| О, Пресвятая Госпоже Дево Богородице! Ты едина мое утешение, не гнушайся мене сквернаго: надею бо ся Твоея милости: угаси во мне греховный пламень, ороси покаянием иссохновение мое 4 ; сердце очисти и ум мой от греховных мыслей и дажь устом моим тихоглаголание и очима моима источник слез; сими да омыю кал неподобных ми дел. Ты же, Госпоже, съвеси нечистоту и скверну окаянныа ми душа. Въздыхаю к Тебе из глубины сердца и мольбу приношу Ти от уст скверных: умилосордися, Девице, и помилуй мя; призри на моление мое; вижь болезнь убогиа моеа душа. Приклонися, Госпоже, к слезам моим, и вижь немощь естества моего, и буди ми ходатаиця к Сыну своему и Богу моему и Творцу моему, о мне недостойнем рабе твоем ( имя рек ). Укроти, Госпоже, ярость Его матерними Ти молитвами: приемлет бо Тя молящуся о души окаянней: заступницу Тя показа верою призывающим Тя. Аз, Госпоже, всегда на Тя надеюся, упование мое и прибежище, покров и огражение, стено необоримая: к Тебе прибегаю верою, душевных и телесных язв исцеления прошю. Ты бо съвеси помышление преже прошениа моего 5 : да что прочее к съведущей 6 мое естество възглаголю? Аще Госпоже восхощеши, можеши мя очистити и прочее время непорочно съхранити и на добродетель укрепити мя: да от сего часа непоработаю скверным мыслем и сластем, влекущим мя в глубину нечаяния; да, свободы воля творя 7 , славословлю пресвятое имя Твое, Богородице Госпоже Владычице: Ты еси моего неведениа направление 8 . Приими мое въздыхание, облегчи мою болезнь, устави бурю злых ми напастей, приражающу ми ся всегда моими грехы, раздери рукописание беззаконий моих и бремя греховное облегчи: подай жадаемое прошение и сподоби мя порадоватися на земли кроткых, в селех праведных, в земли вечной, в пищи неизготоваемой 9 , в немерцающем свете. О Госпоже моя! Припади молящися о мне убозем; веси бо, каковыа моа беды суть. Подвигнися, яко блага, на помощь мою, да непогибну зле за безчисленыя грехы моа, но везде 10 Тобою избавлюся. Ангельскый глас възываю Ти: радуйся Обрадованная, Дево Мати Богородице, земное Небо, огненосный Престоле, одушвленная Церкви, пространная Палата, Бога невместимаго святое Село, пресветлая Свеща, скорая Молние напомощь, Звезда незаходимая, Чаша напаяющи здравия, Баня омывающи грехы, Възведение человеческому роду, Трапезо хлеба животнаго, Мати Христа Бога нашего, Его же моли, да избавит мя от вечныя мукы Твоими молитвами святыми, всегда ныне присно, и в векы веком. |
| 1. Мы же обратимся к завету наших первоучителей и снимем часть обузы с Британского библейского общества. Издадим Новый Завет на четырех главных славянских азбуках: болгарской, сербской, польской и чешской, с прибавлением к каждому из них церковнославянской и русской. Таким образом, появятся четыре серии трехъязычных «изданий»: 1) церковнославянское, русское и болгарское, 2) Церковнославянское, русское и сербское, 3) церковнославянское, русское и польское 4) церковнославянское, русское и чешское. Для распространения этих изданий в местах болгарских, сербских, чешских и т. д. существует целая дружина из крестьян-ходебщиков Орловской или Калужской губернии. Эта дружина существует уже три или четыре года и ведет свое дело очень успешно, распространяя синодальные и другие русские издания по славянским землям. Образцы набора и формата этих четырех серий я представлю на утверждение в течение сего месяца. Особенно важен будет Новый Завет на славяно-русском- польском наречии. Убежден, что попечитель Варшавского учебного округа А.Л. Апухтин сделает большой заказ, как скоро узнает об этом издании. 2. Кирилл и Мефодий оставили нам, кроме перевода Св. Писания, и многие богослужебные книги: Октоих, Часослов, Псалтирь, и некоторые службы, а, может быть, и акафисты (зри в издании Виленском 1525 г. Скорины). Все это нужно воспроизвести или с древнейших рукописей, или с первоначальных изданий. Вот вкратце и на скорую руку мои посильные соображения по поводу почтения Мефодиева дня. В конце записки под общим заголовком «Pia desideria» следует еще один перечень желательных изданий, в число которых входят издание Нового Завета с разночтениями из Остромирова и Туровского евангелия, Острожской библии и т. д., различные словари (греческий, латинский, греко-славяно-латинский) к Новому Завету, славянская грамматика к Новому Завету с упражнениями и примерами, издание текстов богослужебных книг и Св. Писания 12 , издание церковнославянского словаря Алексея Невоструева 13 , издание греко-славянского Часослова, Октоиха и Псалтири. Исторический контекст |
