| После смерти Сталина звезда академика Лысенко как будто слегка закатилась. Он перестал занимать пост президента ВАСХНИЛ. Но очень скоро Хрущев вернул ему свое расположение и снова сделал президентом ВАСХНИЛ. Основополагающие статьи Лысенко и его приближенных стали появляться на страницах газеты «Правда». У меня (да и не у меня одного) в 60х годах накопилось уже достаточно материалов для предания академика Лысенко суду, пусть не уголовному, но хотя бы суду общественности. Я, в частности, имел достаточно документов, чтобы доказать, что именно Лысенко подготовил арест Вавилова, разгромил его научную школу, лишив советское общество огромных научных и практических ценностей. Но пока жив был Хрущев, ни одна газета, ни один журнал не осмеливались публиковать что-нибудь подобное. Лишь некоторым академикам (Кедрову, Семенову) разрешено было корректно оспаривать научные основы того учения, которое Лысенко называл мичуринским. Из повести «Тысяча дней…» явствовало, однако, что действия Лысенко надлежит обсуждать не в научном форуме, а в уголовном суде. Я приводил десятки примеров его аморализма, стоящего на грани (а точнее, за гранью) преступления. Когда повесть была напечатана, меня пригласили в ЦК КПСС для беседы (очевидно, в отдел науки или сельского хозяйства). Мне показали десятка два «писем трудящихся»: доктора и кандидаты наук, заведующие кафедрами и директора институтов, не скрывая своей симпатии к Лысенко, негодовали по поводу моей повести и призывали ЦК наказать автора. Меня и наказали: два года не печатали… В эту пору я затаился, притих, хотя и продолжал тайно писать биографию Вавилова. После 1968 года (события в Чехословакии) опасность попасться с этой рукописью в руки КГБ стала еще более реальной. На мою беду, западные газеты, хотя и с опозданием, обратили внимание на повесть «Тысяча дней…». Пересказы и рецензии на нее появились в газетах Австрии, Югославии, Швейцарии, а под конец в лондонской «Тайме». Меня в моей квартире навестил агент КГБ, предупредил уже не столь отечески, как в прокуратуре, но все еще корректно, чтобы я не вздумал использовать известные мне секретные факты в разговорах с иностранцами и тем более в своих статьях и книгах. После этой беседы я понял: ореол «официозного» писателя больше не защищает меня. Мне больше не доверяли, за мной присматривали, как говорят в России, ко мне «подбирали ключи». И подобрали, хотя и не сразу. |
| Понимает ли Лысенко, что теоретический багаж, который подсунул ему Презент, — научная фикция, фальшивка? Знает ли, что его вовлекают в нечистую игру? Прямого ответа на это у нас нет. Однако нравственный облик Лысенко стал значительно яснее для современников в 1935 году. В феврале в присутствии Сталина и членов правительства в Москве проходил Второй съезд колхозников-ударников. Лысенко получил приглашение выступить. Его речь была посвящена в основном яровизации. У этого метода, как уже говорилось, были в науке и сторонники и противники. Однако Лысенко предпочел объяснить научные споры совсем иным образом. Через два с небольшим месяца после убийства Кирова, на пороге печальной памяти 1937 года, Лысенко, обращаясь якобы к делегатам, заявил: «Вредители-кулаки встречаются не только в вашей колхозной жизни. Вы их по колхозам знаете хорошо. Но не менее они опасны, не менее они закляты и для науки. Немало пришлось кровушки попортить во всяческих спорах с некоторыми так называемыми учеными по поводу яровизации, в борьбе за ее создание, немало ударов пришлось выдержать в практике. Товарищи, разве не было и нет классовой борьбы на фронте яровизации? В колхозах были кулаки и подкулачники, которые не раз нашептывали крестьянам: «Не мочи зерно. Ведь так семена погибнут». Было такое дело, были такие нашептывания, такие кулацкие вредительские россказни, когда вместо того, чтобы помогать колхозникам, делали вредительское дело и в ученом мире, а классовый враг — всегда враг, ученый он или нет…». В этом месте речь, которая представляла собой не что иное, как политический донос на своих научных оппонентов, была неожиданно прервана. «Браво, товарищ Лысенко, браво!» — воскликнул товарищ Сталин. И зааплодировал. Вслед за ним бурными аплодисментами взорвался весь зал Кремлевского Дворца. С этого «браво» началась новая эра в жизни создателя яровизации. Через три месяца агроном Лысенко стал академиком, а еще через три года президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина. |
