| Вообще отношения между двумя иерархами были не только натянутыми, но временами обостренными. И обострялись они отчасти духовными детьми Епископа МАНУИЛА, жаждавшими видеть своего духовного отца в Ленинграде, а отчасти и самим митр. Серафимом. После отъезда святителя из Ленинграда в Москву, где он был по личному делу в 1933 году, какое-то неизвестное лицо написало митр. Серафиму, в котором говорилось: «Тебе, старому, не место здесь, не тебе быть здесь митрополитом, а Епископу МАНУИЛУ, ты пустое место». Митрополит обиделся и, подозревая в последнем дело рук Еп. МАНУИЛА, написал митрополиту СЕРГИЮ: «Владыка МАНУИЛ хочет занять мое место, он ненормальный». Одна из духовных чад святителя, Мария Николаевна, объяснила тогда митр. Серафиму, что Владыка МАНУИЛ ничего не знает о письме и что среди духовных чад Владыки есть разные, слишком пылкие личности. На это митр. Серафим заметил ей: «Да, я раньше Владыку МАНУИЛА очень любил, он был моя правая рука в борьбе с иосифлянством и остатками обновленчества, но мне не нравится, что его окружают женщины, которые могут погубить и его и храм. Я потому поступил с ним так, что хотел видеть его смирение. Каждый любящий отец наказывает свое дитя на пользу. То, что его постоянно окружает толпа, мне не нравится, точно за папой Римским бежит толпа народа». Высказывание митр. Серафима о Епископе МАНУИЛЕ вполне откровенное и определенное – ему не нравилось его окружение, потому, оказывается, и можно было поступать с ним не только холодно, но и «по-свински». Это чувствовал и сам Еп. МАНУИЛ и его Ленинградская паства. Но если сам он прощал митр. Серафиму такое к нему отношение, то паства нет. Народ называл последнего просто «стариком» и «жандармом», а некоторые даже «старым хрычом». При проводах митр. Серафима было очень много народа, но все почти пришли поблагодарить Бога за то, что он уходит. Были слышны отдельные голоса в толпе: «Ну, вот в течение пяти лет это было пустое пространство, ему нужно было уже давным-давно уйти на покой самому, а не ждать, что его попросят удалиться». |
| В особенности император старался блюсти интересы Великой, или Софийской, церкви. Когда через несколько лет после предыдущей новеллы Мануил узнал (в 1153 г.), что выходят какие-то затруднения во владении этой церкви недвижимыми имуществами, то он издал новую новеллу, в которой решительно и безусловно утверждались за Великой церковью все ее недвижимые владения, причем законодатель прибавляет: «Хотя бы жили здесь купцы или ремесленники, хотя бы в каком-нибудь из них построены были укрепления, хотя бы находилось в них и что-либо другое, принадлежащее казне». Имения эти, притом, навсегда освобождались от всяких податей. Законодатель говорит: «Не должно быть дозволено сборщику податей ни в какое время, никаким образом входить во все эти имения, ни привлекать к какому бы то ни было взысканию и исследованию» 323 . Мануил заботился также и о возвышении личных прав духовенства. Ему принадлежит новелла, в силу которой «всем священникам, где бы они ни находились в странах греческих, священникам, которые платили общественные подати (вероятно, с личного имущества. – А. Л.), он не только предоставил свободу от всякой общественной повинности, но и свободу от поземельной подати» 324 . Так значительна была заботливость Мануила о церквах и духовенстве. Но нельзя сказать, чтобы равным же покровительством пользовались со стороны этого императора и многочисленные монастыри византийского государства. Можно догадываться, что Мануил не питал симпатий к монашеству в том его виде, какой оно приняло к его времени. Правда, сохранилась до нас одна новелла Мануила (1158 г.), которая утверждает за монастырями почти те же самые привилегии, которые новеллой от 1148 г. предоставлены относительно владения недвижимыми имуществами всем церквам, начиная с Софийской церкви, но нужно сказать, что подобные привилегии даются законодателем не всем монастырям, но некоторым, хотя может быть и многим, которые и исчислены императором 325 . Таким образом, на монастыри и монашество Мануил не простер тех милостей, какие изливались от него на церкви и духовенство. |
Не удалось извлечь искомое из базы ((( |
