| В честь патриарха Кирилла от имени президента Польши был дан торжественный ужин, на котором присутствовали члены официальной делегации Русской Православной Церкви, православные и католические иерархи, представители государственных и общественных организаций. Утром 17 августа патриарх Кирилл встретился с митрополитом Варшавским и всей Польши Саввой и иерархами Польской Православной Церкви. В приветственном слове Блаженнейший владыка назвал визит предстоятеля Русской Православной Церкви долгожданным событием, имеющим большую важность для Польской Церкви и ее контактов с Русской Церковью — Церковью-Матерью. Он также констатировал большое значение визита патриарх Кирилла в контексте отношений между русским и польским народами, которые на протяжении истории прошли через большие испытания. В рамках программы визита патриарх Московский и всея Руси Кирилл встретился с Маршалом Сената Польши Богданом Борусевичем. В ходе беседы обсуждались вопросы защиты христианских нравственных ценностей и необходимость совместных действий перед угрозой секуляризма. В тот же день в Королевском дворце Варшавы состоялась торжественная церемония подписания Совместного послания народам России и Польши. Подписи под документом поставили патриарх Московский и всея Руси Кирилл и председатель Польской епископской конференции митрополит Юзеф Михалик. Суть послания, которое не относится к числу богословских и межцерковных документов и не затрагивает вопросы вероисповедания, заключается в призыве к примирению и взаимному прощению в духе христианской любви. Далее Его Святейшество возложил венки к Мемориалу советским воинам-освободителям в Варшаве и Могиле неизвестного солдата. Вечером 17 августа Предстоятелем Польской Православной Церкви был дан ужин в честь патриарха Московского и всея Руси Кирилла. Патриарх Кирилл также посетил Посольство России в Варшаве. В ходе теплой беседы Его Святейшество и глава дипломатического представительства России в Польше А.Н. Алексеев затронули вопросы, касающиеся укрепления взаимоотношений между народами двух стран, в том числе в контексте культурного обмена, контактов между российскими и польскими верующими. |
| Тем временем Патриарх продолжал находиться в заключении. Власть же стремилась извлечь из его заявления наибольшую выгоду. АРК на заседании от 19 июня принимает решение размножить заявление Патриарха в Верховный суд и разослать для ознакомления всем членам Политбюро. Е. А. Тучкову поручалось в 5-дневный срок организовать написание Патриахом, кроме предполагаемых двух, третье воззвание к верующим, в котором он в очередной раз признавал бы свою “вину” перед советской властью, осудил ряд лиц, в том числе митрополита Антония (Храповицкого) и Константинопольского Патриарха Мелетия, а также польское правительство и “русских и иностранных белогвардейцев, которые, якобы, его толкнули на преступление против Соввласти”. Кроме того, Патриарх должен был заявить “о введении в церковном мире новой орфографии”. Одновременно Комиссия заявляла, что считает возможным изменение меры пресечения Патриарху 51 . Окончательное решение было принято Политбюро и оформлено протоколом АРК 26 от 26 июня: “Тихона из под стражи освободить 27 июня”. ГПУ поручалось производить постепенную ликвидацию дел, связанных с изъятием церковных ценностей, освобождая тех сторонников Патриарха, которые заявят о своем раскаянии. Также предполагалось в течение 3-х месяцев “пересмотреть все дела высланных церковников на предмет амнистирования наименее из них вредных” 52 . На следующий день Патриарх Тихон был освобожден. Между тем освобождение Патриарха из-под стражи еще не означало прекращения следственного дела. 10 июля АРК принимает решение отложить процесс на неопределенный срок 53 , переведя трех арестованных по делу Патриарха из внутренней тюрьмы ГПУ в Бутырскую тюрьму, изменив им, в случае раскаяния, меру пресечения 54 . Однако не связанные, в отличие от Патриарха, всеобъемлющей ответственностью за судьбу