| В четвертой речи (2:17–3:5) указывается несомненный факт ропота на медлительность Божественного правосудия (ст. 17); – очевидно, что пророку приходилось сталкиваться с такими речами. Правда, можно спрашивать, – тогда же ли пророк, в ответ на эти речи, провозвестил послание вестника Иеговы, Ангела Завета и суд (3:1–5), или, ознакомившись из личного обращения с народом с этим ропотом, написал потом в ответ на него свое пророчество; но трудно допустить, чтобы, слыша речи ропота, пророк оставался пред ними безответным и как бы говорил про себя: «а вот подождите, я напишу на эти речи пророчество». Несомненно, что он тогда же, в лицо ропщущим (и говорившим: «где Бог правосудия?»), изрек свое грозно-торжественное (3:1). Пятая речь (3:6–12), подобно первой, не носит на себе таких явных признаков своего публичного произнесения; и только по аналогии с другими речами, мы думаем, что и она должна была произноситься. Но за то шестая (3:13–24) предполагает в ст. 13 совершенно подобный же реальный повод и реальную обстановку, как четвертая. Итак, мы с весьма большою вероятностью можем считать обличительные речи пророка Малахии действительно произносившимися публично – и, конечно, в более распространенном виде. Книга представляет сокращенную запись или резюме этих речей. Что касается мнения о литературной близости пророка Малахии к талмуду, то оно имеет для себя некоторую опору только в вопросо-ответной форме изложения. 322 Но утверждать вследствие этого, что пророчество Малахии – не живая народная речь, а «школьный реферат» (Schulvortag) (Гитциг), что это – «более ученое сочинение, более книга, чем живая речь» (Эвальд), значит крайне утрировать представление дела, насиловать действительность. Такую ли уж безусловно-характерную черту талмуда составляет диалогическая форма изложения? Разве не встречается она и у древнейших пророков (см. об этом в след. отделе)? Затем, мы видели, что у Малахии диалог не является только формой изложения, литературным приемом, а обусловлен действительно встречавшимися ему в народе софизмами и кощунственными речами. |
| В этой книге в неожиданно сближенных образах Моисея и Илии иносказательно высказано пророчество, что пророчеств больше не будет. Бог устами Малахии обещает послать Илию, то есть пророка, предваряющего Мессию, а до него велит повиноваться Закону Моисея 243 . Другие пророки призывают слушать Бога, говорящего через пророков, в том числе Моисея. Только в Пятикнижии (во Второзаконии) появляется призыв исполнять Закон Моисея 244 , и Малахия повторяет его и радикализует, предлагая слушать только его, пока не явится Илия: место пророков должны занять священники ( Мал.2:6 ). Если другие пророки (с наибольшей ясностью Второзахария, то есть Зах.9–14 ) говорят об угасании пророчества со скорбью 245 , то автор Книги Малахии декларирует смену эпох и сам себя характеризует как последнего из пророков 246 . Священники, – говорит он от имени Бога, – отныне будут Моими вестниками – вместо пророков 247 . Малахия (/mal’kî – Мой вестник) 248 – это псевдоним автора. Здесь, как мне представляется, автор на мгновение снимает маску и говорит о себе как о священнике и книжнике, вестнике Бога. В Книге Малахии не очень ясно рассказано о некоей духовной борьбе, о противостоянии (yir’ê yhwh), трепещущих или боящихся Бога, и (zdîm), надменных, ложных пророков и дурных священников 249 . Мы полагаем, что автор КР был таким же священником, книжником и пророком, как автор Книги Ездры, в чём-то он ему противостоял, а в чём-то имел с ним общие задачи. Предание гласит: когда забылась в Израиле Тора, пришёл из Вавилона Ездра и заново рассказал её 250 . Отношение к Торе, выраженное в Ездре-Неемии, Паралипоменон и Малахии, двусторонне: оно и чисто духовное, и социально-политическое. Они хотели бы видеть Тору одновременно святыней, порождающей моделью всякой святости и конституцией, которая даётся навсегда. Жизнь будет меняться, Иудея будет переходить из рук в руки, формы правления будут меняться тоже, но Тора не изменится. И народ Израиля в целом, и каждый человек, который хочет быть наследником грядущего царства Израиля, должен соотносить своё поведение с записанными в Торе заповедями Божьими. Разница между ними и автором КР, Ионы, Тритоисайи была совсем не в том, что последние придавали Торе меньше значения сравнительно с ценностями, которые формулируются на современном языке как «равенство наций», «гуманизм», «равноправие женщины» и прочее. Разница заключалось в другом: в разном понимании Торы 251 . |