|
|
| Напрасно сам Мануил громким голосом сзывал к своему знамени катафрактов – в неразберихе оказались потеряны все нити управления гибнущим войском. «И вот падал вол от персидской стрелы, а подле него испускал дух и погонщик. Конь и всадник вместе низвергались на землю... Кровь мешалась с кровью, кровь людей – с кровью животных» (Хон., т. I, с. 233]). Основной удар приняли на себя отряды гвардии василевса. Бойцы подняли клубы пыли, сражение с обеих сторон превратилось в свалку. Не в силах как-либо влиять на ход битвы командами, император дрался как простой кавалларий. На глазах царя уничтожалась армия, умирали его родственники и лучшие друзья. К вечеру император остался один, без знамени и телохранителей. В щите василевса торчали три десятка стрел, застывшей рукой он сжимал обломок копья и был избит мечами и палицами до такой степени, что не мог самостоятельно поправить съехавший на сторону шлем. Какой-то турок узнал Мануила в лицо, схватил его коня под уздцы и повел в плен. Император очнулся и так хватил врага древком по голове, что тот свалился замертво. Случайно встретившийся катафракт довел государя до укрепленного лагеря Лапарды. Желая пить, изможденный Мануил зачерпнул воды из ручья, но после первых же глотков его вырвало – вода текла пополам с кровью. Император не выдержал и зарыдал, проклиная день, в который довелось ему испить христианской крови. Некий воин в ответ разразился упреками, что кровь ромеев он-де пьет давно, разоряя их войнами, а ныне – возмездие. Мануил ничего не ответил. Невиданная отвага Мануила была сломлена, он распорядился подать свежего коня и решил спасаться бегством. Услышав такое, воины стали шумно поносить императора, по чьей вине они оказались в ловушке. Комнин опомнился и остался. Византийцы дорого продали свои жизни: сельджуки, полностью обескровленные, не могли продолжать битву. Утром Кылич-Арслан согласился на мир, потребовав лишь срыть укрепления Дорилеи и Сувлея. Днем Мануил возглавил отступление по месту вчерашнего сражения: «Зрелище, представшее глазам, было достойно слез, или, лучше сказать, зло было так велико, что его невозможно оплакать: рвы, доверху наполненные трупами, в оврагах целые холмы убитых, в кустах горы мертвецов; все трупы были скальпированы, а у многих вырезаны детородные части. |
| Императору Мануилу принадлежит большое сочинение дидактического характера, его 7 бесед с послесловием, которые первый их издатель Lambecius назвал “Orationes VII Ethico-Politicae”; с сим названием совершенно не согласны ни Верже де Ксиври 66 , видящий в сих Беседах только религиозные трактаты, в которых политика не играет никакой роли, – ни Мгр. Л. Пти 67 . Нам представляется, что Ламбеций сим названием хотел сказать, что Беседы являются «Морально-воспитательными», что совершенно справедливо. Темы этих Бесед следующия: 1. «Увещевательное слово к изучению наук, и о добродетелях и добром правителе». 2. «Что добролюбезно нам по естеству; плохой же человек ненавистен и для самого себя. Бывает же и что зло нам – любезно, когда (ошибочно) принимаем его за добро. И о счастии и добродетели». 3. «О произволении и свободной воле, и о том, что зло и не от природы и, в то же время, не извне: но оно само в себе имеет причину». 4. «Об услаждении: что лучше отстраняться совершенно от него в этой жизни». 5. «Об услаждении; противопоставление сказанному в предыдущем слове». 6. «Что грех – хуже всего; но ни в коем случае не должно отчаяваться ни в отношении самого себя, ни других; осуждать же себя, но не других; и согрешивших не ненавидеть, но жалеть; и о покаянии, и о Божием провидении, и любви и человеколюбии». 7. «О смиренномудрии; частично же и о любви» 68 . Мы передаем ниже в русском переводе изданные у Миня 69 , «Наставления о царском поведении». Это лучшее дидактическое произведение царя Мануила. Мгр. Пти так говорит: «Большое число трактатов Мануила имело целью формирование духа и сердца. Во главе этой серии должно быть помещено наиболее популярное сочинение из этих трудов, единственное известное ученым с давних пор, – «Наставления о царском поведении» 70 . Наставления предваряются письмом к сыну, которое мы опускаем. Мануила Палеолога, благочестивейшего и христолюбивого Царя любимейшему сыну своему и царю Иоанну Палеологу наставления о царском поведении, выраженные в 100 главах, краестрочие которых: |