| — Подумайте, — говорили они, — урожаи в тридцатые годы, несмотря на все заклинания «прогрессивных биологов» и «истинных дарвинистов», не растут; бумы, организованные Лысенко, кончаются провалом. Вот уже много лет никто не вспоминает злополучную яровизацию. Она забыта так же прочно, как забыты стерневые посевы хлебов в Сибири, внутрисортовое опыление, скоростное, за два с половиной года, выведение новых сортов пшеницы, гнездовые посадки дуба в степи, высокие и сверхвысокие урожаи проса и многие другие плоды буйной лысенковской фантазии. Кто же мешал разоблачить если не теоретическую, то хотя бы практическую несостоятельность его ответов? Мистики не было. Разоблачить Лысенко мешал прежде всего сам Лысенко. Поток его идей неисчерпаем. Предложения следуют одно за другим с интервалом всего лишь в несколько месяцев. После эпопеи с яровизацией он объявляет, что совершенно необходимо переопылять пшеницу внутри одного сорта, это-де тоже даст колхозникам большую прибавку урожая. Газета «Социалистическое земледелие» поднимает массовую кампанию. Переопылением занимаются десять тысяч колхозников в двух тысячах хозяйств. Лысенко считает, что этого мало. В следующем году, по его расчетам, надо вовлечь 50–70 тысяч колхозов. Проходит немного времени, и переопыление оставлено, зато с таким же энтузиазмом Лысенко твердит в печати и по радио о необходимости всенародной борьбы за стопудовые урожаи проса. Просо — культура больших возможностей, культура номер один. В колхозах организованы специальные звенья, Сельскохозяйственная академия разрабатывает специальную агротехнику проса, какой еще никогда не существовало. Просо, просо… Но проблема летних посадок картофеля на юге вытесняет и разговоры о просе, и крики о переопылении пшеницы… Тот, кто сегодня с тайным изумлением говорит о «мистике» лысенковской карьеры, забывает, что внешне действия всевластного агронома всегда соответствовали истинным потребностям времени. Страна действительно остро нуждалась в зерне, в просе, было действительно трудно завозить ежегодно на юг огромное количество посадочного картофеля взамен вырождающегося местного. Лысенко брался разрешить именно эти главные, коренные проблемы земледелия. Обещая повысить сбор зерна, клялся на каждом гектаре проса давать стопудовый урожай, гарантировал, что картофель, посаженный на юге по его методу, вырождаться не будет. Он не просто это утверждал, но оперировал точными расчетами. Правда, имея в виду будущие урожаи, грядущую жатву. В эпоху больших цифр его выкладки выглядели вполне достоверно. О них так много говорили и писали, что людям несведущим (а несведущие оказывались в большинстве, ибо цифры реальных урожаев в те годы держались в тайне) начинало казаться: проблема зерна, проса и картофеля давно разрешена академиком Лысенко наилучшим образом. |
