| Валентин Феликсович ничего о ходатайстве Слонима не знал и едва ли одобрил такое бесцеремонное вмешательство в свои личные дела. Он бастовал уже несколько дней. Засылаемые к нему в качестве разведчиков хирурги «доносили», что главный врач все время работает за письменным столом, что-то пишет, что-то читает. Уговаривать его было бесполезно. Конец «второго иконоборства» профессор Л. В. Ошанин, по своему обыкновению, изображает в красках комических. «Вспомнили, что Войно не просто священник, но священник-монах, то есть находится под абсолютной властью архиепископа, которому должен подчиняться. В те времена архиепископом Туркестанским был митрополит Никандр. Делегация из двух или трех врачей отправилась в резиденцию митрополита. Оказалось, что митрополит неплохо разбирается в мирских делах. Он сразу сообразил, что для его епархии невыгодно, если один из пасомых им агнцев будет не в меру строптив и бодлив. Митрополит сказал, что вызовет «отца Луку», то есть В. Ф. Войно-Ясенецкого, и с ним побеседует, что врачи могут спокойно идти домой. Он гарантирует, что «хирургический кризис» будет ликвидирован… Войно на следующий день вышел на работу… и приступил к очередным операциям, несмотря на отсутствие иконы, которая с тех пор навсегда исчезла из операционной». Шутейная версия Ошанина абсолютно недостоверна. Осенью 1921 года, когда происходило «второе иконоборство», Войно-Ясенецкий еще не был монахом, «отцом Лукой» (рассказчик забежал на два года вперед), а митрополит Никандр не был архиепископом Ташкентским. Перед нами типичный миф, сложенный во врачебной, атеистической среде, и место ему не здесь, а в «житийном» прологе нашей книги. В действительности главный врач протестовал против изгнания иконы долго и всеми доступными ему средствами. В частности, в знак протеста не явился в научное врачебное общество, где стоял его доклад. Когда же на следующем заседании отец Валентин, как всегда в рясе, взошел на кафедру, чтобы произнести доклад, то прежде чем изложить новый способ резекции коленного сустава, сделал следующее заявление: «Приношу обществу извинение за то, что я не читал доклад в назначенный для меня день. Но случилось это не по моей вине. Это случилось по вине нашего комиссара здравоохранения Гельфгота, в которого вселился бес. Он учинил кощунство над иконой». |
| Всякий, ненавидящий брата своего, есть человекоубийца; а вы знаете, что никакой человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. 1 Ин. 3,15 НИКАНДР (ПОКРОВСКИЙ) Статья из энциклопедии " Древо " : drevo-info.ru Преосвященный сидел в кресле, по временам как бы дремал и опять скоро возвращался к бодрственному состоянию. Мы двое, которых он нередко называл своими друзьями, я и протоиерей А.И. Романов, сидели тоже в креслах, против него. Он старался поддерживать разговор с нами, но мы могли только отвечать на его вопросы. По своему обычаю, он старался иной раз говорить шутливо, как бы желая ободрить нас, как ему казалось, приунывших. " Вы, говорил он, сидите около меня, точно друзья Иова. Только, что же мало говорите? " . По временам дремота, видимо, одолевала его. Но - очнется, и опять что-нибудь заговорит. В последние минуты эту дрему, часто прерывающуюся, он стал считать прямо приступами смерти. Задремет и опять проснется. За несколько минут до смерти, во время пробуждения после короткой дремоты, он, по обычаю, шутливо говорит: " видно душе не хочется сразу расставаться с телом. Совсем было рассталась, нет, опять воротилась " ... В последние шесть дней он каждое утро приобщался Св. Таин, приносимых служащим иеромонахом из Крестовой Церкви по окончании ранней литургии. В последнее же утро, несмотря на очень раннее служение литургии, смерть предварила окончание ее. Старец скончался с живой надеждой уже навсегда соединиться со Христом, с которым он в последние дни соединялся в ежедневном причащении. Припоминаются слова его о своей будущей кончине, которые он не раз говорил, когда еще был здоров и крепок. " Я уверен, что умру не скоропостижно, но с надлежащим, необходимым каждому христианину приготовлением. Не валясь говорю, а упование имею твердое " . Тридцать три года архиерействовал в Туле и оставил по себе память христианской любви и бескорыстной деятельности на службе Церкви и отечеству. Хороший школьный администратор и педагог. В архипастырской деятельности он проявил себя гуманным, попечительным о духовенстве и отзывчивым к нуждающимся. Занимался широкой благотворительностью. Принимал участие в переводе Библии на русский язык. Труды Литература Использованные материалы Биографический словарь выпускников Киевской духовной академии: 1819-1920-е гг. Материалы из собрания проф. протоиерея Ф. И. Титова и архива КДА в четырёх томах. Том II. К-П.