| Мн. совр. ученые также полагают, что Малахия - имя собственное (напр.: Rudolph. 1976. S. 247-248; Hill. 1998. P. 17-18; Kessler. 2011. S. 100-101). Важным аргументом в пользу данной т. зр. служит, в частности, тот факт, что при раскопках в Телль-Араде (близ совр. г. Ардар, Израиль) в 60-70-х гг. XX в. была обнаружена надпись на ручке кувшина с именем Малахия ( ), датируемая VII в. до Р. Х. (изд.: Renz, Röllig. 1995. S. 24, Arad (7):97). Такое имя, вероятно, носил владелец кувшина. По мнению Р. Кесслера, имя Малахия в заглавии библейской книги (Мал 1. 1) следует понимать как имя собственное, независимо от того, скрывалась ли за ним в действительности историческая фигура пророка или нет ( Kessler. 2011. S. 100-101). Согласно др. объяснению, Малахия является не собственным, а нарицательным именем (Мой вестник/ангел). Подобная интерпретация также имеет древнее происхождение и восходит к последним столетиям до Р. Х. В частности, в переводе LXX эквивалентом евр. (через Малахию) служит ν χειρ γγλου ατο (рукою Его вестника/ангела) (Мал 1. 1). В Вавилонском Талмуде (Мегилла. 15a) содержится дискуссия о том, кем в действительности был М. Хотя большинство раввинов считали, что Малахия является именем собственным пророка, раввин Йегошуа бен Корха полагал, что имя (вестник Мой) было псевдонимом книжника Ездры . Эта же интерпретация нашла отражение в нек-рых текстах Таргума Ионафана (Мал 1. 11), а также у блж. Иеронима Стридонского (введение к комментарию на Книгу прор. Малахии) и у средневекового евр. экзегета Раши . В Новое время ее последователем был Ж. Кальвин (введение к комментарию на Книгу прор. Малахии). В трактате Мегилла (15a) раввин Нахман писал, что под псевдонимом М. скрывается Мардохей, один из главных героев Книги Есфири. Мн. исследователи XX в. (напр., Smith, ed. 1912. P. 9; Fohrer. 1970. P. 469; Petersen. 1995. P. 165-166; Blenkinsopp. 1996. P. 209; см. также: Köhler L., Baumgartner W. Hebrew and Aramaic Lexicon of the OT. Leiden, 1994. P. 586) полагали, что пророчества М. были изначально безымянными, равно как и часть пророчеств, включенных в Книгу прор. Захарии, которая предшествует Книге прор. Малахии (заглавия в Зах 9. 1; 12. 1 схожи с заглавием в Мал 1. 1). Имя Малахия было создано искусственно книжником, редактировавшим заглавие книги (Мал 1. 1). Этот книжник скопировал в него слово (Мой вестник) из Мал 3. 1 ( ... (Вот, Я посылаю вестника Моего...)). По мнению нек-рых ученых (напр.: Weyde. 2000. P. 61-64, 397), данное слово могло обозначать анонимного священника или левита, к-рый являлся автором книги (в Мал 2. 7 священник называется «вестником Яхве воинств» - ). Книга прор. Малахии |
| Служение Малахии происходило примерно через сто лет после вавилонского плена и подписания Киром в 538 г. до н. э. богодухновенного указа, разрешавшего евреям возвратиться в свое отечество и вновь построить Храм в Иерусалиме ( 2Пар. 36:23 ). Прошло уже примерно восемьдесят лет с тех пор, когда пророки Аггей и Захария побуждали народ к строительству Храма обетованиями благословения Божьего, обращения языческих народов, процветания, расширения владений, мира и возвращения славного Божественного присутствия (ср. напр.: Агг. 2 ; Зах. 1:16–17; 2; 8; 9 ). Разочарованным современникам Малахии эти неверно истолкованные предсказания казались жестокой насмешкой. Суровая реальность с ее тяжкими лишениями, скудными урожаями, длительной засухой и эпидемиями никак не соответствовала славным обетованиям (3:10–11). По возвращении изгнанников из вавилонского плена пределы Иудеи (с населением около 150 000 жителей) сузились до самых малых размеров, составляя площадь приблизительно в 30 на 40 км. Хотя иудеи воспользовались плодами персидской политики религиозной терпимости и ограниченной автономии края, все же народ тяжело переживал чужеземное иго ( Неем. 1:3; 9:36–37 ), страдая от постоянной враждебности соседних народов ( Езд. 4:23 ; ср.: Дан. 9:25 ). Иудея не была больше политически независимой и, что важнее, ею уже не правил царь, помазанник из Давидовой династии. И, может быть, хуже всего было то, что, вразрез с обетованиями о грядущем Мессии и славном Божественном присутствии (напр.: Зах. 1:16–17; 2:4–5,10–13; 8:3–17,23; 9:9–13 ), Израиль переживал упадок в сфере духовной жизни. В отличие от исторических писаний более ранних эпох (книг Есфирь, Ездры и Неемии) об Иудее после плена откровенно пишется как о земле, которой