| Вавилова на сессии ВАСХНИЛ 1948 года никто не вспоминал: для ловцов должностей этот сраженный враг не представлял более никакой опасности, а следовательно, и никакого интереса. Да, все было точно так, как говорил Трофим Денисович: сила и мощь, полное торжество… Но прошло всего лишь пять лет, и «тысячелетний рейх» академика Лысенко осел, начал крениться и распадаться. Умер Сталин, расстреляли Берию, и этого было достаточно, чтобы все увидели: некоронованный король российской биологии — гол; чудотворная икона из Большого Харитоньевского переулка в Москве — не что иное, как поваленная доска. Было и после того немало «крестных ходов» и ходиков. Всякий раз, как сельскохозяйственный кризис приводил страну на край голода, новые власти кидались вздымать чудотворного Лысенко. Окончательно эта икона пала лишь в октябре 1964 года вместе с Хрущевым. Конец карьеры Лысенко подтвердил ту же истину, что и ее начало: лысенковщина — явление не научное, а чисто политическое. …Когда рушится очередной «тысячелетний рейх», тайные узники политических застенков становятся вдруг наиболее известными гражданами республики. Весной 1955 года сотрудник Главной военной прокуратуры майор юстиции Колесников извлек из архива КГБ следственное дело 1500 и занялся его проверкой. На переплете каждого из десяти томов значилось: «Хранить вечно». Все сохранилось: фальшивые протоколы допросов, липовые «изобличительные материалы», донесения профессиональных стукачей и добровольных филеров. Несколько месяцев слой за слоем, пласт за пластом счищал прокурор наносы лжи и клеветы, которые за пятнадцать лет перед тем громоздил в «дело» академика Вавилова следователь А. Г. Хват. Колесников вызвал всех оставшихся в живых участников трагедии и выслушал их показания. Дали показания несколько ученых, и в том числе Лысенко. Прокурор, правда, не осмелился вызвать к себе в кабинет недавнего сталинского любимца, но Трофиму Денисовичу все же пришлось письменно объяснить, как он оценивает труды и личность академика Вавилова, что думает об аресте своего бывшего вице-президента. Нимало не смутясь, Лысенко написал, что «всегда считал академика Вавилова ученым мирового значения», споры же его, Лысенко, с Вавиловым носили сугубо специальный характер и «имели целью выяснение научных истин в области биологии». |
| Но дело не только в том, что Лысенко приспособил свою «теорию» к сталинской идеологии. Сталину он подходит как личность: энергичен, активен и в то же время абсолютно послушен. Именно таких людей Сталин ценит более всего. Самых послушных использует он в качестве «фюреров» той или иной области научной или общественной жизни. Такие доверенные «фюреры» управляют от имени вождя и своим профессиональным авторитетом как бы подкрепляют авторитет высшей власти. Так во главе советской литературы стоял многие годы писатель Александр Фадеев, чей роман «Разгром» полагалось считать классическим; во главе художников поставлен был Александр Герасимов, писавший портреты вождей. Были свои «фюреры» в металлургии (академик Бардин) и в кино (Большаков), в авиации и журналистике. «Фюрером» сельского хозяйства и биологии Сталин назначил Трофима Лысенко, выходца из крестьян, преданного Сталину собачьей беспредельной верностью. Сталин непрерывно одаривал Лысенко знаками своего расположения. Его награждают орденами и избирают в депутаты Верховного Совета. Начиная с 1935 года не проходит ни одного всесоюзного совещания по сельскому хозяйству, где бы «народный ученый» не давал основополагающих рекомендаций по всем вопросам земледелия — от селекции до удобрений включительно. Любимец Сталина, он становится лицом, не доступным критике. От былой скромности агронома не остается и следа. Раболепие последователей (их круг растет вместе с ростом влияния Лысенко), огромные полномочия делают его совершенно нетерпимым к любой чужой научной идее. Впрочем, сама наука для него становится теперь только источником вожделенной власти. Еще год-другой, и он приберет к рукам все вожжи, покажет этим «интеллигентам», чего он стоит. Лысенко искренне верит в свою гениальность. Эту веру в нем усиленно раздувает Презент, не жалеющий сил, чтобы придать наукообразный вид всему, что выходит из уст шефа. После сталинских аплодисментов казалось, что позиция Лысенко в науке нерушима. И вдруг произошло непредвиденное. Нашлись люди, не побоявшиеся поставить под сомнение лысенковские «открытия». Это случилось в декабре 1936 года на IV сессии ВАСХНИЛ. Видные селекционеры: академик П. Н. Константинов, академик П. И. Лисицын, известный саратовский селекционер А. П. Шехурдин — впервые публично объявили о полной несостоятельности лысенковских агрономических затей. С ними было трудно спорить: творцы новых сортов черпали аргументы из собственного многолетнего опыта. Они без обиняков заявили, что внутрисортовое переопыление хлебов «не дает сколько-нибудь реального повышения урожая», что массовое переопыление приведет в конце концов к тому, что наша страна потеряет свои лучшие сорта. Это предсказание академика Лисицына, к сожалению, позднее сбылось. |
| «Возникал» я и по другим линиям. После пресловутой сессии ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко и его подручные начали активную пропаганду своего учения. В Ленинград приехал тогда главный оруженосец Лысенко — Презент. Аспирантов всех учреждений Ленинграда заставляли прослушать цикл его лекций. Для аспирантов-гуманитариев они происходили в лектории исторического факультета ЛГУ. С возмущением и горечью большинство из нас — аспирантов гуманитарных специальностей — выслушивали погромные речи Презента против ученых-генетиков. Позитивная сущность его лекций — восхваление выводов Лысенко — вызывала даже у нас, не специалистов по биологии, ироническое отношение. Я написал тогда шуточное стихотворение — «Письмо к Лысенко» и отпечатал его на машинке своего приятеля. На следующий день я послал Презенту это стихотворение по рядам. Отвечая на записки, Презент развернул и мою. Пробежав глазами «Письмо к Лысенко», он весь налился кровью, ударил кулаком по кафедре и закричал: «Это пасквиль! Я этого так не оставлю!!» Что стал он делать с моим «письмом», мне неизвестно. Быть может, показал самому «народному академику», быть может, передал «куда следует», а может быть, просто уничтожил. Зато сам я читал, показывал и давал списывать свое стихотворение многим друзьям и знакомым. Думаю, что именно с моей активной помощью оно и стало известно тем же «компетентным органам». Вот это стихотворение: Письмо к Лысенко Спасибо за то, что призвали к ответственности И приняли строгие административные меры Ко всем, кто проповедует теорию наследственности И прочие антинаучные химеры. Вы бы могли и меня утешить, Правда, просьба моя не совсем пшеничная — Нельзя ли произвести яровизацию плеши? Не то блестит, как скорлупа яичная. Были мой дед и отец лысоваты, Но верю я вам без всякого прекословия — Не наследственность в плеши моей виновата, А одни только современные условия. Буде ваше на то одобрение — Я не струшу, таков уж закал — Возложу на себя удобрение, И навозу, и химикал… С вами всякий тогда согласится, Возражений не будет совсем, |
| К ним он очень внимателен. Знает и понимает их вообще прекрасно, кажется, умеет разговаривать с ними, проникает в самую душу их. Растения у него «хотят», «требуют», «любят», «мучаются»…» Так писал своим родным в декабре 1928 года сослуживец, а в будущем близкий друг Лысенко Донат Долгушин. И в том же письме: «Это настоящий творческий ум, новые оригинальные идеи так и прут из него. И каждый разговор с ним поднимает в голове вихрь интересных мыслей. Он всегда в своей работе, энтузиаст отчаянный. Наблюдателен невероятно». Надо полагать, Вавилова привлекли в Лысенко те же черты, что и Долгушина: он любил самостоятельно мыслящих и увлеченных. О взглядах своего нового знакомца знал Николай Иванович в те годы очень мало, почти что ничего. Он не знал, например, что агроном из Ганджи принципиально не читает мировую биологическую литературу (этому мешало, кроме прочего, незнакомство с иностранными языками) и особенно презрительно относится к исследованиям генетиков. «Многое из того, что мы проходили в институте, например о генетике, он [Лысенко] считает «вредной ерундой» и утверждает, что успех в нашей работе