Церкви, его “подельники” вины за собой не признали. Через неделю, на очередном заседании Комиссии, 17 июля, вторым пунктом рассматривается вопрос “О Тихоне и его Управлениях”. Примечательно, что в постановляющей части протокола, по-видимому, как совершенно нереальный зачеркнут подпункт: “а) Поручить т. Тучкову тактично воздействовать (выделено мною — В. Л.) на Тихона, чтобы он служить по Москве не разъезжал”. Далее таким же путем предлагается Тучкову добиться от Патриарха, чтобы тот дал разъяснение через газету и интервью с иностранными корреспондентами, что заявление о “раскаянии” действительно написано им самим 55 . |
| Мало того, история, в качестве беспристрастного судьи, произнесла свой приговор даже над зависимостью Киевской митрополии от Константинопольского патриарха, – приговор вовсе неблагоприятный для последнего, – она засвидетельствовала, что «в единой российской епархии» были сначала (после подчинения Малороссии Польскому королевству) два митрополита оба с титулом – всероссийского, а потом, в Москве учреждено звание «патриарха всея России», в Киеве же оставался митрополит тоже «всея России». История открыла таким образом «безчинство немалое», – прямое нарушение прав Московского патриарха 500 . Опираясь теперь на свидетельства истории п. Иоаким решился сделать последний шаг: велено было явиться в Москву еп. Гедеону для поставления в митрополита и утверждены были привиллегии Киевской митрополии, о которых ходатайствовал гетман, кроме одной – относительно усвоения Киевскому митрополиту титула экзарха Константинопольского престола, которая найдена была «не приличною», потому что «ныне Киевская митрополия с новоизбранным митрополитом имеет быть под благословением Московского патриарха; а не Константинопольского 501 . Еп. Гедеон после того прибыл в Москву и здесь 8-го ноября в Успенском соборе, возведен был в сан митрополита Киевского 502 . Ему даны были граматы, жалованная от царей 503 , и настольная от патриарха 504 , в которых подтверждались привиллегии Киева и которыми Гедеону усвоялся титул митрополита Киевского и Галицкого. Таким образом, вдовствовавшая митрополия Киевская получила своего верховного архипастыря и вступила, наконец, в общение с Московским патриархатом. Великороссия и Малороссия составили теперь один организм, не политически только сплоченный, но одухотворяемый церковным единоначалием. Но нельзя же было ограничиться в деле присоединения Киевской митрополии в Москве только тем, чтобы поставить в Киеве митрополита, зависимого от Московского патриарха. Вопрос о законности этого поставления очевидна, еще не был решен окончательно, или если и решен был, то исторически только, на основании неизбежного течения жизни, но никак не юридически. А между тем эта неполнота решения могла сопровождаться самыми соблазнительными последствиями для православной церкви, – могла навлечь Цареградскую анафему не только на Малороссию, но и на самого Московского патриарха Иоакима. – Анафемы этой опасались все тогдашние деятели, участвовавшие в возсоединении Киева. Самойлович, как мы знаем, просил, поэтому царей поскорее войти в соглашение с Константинопольским патриархом; даже сам п. Иоаким при всей своей практической рассчетливости и решительности ясно сознавал в этом случае всю неловкость своего положения, тем более, что его недруги как кажется, не приминули изнести «хуления и поречения» на его новосоделанное дерзновение» 505 . Решено было поэтому немедленно испросить для окончания дела воссоединения Киевской митрополии разрешительную грамату у патриарха Цареградского. |