недостает чудесных свидетельств Божественного присутствия. Храм, построенный в этот период, по роскоши и славе значительно уступал как Соломонову, так и тому образу восстановленного Храма, какой представляли пророческие повествования (см. напр.: Иез. 40 – 43 ). Как следует из 3:1, святая святых второго Храма не имела явных знаков Божественного присутствия. Хотя Бог определенно не умер и благоволил к иудеям Своим чудесным попечением, как открыто, например, в Книге Есфирь, тем не менее этот период безусловно можно было бы назвать «мертвым сезоном» (ср.: Мих. 5:3 ). Иначе говоря, это была эпоха, весьма схожая с нашим временем, когда народ Божий должен ходить больше верой, чем видением ( Ин. 20:29 ; 2Кор. 5:7 ; 1Пет. 1:8 ; 2Пет. 3:3–13 ). Послание Малахии |
| 176 Ha главы книга Малахии также различно делится. По-еврейски и в западных протестантских изданиях она делится на 3 главы, у LXX, в вульгате и наших славянском и русском переводах на 4 главы, причем 3-я глава евр. текста разделяется на две: 3 и 4 (с 19 ст.). Из ближайшего анализа книги видно внутреннее полное единство в ней мыслей, так что справедливо исследователи видят в ней, как бы одну речь пророка, или, по крайней мере, объединенное и систематизированное изложение речей, произнесенных может быть в разное время. 177 Во всяком случае книга представляет «единое целое», а потому, если и вызывала иногда критические сомнения (и притом очень редкие, и то лишь относительно двух стихов 4:5–6 у Беме и Новакка), то таковые рассеивались, как явно ошибочные, другими учеными критического же (не говоря об ортодоксальных) направления. 178 О всей книге не возникало сомнений. В языке книги замечается особенность, близкая к языку пророка Аггея: частое употребление вопросов и ответов, диалогизм, хотя веденный самим только пророком (1:2,6,8,9,13; 2:10,14,15; 3:2,7–8,13), но может быть имевший в основе действительное «совопросничество» его современников. 179 Этот диалогизм оживляет речь пророка и вместе со строго соблюдаемыми строфами и ритмом придает ей поэтический характер, хотя и не такого изящества, как у древних пророков. В общем, язык Малахии отличается сравнительною чистотою, меньшим присутствием арамеизмов, чем у Иеремии и Иезекииля, даже Захарии. 180 Но чистота и свобода от арамеизмов породили даже предположение (Рейнке), что пророк не произносил своих речей, которые были бы «непонятны» для народа, говорившего уже по-арамейски, а лишь писал их в книгу. Это предположение основательно опровергнуто в русской литератур. 181 Но во всяком случае чистота еврейского языка Малахии несомненна и может служить веским доказательством того положения, как «трудно» исключительно по языку и его чистоте определять происхождение свящ. книг. В самом деле, Иезекииль жил в плену и говорил и писал сравнительно чистым еврейским языком. |
| На главы книга Малахии также различно делится. По-еврейски и в западных протестантских изданиях она делится на 3 главы, у LXX, в Вульгате и наших славянском и русском переводах на 4 главы, причем 3-я глава еврейского текста разделяется на две: 3 и 4 (с 19 ст.). Из ближайшего анализа книги видно внутреннее полное единство в ней мыслей, так что справедливо исследователи видят в ней, как бы одну речь пророка, или по крайней мере объединенное и систематизированное изложение речей, произнесенных может быть в разное время. Во всяком случае книга представляет «единое целое,» а потому, если и вызывала иногда критические сомнения (и притом очень редкие и то лишь относительно двух стихов: Мал.4:5—6 у Бёме и Новакка), то таковые рассеивались, как явно ошибочные, другими учеными критического же (не говоря об ортодоксальных) направления. О всей книге не возникало сомнений. В языке книги замечается особенность, близкая к языку пророка Аггея: частое употребление вопросов и ответов, диалогизм, хотя введенный самим только пророком (Мал.1:2, 6, 8, 9, 13; 2:10, 14, 15; 3:2, 7—8, 13), но может быть имевший в основе действительное «совопросничество» его современников. Этот диалогизм оживляет речь пророка и вместе со строго соблюдаемыми строфами и ритмом придает ей поэтический характер, хотя и не такого изящества, как у древних пророков. В общем язык Малахии отличается сравнительной чистотой, меньшим присутствием арамеизмов, чем у Иеремии и Иезекииля, даже Захарии. Но чистота и свобода от арамеизмов породили даже предположение (Рейнке), что пророк не произносил своих речей, которые были бы «непонятны» для народа, говорившего уже по-арамейски, а лишь писал их в книгу. Это предположение основательно опровергнуто в русской литературе. Но во всяком случае чистота еврейского языка Малахии несомненна и может служить веским доказательством того положения, как «трудно» исключительно по языку и его чистоте определять происхождение Священных книг. В самом деле, Иезекииль жил в плену и говорил и писал сравнительно чистым еврейским языком. |