зависит от того, как скоро мы сумеем все это забыть, «освободиться от этого дурмана»», — писал Донат Долгушин. По поводу подобных воззрений друзья даже шутили: «Лысенко уверен, что из хлопкового зерна можно вырастить верблюда, а из куриного яйца — баобаб…» (В каждой шутке есть доля истины. Но кто бы из молодых шутников 1928 года мог подумать, что через двадцать пять лет их друг совершенно серьезно напишет, что в его опытах из зерна пшеницы получилось три растения различных родов: пшеница, ячмень и рожь!) Обычно нетерпимый к биологической неграмотности, Вавилов при первой встрече не обратил внимания на странные взгляды собеседника. Его больше заинтересовала гипотеза Лысенко, о которой Донат Долгушин рассказывает так: «Он [Лысенко] установил, — и это не подлежит теперь никакому сомнению! — что все озимые растения, которым, как принято думать, необходим зимний покой для того, чтобы они в следующем году зацвели и дали семена, — на самом деле ни в каком «покое» не нуждаются. |
| Петр Лысенко – первооткрыватель Батьковщины, бесстрашный труженик, хранитель памяти. Берестье – символ страны сторожевой, воинской, мужественной. Это западный форпост Руси перед кичливыми соседями. В этом он уникальнее Полоцка или старого Вильно. Вот только эту славу и образ Берестья нам еще предстоит осознать. Оно на 400 лет древнее Великого княжества Литовского, о котором столько звона. Пора бы понять и гордиться, что Берестье – наша белорусская античность. И это не такой уж парадокс. Берестейцы жили сурово и просто и напоминали древних жителей Спарты: мало обнаружено тут драгоценностей и прочих украшений, но зато великое множество всякого оружия. Написав воз книг и раскопав чуть ли не все Полесье Беларуси, Лысенко, понятное дело, доктором наук стал, но не более того. НЕ ПУСТИЛИ. Ни звания заслуженного, ни госпремии, ни член-коррства, не говоря о звании академика… Россияне, как люди великодушные, приняли П.Ф. Лысенко в Евразийскую академию – за труды в деле славянской истории. В России и на Украине свои археологи, изучившие Новгород и Киев, стали людьми-легендами, ворочают целыми институтами. Тот же А. Цауне, изучавший Ригу, давно стал академиком («Берёзовская Троя». Литературная газета. 16-22 октября 2002 год). 8 января 2020 года коллективу «Археологического Музея «Берестье» за активную деятельность по сохранению национального культурного достояния и создание обновлённой экспозиции филиала музея присуждена премия Президента «За духовное возрождение», но это не изменило отношение чиновников к музею и к Петру Лысенко, который умер 23 марта 2020 года. Соболезнование высказали только Брестский облисполком и Совет депутатов. А из научной среды – лишь личное соболезнование в своём Фейсбуке высказал замдиректора Института истории НАН Беларуси Вадим Лакизо: « Дзякуй ад усёй Так закрылась эпоха. Як бы пафасна гэта не гучала, але так ёсць». А в заключение хоть плачь, хоть смейся. Похоронен Лысенко на Северном кладбище в Минске. Каждое кладбище гордится известными людьми там похороненными. Лысенко не достоин такой почести. То ли дело белорусско-русско-украинский журналист Павел Шеремет. |
| «Возникал» я и по другим линиям. После пресловутой сессии ВАСХНИЛ Т. Д. Лысенко и его подручные начали активную пропаганду своего учения. В Ленинград приехал тогда главный оруженосец Лысенко — Презент. Аспирантов всех учреждений Ленинграда заставляли прослушать цикл его лекций. Для аспирантов-гуманитариев они происходили в лектории исторического факультета ЛГУ. С возмущением и горечью большинство из нас — аспирантов гуманитарных специальностей — выслушивали погромные речи Презента против ученых-генетиков. Позитивная сущность его лекций — восхваление выводов Лысенко — вызывала даже у нас, не специалистов по биологии, ироническое отношение. Я написал тогда шуточное стихотворение — «Письмо к Лысенко» и отпечатал его на машинке