| Значительную роль М. сыграл в ослаблении полемики о различии в обрядах присоединения инославных к Православию в Русской и Восточной Церквах, к-рая находилась в центре внимания европ. дипломатической и церковной общественности. Полемика была инициирована брит. дипломатией с целью внести раскол в отношения между Русской и Греко-Восточной Церквами ( Смирнова И. Ю. Полемика о «присоединении инославных» и ее церк.-дипломатич. значение в канун Крымской войны (1850-1852 гг.)//Евразия: духовные традиции народов. 2012. 4. С. 108-131). Во время 2-го путешествия на Восток (1849-1850) при встрече с патриархом Констанцием I (с к-рым М. был лично знаком с 1830) М. поднял вопрос о неперекрещивании католиков и лютеран, поскольку повторное крещение может стать причиной разрыва между Русской и Греческой Церквами. По словам М., он «убедил патриарха», но тот «опасался противудействия своих собратий» (РНБ ОР. Ф. 498. 78. Л. 4, 4 об.). По желанию патриарха М. представил ему копии грамоты патриарха К-польского Иеремии III царю Петру I Алексеевичу (1718) и ответа вост. патриархов англиканским епископам (1723) о неперекрещивании инославных. Подлинники грамот хранились в Синоде, сделанные с них списки были заверены митрополитами Новгородским, С.-Петербургским, Эстляндским и Финляндским Никанором (Клементьевским) и Московским Филаретом (Дроздовым). По вопросам «полемики о неперекрещивании» инославных М. состоял в переписке с диаконом англикан. Церкви У. Палмером, перешедшим в 1855 г. в католичество. В своей кн. «Question religieuse d " Orient et d " Occident» (1856-1859) М. поместил статью о Палмере. М. не остался безучастным к попыткам решения греко-болг. вопроса, ходатайствовал о возвращении из заточения Макариопольского еп. Илариона (Михайловского ; впосл. митрополит Тырновский), во время своего 2-го путешествия на Восток убеждал К-польского патриарха Анфима IV и присутствовавших на встрече митрополитов Никомидийского Дионисия (Котакиса) и Кизического Иоакима (Коккодиса (Курсулудиса); впосл. К-польский патриарх Иоаким II ) не притеснять болгар (РНБ ОР. Ф. 498. 78. Л. 3 об.- 4). В нач. 70-х гг. XIX в. М. предлагал послу в К-поле гр. Н. П. Игнатьеву направить его на неск. месяцев на Восток, надеясь использовать личные связи для мирного решения вопроса, но получил отказ. М. состоял в оживленной переписке с участниками всех сторон обострявшегося конфликта, приведшего к объявлению болг. схизмы. Небольшая часть переписки М. с патриархом К-польским Григорием VI (до июня 1871), экзархом Болгарии Анфимом I (Чалыковым) , К-польским патриархом Анфимом VI , Иерусалимским патриархом Кириллом II , патриархом Антиохийским Иерофеем , митр. Сербским Михаилом (Йовановичем) была издана в янв. 1873 г. В книгу вошли 22 письма за период с 1 сент. 1871 по 5 февр. 1873 г. ( Муравьёв. Переписка с Вост. иерархами. 1873). М. призывал к взаимным уступкам и обличал тех, кто в решении церковных вопросов руководствовались житейскими страстями и поощряли проявление национальной неприязни. |
| Весь народ и все окружающие Патриарха были проникнуты тогда таким несокрушимым порывом любви и преданности к Патриарху и радостью о его возвращении к власти, а через то об освобождении от самозванной обновленческой церковной власти, что тут ни одному патриаршему церковному деятелю не могло и в голову прийти выступить с предложением отречения Патриарха от власти; а если бы такой и нашелся, он моментально бы потерял всякий авторитет и уважение и все бы навсегда отвернулись от него как от тайного обновленца. Главным же вдохновителем и вождем так пламенно настроенного патриаршего окружения и народных масс был именно епископ Иларион с его огненным словом, неутомимый обличитель обновленческой неправды. Для почитателей же памяти покойного владыки эти строки книги отца Польского тем особо прискорбны, что, ввиду устанавливаемого книгой факта непосредственного и продолжительного знакомства автора с епископом Иларионом по Соловецкому концентрационному лагерю, у почитателей книги невольно создается ложное впечатление, что автор что-либо подобное слышал от самого епископа Илариона. Для меня несомненно, что автор этого сообщения был введен в крайне досадное заблуждение со стороны лиц, питавших излишнее доверие к сообщениям советских газет. Помещенное в этой книге фантастическое и глубоко обидное для памяти епископа Илариона сообщение есть именно плод такого