| 15:08 =. Здесь у нас был такой митрополит Антоний – любопытнейшая фигура в истории российского православия. Сначала он был в Костроме епископом, потом и в Туле – путешествовал между Костромой и Тулой. Так вот, скажем, это был псих законченный. Ему место было в дурдоме, а не на кафедре. Вызывает священника. Самые разные священники Костромской и Тульской епархии рассказывали, что когда ездили по вызову правящего архиерея, то они обнимали, благословляли, целовали всех детей, матушку и ехали как по вызову Ивана Грозного. Приезжают туда, приходят к архиерею. Архиерей сидит в кресле: " Снимай крест, иди сюда " . И потом уже начинает о чем-то говорить. Один священник рассказал мне, как он, услышав эти слова, снял крест и положил его в нагрудный карман. " Дай сюда! " . - " Не вы мне, Владыка, этот крест давали, не Вами он и взят будет " . Он за ним кинулся с посохом, тот убежал и во дворе епархиального управления митрополит зычно взывает: " Ловите! Держите его! Наперерез! " . В Туле был, в Новомосковске, чрезвычайно тучный архимандрит Василид. Это один из самых богатых приходов. Он очень хороший рассказчик – рассказывал, как его вызывал владыка Антоний. " Ты знаешь, что ты осёл, – первые слова при встрече. – Вот посмотри, какой ты жирный, какой ты глупый. Ты подойди к зеркалу и посмотри на себя " . Потом вызывает иподьякона и говорит: " Это осёл, он согласился, что он осёл. Поэтому провезти его по Туле на осле! " . Епархиальное управление – недалеко от базара. " Пойдите найдите на рынке осла, запряженного в телегу, посадите Василида и везите на осле " . Осла нашли, Антоний указал даже весь маршрут, стоит и наблюдает. Как завернули за угол, Василид дал по червонцу иподьяконам, и они, выполняя послушание, везли его, но не по главным улицам, где народ, а какими-то переулками, где-то немножко обождали и вернулись к епархиальному управлению, доложили, что выполнили. Но он мог не только на осле провезти. Например, когда протодьякон наклоняется целовать престол – сверху взять за космы и пристукнуть хорошенько протодьякона зубами о престол и пролить на престол кровь, выбить ему зубы. |
| Всё сие произошло, как после Платон услышал, таким образом, что Императрица в самое служение приказала отдать указ Духовнику на имя Синода, и приказала ему и Протодиакону его Митрополитом провозгласить, но сие от Архиепископа было сокрыто. После обедни приветствовал Императрицу со днём торжественным тезоименитством Его Императорского Высочества, и возблагодарив за пожалование, приглашён был к столу, где благосклонно приняв его Императрица, и разговаривая, пожаловала ему блюдо и солонку серебряные позлащенные, и хлеб, поздравив его с собственными имянинами – а на третий день прислала на белый клобук богатый бриллиантовый крест. Итак, сим Платон быв обрадован, проводил Императрицу по надлежащему в Петербург в селе Всесвятском. Обрадован был Платон, но не обрадовались те, кои ему не доброжелательствовали, а власть по команде духовной имели в своих руках; почитали его для себя тягостным и не надеялись себя возвысить и усилить, разве унижением и ослаблением его; всё изобретали способы его беспокоить. Некоторые явились просители в Синоде, чего никогда не бывало. Ибо узнали, что есть такие, кои тому рады и им помогать будут. И хотя сие просители по делу не могли ничего получить, ибо оказались виновными; но между тем разными спросами, справками и нарочным продолжением был Митрополит обеспокоиван. При том в Москве, чего ни в какой почти епархии нет, команда разделилась, весь город и монастыри в команде Митрополита; но некоторые монастыри и два Собора, под ведомством Синода. Сии Архимандриты и Соборные попы, Митрополиту не токмо во многом не повиновались по обрядам церковным, но и досады разные причиняли. Что было тем несноснее, что все начальное служение надлежало было управлять