| «Сей блаженный Кирилл рожден и воспитан в городе Турове. Сын богатых родителей, не любил он богатства и тленной славы мира сего, но сердцем (паче всего) прилежал к учению божественных книг и приобрел большие познания (добре извыче) в божественных писаниях. По некотором времени пришел он в монастырь, стал монахом, здесь паче всех собратий своих по монастырю работал для Бога, удручая тело свое постом и бдением и тем «сотворяя себя чистым приятелищем – жилищем св. Духа». Многим он был полезен (в монастыре) и своим учительством, так как поучал монахов быть в покорности и повиновении игумену, иметь его яко Бога, во всем слушаться его, потому что чернец, который не имеет послушания к игумену, согласно обетам монашества, не может спастись. Посем, стремясь к большему подвигу, блаженный Кирилл вошел в столп (уединенное жилище в виде небольшой башенки) и затворися в нем. Здесь он пребывал некоторое время, отдаваясь посту, молитве и изложению писаний божественных. И славен сделался он во всей стране той (в Туровской области), а потому, умоленный от князя и народа, возведен был (избран) на епископский престол и посвящен митрополитом Киевским во епископа города Турова, что близь Киева. В этом сане св. Кирилл добре подвизался за церковь Божию, и лжеучение Федорца (в укоризну так называемого), епископа-еретика, обличил от божественных писаний и проклял его. Князю Андрею Боголюбскому написал много посланий на основании Евангельских й Пророческих писаний; писал он также слова на Господские праздники, читаемые и теперь на эти праздники, и «многия иныя душеполезныя словеса», молитвы и похвалы многим (святым) и иное множайшее написал и предал церкви; сложил великий канон к Господу о покаянии по главам (буквам) азбуки. Это и до ныне держат и творят русские люди. «И тако добре, честно и блогочестиво пожив, добре упасши порученное ему стадо Христово, преставился святитель Кирилл в вечный покой и в жизнь безконечную...». Далее в сказании следует похвала св. Кириллу, который называется «учителем нашим», другим Златоустом, «паче всех воссиявшим на Руси», просветившим «пресветлыми учениями своими все концы России», и оканчивается сказание молитвой святому «об избавлении от безбожных Агарян (татары), присно мучащих нас». |
| Скачать epub pdf Январь, 29 Лаврентий, затворник Печерский, епископ Туровский В Печерском Патерике повествуется следующее о преподобном Лаврентии. Преподобный хотел идти в затвор, но Печерские отцы не дозволили ему сделать этого, считая подвиги затворничества весьма трудными и небезопасными; тогда он ушел в Дмитриевский монастырь и там затворился. «За крепкое житие» Господь даровал ему благодать исцелений, и он стяжал славу подвижника и чудотворца. Но раз случилось так: привели к нему из Киева одного бесноватого, и преподобный Лаврентий не мог отогнать от него беса; долгое время больной оставался без исцеления; наконец, преподобный велел отвести его в Печерский монастырь. Много бесновался больной во время пути, но не успел он войти в монастырь, как исцелился. Этим исчерпывается краткое сказание Патерика о преподобном Лаврентии. Затем преподобный опять подвизался в Печерском монастыре и отсюда по смерти святого Кирилла, знаменитого духовного писателя и проповедника, был возведен на Туровскую кафедру. В сане епископа он упоминается в летописи под 1182 годом, когда участвовал в поставлении пресвитера Василия в архимандрита печерского. Местное туровское предание говорит, что из бывшего Туровского Борисоглебского монастыря взяты нетленные мощи в Киев. Должно думать, что это мощи святителя Лаврентия. Ныне мощи угодника Божия покоятся в Антониевой пещере, где он подвизался. В каноне Печерским отцам молятся святителю Лаврентию. Герасим, Питирим и Иона, епископы Пермские Подобно тому, как Православная Греческая Церковь установила совокупное торжество трем великим святителям: Василию Великому , Григорию Богослову и Иоанну Златоусту , хотя они жили и не в одно время и скончались в разных местах, – так и древняя Пермская Церковь , подражая Греческой и царствующему граду Москве, издавна установившей одновременное празднество трем святителям 29 января/11 февраля, накануне праздника святителей вселенских вспоминает и прославляет подвиги трех своих архипастырей – Герасима, Питирима и Ионы. Эти три епископа преемственно продолжали апостольские труды великого просветителя Перми – святого Стефана, и святые мощи их покоятся под одной ракой в бывшем их кафедральном соборе в Усть-Выми. |