//Издательский отдел Украинской Православной Церкви, Киев 2015, с. 541. Редакция текста от: 13.04.2016 22:05:24 Дорогой читатель, если ты видишь, что эта статья недостаточна или плохо написана, значит ты знаешь хоть немного больше, - помоги нам, поделись своим знанием. Или же, если ты не удовлетворишься представленной здесь информацией и пойдешь искать дальше, пожалуйста, вернись потом сюда и поделись найденным, и пришедшие после тебя будут тебе благодарны. |
| Однако нужно было выяснить – отпустит ли его Оптина пустынь? Для этого о. Гавриил пошел к письмоводителю о. Макарию, и тот дал успокоительный ответ: нет-де оснований задерживать одного человека от братства в 300 человек. От письмоводителя весть об уходе о. Гавриила тотчас распространилась по обители. Узнали и о. Игумен и о. Никандр. Последний особенно печалился и горевал и всеми способами старался отклонить своего духовного друга от принятого решения. Он указывал и на хлопоты о. Игумена по увольнению о. Гавриила из мира, и на его власть дать нелестную аттестацию, и обещал скорое пострижение в монашество, и лучшую келлию, и, наконец, видя непреклонность о. Гавриила, сказал, обливаясь слезами: – «Касатик! – ты идешь на крест: там тебе тяжело будет»... О. Гавриилу тоже трудно было сдержать слезы, но он кое-как скрепился и твердо ответил: – «Что же? – ведь и из мира я шел на крест! Пусть эта крестная сила будет со мною до смерти.» О. Никандр однако не успокоился, – опять приходит и сообщает, что о. Игумен переводит о. Гавриила на клиросное послушание – петь и читать, и дает новую хорошую келлию, – и опять уговаривает: – «Только ты останься! Все мы просим тебя»... – Но о. Гавриил, хотя и перешел в новую прекрасную келлию, которая была, как рай в сравнении с прежней, холодной и промерзлой башней, однако сердцем не успокоился, и поток новых милостей только сильнее подчеркивал и оттенял для него прежнюю несправедливость обхода его монашеством. Поэтому, когда у него произошел прощальный разговор с о. Исаакием, – он со всею искренностью открыл всю тяжесть своего чувства – от сознания, что, получив отказ в пострижении, он почувствовал себя как бы лишним в Оптинском братстве, ибо по его убеждению – «монашество есть не награда, а – покаяние.» И в этом ему отказывают! Но он не стесняется объявить себя пламенным искателем монашества, и ради этого идет даже в Москву, где с радостью дают ему пострижение. Ибо «наружный вид монаха необходим и для внутреннего монаха,» т.е. для души, сердца, разума и воли. |
| п. В то же время, в тесной связи с тем, и как архипастырь, он был, согласно заповеди Апостола, по истине образ верным словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою, непрестанно внимая чтению, утешению, учению ( 1Тим.4:12–13 ). Его слова и речи, к пастве или в каких либо особенных случаях сказанные, всегда превосходные по замыслу, по стройности изложения, вместе с тем отличаются глубокою сердечностью. Его резолюции по многоразличным делам епархиального управления отличаясь величайшею точностью, образцовым уменьем всегда найти и указать золотую средину, особенно в решении вопросов сложных и спутанных, в то же время, когда нужно, дышат отеческою заботливостью о том, чтобы не причинить скорби, а тем более несчастия человеку, которого резолюция касается. Не спешить делом, но за то направить его так, что бы после не нужно было переделывать – составляло основное правило административной деятельности почившего иерарха. Не удивительно, по сему, что всякий, чем ближе узнавал владыку, тем более исполнялся к нему и глубоким уважением и искреннею любовью. Его высокие достоинства и заслуги церкви и отечеству издавна ценимы были и обществом и начальством. Киевская, а потом (в 1891 г.) и Московская духовные академии избрали его в свои почетные члены, а от Высшей власти он удостоился многих высоких знаков отличия «в изъявление, как значилось в Высочайших рескриптах и грамотах, Высочайшего благоволения к отличным заслугам его, к многолетнему святительскому служению, совершаемому в духе древнего пастырства, всегда неизменно отличавшемуся отеческою попечительностью о благе вверенной ему паствы и любовью к ней, проникнутою духом христианской кротости, стяжавшею общее глубокое уважение и сыновнюю преданность в среде Тульской паствы» и т. п. Но высшая и самая справедливая оценка заслуг и деятельности почившего архипастыря, без сомнения, – там, на небе, у Вседержителя Бога. Помолимся же, да поставит его Господь там у престола славы Своея, дабы и оттуда святитель Божий, своим предстательством и молитвою, подавал нам благо, на служение которому посвящена была вся жизнь его. 1 См. стр. 65 книжки изданной в 1885 году в Туле, под заглавием: Празднование 25-летия святительства высокопреосвященнейшего Никандра, архиепископа Тульского и Белевского. Срав. также стр. 28–29 этой же книжки. 