в Успенском, ему не подчиненном Соборе, и с теми Архимандритами. Им наипаче содействовали взошедшие в особую у Императрицы доверенность, Митрополит Новгородский Гавриил, и Обер-Прокурор Пушкин, кои два в Синоде, делали, что хотели, и явно властью Синодскою, и тайно, ухищренными способы. А другие им угождая, хотя и нехотя, тому же последовали. Сие столь беспокоило Митрополита, что он почти едва какое служение мог отправлять в Успенском Соборе со спокойным духом. При том и к Императрице отзывался о разных епаршеских делах; однако не только не получил удовольствия, но ниже ответа. А сверх того, и частыми от колик болезнями до опасности жизни доводим был. Имея же в виду устроенное в Вифании спокойное уединение, напоследок во многом размышлении, призвав Бога в помощь, и совершив литургию, и сказав слово, в каких случаях можно от должности отпуску просить, послал прошение к Императрице 1792 года. Февраля 2 дня – об увольнении от Епархии, и оставлении его при Лавре. |
| Теперь полюбопытствует кто знать, почему Митрополит склонился подать Государю прошение об увольнении его от Епархии. На сие решение уже из предсказанного видеть можно. Был он всегда к уединению склонен, всему предпочитал спокойствие, был притом уже к старости преклонен, достигши 60 лет. Всю почти изнуривши жизнь в разных и непрестанных трудах и заботах, а нередко и оскорблениях, притом частыми болезнями ослабляемый, ничего так не желал, чтобы хотя в последние дни, по Павлову слову, «распяться мipy», то есть, так в нём жить, как бы в нём никакой нужды не было. И хотя при всем том чувствовал в себе ревность еще потрудиться, я сколько-нибудь услужить общему благу, но зная совершенно свой нрав; зная же не меньше и нрав Государев; заключал, что он Государю не угодит; а потому и полезным быть не может, и судил за лучшее добрым порядком уволену быть. Однако, как Государь его не уволил и пригласил в Петербург, то уважая и сие приглашение и обещание своё, туда сбирался. Но прежде писал к Государю, поздравляя его с днем тезоименитства, и в какое время благоугоднее для него, чтобы ему туда приехать. На то ответствовал Государь, что «когда будет для него, Митрополита, угоднее и спокойнее». Почему и рассудил Митрополит отправиться туда ко дню рождения Государева, к 20 сентября, к коему дню туда прибыл. Государь находился в Гатчине. Платон хотел было туда отправиться; но ему сказали, что без дозволения туда никто не ездит; почему испросив через Генерала-Прокурора дозволение, 20 Сентября в Гатчине представлен был лицу Государеву и приветствовал его речью со днем рождения и поднес свои нововышедшие проповеди. Государь принял его благосклонно и ласково и оставил при своём столе. Прежде стола и во время оного изволил с ним разговаривать о разных вещах обыкновенных; после стола Государь, встав с Императрицею и поклонившись, пошли в свои покои, и только-то Платон Государя и видел. Подождав он в покоях; а потом на квартире несколько времени, ожидая, не спросит ли о чем Государь и не прикажет ли чего: но подождав и не получив ничего, отправился из Гатчины в Петербург в тот же день. |
| где, по приветствии от учеников, Ректор говорил Императрице речь, а потом нечаянные были учинены диспуты, по желанию и побуждению графа Григория Григорьевича Орлова, что всё принято Её Величеством благоволительно, и пожалован он с учителями довольно денежною наградою. А в 1763 году, в Марте месяце, по именному Императрицы указу, определён в Лавру Ректор Платон наместником на место Иннокентия, который выбыл во Епископы, Викария Новгородского, в Олонец. Наместничью должность Платон и принял неохотно, и проходил с тягостью: потому что с нею соединено было не только смотрение за монахами и всегдашнее принятие гостей, но и хлопотливое в соборе вотчинными делами приказное Правление: что Ректора отвлекало от приятного для