, в Биюк–Ламбате. Она получила медицинское образование. В Санкт–Петербурге прослушала специальные курсы по оспопрививанию, получив звание оспопрививательницы, а потом получила удостоверение акушерки первого разряда. |
| В 2017-ом мы вспоминаем также и все этапы столетия, которые прошла многострадальная Россия. Мать Мария, ее жизнь и судьба являются слепком того лихолетья. Уже сегодня о ней широко пишут, публикуют ее тексты, изучают феномен ее горнего пути от «жизни мирской к святости». Возникновение сайта привело к настоящему взрыву интереса к ней. Информация, доступная только в бумажных архивах, разбросанных по разным адресам и странам, стала теперь доступной для всех. Я с интересом отмечаю, как возникают кружки и братства с ее именем, открываются выставки, проводятся конференции, снимаются фильмы. На сайте помещено много текстов, обложки книг, рецензии на французском, польском, болгарском, немецком, финском, английском языках. В разделе «Творчество» – огромный изоматериал, несколько документальных фильмов, рассказы о выставках в Риге (где она родилась), Санкт-Петербурге, видео-интервью для французского телевидения. Недавно один из авторов документального фильма «Руфь» (студия «Неофит») признался мне, что создание самого фильма было бы невозможно без нашего сайта. В 25-минутной ленте показаны графика, акварели, рисунки, иконы и вышивки – плоды художественного творчества матери Марии, а также звучат ее стихи и воспоминания о встречах и переписке с Александром Блоком (который, добавлю, когда-то ей, пятнадцатилетней девочке-подростку, посвятил знаменитое стихотворение «Когда вы стоите на моем пути, такая живая, такая красивая...»). В разделе «Судьба» важное место занимают два уникальных номера «Вестника участников русского Сопротивления во Франции» (1946-1947годы). В 2015 году они вошли в раздел «Архивы» в сборнике «Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней». Кстати, основным костяком самой книги стал именно сайт и публикации некоторых из его авторов. Не могу не вспомнить о работе с архивами Колумбийского университета, которая постепенно свела меня с интересными людьми. Тексты и акварели матери Марии, хранящиеся в США, теперь можно увидеть и на сайте. Настоящей радостью после выхода в 2004 году моей книги «Красота спасающая», посвященной творчеству будущей монахини, стало знакомство с семьей санкт-петербургского врача Елены Николаевны Ляпиной. Эта семья сохранила акварели и рисунки, которые в 2010 году вошли в фонд музея имени Анны Ахматой в Санкт-Петербурге. В 2016 году они были представлены на выставке «Я весть Твоя», посвященной 125-летию со дня рождения матери Марии. На открытии выставки Елена Николаевна рассказала об истории коллекции. |
| «Получив сигнал о помощи, родные смогут оперативно обратиться в правоохранительные органы» 2 сентября. ПРАВМИР. «Солдатские матери Санкт-Петербурга» запустили мобильное приложение «Армия и закон», созданное в помощь военнослужащим и их родственникам. С помощью бесплатного приложения военнослужащий может сообщить своей семье и близким о том, что ему угрожает опасность. На сайте организации говорится , что приложение поможет обеспечить достойное и безопасное прохождение военной службы и снизить риски нарушений прав военных. Председатель «Солдатских матерей Санкт-Петербурга», член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека Элла Полякова говорит: «Получив такой сигнал о помощи, родные смогут оперативно обратиться в правоохранительные органы. Приложение также позволяет военнослужащему или его близкому при необходимости связаться с нашими юристами в режиме онлайн». Сообщается, что «Армия и закон» будет полезно и в повседневной жизни – оно содержит наиболее востребованную правовую информацию, связанную с прохождением военной службы: Конституцию России, федеральные законы и уставы. soldiersmothers.ru Отдельный раздел посвящен справочной информации в формате «вопрос-ответ» (FAQ) – там будут содержаться ответы на наиболее часто задаваемые вопросы, связанные с самыми различными ситуациями военной службы: от бытовых условий в воинской части до выплат страховок и пособий, положенных родственникам военнослужащего. Также в приложении есть справочник актуальных телефонов и электронных приемных правозащитных организаций, Министерства обороны и военных прокуратур. Правозащитная организация «Солдатские матери Санкт-Петербурга» основана в 1991 году. Она оказывает гражданам бесплатную правовую, юридическую и иную социальную помощь и поддержку, а также на основе обращений граждан проводит мониторинг нарушений их прав и законных интересов для дальнейшей подготовки аналитических материалов и предоставления их в компетентные заинтересованные органы государственной власти, а также в международные институты защиты прав человека. |