2 В то время шла окончательная редакция и издание перевода пророческих книг Ветхого Завета, при чем преосв. Никандр особенно много помогал делу своим основательным знанием греческого языка при поверке русского перевода по греческому тексту, равно как и участием в окончательной корректуре перевода. Читать далее Источник: Богословский вестник 1893. Т. З. 8. С. 309-314 (2-я пагин.). Вам может быть интересно: Поделиться ссылкой на выделенное |
| Он знает, что основные идеи лежат большей частью в умах неглубоко, и почти всегда есть возможность отвести от глубины неуверенную мысль или смутное ощущение, стремящееся в глубину. Для этого есть у него прием, который редко изменяет ему: против основных идей он умеет, в крайнем случае, выставить так называемые принципы, общие положения, решительные приговоры, на которые редко кто посмеет возразить. Есть волшебные слова, которыми очаровывается у нас всякое совещание – и Никандр умеет произносить их в нужную минуту. Такое словечко, вроде классического quos egoK, мигом успокаивает у нас поднявшиеся волны. «Всеми признано уже ныне», «новейшая цивилизация дошла до такого-то вывода», «статистические цифры доказывают», «во Франции, в Пруссии и тому подобных странах, давно уже введено такое-то правило», «такой-то европейский ученый на такой-то странице сказал то-то», «никто уже ныне не спорит, например, что цена определяется пропорцией между спросом и предложением» и множество тому подобных изречений – вот волшебные орудия, творящие чудеса в наших рассуждениях. Но самое волшебное из волшебных слов – это «наука говорит, в науке признано». Никандр давно уже понял, что этого слова – наука – мы боимся, как черта, и не смеем обыкновенно возражать на него. Мы чувствуем, что это палка о двух концах, и потому инстинктивно боимся взяться за нее, когда нам ее предлагают. Возражать на это слово – наука – да ведь это значит возбуждать вопросы: какая наука, где она, откуда, почему, и множество других, о которых конца не будет спору и в которых мы чувствуем, что без конца перепутаемся. и так обыкновенно мы останавливаемся на этом слове, успокаиваемся и принимаем готовый результат науки, который предлагают нам, не мудрствуя лукаво о том, кто и по какому случаю и в каком смысле предлагает. Век живи, век учись! Подлинно, я начинаю теперь только понимать, отчего в школе учителя наши так восхищались Никандром, отчего и в нынешней его деятельности все им довольны, все прославляют его гением дела. |
| Пророчество нашего начальства оправдалось. Никандр пошел быстрыми шагами в служебной карьере. Через несколько лет, приехав в столицу, я застал его на значительном месте. и тут, по службе, имя Никандра звучало беспрестанно в устах у начальства с восторженною похвалой. Отовсюду слышалось: какой способный человек! Какое у него перо! и подлинно, по общему отзыву, Никандр обладал мастерством изложения, которое особенно ценил его начальник. Но я опять становился в тупик перед изложением Никандра и всеобщими похвалами, когда случалось мне читать бумаги, им писанные. Бумаги эти производили на меня то же впечатление, как и ответы его на экзаменах, – впечатление прекрасно сервированного завтрака, на котором есть нечего. Меня томил голод, а другие оказывались сытыми и довольными. в бумагах Никандра, в записках и докладах его выказывалось для меня ясно только умение его, действительно мастерское, притупить и обольстить вкус, поглотить сущее зерно вопроса, опутать его пеленами закругленной фразы до того, что читатель, упуская из виду сущность и корень дела, сосредотачивал интерес свой на оболочке, на побочных и формальных его принадлежностях, на тех путях, по которым дело следует от истока своего до впадения; таким образом, искусно составленная бумага гладко и ровно доводила податливого читателя до потребного результата, отмечая ту точку, к которой требовалось на сей раз прибуксировать дело. Казалось, все так ясно изложено было в обточенных фразах, но, в сущности, ничто не было ясно, все прикрывалось туманом; а дело, по бумаге, в конце концов, обделывалось – е sempre bene [всегда хорошо (ит.)]. Прожив еще несколько лет в своем углу, куда достигали от времени до времени новые хвалебные слухи о способностях Никандра, я снова приехал в столицу и застал его на новом месте, еще более значительном. Тут пришлось мне быть свидетелем его деятельности и дивиться снова его умению, хотя оно не переставало казаться мне странным искусством. Но сам я, став уже старше годами и опытом, начал понимать, что много есть вещей в деловом мире, о которых не смеет и мечтать юношеская философия. |