него в школе упражнения, ибо он оставался притом и Богословия Учителем. Почему и располагался было от Наместнической должности отказаться; но вот что открылось: Воспоследовал того года в Мае месяце паки Императрицы поход в Ростов, для перекладывания мощей Димитрия Ростовского в новую раку, и далее в Ярославль; почему паки Императрица прибыла в Лавру. Платон яко Наместник встретил Императрицу у Креста с приветствием и по прибытии на другой день говорил проповедь о пользе Благочестия, которую Государыня столь приняла благоволительно, что тотчас повелела оную напечатать, и удостоила его с Архимандритом быть при своём царском столе. Случилось ему за столом сесть с Г. Генерал-Прокурором князем Яковом Петровичем Шаховским, который был тогда в особливой у Императрицы милости, Князь за столом с Наместником непрестанно говорил о разных материях. Императрица, приметив сие, говорит: «Князь: вы никак полюбили Отца Наместника, что с ним, не перестая, говорите?» На то Князь: «Его, Государыня! не человек, а урод». – «Почему так? Какой он урод?» – возразила Императрица. На сие Князь: и, Государыня, с ним о разных материях разговаривал: он на всё столь основательно решает, что меня удивил. И как я его о многом и до иных стран касающемся вопрошал. Он всё так объяснил, как будто в чужих краях учился. Я его спрашивал: не был ли он в чужих краях и где учился? Он говорит, что нигде не был, а учился только в Москве, в Спасской школе. Сие всё, Государыня! меня удивило, что сей монах, в столь молодых летах, столько знания имеет, и потому я его называю уродом». И притом прибавил: «дай Бог , чтобы наши дети, столько учились, и столько издерживая, до такого просвещения достигли». |
| Но надлежит сказать и о хозяйстве Московского Архиерейского дома. Не только нельзя было в нём жить, но и ничего почти в нём не было: и он принуждён был жить на подворье Троицком, что у Сухаревой башни. Ибо во время мятежа, бывшего в 1771 году, и убиения Архиерея, Архиерейские покои были внутри разорены и разграблены, также и конюшня и экипаж весь. А между тем, по небытии до 1773 года хозяина, не без того, что и от других, или запущено, или недостаток умножен. Заботило сие Платона. Пожаловала Императрица, без просьбы, сама собой, на построение нового дома 40.000 руб. И он построил новый дом в том виде, в коем он ныне всеми зрится. Также и в церквах Чудовских всё поправил и украсил; и ризницу весьма всякою утварью умножил, которая до того времени весьма была недостаточна: как то сие всяк видеть может, кто возлюбопытствует узнать что до Платона в Чудовских церквах и в ризнице было, и что при нём прибыло. Притом, впоследствии времени, устроил новый деревянный дом на подворье Заборовском со службами и оградою кругом каменными. Также и на другом подворье в Хамовниках, деревянный дом со службами и оградою кругом каменными. Также не оставил и загородного Черкизовского дому, который был крайне запущен и к падению склонен. Он его возобновил во всём, пристроил новые, построил службы, сад в порядок привёл и кругом обнёс оградою каменною. Возобновил прорвавшийся пруд, поставил мельницу – и прочее, что всё исчислять трудно. И всё сие производил коштом монастырским; ибо при заведении верного и доброго хозяйства доходы весьма против прежнего умножились и на всё устроение с излишком доставало. Но между всеми делами, весьма нередко, служил и всегда проповедовал Слово Божие, особливо в Четыредесятницу каждое воскресенье, служа, поучал народ, что видно из поучительных его напечатанных слов. Между тем, в том же году – к Троицыну дню Императрица с Великим Князем и с Великою Княгинею посетила Лавру, где Архиепископ принимал и проводив сих Высоких Гостей; и милостиво награждён и с обителию – получив на устроение Лавры до 30.000 рублей. |