| Сопровождаемый королем и принцами, император торжественно въехал в Париж, где был помещен в Луврском дворце. В тот же вечер состоялся там в честь его торжественный банкет. Король Карл VI страдал припадками ненормальности, которые периодически посещали его бедную голову. В это время он был в свежем уме. Он окружил императора самой нежной заботой и вниманием; вместе с ним посещал знаменитые монастыри и церкви Парижа, устроил охоту в его честь и беседовал с ним о делах Византии и общехристианского фронта против турок, и наедине, и в присутствии министров. Сохранилось письмо, в котором император Мануил писал домой о том, как благородно и тепло его приняли французский король и его семейство. Король определил крупную субсидию императору на его содержание во время его пребывания во Франции. Все пережитое повлияло на здоровие Короля – и он заболел безпамятством. В ожидании улучшения, император отбыл в Англию, где был принят с отменной любезностью английским королем Генрихом IV. Английский король покорил сердце императора Мануила. Со хранился отрывок из его письма, воспроизводимый у Миня 32 , где [императоръ] с величайшим восторгом пишет об английском короле, обладавшем высокой культурой и обаятельностью. Король обещал императору Мануилу оружие, войска, стрелков, деньги и корабли, которые привезут английское войско для защиты Константинополя. Пробыв краткое время в Англии, император Мануил вернулся во Францию, узнав, что французскому королю гораздо лучше. Вместе с королем он бывал на службах в Notre-Dame, и сам познакомил Париж с греческим богослужением, поскольку имел с собою двух духовников, совершавших постоянные богослужения для императора и его свиты. Православная служба, как свидетельствует историк, произвела большое и отрадное впечатление на парижан. Во Франции император пробыл еще около двух лет, пользуясь самым теплым радушием французского двора, удвоившего свою субсидию императору. Но он видел, что все его успехи – призрачны. Банкеты и торжества ни к чему реальному не приводили. Английский король свои обещания забыл в тот самый момент, когда император Мануил уехал из его дворца. Франция была безсильна помочь, находясь в братоубийственной войне, поскольку герцоги Орлеанский и Бургонский оспаривали права Карла VI на престол. Будучи во Франции, император Мануил написал трактат об исхождении Св. Духа только от Отеческой постаси, выразив учение Православной Церкви в 157 главах. Трактат этот (еще не изданный) явился ответом на трактат, представленный ему одним французским профессором, в пользу “Filioque”. |
| В-третьих, это была борьба за киевский стол между Изяславом и Юрием Долгоруким, в которой венгерский король поддерживал Изяслава, а константинопольский император – Юрия и его союзников. Наконец, в-четвёртых, это была борьба за привлечение Сербии в немецко-византийский союз, борьба, потребовавшая личного похода императора против Уроша, брата Стефана Немани. – Таковы узоры, вышиваемые Васильевским по основной канве – союзе двух империй. Правда, эти узоры слишком оттеняли собою основу, так что она не выделяется резко на фоне и требует иногда пристального внимания, чтобы проследить её по всей ткани, но автор успел внести совершенно новые данные в изложение событий II крестового похода и вскрыл весьма интересные факты – связь истории русского севера и угро-славянскаго юга с событиями всемирной истории. К теме, предметом которой была статья «Из истории Византии», Васильевский обратился ещё в 1894 году, напечатав в I т. Византийского Временника обширное исследование по поводу надгробного слова архиепископа Солунского Василия на смерть Ирины, первой супруги Мануила Комнина. Императрица Ирина была именно залогом дружественных отношений между двумя империями в эпоху II крестового похода. Она была свояченицей Конрада III и сосватана за царя Мануила с целью укрепления политического союза восточной и западной империи, из коих каждая нуждалась в таком союзе против преобладания папы