| «Слово» как вид произведения в древнерусской словесности Принадлежность древнерусского словесного произведения к тому или иному жанру, как правило, указывается в начале названия данного произведения. В дошедших до нас рукописях встречается около сотни таких жанровых определений. Вид произведения, получивший название «слова», относится к числу наиболее ранних и распространенных. Многие древние «слова» изначально предназначались для произнесения в самом почитаемом и священном месте – в храме. Их них развилась церковная проповедь. Таковы, например, «слова» Кирилла Туровского на церковные праздники (XII в.). Другие «слова» предназначались для произнесения на иных торжественных собраниях, перед князьями. Самым ранним из дошедших до нас самобытных произведений Древней Руси считается «Слово о законе и благодати» митрополита Илариона. В месте с этим произведением к числу известных и влиятельных древних «слов» относятся «Слово о полку Игореве» и «Слово Даниила Заточника». Три знаменитых «слова» можно считать прообразами для сотен «слов», украсивших русскую словесность. Внутреннее видовое единство всех этих, весьма различных, на первый взгляд, «слов» до сих пор не получило должного осмысления. Между тем несомненна та закономерность, согласно которой, по выражению Д.С. Лихачева, «жанровые определения Древней Руси очень часто соединялись с определением предмета повествования: “видение”, “житие”, “подвизи”, “страсть”, “хождение”, “чюдо”, “деяния” и пр.» . С этой точки зрения, жанр «слова» должен быть посвящен слову как таковому: его природе, его возможностям, его предназначению. И это безусловно так. У древних славян, как и у многих других народов, еще в язычестве сложилось представление о божественном происхождении слова, о его изначально божественной сущности. У славян это почитание слова выразилось даже в народном самоназвании (словены, словаки и т.д.: слава и слово происходят от одного корня). В язычестве славяне поклонялись богине Славе, олицетворявшей божественную природу слова . С крещением славян представление о божественности слова углубилось, укрепилось и преобразилось христианской верой: Христос, как сказано в особо полюбившемся славянам Евангелии от Иоанна – Само Слово Божие (см.: Ин. 1: 1). Название христианской веры у славян также оказалось знаменательным: это Православие, то есть Право-словие – правильное словесное почитание и прославление Бога. Отношение к слову как дару Божиему обусловлено у православных славян двумя библейскими указаниями на всемогущество слова, исходящего от Бога: ветхозаветным – «И сказал Бог…» (Быт. 1: 3) и новозаветным – «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог Все через Него начало быть» (Ин. 1: 1, 3). |
| Том 1 • Том 2 • Том 3 • Том 4 • Том 5 • Том 6 • Том 7 • Том 8 • Том 9 • Том 10 • Том 11 • Том 12 • Том 13 • Том 14 • Том 15 • Том 16 • Том 17 • Том 18 • Том 19 • Том 20 Содержание Вступление. Литература эпохи «Слова о полку Игореве» Хождение игумена Даниила Послание Климента Смолятича Слова и поучения Кирилла Туровского Повесть об убиении Андрея Боголюбского Сказание о чудесах Владимирской иконы Богородицы Слово о князьях Летописные повести о походе князя Игоря Слово о полку Игореве Слово Даниила Заточника Поучения о простой чади Слово Моисея Выдубицкого Киево-печерский патерик Русская правда (краткая редакция) Русская правда (пространная редакция) Берестяные грамоты В.А. Жуковский. «Слово о полку Игореве» Н.А. Заболоцкий. «Слово о полку Игореве» Д.