| Како хощу осуженный предстати Тобе, Судии всех Богу, обличаем за вся злая моя, яже без ума сгреших, волею себе всего оскверних, но щедротами своими, Христе, помилуй мя осуженаго. Помилуй мя, Боже, помилуй, егда хощеши ми судити, не осуди мене в огнь, ни обличи мене яростью Си: молить Тя Дева чиста, рожъшия Тя, Христе, и множьство ангел и мученик сбор. Светилен: Небо звезд. На хвалитех, глас 4. Престол тщеславьем собе поставих, ложным многословиемь на нем възлегох, самохвалениемь вся осужаю, пагубно омрачихся, дым в солнца место держю, с горы закона уклонихся, яко тощь корабль мысленными волнами ум погрузих в мирстем любоименья мори, възлюбих нынешний век и гнусных наполнихся дел: Господи, потопа греховнаго избави мя. Колесницю уготових си, похотьми греха утворену; акы коня впрягох злую скверну и безаконья, имиже несом по широкому пути стыднаго обычая, в последнее се спасительное крещенье темнаго огня: не презри мене милостию Си, Iucyce, всего мира грехы всприим, и настави мя на путь покаянья, да дело с разумом принесу Ти; яко и кадило, приими молитву мою. Бежати греха помыслих и скоро многими постижен бых, похоть греха удолжих, и еще мысль прилежат ми на зло, но уподобихся свиньям, радующимся скверне, и поревновах псом, поядающим своя блевотины, и утольстих плоть, и бесом игралище оставих, – и како исповеде по числу, а не сведе моих зол? О Христе мой, Слове! От греховныя мя работы, яко милостив, свободи. Слава, и ныне: Богородице, о мире молитвенице и Богу нудительнице, человеком спасительнице и бесом лютая томительнице! Хотению Ти, Дево, пресильна сила въследует, токмо въсхощи; не мьне, Владычице, но имени Твоему дажь славу, молютися, милостивая, створи, да буду царь телу своему и господин вредом и естьству приставник, подражатель Сына Ти. От помощи Твоея утешение мое скорое. На стиховне стихиры, глас 8. Подобен: Что вы. Еже ми подкопа враг в первую годину храмину, и душевную украде чистоту, понеже в третью годину старости дажь възбнути на покаянье, да не в гресе и нищете скончаюся. Ищете, рекл еси, и просящему дати обещася, и толкущему ми отверзи двьри милости Твоея. |
| - В 1990-е наряду с привычной силлаботоникой Вы используете более раскованную ритмику, разговорные интонации, пробуете перо в новых жанрах - причетах, плачах («Прощание с Сербией»). — Вы правы. Это покажется неожиданным, но мне очень многое подсказала древнерусская книжная поэтика. Я имею в виду Епифания Премудрого, Кирилла Туровского. Ведь это великая поэзия. У нас до сих пор преобладает схоластическая установка, что русская поэзия началась с XVII века, с Симеона Полоцкого. Нет, она присутствует во всей древней нашей литературе, и не только в «Слове о полку Игореве» (которое безусловно есть поэтическое произведение). Например, плач Евдокии, жены Дмитрия Донского - это языческий славянский древний плач, который, попадая в новую среду, становится православным. Русская стиховая культура, и книжная, и фольклорная, уже во времена Древней Руси отличалась великолепным богатством ритмических возможностей. И, к сожалению, этот её опыт, приобретённый задолго до всевозможных западных верлибров, в сегодняшней поэзии как-то сильно скукожился. — Вы уже много лет работаете над книгой о святых Кирилле и Мефдоии. В чем задача книги? — Главное - показать, что старославянский язык — это непрекращающаяся традиция, что это не мертвый язык, он находится по-прежнему в самой сердцевине русского языка, это его алтарь. Без обращения к высокому строю славянской речи, который они