| В основе этой особенности, по его мнению, лежал подобный же мотив, как и для употребления диалогической формы. Как в том случае Малахия, исходя из намерение свести счеты со своими современниками, старался изобличить их собственными их словами, так стремится он к тому же, и приводя исторические доказательства, против которых иудеи столь же мало могли возражать, как и против дословно цитируемых их собственных выражений. 350 И эта особенность, подобно предыдущей, не может сильно претендовать на оригинальность, потому что пророки, особенно позднейшие, довольно часто ссылаются на историю прошлого. Но у Малахии она особенно заметна потому, что, – при малом объеме его книги, – исторические указания и намеки являются у него очень частыми. Уже в самом начале своей книги пророк доказывает любовь Божию к Израилю ссылкой на исторический факт давно прошедшего времени, – предпочтение Богом Иакова брату его Исаву (1:2, 3). Во 2:5–6 указывается на взаимное отношение в прошлом между Богом и коленом Левииным. Во 2:11–12 находим намек на историю Иуды с Фамарью, во 2:15 – на историю Авраама, в 3:4 – указание на благоволение, с каким в прежние дни принималась Иеговой жертва; в 3:6–8 приводится историческое доказательство постоянной неверности потомков Иакова, в 4:4 – указание на законодательство на Хориве, в 4:5 – на пророка Илию. Не входя пока в обсуждение правильности самого понимания Зенгером этих мест (это – дело комментария), 351 заметим только, что толкование 2:11–12, 15 далеко не является общепризнанным и, пожалуй, даже неверно. Взгляд же Зенгера на эту литературную особенность пророка Малахии в общем, конечно, верен. Но нам думается, что Зенгер чересчур увлекается желанием объяснять писательские приемы пророка из специально обличительных его целей, – из того, что книга его есть . 352 Между тем в данном случае действовала не одна эта причина. Надо принять во внимание и общее мировоззрение пророка, и историческое положение его и его народа. Многочисленные катастрофы, пережитые многострадальным Израилем в его истории, оставили от него ко времени Малахии уже не прежний сильный народ, а жалкие остатки народа, готовые постоянно быть поглощенными окружающими народами и утратить свою религиозно-национальную физиономию. |
| Весьма многим сторонникам отрицательно критического взгляда на кн. Захарии не достает осторожности и умеренности такого авторитетного ученого в области изучение Ветхого Завета, как Штаде. В своем исследовании о Девтерозахарии он заявляет: «автор сознается заранее, что он не в состоянии разрешить все загадки, которые представляет содержание этого интересного произведения» (ZatW 1881. Heft I, S. 13). Двенадцать пророков в скором же времени после Малахии составили отдельный сборник; книга Захарии занимает в этом сборнике не последнее место: маловероятна вставка в средину сборника произведения подложного или анонимного, имеющего, в сравнении с отдельными книгами малых пророков, довольно значительный объем. Во всяком случае, прибавление к книге пр. Захарии могло бы быть сделано только ранее написание книги Малахии, что невероятно; так как Малахию от Захарии отделяет период времени не более, как в полстолетия: младшие современники Захарии могли дожить до написание книги Малахии и до заключение сборника «двенадцати» и вместе с тем всего отдела пророческих книг Ветхого Завета. Кейль, заметив, что возражение против целостности кн. Захарии «основываются на ошибочных толкованиях и недоразумениях», говорит, что «ее единство стоит выше всякого сомнения уже на основании свидетельства предания, которое относительно Захарии имеет тем большую ценность, что собрание пророческих писаний, если не всего ветхозаветного канона, выполнено едва на один человеческий век позднее смерти нашего пророка» (S. 521, of. Köhl. Ill, 308). Таким образом, мы видим, что одни из отрицательных доказательств не выдерживают критики; другие встречают противоположные инстанции, ослабляющие их значение; наконец, существуют и замалчиваемые критикой доводы в пользу единства. Допустим, что положительные доводы не только не сильнее отрицательных, но несколько слабее, – и тогда склониться на сторону этих последних нам решительно препятствует свидетельство предания, дающее значительный перевес положительным данным. Нам остается теперь выяснить важность этого аргумента в данном случае. |