С. Лихачев. Повесть о походе Игоревом, Игоря, сына Святославова, внука Олегова Вступление. Литература эпохи «Слова о полку Игореве» Эпоха, которой принадлежит гениальный памятник «Слово о полку Игореве», противоречива и трагична в своей основе. С одной стороны, она отмечена высоким развитием искусств: живописи, архитектуры, прикладного искусства, литературы, а с другой – она характеризуется почти полным распадом Русского государства на самостоятельные княжества, отмечена разорявшими страну междоусобными войнами князей и чревата крайним ослаблением Руси как единого целого в военном отношении. В свое время – в конце XI и в первой четверти XII века – Владимир Мономах вносил сильное сдерживающее начало в процесс дробления Русской земли. Ему удалось глубокими походами в степь утишить половцев. Со смертью Владимира Мономаха в 1125 году вражда между отдельными русскими князьями усиливается, а через некоторое время возобновляются и набеги половцев. Вплоть до татаро-монгольского нашествия междоусобия отдельных ветвей княжеского рода становятся все более и более частыми. Воюют в основном потомки Владимира Мономаха – «мономаховичи» – с потомками постоянного противника Мономаха Олега Святославича – «ольговичами». Но внутри каждого из этих родов возникают собственные противоречия интересов. Слабеет значение Киева как объединяющего центра Руси, особенно после тех разорений, которым подвергли его сами русские князья. Возникают новые сильные центры притяжения – Владимир-Залесский во Владимиро-Суздальской земле, Чернигов, Владимир-Волынский и Галич на юго-западе Руси, Новгород и Смоленск на севере и северо-западе. Появляется тенденция к еще более мелкому дроблению. Политическое и военное единство Руси фактически перестает существовать. Однако не прекращается сознание исторического, языкового и культурного единства всего русского народа на огромном пространстве северо-востока Европы. Развивается трагическое противоречие между осознанием себя как единого целого и фактическим положением дел. В этих условиях особую роль суждено было сыграть литературе. |
| Томас Шпидлик (католический кардинал) Глава пятая. Человек и космос I. Человек перед лицом космоса и в космосе «Естественное» созерцание Когда говорят о связи человека с космосом, то нередко смешивают два отношения: человек может ощущать себя как бы перед лицом той реальности, которая предстает перед его взором, или же он может чувствовать себя включенным в эту реальность, которую он воспринимает как органическое всеединство. Из первого отношения родилась древняя «физика», наука de rerum natura (о природе вещей). Святые Отцы, одухотворив эту науку, превратили ее в theoria physike, «естественное созерцание» 976 . Хотя греки и разработали принципы этой «космической молитвы», они сравнительно редко прибегали к ней из-за интеллектуального характера своего мышления, которое больше было сосредоточено на «природе» космоса, а не на конкретном космосе, да к тому же, скорее, в контексте эстетическом. Однако такое отношение весьма часто встречалось у русских аскетов в эпоху Кирилла Туровского 977 и было частью молитвенной практики «паломников». Архимандрит монастыря Митрофана Воронежского Прокофий Коропцев однажды произнес большую речь на эту тему, которую заключил следующими словами: «Несомненно, что видимая природа – это книга, насыщенная разнообразными сведениями о земной и загробной жизни. Надо только научиться использовать их...» 978 . Практические наставления о том, как можно прилагать природу к молитве, можно найти у св. Тихона Задонского в его книге Сокровище духовное, от мира собираемо 979 . В ней он обучает аллегорическому истолкованию, в соответствии с которым каждая видимая вещь является символом невидимой реальности. Богословское обоснование такого «естественного созерцания», содержащееся у о. П. Флоренского , имеет ту же аргументацию, что и Беседы на Шестоднев св. Василия Великого 980 . Первые слова книги Бытия – это рассказ о творении. Господь сотворил небо и землю (Быт. 1 :1). Патристическая традиция всегда истолковывала это место как напоминание о двух мирах – видимом и невидимом, существующих «неслиянно и нераздельно». Эта формула содержит