| Однажды между обычными посетителями явился некоторый новый, неизвестный ему странник. Хозяин пригласил его к трапезе, а сам между тем пошел за водою, чтобы по обычаю умыть ему руки. С водою он возвратился тотчас же, но к удивлению, своему, нового посетителя на месте уже не видал. Страннолюбец недоумевал: чтобы это значило? Но недоумение его скоро разрешилось. В ту же ночь явился ему господь и сказал: «в прежние дни ты принимал братий Моих меньших, а вчера принял Самого Меня: и вот имеющий прийти на суд вместе с другими скажет и тебе: понеже единому от братий Моих меньших сие сотвористе, то Мне сотвористе. И знай, что тех, которые прежде суда принимают Его в лице странных, Он на суде взыщет своими милостями». 6. Погребение умерших в бедности. Этот подвиг телесного милосердия к ближнему напоминает нам о тесном или беспомощном положении, в каком находился возлюбленный Спаситель наш после Своей крестной смерти «Сего странного, Егоже ученик лукавый на смерть предаде». Сего Иосиф Аримафейский приготовил к погребению и положил в своей семейной могиле. Этим подвигом обессмертил себя праведный Товит ( Тов.1:17 ), потому что за городскими воротами, где он жил, просто выбрасывали тела убитых пленников, которые были с ним одного отечества. Ради этого подвига Товит лишился имения своего и потерял зрение: но за то господь Бог наградил его семейным счастьем и впоследствии возвратил ему зрение. Первые христиане с великим усердием собирали с мест казни останки мучеников и погребали мученические мощи. В IV веке в греческой церкви известны особенные люди, на которых возлагался труд погребать бедных мертвецов: эти люди назывались «труждающимися». Св. Никандр пострадал в царствование Диоклетиана, с именем которого соединяется воспоминание о самом страшном гонении, которое когда-либо испытывали христиане. Св. Никандр был врачом; он посещал мучеников в темницах и служил им. Однажды, несмотря на предстоявшую опасность, он занимался погребением тел св. мучеников, брошенных на съедение зверям и птицам. |
| Я понимал, что теперь все мои размышления сводились к тому, как бы мне отступиться от затеянного мною дела. И вот, когда я уже готов был на это, вдруг пришло на ум следующее: я вспомнил об одном человеке, отличавшемся крайней простотой, добротой и бесхитростностью. При его детской простоте и наивности ему было бы просто невозможно в чем-то меня заподозрить, да ему и в голову не могло бы никогда прийти, на какой отчаянно смелый и дерзкий шаг я решился. Итак, мне оставалось только найти к нему подход и поговорить с ним, не открывая ему своих намерений. Итак, человек этот был “портарис”, то есть “привратник” Храма Живоносного Гроба. Звали его о. Никандр. Он обычно ежедневно открывал и закрывал высоченную дверь Храма, пользуясь при этом лестницей. Безропотно неся свое скромное послушание, он у многих знавших его пользовался большим уважением, служа примером истинного монашеского смирения и послушания. Был он по-детски прост по душе. Это был один из тех монахов, которых обычно никто не замечает, но которые никогда не отказываются ни от каких работ. Он был всегда готов прийти на помощь любому человеку, и был всеобщим любимцем. Я подошел к нему и совершенно спокойно и бесстрастно сказал: - Отец Никандр, в Великую Пятницу вечером, после того как закончится Литургия у католиков, я хочу попросить тебя об одной услуге. Принеси мне, пожалуйста, твою лестницу, чтобы я смог подняться и сверху проверить все те лампады, которые висят над Живоносным Гробом Господним и в приделе Ангела. Я должен быть уверен, что в Кувуклии все в порядке, т.к. я ответственен за это дело и хочу избежать каких-либо неприятных неожиданностей, которые могли бы вдруг возникнуть во время чинопоследования Благодатного Огня. Мне необходимо как следует проверить лампады в Кувуклии. Когда я поднимусь по лестнице, тебе не надо будет меня ждать, пока я закончу свою работу. Ты сможешь забрать свою лестницу и уйти. Мне легко будет спуститься вниз и без лестницы, об этом ты не беспокойся. Я знаю, как оттуда спуститься. |