доверия. В действительности же все это – чистейшая, крайне недобросовестная провокационная выдумка возглавлявшего тогда самозванное обновленческое церковное управление архиепископа (у обновленцев – митрополита) Евдокима (Мещерского). Пытаясь всякими способами подорвать авторитет Патриарха и его ближайших сотрудников в глазах народа, он прибег к своеобразному провокационному приему. Он уведомил Патриарха, что он, глубоко скорбя о происшедшем церковном разделении, продолжает искренно почитать Патриарха и, не признавая законным происшедшего на последнем (1923 года) обновленческом «соборе» акта низложения Патриарха, желает войти в переговоры о примирении его – Евдокима и всей обновленческой Церкви – с Патриархом. |
| В этой связи возникает вопрос, на каких условиях и чьей властью состоялось в 1685–1686 гг. переподчинение Киевской митрополии Московскому патриарху? С одной стороны, у нас есть царские грамоты, которые, несомненно, имеют высокое юридическое значение в силу особых прав царской власти на церковное устроение. С другой, – Московский патриарх заявил свои исконные кириархальные права на Киев, которые признал, по крайней мере, казацкий гетман Самойлович. Но поскольку формально Киевская митрополия тогда продолжала еще находиться в подчинении Константинопольского патриарха, к нему были направлены соответствующие запросы русских царей (к ним присоединились патриарх Иоаким и гетман Самойлович). Константинопольский патриарх не имел права отказать законным требованиям царской власти. К тому же в тот момент удовлетворить запрос российской стороны от Константинопольского патриарха потребовала и султанская власть . Приходится заключить, что в 1685–1686 гг. подчинение Киевской митрополии Московскому патриаршему престолу состоялось полностью в законном порядке: по требованию и повелению законной православной российской царской власти, с повеления османских властей, с санкции польского короля (по 9-й статье договора о Вечном мире) и с охотного согласия Константинопольского патриарха. Решающими при этом представляются именно документы российских царей и Московского патриарха Иоакима как обладателей подлинных исконных прав на Киевскую митрополию. Таким образом, о действительных условиях переподчинения Киевской митрополии ошибочно судить только исходя из грамот патриарха Дионисия IV и греческих церковных властей в целом, поскольку последние на самом деле не могли здесь играть той определяющей роли, на которую так претендовали . Тем не менее грамоты патриарха Дионисия IV, достаточно полноценно удовлетворившие все требования российской стороны, конечно, играют свою роль в данном случае, которую нельзя и преуменьшать. Несмотря на то что патриарх Дионисий не пожелал признать за Московским патриархом исконность его кириархальных прав на Киевскую митрополию, в целом передачу митрополии он совершил, в грамоты соответствующие определения внес, тем самым общее согласие на подчинение Киева Москве, чего добивалась царская власть, он дал. |
| Документы о польской автокефалии. 1919–1926: Рукопись 02.1922. Грамоты Святейшего Патриарха Тихона, касающиеся православных церковных дел в Польше (разным лицам) Документы о польской автокефалии. 1919–1926: Рукопись 148. Указ Святейшего Патриарха Тихона и Священного Синода архиепископу Харьковскому и Ахтырскому Нафанаилу [Троицкому] по делу о лишении священного сана настоятеля Вознесенской церкви г. Лебедина Константина Смирнова 88 Преосвященному Нафанаилу, архиепископу Харьковскому и Ахтырскому. По благословению Святейшего Патриарха, Священный Синод слушали: представленное Вашим Преосвященством от 20 декабря 1920 г. (2 января 1921 г.) за 989 дело о лишении священного сана настоятеля Вознесенской церкви города Лебедина Константина Смирнова. По обсуждении настоящего дела признано решение Харьковского епархиального начальства о лишении сана священника Константина Смирнова правильным, но в то же время приняты во внимание а) сравнительная молодость подсудимого, б) недавнее