и сицилийских норманнов. Переговоры об этом союзе, начатые ещё Лотарем Саксонским и отцом Мануила царём Кало-Иоанном (1118–1143) и окончившиеся брачным союзом Мануила и Берты Зульцбах, составляют предмет исследования Васильевского, в котором он вносит чрезвычайно интересные пополнения и поправки в историю того времени, написанную Бернгарди и помещенную в Jahrbücher der Deutschen Geschichte. Надгробное слово архиепископа Солунского служит для автора канвой, которая впрочем не стесняет его в том, чтобы делать иногда и весьма пространные экскурсы в область истории и современной литературы. Так у Ф. Продрома он находит стихотворение по случаю вступления германской княжны в Константинополь; так, давая прекрасный экскурс по политической истории Византии в 1141–1143 г., он сообщает весьма интересные данные о положении иностранной принцессы, предназначенной быть супругой императора. Когда в 1147 г. крестоносцы 2-го крестового похода приближались к Константинополю, свояченица Конрада III была уже царицей, и, без сомнения, многое в личных отношениях между Конрадом и Мануилом должно быть приписано влиянию её. Нужно признать, что комментарий к надгробному слову Ирины целиком входит в историю византийско-германских отношений и сообщает ей большую живость. Не остался без исчерпывающего объяснения и вопрос о Василии, митрополите Солунском, причём попутно затронута литература полемики между восточной и западной церковью и сделаны интересные замечания к соборным константинопольским актам 1155–1156 годов. II. Русские темы в связи с изучением Византии. |
| Самым важным с точки зрения оценки иностранной политики Мануила нужно признать следующее место из превосходной речи солунского митрополита, выяснившего значение иностранного засилья, подготовляемого политикой Мануила. «Язык не может назвать народа, которым бы он не воспользовался к нашей выгоде. Одни поселены в нашей земле на правах колонистов, другие же, воспользовавшись милостивыми пожалованиями, обильно расточаемыми царской щедростью, вступили на службу государству из-за жалованья и стали считать чужую землю своим отечеством, ибо нашли в ней свое счастье. Он перевел в ромэйское государство, ради защиты его, множество военных людей из среды закоренелых наших врагов, привил к их дикости нашу мягкость и образовал такой годный плод, который мог бы произрасти разве в Божьем саду. Разумею здесь не только арабов, печенегов, угров, живущие за Дунаем народы, но и северные племена и обитателей приморских стран, которые попались на царскую удочку. Все они усиливают собой число наших городских обитателей». Разобраться в летописных и других литературных данных занимающей нас эпохи не так легко главнейше потому, что в них на первый план выставляется внешний блеск, формальный подъем и международное положение государства,– все это во многих отношениях подкупает наблюдателя. Но если смотреть на период Комнинов со стороны и несколько издалека, то из-за внешнего блеска и политического якобы благополучия выступает и тот мрачный порядок, о котором упоминает митрополит Евстафий. Еще полней отрицательный взгляд на внешнюю политику Мануила выражен у того писателя, которого можно назвать официальным историком последних Комнинов, т. е. у Никиты Акомината. В VII книге своей истории 3 , составленной еще до латинского завоевания Константинополя в 1204 году, он рисует прекрасную, можно сказать, образцовую во всей византийской историографии картину внутренней и частью культурной истории того времени. Здесь, между прочим, он дает разгадку увлечения Мануила западной политикой, в чем историк стоял не на стороне общественного мнения. |