| И как через продолжение времени, течение обстоятельств и дел, все было таково же; то Платон тогда же к сему, по видимому, знаменитому месту ощутил в себе чувствительное прохлаждение; так, что уже искал случая, как бы от него избавиться; о чем после будет сказано. А между тем проходил свои знания; прочие с удовольствием; а сие последнее не без отягощения. Почему почувствовал он и ослабление своего здоровья, случающимися частыми коликами, самыми мучительными, и не безопасными, которые нередко приключались ему и во весь остаток его жизни, ослабив совсем желудок. Но в 1770 году сентября 22 дня, пожалован он прямо в архиепископа в Тверь, и посвящён при Дворе, Октября 10 дня, преосвященными: Гавриилом, Митрополитом Киевским, Гавриилом Архиепископом С.-Петербургским, Иннокентием Архиепископом Псковским и Григорием Митрополитом Унгровлахийским, в присутствии Императрицы и случившегося прусского принца Генрика, для которого, чтоб видеть ему сей обряд, отложено было до того дня посвящение. А притом оставлен он был и Архимандритом Троицкой лавры по-прежнему. Сие последнее, оставленное для него место наиболее его увеселило. Ибо он к месту сему столь был, так сказать, пристрастен, что лучше, может быть, захотел бы при нём едином остаться, нежели быть Архиереем, лишившись его. И сие его расположение как при Дворе было не безызвестно, то оно и послужило, дабы и сие место при нём осталось, к совершенному его удовольствию. Новое звание получив, Архиепископ Платон и возблагодарив Императрицу пристойною речью, почувствовал всю важность и тягость оного. Тотчас всей пастве отправил он печатное подобающее послание и начал особо входить в дела Паствы своей, не оставляя присутствовать в Синоде и прежних должностей при Дворе и Лавре; в управлении Паствы единственное его намерение и ревность вся состояла в том, чтобы Духовенство исправить, производя, сколько возможно, лучших Священников, а худых или исправляя, или не исправляемых лишая звания. Был он совсем чужд от мздоимства; не только что почитал то противным совести, но и всегда представлялось ему подлою низкостью, чтобы от другого что-нибудь взять, который его беднее, да и как бы почитать себя ему одолженным; и себя выставлять за такого бедняка, который без того, акибы не имел чем содержать себя. Итак, совсем был чужд от постыдного мздоимства: даже, что когда чем его дарили, приятели его и друзья, стыдился он быть у них как бы в долгу и всегда чем-нибудь их взаимно отдаривал. |
| При таковом рассуждении заключал Платон, что тот будет истинный монах, который будет истинный христианин. А хотя почитал он безженство нелёгким бременем для немощи плоти, и чувствовал ее подстрекание; но напротив, всегда со страхом воображал супружеское состояние: каким трудностям, заботам, скорбям, бедствиям подвержен женатый и мирской человек, содержа жену, дом, воспитывая детей, устрояя их к местам и всем им во всём сострадая; и ежели какое от того получают утешение и удовольствие, но сия чаша несравненно более горестию растворена. Но что же ещё должно терпеть в мире от соседей, от правителей, от сильных, от клеветников, от завистников, соблазнов и случаев ко греху, от сует и забот, яко непрестанных волнений моря житейского. Всё сие живо воображая, Платон ублажал безженную жизнь и уединённую, а мирскую оплакивал, а через то и борьбу плоти несколько облегчал. Притом уединённая монашеская жизнь, кроме того что подаёт меньше случаев ко греху, а более тишины, много содействует к Богомыслию и к приобретению просвещения, беспрепятственным упражнением в премудрости духовной и мирской. Нельзя умолчать, чтобы, хотя кратко, не сказать о сего Платонова благодетеля. Гедеон был родом из Казани: там в Семинарии учился и учителем был, оттуду не могши получить дозволения, бежал и явился в Синод и просил, чтоб его определить в Московскую академию для окончания богословского учения: куда по многим затруднениям и