| Родившийся в 1681 г. в семье киевского торговца и нареченный в крещении Елеазар, Феофан лишь в зрелом возрасте усвоил себе имя своего дяди, Феофана Прокоповича, занимавшего высокий пост ректора Киево-Могилянской Академии. Как и Стефан Яворский, для «похищения» высшего образования, владея универсальным тогда латинским языком, Елеазар пустился в заграничные странствия. Пришлось вступить для полноправного прохождения римской Униатской Коллегии Св. Афанасия в Базилианский орден и стать униатским монахом с именем Елисея. Иезуиты не могли не оценить выдающихся способностей тогдашнего Елисея Прокоповича и предлагали ему войти в их орден и остаться ученым работником при Ватиканской библиотеке. Но Феофан сумел утаить от них свое нутро, глубоко и враждебно оттолкнувшееся от всего романизма и перетянутое целиком на сторону реформационного богословия. Нет документальных материалов для вскрытия этого процесса в душе молодого Прокоповича. Но факт его яркого и учено-обоснованного перехода в лагерь антипапистов свидетельствует, что этот своего рода переворот произошел в его душе уже в ученические римские годы. «Похитив» школу и ученость, Прокопович вернулся в 1702 г. в Киев и здесь снял с себя, по обычаю, весь маскарад униатства. Его снова постригли и дали ему новое имя Самуила. Самуил стал профессором пиитики в Академии. В 1705 г. Феофана почтили по его желанию новой переменой имени в честь его покойного дяди Феофана. Феофан последовательно вел курсы риторики, потом философии, а с 1714 по 1716 гг. и высший курс богословия. Тут-то на изложении богословия и обнаружился во всей силе усвоенный им самоуком из целых библиотек перечитанного им на латинском языке протестантского богословия новый исторический и критический метод изложения догматов. Своего рода начало Истории Догматов. Это было столь свежо, веско и влиятельно, что стало само собой для всего русского школьного богословия XVIII и даже XIX вв. творческим фактором, послужившим к освобождению нашего православного богословия от мертвящих латинских схоластических пут. |
| Среди современных научно-популярных и научных работ о творчестве Симеона Полоцкого наибольшее признание специалистов, читателей получили книги: Жуков Д., Пушкарев Л. «Русские писатели XVII века». Серия «Жизнь замечательных людей» (М., 1972); Панченко А. М. «Русская стихотворная культура XVII века» (Л., 1973); Робинсон А. Н. «Борьба идей в русской литературе XVII века» (М., 1974); сборник статей « Симеон Полоцкий и его книгоиздательская деятельность» – «Русская старопечатная литература (XVI–nepbaя четверть XVIII вв.)». Под общ. ред. А. Н. Робинсона (М., 1982). Кроме того, несколько ранних польскоязычных стихотворений Симеона воспроизведены в книге польского слависта Р. Лужного – «Pisarze krgu Akademii Kijowsko-Mohylaskiej a literatura polska...» (Kraków, 1966). Многое для выявления и подготовки к печати ранних стихов поэта сделано рано ушедшим из жизни белорусским литературоведом Н. И. Прашковичем. Тем не менее до сих пор большая часть стихотворных произведений Симеона Полоцкого остается исключительно в составе древних рукописных сборников и потому труднодоступна не только для широкого читателя, но и для многих специалистов. В предлагаемый сборник вошли преимущественно не публиковавшиеся прежде произведения талантливого восточнославянского писателя и стихотворца XVII века. Вместе с тем печатаются и некоторые давно не переиздававшиеся его стихи, а также те, что, по мнению составителей сборника, особо характерны для творческой манеры Симеона и должны вызывать бесспорный историко-литературный интерес. Основное внимание при этом уделено подбору ранних сочинений поэта, написанных им на польском, латинском и старобелорусском языках в период учебы в Киево-Могилянском коллегиуме, в Виленской академии и позднее – во время его преподавательской деятельности в братской школе Полоцкого Богоявленского монастыря (до 1663 г.). Именно эти тексты и составили основу предлагаемой читателю книги. Старобелорусские и церковнославянские тексты воспроизводятся с некоторыми изменениями в орфографии и пунктуации, принятыми в современных изданиях древних восточнославянских памятников, а именно: ять (Ъ) заменяется на е, i – на и, фита (θ) – на ф, сочетание оу – на у, ер (ъ) неслогообразующее опускается и др. При подготовке к изданию польских текстов составители сборника в основном придерживались правил, принятых в польской текстологии (по проекту инструкции «Zasad wydawania tekstów staropolskich». Wroclaw, 1955, пункт «В»): в отдельных случаях дополняются недостающие диакритические знаки; обозначается нозализация гласных -а, -е; старопольское написание -у в функции -j, а также некоторые аффрикаты и др. сочетания согласных приведены в соответствие с их современным графическим оформлением; недостающие буквы внесены в строку. |