| Так молитвенный дом в селе Памятка вновь был открыт, но каким священником в нем велась служба, к сожалению, не известно. Через три года - в сентябре 1933 года - он был закрыт уже навсегда, и в нем устроили зернохранилище памятского колхоза. За счет того, что многие жители были раскулачены и высланы, население села уменьшилось - всего в нем оставалось 552 человека в возрасте от восемнадцати лет. Из «двадцатки» общины осталось только девять человек - остальные «выбыли неизвестно куда» (вполне вероятно, в места не столь отдаленные). В отчете заместителя председателя райисполкома с удовлетворением отмечалось, что «религиозное общество распалось» и здание молитвенного дома необходимо приспособить под Народный дом. Отмечается высоким начальством и удачно сложившееся для обустройства Нардома обстоятельство: «необходимый строительный материал для переоборудования будет использован из числа бесхозяйственных кулацких домов». 22 ноября 1934 года постановлением президиума Аркадакского райисполкома молитвенный дом в селе Памятка был закрыт официально. Священник Никандр Ступкин, прослуживший, как было сказано выше, в Памятке четыре года, с 1936 года работал пчеловодом неподалеку - в созданном в бывшем имении Нарышкиных Летяжевском санатории. 24 ноября 1937 года он был арестован Аркадакским райотделом УНКВД по Саратовской области по обвинению в антисоветской агитации и заключен в тюрьму Балашова. Уже на следующий день было составлено обвинительное заключение, в котором утверждалось, что он, а также священник Иоанн Степанович Зайцев и церковный староста Матрена Петровна Лепилина «систематически среди своего окружения проводили активную антисоветскую деятельность, организовывали церковников и производили среди них сборы денежных средств на открытие церквей». 29 ноября 1937 года заседанием «тройки» УНКВД по Саратовской области отец Никандр был приговорен к высшей мере наказания. Постановление «тройки» было приведено в исполнение в Балашове 9 декабря в 22 часа. Спустя полвека, 25 сентября 1989 года, священник был полностью реабилитирован. |
| 94 Кажется, больше награжденного был доволен исходатайствовавшей, награду. Извещая о том Иннокентия (в письме от 7-го мая), Филарет прибавляет: «а крест привезу сам». 98 «Письма прот. I. М. Скворцова к архиепископу Иннокентию» Киев 1877 г. (См. VI, XXXVI и XLII). 101 Покойный о. протоиерей, ректор Полтавской семинарии Μ. Ф. Гаврилков. Его «воспоминания о преосвященном Димитрии», помещенные в Полтав. епарх. ведомостях, перепечатаны были в «Правосл. обозрении» (1884 года). 107 Для примера можно указать на студента Н. Ив. Покровского (впослед. архиеп. Никандр), который взявши для курсового сочинения тему – «о поместных соборах» слишком широко ее понял, а потому во время не успел сделать и половины работы. Но когда Димитрий указал ему писать «только о тех соборах, правила коих заключаются в Кормчей книге», сочинение поспело к окончанию курса и доставило автору степень магистра Богословия, (см. брош. проф. Корсунского: «В. пр. Никандр, архиеп. Тульский» стр. 5). 108 В Х-м курсе (выпуск 1841 г.) из 60-ти окончивших было 24 магистра и 13 старших кандидатов, с правом на магистра: в XI-м к. (в 1843): из 69-ти – 29 маг. и 10 ст. кандидатов: в XII к. (в 1845 г.) из 65-ти-30 маг. и 11 ст. к-тов; в XIII – (1847) из 47-ми 18 магистр, и 11 ст. канд-тов; в XIV к. (1849) из 59-ти 24 маг. и 17 старших кандидатов. 109 М. Филарет еще в 1840 г. лично защищал в Синоде списки Киевской академии и успел. «Разряды степеней, писал он Иннокентию, милостиво кончены»; для сравнения же прибавил: «а бедные Петербургские пострадали от оплошности конференции. Назначили в магистры 20, а рассуждения представили только 12-ть. Только и возвели в степень магистра 11 человек. (Письма – Ф-та, М. Киев., к Иннокентию, XIX.). 110 Впоследствии архимандрит Иероним; сконч. в 1877 году. Характеристика этой личности, ясная из писем к Иннокентию Филарета (Дроздова – 3) и Скворцова (VII и IX), восполнена издателем этих писем, проф. Н. Ив. Барсовым, в его примечаниях к изданию. 112 «Из участников в «Воскр. Чтении» трое – Димитрий, Скворцов и Амфитеатров были особенно плодовиты своими статьями, в которых, несмотря на их краткость, рельефно высказывались особенности научного развития каждого из них» (Юбил. Киев. акад. – стран. 115). |
|
|