определён; где и учился, быв в недостатке, имев одно содержание монашеское. Но как по случаю вместо учителей прошен он был сказать проповедь в академии, сказал, и тотчас не только всех усладил, но и удивил; ибо подобного проповедника ещё не слыхивали. Потом ещё сказал, и ещё славу свою умножил: и как многие начали его просить сказать проповедь в праздники по монастырям и приходским церквам, то чем более говорил, тем более похвалы о нём умножались. Слава сия потом дошла до Двора и до покровителя учёных, бывшего при Дворе в отличии, Ивана Ивановича Шувалова. Он потребован в бытность в Москве Двора ко Двору, где, сказав проповедь, заслужил благоволение от Императрицы Елизаветы Петровны, и по награде определён ко Двору проповедником, где трудился немало в сказывании проповедей, и все его проповеди напечатаны в трёх томах. |
| Учители его были в Фаре – Григорий Афанасьевич Драницын, который в монашестве Геннадий, после был Академии префектом и Ректором, и потом Суздальским епископом, где и преставился. В Грамматике иеродиакон Лаврентий Чепелев, который в Иркутске в изгнании преставился. В Синтаксиме помянутый же Драницын. В Пиитике иеромонах Амвросий Юматов, который после был архимандритом в Китае, в Пекине, где и преставился. В Риторике иеромонах Кирилл Григорович, который окончил жизнь свою несчастливо. В Философии и Богословии, помянутый же Драницын или Геннадий. Обучался Пётр Левшинов (ибо так он прозывался) латинскому языку и помянутым наукам: Пиитике, Риторике, Философии и Богословию. Притом обучился сам собой Географии; а знание Истории приобрёл всегдашним чтением исторических книг, к чему прилежал через всю свою жизнь, и не было для него приятнее упражнения, как чтение Истории, всей вообще и своей отечественной. По тогдашнему в Академии порядку, греческому языку обучались ученики особо, через два года по окончании Синтаксиса, и из греческого класса переводимы были в Пиитический, через что латинского языка учение прерывалось. По желанию учителя Пиитического, чтобы Петра иметь у себя в классе. Греческий класс он миновал; а через то и лишился знания греческого языка. Но дойдя до Философии и увидев, что по многим встречающимся греческим словам языка сего знание нужно, а притом приметив, что некоторые товарищи его, впрочем, в успехах учения и худшие его, но греческий язык хотя несколько знают и тем перед ним преимуществуют, сим чувствительно тронут был Пётр, что он, товарищей в науках превосходнее, но знанием сего языка перед ними яко унижался, почему горячо принялся, чтобы сие желание своё выполнить. Но много встречалось затруднений. Не было грамматики греческой, купить было не на что; да и учить некому. Но чего не преодолевает горячее прилежание и тщание? Выпросил на время у товарища грамматику греческую на латинском языке, сочинённую архимандритом Варлаамом Лащевским, и оную всю переписал, а через то и писать по-гречески научился, как бы срисовывая буквы греческие с печатных: почему и почерк его письма по-гречески был сходен с греческим печатным. |
| Препроводя таким образом 1775 год, в начале 1776 г. отправился в Петербург для присутствия в Синоде И хотя сие было против его желания, но надлежало повиноваться верховной воле. Скоро по приезде, в Апреле месяце открылся нечаянный и для Платона поразительный случай. Великая Княгиня Наталия Алексеевна, особая его благоприятнейшая благодетельница, приближась к рождению, при радостной всех надежде, не разрешившейся её утробы, Апреля 15 дня скончалась. Платон её напутствовал исповедью и святым Причастием, и при погребении почтил её святую память надгробным словом. К сей его сущей печали Императрица приметив, по неотступному его при смерти умирающей Княгини пребыванию, что-то для себя неугодное, (о чем да не возглаголют уста моя дел человеческих); и потому заключив в себе, что-то для Платона не