| Киево–Могилянская коллегия выдвинула целый ряд ученых и писателей. В их произведениях почти еще нет самостоятельной мысли, но не нужно преуменъшать значение этого движения в развитии как богословского просвещения, так и философской культуры. Материалы, сюда относящиеся, еще очень мало исследованы, бесспорно, однако, что разнообразные учебники и руководства распространяли не только элементарные знания по философии, но и приучали умы в систематической мысли. Правда, почти вся эта южнорусская ученость находится в полном плену у Запада, отрывается от основных восточных истоков христианства, но было бы исторически ошибочным недооценивать положительный вклад, который вносила эта ученость в умственную жизнь сначала Украины, а потом всей России. Хотя южнорусская ученость еще до крайности не свободна, но неслучайно, что первое заявление о свободе мысли, о внутренней силе, присущей мысли, исходит от московского ученого XVIII–ro века, Феофилакта Лопатинского, питомца Киевской Академии. Не только формальная философская культура развивалась постепенно благодаря Киевской Академии, но несомненно зарождались и творческие замыслы. Ниже мы познакомимся с философией Сковороды, стоящей на высоте своего времени, — но она по истине является лишь завершением того философского движения, которое было связано с Киевской Академией. 3. Москва жадно впитывала в себя все, чем была богата Украина, но влияние Запада проникало в Москву и через север (через Новгород и Псков). Если еще Иоанн IV думал об основании школ с латинским и немецким языком, если еще в 1560–ом году русский монах Иван Александров в Тюбингенском университете составил «Словарь латинского и российского языков», то после Смутного времени прямое влияние Запада на Москву и ее образованность возрастает с чрезвычайной быстротой — особенно при царе Алексее Михайловиче. Многочисленные переводы с иностранных языков производились выходцами из Украины и Белоруссии, — и то подозрительное отношение к Киеву, которое еще было в начале XVII–ro века в Москве, во второй половине XVII–ro века сменяется, наоборот, стремлением привлечь в Москву побольше южнорусских ученых. Правда, Москва еще очень усердно ищет греческих ученых (братья Лихуды и другие), но «мода на вое малороссийское» одолевает. |
| затрагивает вопросы совр. жизни, упоминает о гонении на православных со стороны католич. магнатов. И. рекомендует говорить о том, что дворцы богачей построены на крови бедняков, гибнущих из-за жадности магнатов. Аллегорией правосл. жителей Речи Посполитой у И. выступает Мать Русь, упрекающая своих сыновей - шляхту и знать за то, что они отреклись от нее и враги ее терзают. И. осуждает тех, кто приняли униатство и католичество, отмечая, что «для соотечественников от них всегда исходит опасность». Говоря о мерах по укреплению Православия, И. подчеркивает важность образования, особенно для молодежи. Он напоминает о Киевской Руси, когда образование было в почете и Русь «была наставницей многих поколений». Для общественно-политических взглядов И. характерны ориентация на идею «природного права», к-рую до него сформулировал писатель из Галичины С. Ориховский-Роксолан, отстаивание прав правосл. населения Речи Посполитой. По мнению И., власть должна привлекать народ на свою сторону не силой, а любовью; в то же время автор признает необходимость для гос-ва законов. Помимо трудов Цицерона в курсе риторики И. использовал «Риторику» Аристотеля, «Об образовании оратора» Квинтилиана , соч. «De arte rhetorica» (Об искусстве риторики) иезуита Киприано Суареса. В труде И. содержатся ссылки на диалог-памфлет Эразма Роттердамского «Цицеронианец, или Лучший способ произнесения речи», а также на сочинения Юста Липсия, Иеронима Осорио, Винсента из Бове, Рудольфа Агриколы, Якопо Забареллы, польск. писателей Т. Дрезнера и Ш. Шимоновича, Ориховского-Роксолана. Сохранился также сборник лекций И. по логике «Subsidium logicae» (Учебник по логике, или Введение в логику) (ИР НБУВ. Ф. 303. 126. Л. 1-446), прочитанных, как значится в рукописи, в Киево-Могилянской коллегии в 1639/40 г. и записанных учеником И. Иннокентием (Гизелем) . В сборнике помещено также философское сочинение И. «Controverisiae logicales in universam Aristotelis Stagiritae «Organi»» (Логические противоречия в универсальной структуре «Органона» Аристотеля Стагирита). |