своего приятеля. На следующий день я послал Презенту это стихотворение по рядам. Отвечая на записки, Презент развернул и мою. Пробежав глазами «Письмо к Лысенко», он весь налился кровью, ударил кулаком по кафедре и закричал: «Это пасквиль! Я этого так не оставлю!!» Что стал он делать с моим «письмом», мне неизвестно. Быть может, показал самому «народному академику», быть может, передал «куда следует», а может быть, просто уничтожил. Зато сам я читал, показывал и давал списывать свое стихотворение многим друзьям и знакомым. Думаю, что именно с моей активной помощью оно и стало известно тем же «компетентным органам». Вот это стихотворение: Письмо к Лысенко Спасибо за то, что призвали к ответственности И приняли строгие административные меры Ко всем, кто проповедует теорию наследственности И прочие антинаучные химеры. Вы бы могли и меня утешить, Правда, просьба моя не совсем пшеничная — Нельзя ли произвести яровизацию плеши? Не то блестит, как скорлупа яичная. Были мой дед и отец лысоваты, Но верю я вам без всякого прекословия — Не наследственность в плеши моей виновата, А одни только современные условия. Буде ваше на то одобрение — Я не струшу, таков уж закал — Возложу на себя удобрение, И навозу, и химикал… С вами всякий тогда согласится, Возражений не будет совсем, |
| Возможно, и «погрома» генетики в 1948 г. не произошло, если бы «вейсманисты-морганисты» (ортодоксальные генетики) работали под крылом «Большой» Академии и занимались там своими исследованиями с очень туманными перспективами на практические результаты. Но ВАСХНИЛ была специально создана для того, чтобы наука помогала повышать урожайность в полеводстве и продуктивность в животноводстве, практический же «выход» у ортодоксов в то время был нулевой. И борьбу с ортодоксальной генетикой начал не Лысенко, а философы-«марксисты» ещё в 1930-е гг. (И. Презент и др.), объявившие её «буржуазной лженаукой». И на знаменитой сессии ВАСХНИЛ шло не «удушение» генетики, а обычная перепалка, причем генетики действовали очень агрессивно, навешивая на лысенковцев всевозможные ярлыки. Травля генетиками Лысенко и «мичуринской школы» началась ещё задолго до сессии. Трофим Денисович даже вынужден был написать письмо И.В. Сталину с просьбой об отставке. Прежде чем принять решение, осторожный вождь предложил провести ту самую сессию ВАСХНИЛ, которая расставила бы все точки над i . Но точки расставил не Лысенко, а статья (письмо) зав. сектором науки ЦК ВКП(б) Ю.А.Жданова, направленная против формальных генетиков и опубликованная в «Правде» в последний день работы сессии. «…его [Лысенко] имя сделалось нарицательным, его роль в науке стали полностью отрицать. Но исторический анализ исследований Т.Д. Лысенко позволяет утверждать, что он был одним из основоположников биологии развития растений в нашей стране», – писал в книге «Неизвестный Лысенко» учёный-генетик профессор Л.А.Животовский. Валерий Васильевич Габрусенко , публицист, кандидат технических наук, доцент, член-корреспондент Петровской академии наук и искусств Заметили ошибку? Выделите фрагмент и нажмите " Ctrl+Enter " . РНЛ работает благодаря вашим пожертвованиям. Комментарии Оставьте комментарий Закрыть Закрыть 90. Ответ на 89 Надо сказать в старые времена мои предки жили в Ржеве Пустой, древнем псковском городе на границе с Литвой. Именно оттуда в 1698 году 2200 стрельцов пошли освобождать царевну Софью , поднявшую бунт против Антихриста. Их перевели сюда из Азова , не дали встретиться с семьями , не платили жалование. Антихрист казнил более 1000 стрельцов и навязал в России жесточайшее рабство. Так начинался сатанинский план по гонениям на Веру Христову. Для оскуднения веры в народе сатана ввел самые жестокие крепостные порядки, что и закончилось народным взрывом в 1917 году. 70 лет Христиансиво было гонимо в России и относится к этому периоду положительно никак нельзя. |
|
|