его поступление в клир церковный и в) слабая осведомлённость его с постановлениями соборными и правилами церковными касательно церковной дисциплины, а посему найдено возможным оказать ему. Смирнову, снисхождение, о постановлено: 1) поручить Харьковскому епархиальному начальству предложить ему: а) испросить прощение за свои проступки у Вашего Преосвященства, б) отказаться от всех допускаемых им отступлений в богослужении от требования церковного устава и в) дать подписку в полном подчинении впредь всем распоряжениям епархиального начальства; 2) в случае подчинения священника Смирнова вышепоименованным требованиям, предоставить Вашему Преосвященству подвергнуть Смирнова за допущенные им проступки взысканию по Вашему усмотрению, а буде он, Смирнов, не пожелает подчиниться вышеупомянутым требованиям, поручить Харьковскому епархиальному начальству, по истечении двухнедельного срока со дня объявления Смирнову распоряжения Высшей Церковной Власти, привести своё решение о лишении его, Смирнова, священнического сана в исполнение, о чем для надлежащего распоряжения уведомить Ваше Преосвященство. |
| Σνταγμα. Τ. 5. Σ. 615). Эта мера, направленная прежде всего против католиков, противоречила многовековой практике Греческой Церкви. Она должна была иметь, как в свое время и в Русской Церкви, временный характер как мера икономическая, вызвавшая, согласно представлениям о церковной пользе, крайнюю строгость в отношениях с зап. христианами. Парадоксальным образом греч. канонисты того времени (прежде всего авторы «Пидалиона») выдвинули теорию, согласно к-рой эта мера, напротив, объявлялась возвращением к строгости (акривии) Апостольских правил (46 и 50), слишком расширительно ими истолкованных, а все церковное законодательство о приеме инославных без повторения крещения (II Всел. 7; Трул. 95; постановление К-польского Собора 1484 г.- Ρλλης, Ποτλς. Σνταγμα. Τ. 5. Σ. 143-149) признавалось проявлением «снисхождения, или икономии» (см. толкование на Ап. 46 в: Πηδλιον. 2003. Σ. 53-54). Т. о., слишком узкое понимание авторами «Пидалиона» икономии, которая для них обозначала всегда только «снисхождение», т. е. смягчение «строгой» нормы, и никогда - «ужесточение», привело их к признанию положительного многовекового права Церкви лишь временной икономической мерой, подлежащей мотивированной отмене со стороны сравнительно скромного по компетенции органа церковной власти (под Определением 1756 г. стоят три подписи - К-польского, Александрийского и Иерусалимского патриархов). Если бы ужесточение подхода к католикам со стороны К-польского Собора было своевременно объяснено И., эту меру можно было бы позднее и дезавуировать, а не строить вокруг нее оправдывающие ее постоянный характер теории, в целом непродуктивные. Так, греч. богослов К. Икономос в 1852 г. по просьбе К-польского патриарха Анфима IV заявил в особом трактате по этому вопросу о способности Церкви «по икономии» восполнять недостаток благодати. Т. о., церковная И. из формального принципа церковного права едва ли не превращается в альтернативный способ совершения таинств. Эту т. зр. впосл. развивал Х. Андруцос, согласно к-рому «указанное понимание икономии… надежно опирается на церковную практику, в которой одно и то же Таинство, по обстоятельствам, иногда объявляется действительным, а иногда - недействительным» ( Ανδροτσος. |
| 29 окт. 1923 г. была провозглашена Турецкая Республика - унитарное национальное государство. В стране начались радикальные преобразования. Статус К-польского Патриархата в новом гос-ве тоже должен был претерпеть изменение, особенно учитывая то, что «Общие уставы», определявшие деятельность КПЦ в Османской империи, утратили силу. Ранее патриарх рассматривался в качестве духовного главы всех правосл. христиан Османской империи, «выступающего посредником между тур. правительством и христианами» (см. подробнее: Εκκλησιαστικ Αλθεια. 