запечатлели в своих переводах, мы попадем! Кирилл и Мефодий очень современны и в связи с тем, что это были первые славянофилы (хотя они чистые греки). Они первые провозгласили идею всеславянского единства, ведь они создавали язык для всех славян. Сейчас мы оказались в такой дыре, что говорить о едином и цельном славянстве как будто невозможно. Но мне кажется, что эта тяжелейшая болезнь, может быть и не без крови, все же пройдет. Это единый мир - несмотря на весь сегодняшний раздрай! — Несколько вопросов более глобального характера. Что же, по Вашему, случилось с Россией, в начале 1990-х и почему это случилось? — В нашей истории мы видели неоднократно: есть очевиднейшая победа, но удержать, закрепить ее, устоять на этом - часто не хватает сил, потому что идет повальное расслабление. Так и здесь. В 1970-80-е у нас было впечатление, что русская национальная идея все равно утвердится, но ее соперничество и сотрудничество с идеей государственной будет идти через постепенное преображение коммунистической доктрины, ее просветление и ее одушевление - и что это будет очень долгий процесс. Мы настраивались на столетия - и вдруг видим: какие-то люди сделали все наоборот, по-своему, и используя нас отчасти, и действуя против нас. Сделали стремительнейшим образом - произошел интернациональный блиц-криг по очень жесткому сценарию. Мы к этому оказались совершенно не готовы. |
| Таким образом, внимая себе, ты пребудешь как бы удалившийся в пустыню. И если все сие с Божиею помощию совершишь, не надмевайся величанием и не осуждай других”. В заключение святитель просит снисхождения себе и своему слабому письму и оканчивает все желанием игумену Василию благ от Бога. Нельзя здесь не заметить, что святой Кирилл как в своих проповедях, так особенно в посланиях об иноческой жизни очень нередко напоминает о слабости и бедности своего ума, о грубости своего слова, а еще чаще о том, что он говорит или пишет не от себя, но от священных книг, от Писаний Ветхого и Нового Завета. Это, сколько свидетельствует, с одной стороны, о христианском смирении нашего достопамятного писателя, столько же, с другой, предполагает господствовавшее тогда у нас высокое уважение к слову Божию и только к тем духовным сочинениям, которые от него заимствовались или на нем основывались. Последний отдел сочинений святого Кирилла составляют его молитвы и канон молебный. Молитвы встречаются во многих рукописных сборниках XVI в., иногда в числе десяти-одиннадцати, а иногда в числе двадцати двух. В последних сборниках они расположены по порядку дней седмицы, по нескольку молитв на каждый. И именно на воскресенье положены четыре молитвы: по заутрени, после часов, пред вечернею и по вечерни; в понедельник – четыре: по заутрени, пред часами, после часов и по вечерни; во вторник – три: по заутрени, после часов и по вечерни; в среду только две: после часов и по вечерни (а по заутрени положена молитва святого Германа Цареградского); в четверг, пятницу и субботу – по три: по заутрени, после часов и по вечерни. Кроме этих 22 молитв святого Кирилла известны еще пять молитв, которые прямо ему усвояются, и одна, которая может быть усвояема ему с вероятностию. Между молитвами на каждый день недели самые обширные и характеристические те, которые положены после заутрени: они-то, преимущественно, соответствуют содержанием своим церковному значению дней. Так, в понедельник первая молитва обращена к ангелам, во вторник – к святому Иоанну Предтече, в четверг – ко всем апостолам. Прочие молитвы более или менее кратки и менее приспособлены к знаменованию дней. Находясь в продолжение веков в народном употреблений и будучи многократно переписываемы, молитвы святителя Туровского, естественно, могли подвергнуться некоторым переменам, но отнюдь нельзя сказать, чтобы древний язык был в них искажен и не носил на себе ясных следов своего происхождения, и, как на существенные несомненные перемены, можно указать только на две маловажные вставки, находящиеся в двух молитвах. Чтобы судить о достоинстве этих молитв, равно как и канона молебного, понять их силу и влияние на душу, надобно читать их на славянском языке, а не в переводе на русский. И потому мы представим здесь для примера в подлиннике три молитвы и четыре первые песни канона. |