узловой пункт онтологии и находится в согласии с утверждением Флоренского о том, что «онтологизм» того или иного явления означает его принадлежность к двум мирам – видимому и невидимому – и, следовательно, способность мира невидимого символическим образом «являть себя» в мире видимом, так и способность видимого мира таким же символическим образом открывать для себя мир невидимый 981 . В личностном плане степень истолкования двух миров зависит от веры каждого, от степени его духовной аскезы, от степени достигнутой святости. Подвижник, достигший святости, становится живым свидетелем невидимого мира в этом мире, свидетелем «взаимопроникновения» двух миров друг в друга (а эта способность даруется Христом) и потенциальной «открытости» невидимого мира для каждого из нас 982 . |
| Бычков Виктор Васильевич Эстетическое сознание и искусство Первые века русской средневековой культуры, приходящиеся в основном на период Киевской Руси, пронизаны светлой радостью узнавания неведомого, открытия неизвестного. В свете нового миропонимания иными предстали славянину и мир природы, и сам человек, и их взаимоотношения, не говоря уже о духовном абсолюте, осветившем новым светом все давно вроде бы знакомые вещи и явления. До бесконечности раздвинулись традиционные достаточно узкие горизонты – географический и исторический, социальный и духовный. Осознавая всё это, а главное – себя целью и вершиной творения, образом самого Творца, человек с детской непосредственностью радовался открытию мира. Радостным мироощущением наполнены вся его жизнь и творчество, им одухотворено его эстетическое сознание; оно выступало, наконец, важным стимулом быстрого взлета культуры в Киевской Руси. Всматриваясь как бы в только что открывшийся ему мир – в природу, в историю, в общество, в самого человека и в творение рук его, – древний русич прежде всего переживает всё это эмоционально-эстетически – радуется, изумляется, удивляется, скорбит, страшится, восхищается. В этих эмоциональных реакциях на мир, зафиксированных древними книжниками, и выявляется комплекс его эстетических представлений. Что же больше всего радовало, доставляло духовное наслаждение? Опираясь на дошедшие до нас литературные источники, мы можем заключить, что таковым для древних русичей была в первую очередь открывшаяся им с принятием нового мировоззрения сама сфера духа, которая до этого оставалась у восточных славян вне поля их осознанного внимания. Книжная мудрость, сами книги были источником духовного наслаждения, радости приобщения к истине. Уже Иларион 112 , автор «Слова о законе и благодати», имел круг образованных читателей, «насытившихся книжной сладостью». Ведь не «к неведущим бо пишем, нъ преизлиха насыштыпемся сладости книжныа» (Слово 1696), – писал он. Древнерусские писатели сравнивают наслаждение, получаемое от книг, со сладостью меда и сахара, подчеркивая, что последняя значительно слабее. У Кирилла Туровского 113 находим такое сравнение: «Сладко бо медвеный сот и добро сахар, обоего же добрее книгий разум: сия убо суть сокровища вечныя жизни» (ТОДРЛ 12,340). |
| В.В. Бычков Древняя Русь Глава 1. Духовное как эстетическое Первые века русской средневековой культуры, приходящиеся в основном на период Киевской Руси, пронизаны светлой радостью узнавания нового, открытия неизвестного. В свете нового миропонимания иными предстали перед славянином и мир природы, и сам человек, и их взаимоотношения, не говоря уже о духовном абсолюте, осветившем все давно вроде бы знакомые вещи и явления новым светом. До бесконечности раздвинулись традиционные достаточно узкие горизонты – географический и исторический, социальный и духовный. Осознавая все это, а главное – себя целью и венцом творения, образом самого Творца, человек с детской непосредственностью радовался открытию мира. Радостным мироощущением наполнены вся его жизнь и творчество, им одухотворено его эстетическое сознание; оно выступало, наконец, важным стимулом быстрого взлета культуры в Киевской Руси. Всматриваясь как бы в только что открывшийся ему мир – в природу, в