| 3:1 – 3, 10) (стр. 39). Но указание на протяжении этого почти 200-летнего промежутка более точного времени вызывает между учеными разногласия. Историческими источниками для знакомства с этим периодом являются – вторая половина книги Ездры (гл. 7–10) и книга Неемии. Описанное в 7–10 гл. Ездры произошло в 458–457 г. ( 1Ездр.7:7, 10:16–17 ). Значит, о времени с 516 по 458 г., т. е. о периоде в целых 58 лет мы не имеем никаких исторических известий. Рассказ книги Неемии, служащей продолжением повествований книги Ездры, начинается с 445 г. ( Неем.1:1 ). Получается опять промежуток в 12–13 лет, о событиях которых мы ровно ничего не знаем. Повествования Неемии обнимают 12 лет (445–433 г.г.) и затем снова прерываются на неопределенное время – ( Неем.13:6 ), после чего продолжаются беглым обзором той борьбы с нестроениями в религиозно-нравственной жизни Израиля, какую Неемии пришлось вести по возвращении в Иерусалим ( Неем. 13:7–31 ). Отсюда ясно, что деятельность пророка Малахии, выражением которой служит его книга, надо рассматривать в ее отношении к деятельности Ездры и Неемии, описанной в источниках для истории этого периода, и уже на основании этого можно решать, когда скорее всего мог появиться такой литературный памятник. Отношение это может быть троякого рода: или состояние общества, изображаемое в книге пророка Малахии и предполагаемое ей, окажется тождественным и, следовательно, одновременным с тем состоянием, какое изображается в одном из трех отрывков, описывающих события – за 458 г., 445–433 г.г. и за время от ; – или оно будет предполагаться каждым из названных отрывков, как свое естественное историческое prius: – или же оно, наоборот, будет рисоваться нам, как последствие деятельности Ездры или первого штатгальтерства Неемии или, наконец, его второго штатгальтерства. Отсюда возникает возможность приурочивать деятельность Малахии и происхождение его книги к семи различным временам: 1) ко времени до 453 г., 2) к 458 году. 3) ко времени от 458 до 445 г. 4) к 445–433 годам, 5) ко времени от 433 г. |
| Соответственно в Чис.15:34 в Неем.8:8 значит «explicite», «distincte», «ясно», «внятно», «раздельно» 332 . По-видимому, и талмуду не чужда мысль, что значит «с переводом» 333 ; но сличение с Ездр.4:7 (где читается: , т. е. «письмо, написанное по-арамейски и переведенное по-арамейски»), по мнению Кёнига, доказывает, что и во времена Ездры и Неемии перевод обозначался словом 334 . И комментаторы книги Неемии действительно в 8:8 слову не усвояют значения перевода, а передают наречием «ясно», «внятно» 335 . Народ перестал понимать еврейский язык уже около 200 г. до Р. Хр. 336 . А во время Неемии еще только немногие из молодого поколения и, при том, лишь отчасти ( – «наполовину») начинали говорить по-арамейски и переставали вполне понимать еврейскую речь: «видел я, говорит Неемия, иудеев, берущих себе жен из азотянок, аммонитянок и моавитянок; и сыновья их в половину говорят по-азотски, и не умеют говорить по-иудейски (), или на языке какого-либо из других народов» ( Неем.13:23–24 ). Упомянутые выше возражения Рейнке против этой ссылки носят чисто софистический характер. Итак, мы не можем думать, чтобы народ во время пророка Малахии не понимал еврейского языка, и, следовательно, ничто нам не препятствует признать действительное публичное произнесение им своих речей. Публичное и отдельное произнесение пророком своих речей в разное время и пред разными слушателями ведет с необходимостью к предположению, что книга его образовалась из сделанных позднее самим пророком сокращенных записей каждой речи. III. Особенности книги пророка Малахии А. Внутренние особенности (литературная характеристика). Переходя к особенностям книги пророка Малахии, мы прежде всего должны остановиться на рассмотрении ее внутренних особенностей, или на ее литературной характеристике, поскольку это может помогать пониманию и толкованию книги. Здесь имеют значение, во-первых, формальные особенности, или собственно приемы изложения и раскрытия мыслей, во-вторых, – особенности содержания (или, так сказать, материальные), характеризующие мировоззрения автора 337 . |
|
|