| Толкование . Сидели они, как сказано, долгое время. Что это – долгое время? – презрение к Божьей заповеди и о теле забота, безразличие же к своей душе. Ибо никто, страх Божий имея, плотским не прельстится, никто из искренне верующих незаконно не пытается получить сана – никто, ожидая смерти и после смерти опять воскресенья; другие же в злых погрязают делах. И снова то же скажу поучения ради. Сказал слепец хромцу: «Что это за благоухание из ворот овевает меня?» – и так далее. Вот раздувание Адамова высокоумия, который, владея всем земным, животными, морем и в нем находящейся тварью, в эдеме насыщаясь благости, до повеления Бога на святое дерзнув, из эдема прошел в рай. Потому Писание говорит: «Изгнал Бог Адама из рая и осудил его обрабатывать землю, из которой и взят был». Вдумайся: не там было повелено ему жить, оттуда его изгнал. Но так же вошел, как и этот церковник, недостойный священства и утаивший грех свой, пренебрег Божьим заветом, но ради высокого сана и славы земной взошел на епископский стол. Сравнение. За то Адама смертью осудил, что тот прикоснулся древа познания добра и зла. Древо же познания добра и зла – это познанный грех и добровольное действие в угождение Богу. Ибо пишется: «Горе сознательно согрешающим!» Этим погубляет дуновение животворного Духа, который вдохнул в него Бог, что есть несвершенная благость освящения. Ибо пишется: «И вдунул в него животворный дух». Так же и Христос, дунув на лица апостолам: «Примите, – сказал, – Духа Святого», – несовершенную благодать, всего лишь залог посвящения; ибо ждать повелел им самого Святого Духа: «Который, прийдя, – сказал, – до конца освятит вас». Так и святители освящают иподьяконов, чтецов и дьяконов, – несвершенный дар, но залог посвящения, чтоб могли себя приготовить на окончательное святительство. Ничто так не любо Богу, как не возноситься в чинах, и ничто столь не омерзительно ему, как высокомерная заносчивая хвастливость в захвате сана не по-Божьи. Посмотри на того же слепца с хромцом, как пренебрегли господина своего приказом и запрещеньем: взяв же хромца и груз, понес и, зайдя внутрь, приблизился к древу, вкусил плод, а он весьма хорош, и так обокрали то, что велено было стеречь им. Сопоставление. От того древа вкусил Каин; не будучи посвящен, на святительский посягнул сан, позавидовав священному Авелю, которого по зависти и убил. Того древа вкусили сыновья Корея, бывшие с Дафаном и Авироном: взяв же кадильницы, пошли в скинию, будучи непосвященными, – и поглотила их земля. Того же древа вкусил жрец Илий, который, зная, что его сыновья нарушили закон иереев, не отлучил их от священного сана. Того древа вкусили еретики, которые в обмане, будто зная духовный путь, заблуждались и, не раскаявшись, погибли. Но это все сокращая, к прежнему возвратимся рассказу. |
| Еще Нилу Сорскому на рубеже XV и XVI столетий приятно и лестно было начертать свое имя по–гречески ; и тот, кто изучал в подлиннике творения грекоязычной риторики, может не однажды пережить «радость узнаванья», читая таких древнерусских авторов, как Кирилл Туровский или Епифа ний Премудрый, и ощущая в каждом извиве их витийства истинно средиземноморское отношение к благородному материалу речи. Когда, скажем, русский инок Сергий Старый на исходе XV века обращается к святому патрону своей обители: «О, священная главо!» — то в этих словах звучит отзвук «божественной эллинской речи»; эллинист вспомнит, что еще у Софокла Антигона кликала свою сестру: «О, родная сестринская глава Исмены…» Так на Руси перенимали тысячелетнюю остроту и притязательность южного словесного жеста. А связь с Византией — это связь с мировой культурой в самом ответственном значении этого слова, ибо Константинополь был именно «миром», целой культурной ойкуменой, постепенно сжавшейся и уместившейся