историю, в общество, в самого человека и в творение рук его, – древний русич прежде всего переживает все это эмоционально-эстетически – он радуется, изумляется, удивляется, скорбит, страшится, восхищается. В этих эмоциональных реакциях на мир, зафиксированных древними книжниками, и выявляется комплекс его эстетических представлений. Что же больше всего радовало, доставляло духовное наслаждение? Опираясь на дошедшие до нас литературные источники, мы можем заключить, что таковым для древних русичей была в первую очередь открывшаяся им с принятием нового мировоззрения сама сфера духа, которая до этого оставалась у восточных славян вне поля их осознанного внимания. Книжная мудрость, сами книги были источником духовного наслаждения, радости приобщения к истине. Уже Иларион, автор «Слова о законе и благодати» (середина XI в.), имел круг образованных читателей, «насытившихся книжной сладостью». Ведь не «къ неведущимъ бо пишемъ, нъ преизлиха насыштьшемя сладости книжныа» (Слово 1696), – писал он. Древнерусские писатели сравнивают наслаждение, получаемое от книг, со сладостью меда и сахара, подчеркивая, что последняя значительно слабее. У Кирилла Туровского (ум. до 1182) находим такое сравнение: «Сладко бо медвеный сот и добро сахар, обоего же добрее книгий разум: сия убо сокровища вечныя жизни» (ТОДРЛ 12. 340). |
| Записки на бересте Интервью с Алексеем Гиппиусом, координатором проекта «Древнерусские берестяные грамоты» Алексей Гиппиус 5 марта в Государственном Историческом музее прошла презентация сайта, посвященного берестяным грамотам – http://gramoty.ru . Материалы сайта впервые в полном объеме представляют в сети этот исторический и лингвистический источник. Основу сайта составляет база данных, включающая фотографии берестяных грамот, их прориси, древнерусские тексты, переводы на современный русский язык и основную информацию о документах. Корреспондент «Православия.ru» побывал на презентации и взял интервью у координатора проекта Алексея Гиппиуса . – Алексей Алексеевич, берестяные грамоты, как исторический источник, самым непосредственным образом связаны с обыденной жизнью древних русичей. Отобразилась ли на бересте их церковность, их вера? – В нашей базе данных имеется возможность отбирать берестяные грамоты по содержанию, есть там и такая специальная категория, как «церковные тексты». По этой теме на сайте можно найти больше сорока собственно церковных документов, значительная часть из них, это церковные поминания, похожие на те записки, которые принято писать и в наше время. В этом же разделе находятся и фрагменты церковных молитв, есть даже целая берестяная книжечка с вечерними молитвами, есть грамота с отрывком «Слова о премудрости» святителя Кирилла Туровского, найденная в Торжке. Корпус найденных церковных документов достаточно многообразен. Но кроме него есть и документы как бы околоцерковной тематики, которые так или иначе относятся к вашему вопросу. Вот, например, берестяное письмо одного монаха другому – «Письмо от Ефрема к Исухии», найденное в Новгороде, оно датируется началом XII века, ему присвоен номер 605. «Поклон от Ефрема брату моему Исухии. Ты разгневался, не расспросив: меня игумен не пустил. А я отпрашивался, но он послал [меня] с Асафом к посаднику за медом. А пришли мы (двое), когда [уже] звонили. Зачем же ты гневаешься? Ведь я всегда у тебя (при тебе). А зазорно мне, что ты злое мне говорил. И [все же] кланяюсь тебе, братец мой, хоть ты и такое говори. Ты мой, а я твой». |