| Гоголь важно объявляет дяде: «Два года занимался я постоянно изучением прав других народов и естественных, как основных для всех законов; теперь занимаюсь отечественными». А в действительности в лицее читался элементарный курс законоведения, которым Гоголь не интересовался. Но как ни осторожно должны мы относиться к утверждениям Гоголя, его исконная, несокрушимая вера в свое призвание несомненна. До отъезда в Петербург она еще беспредметна, слепа, иррациональна. Поприще будущего служения простирается от кабинета министра юстиции до кухни повара. Но Гоголь верит в себя; эта вера больше, чем романтическое честолюбие и мечтательный идеализм юности; она по природе своей мистична. Стоя на пороге новой жизни, представляя себе «веселую комнатку, окнами на Неву», нежинский лицеист пишет матери слова, звучащие громче и торжественнее всего им доселе писанного: «Испытую свои силы для поднятия труда важного, благородного на пользу отечества, для счастия граждан, для блага жизни себе подобных, и, дотоле нерешительный, неуверенный в себе, я вспыхиваю огнем гордого самосознания… Через год вступлю я в службу государственную». 4. Петербург (1829–1836) В 1829 году двадцатилетний Гоголь попадает в Петербург. Столица встречает его неприветливо. Он поселяется на четвертом этаже большого мрачного дома. Петербург «показался ему вовсе не таким, как он думал». Дороговизна жизни приводит его в уныние; он живет «как в пустыне». По приезде не сразу пишет матери и объясняет свое молчание тем, что «на него напала хандра или другое подобное» и что он «уже около недели сидит поджавши руки и ничего не делая». Неудачи с поисками службы заставляют Гоголя вспомнить о поэме «Ганц Кюхельгартен», написанной еще в 1827 году в Нежине. Он издает ее на последние деньги под псевдонимом Алова. После жестокой расправы «Московского телеграфа» и «Северной пчелы» Гоголь «бросился с своим верным слугой Якимом по книжным лавкам, отобрал у книгопродавцев экземпляры, нанял номер в гостинице и сжег все до единого» (Н. Кулиш. Записки о жизни Н. В. Гоголя. СПб., 1856 г.). |
| В 1851 году преосв. Макарий был осчастливлен посещением своей матери Стефаниды Григорьевны. Преосв. Макарий был нежно любящим и заботливым сыном. В самом начале 1851 года, по случаю своего назначения на должность ректора Академии, Макарий решил положить на имя своей матери тысячу рублей с тем, чтобы она пользовалась процентами. «Делаю это», – писал он тогда же А. П. Солнцеву, – «главным образом для того, чтобы на всякий случай хоть немного обеспечить маменьку: а то Бог знает, что может впереди со мною случиться. В нашей жизни и судьбе волен один Бог...» Тогда же Макарий приглашал свою мать к себе в Петербург. «Предложите маменьке», – писал он, не угодно ли будет ей летом пожаловать к нам в Питер или погостить годок, другой, или если понравится, и совсем остаться на житье у сынка – Саши. А в Царском селе жить прекрасно и оттуда до Петербурга только на полчаса езды по железной дороге, чтобы видеться со мною. Посоветуйтесь об этом хорошенько и известите меня. Средства для проезда я тогда доставлю и ехать маменька может вместе с тем студентом, какой будет назначен из Белгорода в здешнюю Академию, в августе месяце. Для спокойствия может запасти свой экипажец с будкой и проч.». Так далеко простиралась сыновняя заботливость преосв. Макария о своей матери, которая некогда своими трудами собирала скудные средства для воспитания болезненного сына. Понятно, что и Стефаниде Григорьевне желалось видеть своих сыновей и их жизнь. Поэтому, она охотно согласилась на приглашение преосв. Макария. Получив известие об этом, преосв. Макарий, поспешил выслать 100 рублей денег на дорогу матери и в месте с тем писал А.П. Солнцеву: «устройте проезд матушки до Петербурга, как можно получше. Не покойнее ли, в самом деле, было бы маменьке отправиться в дилижансе из Харькова до Москвы, если только дилижанс ходит, а от Москвы до Петербурга? Или нельзя ли найти в Курске или Белгороде доброго попутчика до Петербурга и ехать бы к концу апреля или в половине мая, не дожидаясь семинариста – студента? Или еще как можно?... |
|
|