в стенах одного города; от него исходили универсальные, общезначимые законы эстетического вкуса и эстетического творчества, высоко поднятые над какой бы то ни было провинциальной узостью и ограниченностью. То, что сообразно с нормами, принятыми в Константинополе, сообразно с тем, что мы назвали бы на нашем языке «мировыми стандартами». Недаром один из книжных людей византийской столицы носил титул «вселенского учителя» ; сам по себе этот титул в его конкретном употреблении значил не бог весть как много, но он символичен — весь Константинополь в целом был таким всесветным педагогом, у ног которого сидели поучающиеся. Для зачинателей молодой национальной литературы, а тем паче литературы средневекового типа, наиболее насущен поначалу один практический вопрос: как в литературе полагается себя вести? Если богатырь княжеской дружины стремился «по–ученому» и «по–писанному», по обычаям земли греческой перекрестить лоб и положить поклон, то для книжника та же забота распространялась и на его литературное «поведение». |
| Для обозначения родства и свойства использовали следующие категории: деверь, шурин, зять, золовка, невестка, тесть, теща, свекор, свекровь, свояк, свояченица, сват, сваха, отчим, мачеха, пасынок, падчерица (Владимирская губ.). В Вологодской губ. крестьяне признавали родней прямых родственников – родителей, братьев и сестер, а также племянников и двоюродных братьев. Всех других называли сватушками. Двоюродный дядя уже не признавался за родню. В крестьянской среде браки запрещались в третьей, четвертой и пятой степенях родства и свойства (Меленковский у. Владимирской губ.). В некоторых местностях брак допускался не ближе шестой степени родства, случался иногда и в пятой, но с разрешения духовенства (Шуйский у. Владимирской губ.). В межсемейных отношениях учитывались степени родства и свойства. Во Владимирской губ. двоюродные родственники не знались – «не праздновались». Большим почетом пользовались родственники зятя. Им отводилось за столом переднее место и предлагался лучший кусок (Суздальский у.). На Вологодчине на свадьбу и праздники приглашалась родня не далее двоюродного брата. Лит.: Бердников И. С. Краткий курс церковного права. Казань, 1888; Лещенко В. Ю. Семья и русское Православие (XI-XIX вв.). СПб., 1999. Крома Торба, сума, мешок нищего. кротость, качество, высоко ценимое на Руси. По определению святого Игнатия Брянчанинова кротость – смиренная преданность Богу, соединенная с верой и осененная Божественной благодатью, покорность сердца уму. Св. Кирилл Туровский произнес слова, ставшие народной пословицей: «Не ищи мудрости, а ищи кротости». «Кроткое слово гнев побеждает, – говорили русские люди. – Лютость бедит (приводит к беде), кротость побеждает. Аще обрящеши кротость, одолееши мудрость. Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его. Духом кротости, а не палкой по кости». О. П. Крошево В русской кухне (см.: Кухня русская) мелко нарезанные овощи, мясо и т. п. Часто употреблялось вместе с квасом. Крупеник Блюдо русской кухни (см.: Кухня русская): каша из мелкой гречневой крупы с творогом, яйцами, маслом, запеченная в русской печи. Крупчатка |
| Мы тогда только оценим все нравственное значение праздничных слов, когда взвесим трудность подвигов веры, не прекращаемых и не вознаграждаемых на земле, и немощь природы, нуждающейся в поддержке и строго определенных целях, при нравственном направлении. Устранение этих целей произвело бы нравственную колеблемость в самых избранных людях. Без поощрения небесными наградами, как показывает история язычества, христианская добродетель исчезла бы. б) Искусственное изложение, которым проникнуты праздничные слова, придавало им новую выразительность и убедительность. Праздничные слова преимущественно написаны Кириллом Туровским , митр. Цамблаком и Фотием; а эти проповедники усвоили себе тон византийской словесности, и потому имели особенное влияние на слушателей. Фигуральность и символизм, подозрительные рассудку, как ничего не доказывающие и нередко