| И.Е. Евсеев, Ф.Г. Калугина I. Поучение Луки Жидяты, архиепископа новгородского И. Е. Евсеева Немного сведений сохранила нам древняя летопись о первом 1 нашем проповеднике Луке Жидяте. Его духовная пастырская деятельность была более назидательна, чем поразительна по внешности, а потому современный ему летописатель почти прошел ее молчанием: его простые, безыскусственные поучения не могли привлекать к себе особенного внимания потомков, а потому и то, что сохранилось от современников, было забыто в последующее время. В результате всего этого мы имеем несколько строк летописных заметок о его жизни и одно небольшое поучение, сохранившееся в 2–3 списках 2 . Вот что говорят летописи о жизни Луки Жидяты: «в лето 6538 (=1030) преставися архиепископ Аким Новгородский, и бяше ученик его Ефрем иже ны учаше. 3 В лето 6544 (=1036) Мьстислав изиде на ловы, разболеся и умре ... по сем же перея власть его всю Ярослав и бысть самовластец Русьстей земли. Иде Ярослав Новугороду и посади сына своего Володимера Новегороде, епископа постави Жидяту 4 .... и людям написа грамоту, рекъ: «по сей грамоте дадите дань». 5 В лето 6563 (=1055) клевета бысть на архиепископа Луку от своего холопа Дудики, и изыде из Новагорода, и иде к Киеву, и осуди и митрополит Ефрем и пребысть тамо три лета. 6 В лето 6566 (=1058) архиепископ Лука приа стол свой в Новегороде и свою власть; Дудици же холопу оскомины беша, урезаша ему носа и руце отсекоша, и сбеже в Немци 7 . В лето 6567 (=1059) октовриа в 15 день, преставися епископ новгородский Лука, едучи из Киева, на Копысе, и положен бысть в Великом Новегороде за святою Софиею, и бысть во епископии 23 лета» 8 . Из этих немногих летописных данных можно составить о Луке следующее представление. Лука, знатный новгородец по происхождению 9 , известный лично Ярославу по своим выдающимся способностям, может быть воспитавшийся в школе Иоакима Корсунянина под влиянием Ярослава, был поставлен Ярославом в епископа для Новгорода, помимо ближайшего кандидата на епископство Ефрема.·Ефрем был учеником умершего Иоакима и учителем в состоявшей при епископе школе (иже ны учаше). Перед смертью Иоаким назначил его своим наследником по кафедре (благословен бысть) и новгородцы смотрели на него как на несомненного кандидата на епископство (сеи же поучив люди пять лет святительству же не сподобися). Очевидно, грек 10 , Ефрем не соответствовал политическим и просветительным целям Ярослава 11 и был устранен от кафедры в пользу Луки. |
| С.А. Левицкий Том первый. От истоков до XIX века Очерк первый. Киевская и Московская Русь О русской мысли в собственном, философско-научном смысле слова всерьез можно говорить лишь начиная с 40-х годов XIX столетия, когда впервые Чаадаевым был поставлен ребром вопрос о смысле существования России, а русская мыслящая интеллигенция разделилась на два лагеря – западников и славянофилов. Влияние немецкой идеалистической философии и успехи западной науки и техники оказали главное влияние на пробуждение русской мысли. Пробуждение, ибо вольнодумное вольтерьянство конца XVIII века было лишь ученическим перепевом мотивов западной просветительной философии. В Древней Руси – как Киевской, так и Московской – мы видим лишь бледные намеки на мысль: Древняя Русь не знала ни богословия, ни философии, ей была чужда стихия отвлеченной ищущей мысли. Древняя Русь имела свою художественную письменность, где мы можем гордиться не только «Словомо полку Игореве»; она имела богатую житийную литературу («Жития святых»); в народе были популярны такие произведения народного творчества, как былины, как многочисленные «Повести» (о Горе-злосчастии, о Шемякином суде и пр.); широкое распространение имели апокрифы; «духовные стихи»; наконец, первый очерк русской истории «Повесть временных лет» можно считать единственным в своем роде историческим документом по его правдивости и патриотическому духу. Мы не говорим уже о таких сборниках, как Патерики, Смарагды или Четьи-Минеи. Слово о законе и благодати» первого русского митрополита Илариона (эпоха Ярослава Мудрого) поражает стройностью замысла и живым красноречием. Проповеди Кирилла Туровского построены уже более искусственно и витиевато. О Клименте Смолятиче летописец сообщает, что он «был философ и писал от Платона и от Аристотеля», но далее искусного лавирования между приводимыми текстами он не пошел, да и трудно было бы ожидать большего от того периода. Везде по этим, далеко не скудным, памятникам древнерусской культуры рассыпаны золотые зерна народной и духовной мудрости. Но все же это – только зерна. Мы не видим в них сколько-нибудь зрелых плодов мысли. |
|
|