1923. Σ. 315-316). Вместе с тем патриархи не были склонны ограничивать свое влияние рамками империи, но всегда подчеркивали свою особую роль во всем правосл. мире (см., напр., рассуждение о «двояком статусе» К-польского Патриархата: с одной стороны, это «османский институт» с миссией внутри страны, с другой - «высшее церковное начало в православном мире» (Ibid. 1914. Σ. 28)). Позиционирование патриарха как международного лидера даже симпатизировало космополитам-османам, поскольку во многом отвечало их картине мира и подобному же позиционированию османского халифа как главы всех мусульман. Однако новые власти отказались от панисламского курса (в основе национальной идеи теперь лежал пантюркизм) и более не претендовали на религ. лидерство в ислам. мире, что выразилось в упразднении халифата в 1924 г. Соответственно их больше не интересовала идея о «вселенском» статусе греч. патриарха: напротив, их, очевидно, беспокоило существование на территории страны финансируемой из-за рубежа орг-ции, претендующей на осуществление «международной деятельности». После упразднения адм. роли К-польского Патриархата и изъятия из сферы его ответственности образовательной и социальной работы среди «национальных меньшинств» фактически за ним осталась лишь функция «удовлетворения нужд православных верующих» на территории К-поля и его пригородов. Видение Фанаром своего статуса в новых условиях было озвучено на страницах офиц. издания: К-польский Патриархат становится «религиозной организацией» (Ibid. 1923. Σ. 268), соглашается на лишение политической и адм. власти, но выступает со встречными требованиями невмешательства в его внутренние дела и признания его «всеправославного статуса» (Ibid. Σ. 249-251). Тур. власти, напротив, отказывались рассматривать К-польский Патриархат иначе, чем местную религ. общину в пределах К-поля, и для того, чтобы это подчеркнуть, поручили курирование Патриархата начальнику Стамбульского округа. |
| правосл. Церкви Святогробское братство стремилось удержать Иерусалимский престол под своим контролем и избежать вмешательства К-польского патриарха в избрание Иерусалимского первосвятителя. Т. о., в ИПЦ сложилась практика офиц. назначения преемника действующего патриарха и зачастую даже передачи ему власти при жизни предшественника. Так, Хрисанф Нотара в 1730 г. вызвал М. в К-поль и представил К-польскому Синоду и фанариотской знати (великому драгоману Высокой Порты, господарям Дунайских княжеств и др.) свое завещание, в к-ром указывал на Кесарийского митрополита как на наследника и угрожал Божиим гневом тем, кто осмелятся отстранить М. от Патриаршества. Как впосл. писал М. российской имп. Анне Иоанновне , патриарх Хрисанф ввиду ухудшения здоровья сложил с себя сан и возвел на Патриаршество М., «по малых же днях успокоился в Господе». Хрисанф скончался 7 февр. 1731 г., т. о., вступление М. на престол должно относиться приблизительно к нач. февр. Его избрание по ходатайству К-польского патриарха Паисия II было утверждено бератом османского султана. Благодарственная грамота М. Паисию датирована 23 февр. Бóльшую часть Патриаршества М. провел в К-поле, что к этому времени вошло в традицию у Иерусалимских первоиерархов. Однако между концом лета 1732 г. и концом весны 1734 г. он находился в Палестине, где в очередной раз обострилась борьба за контроль над св. местами между греч. и арм. церковными структурами. Армяне, к сер. XVII в. утратившие мн. позиции у св. мест, добивались возвращения под свою юрисдикцию копт., эфиоп. и сиро-яковитской общин Иерусалима, пребывавших под «покровительством» правосл. патриарха, а также требовали паритета с греками при получении Благодатного огня. В 1730 г. арм. знать, апеллировавшая к поддельным грамотам османских султанов о привилегиях Армянской Апостольской Церкви в Иерусалиме, смогла получить соответствующий фирман от везира Ибрагим-паши Невшехирли. В том же году в К-поле произошло восстание, которое привело к казни везира и отречению султана Ахмеда III; однако при новом султане Махмуде I позиции армян только укрепились. |
|
|