запутывающие предмет натянутыми сближениями, благотворно действуют на чувство простых слушателей. Затрагивая область чудесного, фигуры и символы придают простым мыслям поэтический колорит, и тем обольщают неразвитых слушателей. Это доказывается древнею славою проповедников риторов, которой они лишены по суду современной науки, требующей внутреннего развития предмета и непринужденности мыслей. Кирилла Туровского древность почтила именем «златословесного учителя, возсиявшего в России паче всех проповедников»; Цамблака – именем «Григория архиепископа российского». Кирилла, приверженного к символизму, более уважал образованный класс (Андрей Боголюбский списал его поучения); Цамблака, не злоупотреблявшего этим украшением речи, любил весь народ. И что особенно важно: Цамблак хвалил своих слушателей за то, что они с радостью принимали его наставления и исполняли их на деле; тогда как Кирилл иногда жаловался на невнимательность своих слушателей. Что же касается анонимных поучений на праздники, церковно-исторического содержания, то и они, при всей простоте изложения, не чужды поэтической занимательности. Эта занимательность состоит в обилии апокрифических преданий и вымыслов, в роде того, что солнце не заходило на пасхальную неделю, и т. |
| Хотя поучения патр. Никона не дошли до нас, за немногими исключениями; но история сохранила свидетельство о его увлекательном слове и даре произношения. По словам Шушерина, «бе свящ. митрополит украшен беседою, и глас его благоприятен, яко в та времена равного ему архиерея не обреталося. Начать литургию совершати и народ учением сладостно учити, и на таковое его сладкое учение от дальних приходов к литургии приходяще, поучение его все желанием послушающе». По праздникам он всегда сказывал поучения, которые стекались слушать из дальних мест, и часто слушали со слезами 105 . Судя по внешним чертам патр. Никона, силе характера его и энергии мыслей или отрывков, дошедших до нас, надобно думать, что произношение его отличалось громогласием и смелостью. Следующий отрывок довольно ясно подтверждает нашу мысль. «Ленив я был учить вас; не стало меня на это! От лени я окоростовел и вы окоростовели от меня. От сего времени я вам не патриарх; и если помыслю быть патриархом, то буду анафема!» Вообще, по самому характеру русского проповедничества, в его содержании и внешнем выражении, видно, что русские проповедники находились в роли учеников по отношению к греческим, и притом несильно переимчивых. Из богатой и разнообразной греческой проповеднической литературы они усвоили, применительно к своей жизни, простейшую, нравственную область; и в продолжение почти 700 лет не подвинули ее вперед ни в содержании, ни во внешнем выражении. Русские проповедники довольствовались переводами, переделыванием и повторением греческих аскетических поучений. Следуя рабски содержанию греческой проповеди, они ничего не усвоили из внешнего выражения ее, ни фигуральной речи (кроме надутого византийского слога), ни простой формы слова, в виде хрии и размышления, ни одушевленного произношения. Одним словом, оказавшись надежными к усвоению нравственной проповеди, они ничего не переняли относительно выражения ее. При дальнейшем исследовании русского проповедничества, в его историческом развитии, мы еще более убедимся в несостоятельности русских проповедников, их робкой подражательности грекам. Мы увидим, что церковная, нравственно-аскетическая проповедь держалась помощью митрополитов греков; с прекращением же зависимости русской митрополии от Константинополя, церковная, официальная проповедь в России упала. И в продолжение 700 лет у нас не было ни одного сильного таланта, который обновил бы русскую проповедь, дал ей более жизненное направление, или по крайней мере оказался плодовитым в отвлеченном направлении проповеди. Только Кирилл туровский написал 10 поучений, с проблесками дарования, мало приложимого к жизни; прочие проповедники писали мало, и то списывали и повторяли чужое. Историческое развитие русского проповедничества |
|
|