| Когда поездка Мануила на запад была решена, его племянник Иоанн согласился во время отсутствия императора взять на себя управление государством. В конце 1399 г. Мануил и Бусико, в сопровождении свиты и духовных и светских лиц, покинули столицу, направляясь морем в Венецию. 904 Положение республики св. Марка в вопросе об оказании помощи Византии было довольно затруднительно. Крупные торговые интересы на Востоке заставляли Венецию смотреть на новую появившуюся там силу турок не только с точки зрения христианского государства, но и с точки зрения своих коммерческих выгод. Поэтому иногда она даже заключала договоры с Баязидом. Уже одно это не позволяло Венеции выступить прямо и открыто на защиту падавшей Византийской империи. Кроме того, торговое соперничество с Генуей на том же Востоке и отношение Венеции к другим итальянским государствам также отвлекали ее силы от интересов Мануила. Однако, как Венеция, так и другие итальянские города, которые посетил Мануил, встретили его с почетом и чувством живейшего участия. Видался ли император с папой, – точно неизвестно. Во всяком случае, когда Мануил покидал Италию, ободренный обещаниями Венеции, миланского герцога, буллами папы и планируя посещение наиболее крупных центров Западной Европы, Парижа и Лондона, он еще верил в важность и спасительность своей далекой поездки. Император приезжал во Францию в трудное и интересное время: это была эпоха Столетней войны, т.е. борьбы ее с Англией. Существовавшее во время приезда Мануила перемирие между обеими странами могло быть в любой момент нарушено. Внутри Франции шла ожесточенная полемика и настоящая борьба между авиньонским папой и парижским университетом, приведшая к умалению папской власти в стране и признанию единственного авторитета в церковных делах за королем. Наконец, сам король Карл VI был подвержен частым припадкам сумасшествия. В Париже Мануилу была приготовлена торжественная встреча и богато убранное помещение в замке Лувр. Присутствовавший при въезде в Париж императора один француз описывает его внешность: будучи среднего роста и крепкого телосложения, с длинной, уже сильно поседевшей бородой, Мануил имел черты лица, внушавшие уважение, и представлял собой человека, достойного, по мнению французов, быть императором. 905 |
| Вновь повторялась история Первого Крестового похода. Первыми на имперские земли вошли немецкие армии. Вели они себя там, как на вражеской территории, и Мануилу пришлось прибегнуть к силе, чтобы удержать их от бесчинств. Отношения с французами были еще более напряженными, и в окружении Людовика VII даже обсуждалась возможность захвата Константинополя. Мануил предложил крестоносцам разумный план: обойти Константинополь стороной, переправиться через Геллеспонт и двигаться к Палестине вдоль малоазийского побережья, оставаясь в византийской зоне и минуя пустынные области внутренней Анатолии, где господствовали сельджуки. Однако и Конрад, и затем Людовик отвергли этот план - они рассчитывали, что их появление у стен Константинополя окажет давление на императора, и поэтому оба войска переправились в Азию через Босфор. После этого Мануил понял, что имеет дело с врагами, и поспешил заключить с иконийским султанатом мирный договор, по которому сельджуки возвращали Империи несколько крепостей, а Мануил обязался соблюдать нейтралитет в последующих военных действиях. Императора можно очень хорошо понять, тем более что сицилийские норманны, в нарушение всех договоров и правил, вновь напали на Империю, и Мануил, чтобы дать им достойный отпор, должен был обеспечить себе спокойствие на восточном фланге. Итак, крестоносцы собственными действиями отвергли помощь Византии. К тому же положение усугублялось соперничеством и враждебностью двух армий и двух монархов. Немцы решили не дожидаться французов и действовать самостоятельно. Они направились к Иконии, где их наголову разбили турки, и Конрад, лишь с десятой частью своего войска, вынужден был вернуться в Никею. Теперь уже обе части экспедиции решили действовать совместно. Несмотря на то, что армия шла по византийским территориям, путь был очень тяжелым. Провианта не хватало, а зимние дожди сделали горные дороги трудно проходимыми. Турки своими набегами постоянно тревожили войско, нападая на отставшие группы и отдельные отряды. Когда армия доплелась до Атталии, Людовик был уже пресыщен дорожными приключениями. Он собрал все суда, которые были в этом небольшом портовом городе, погрузил на них кого мог (в основном кавалерию) и отплыл в Антиохию, предоставив пехоте добираться до Святой Земли собственными силами. Конрад, покинувший армию еще раньше, был уже в Акре. Не больше половины оставшихся дошли до конечной цели. |
|
|