выгодное, прежнее к нему благоволение, примечательно, хотя не отменила, но уменьшила. Что и было последствием многих неприятных для Платона приключений. При окончании года, не находя Архиепископ удовольствия жить в Петербурге, в разлуке с паствою, о пользе коей он весьма ревновал, и скучая присутствием в Синоде, по течению дел, с его мыслями и началами несходному, и не видя в сотрудниках своих в том содействия, которые поступали по своим видам, ища, может быть более своих выгод, нежели общих, решился просить Императрицу об отпуске в Епархию, и о увольнении навсегда от Синода; почему и был отпущен, но токмо на год. Но между тем, в течение того же года, Великий Князь обручил себе новую невесту, принцессу Виртемберг-Штудгардтскую, Марию Феодоровну, ныне Государыню Императрицу. Для Платона новый подвиг. Он паки к ней определён был в Учителя для наставления в нашем Законе, и для приуготовления к соединению с православною нашею Церковью . Что им и исправлено точно таким же порядком, как было при покойной Великой Княгине Наталии Алексеевне. Притом, при совершении брака их, провозгласил и пристойное слово. А чтобы быть её духовником, от того отведён Платон, чему и рад был он, ибо всегда боялся, чтобы чем не привязан был ко Двору. Итак, исправив и сию должность, так, как и при покойной Великой Княгине, и не получив ни за то, ни за прежнее никакой награды, кроме собственного удовлетворения, что оказал какую-либо услугу Церкви и Отечеству; получив притом увольнение, отправился в Москву в начале 1777 года. |
| Послав таковое письмо и получив от Императора побуждение, чтобы он не медлил отправиться в путь, тотчас отправился в Лавру, а оттуда в Петербург, декабря 2 дня 186 . Но на дороге, не доезжая Твери, в селе Городне, встретил его нарочно посланный курьер. Вручил он от Государя письмо, а из Синода указ. В письме Государь изъявляет великий гнев за медление и за непристойное представление; почитает его себе противящимся, и угрожает своею властью. А в указе Синодском объявлено Государево повеление, чтобы, по случаю выше помянутой просьбы, о Викарии, вразумить Митрополита в недельной его просьбе; почему и написано много ко вразумлению служащего; и сим делом так понуждаемы были поспешить Синода члены, при руководстве Пушкина, что в воскресный день, в придворной церкви, на жертвеннике подписывали определение. Прочетши и то и другое, Митрополит поражен был смущением, яко внезапным, и ни мало сего, или подобного тому не ожидавши. Долго в горести духа рассуждал, что продолжать ли ему путь, или возвратиться назад в Лавру, почитая, что гнев Государев увольняет его от поездки в Петербург, и являться пред лице его. Приехав в Лавру и болезнен и горестен, отписал Государю всё обстоятельно, и почему медлил, и почему отважился к нему писать, и для чего возвратился назад, а притом просил и увольнения от Епархии. И на сие получил ответ прежнего благосклоннее. Что требовал его по привычке быть с ним, и чтобы дать ему кавалерию, и что он надеялся, что еще потрудится в правлении Епархии. А от приезду его в Петербург увольняет, поскольку сам скоро сбирается в Москву. Получив таковое от Государя письмо, несколько отдохнул от тягости душевной Платон, а паче рад был, что от поездки в Петербург уволен; ибо крайне страшился, чтобы не потребован был туда указом, и какому-либо еще следствию подвержен не был. Находясь после сего в слабости здоровья, однако, сбирался в Москву, куда в конце января 1797 года и отправился. Ибо назначен был приезд Государев в Москву к 10 Марта. Живя в Москве, Митрополит, чувствуя слабость здоровья и в унынии, не оставлял и Епаршеские дела по возможности производить. А как в Москву прибыл и Синод, где ему велено присутствовать, то и в Синод ездил, хотя очень редко. Какие же притом терпел от своих собратий искушения, трудно всё подробно объяснить. |
|
|