| Те из киевских профессоров, кто включали в свои изложения этику, делали ее либо завершающей частью курса (архиеп. Феофан (Прокопович), архим. Сильвестр (Кулябка), игум. Иероним (Миткевич)), либо следующей после логики (архиеп. Стефан (Калиновский), архим. Михаил (Козачинский), свт. Георгий (Конисский)). Рассматривая этику как науку о правилах должного поведения, они фактически воспроизводят традиционную для школьной философии своего времени схему изложения моральной философии, основой к-рой является аристотелевское понимание счастья как цели всей человеческой деятельности. Их краткие этические сочинения, тесно связанные по тематике с «Никомаховой этикой» Аристотеля, изложены в типичной для школьной философии XVI-XVII вв. схоластической технике. Уже первое специальное исследование рукописей философских курсов К.-М. а., осуществленное выпускником академии Д. К. Вишневским в нач. XX в., выявило фактическую идентичность их структуры и содержания, свидетельствующую о том, что «преподаватели философии Киевской Академии свои лекции составляли, не самостоятельно изучая Аристотеля и его комментаторов, а списывая и переделывая, насколько кто мог, целые трактаты из печатных и рукописных философских учебников, преподававшихся в различных иезуитских латино-польских академиях и коллегиях» ( Вишневский. 1903. С. 205). Новейшие исследования, выявившие в большинстве сохранившихся философских курсов К.-М. а. наличие дословных текстуальных совпадений, лишь подтвердили выводы Вишневского. Отсутствие проявлений оригинального философского творчества в курсах могилянских профессоров объясняется как неимением самостоятельного статуса философии, подчиненной богословию, так и принципиальными особенностями заимствованной К.-М. а. модели философского образования, ориентированной не на продуцирование собственных воззрений, а на комментирование авторитетных мнений. Не последнюю роль сыграла и организация учебного процесса, способствовавшая сохранению свойственной еще эпохе средневековья профессиональной «всеядности» преподавателей: начиная свою академическую деятельность в низшей школе и переходя вместе с учениками из класса в класс, ежегодно они осваивали новые для себя предметы преподавания, что отнюдь не стимулировало развитие их творческих устремлений. Кроме того, чтение философского курса вменялось в обязанность префектам К.-М. а., обремененным повседневной адм. деятельностью и требованиями академической инструкции «тщательным быть в деле своем». Фактически для каждого из перечисленных профессоров занятие философией являлось не осознанным жизненным выбором, а «производственной необходимостью», эпизодом в академической и церковной карьере. Едва ли не единственным исключением был архиеп. Феофан (Прокопович), стремившийся в научной деятельности преодолеть рамки иезуитских образовательных практик. |
| Далее, значительная часть материала излагалась в учебных записках и преподавалась учащимся не в положительном, а в полемическом ключе, в сопровождении множества возражений, контр-возражений, аргументов, контраргументов. Полемический характер богословия был связан с преследованием таких апологетических целей как обличение несовершенства инославных вероучений, борьба с заблуждениями и злостным искажением истин со стороны схизматиков и еретиков. Кроме того истины вероучения изучались наряду с истинами нравственного порядка. Ввиду всего этого Богословие именовалось «Богословием» вообще, а не, например, Догматическим, Нравственным, Литургическим, Пастырским и т. п. С того периода деятельности Киево-могилянской Коллегии сохранилось несколько рукописных пособий. В интерпретации митрополита Макария (Булгакова) краткая характеристика этих учебников такова: «Древнейший из них (читан. С 1642 по 1646 г.) в размещении трактатов следует порядку известного Богословия Фомы Аквината, где видны ещё следы некоторой системы; во втором учебнике (1693 – 1697) трактаты не связываются уже между собою ничем внутренним, а только внешними словесными переходами от одного трактата к другому, помещаемыми в начале каждого; в третьем (1702 – 1706) и в четвертом (1706 – 1711) учебниках по местам недостает и такой внешней связи. Рассуждая о Боге, о воплощении, о Церкви, о таинствах и других догматах веры, все эти учебники имеют трактаты и о грехах, и о добродетелях, т. е. о предметах Богословия нравственного. Метод в раскрытии истин господствует здесь чисто схоластический. Это ряд состязаний (disputatio), из которых каждое разлагается на несколько вопросов; вопросы делятся на новые вопросы, выражаются в частнейших положениях; затем следуют доказательства, многочисленные возражения, опровержения. Направление в этих учебниках – в духе Церкви православной и строго полемическое, особенно против папистов и протестантов, от чего спорные предметы рассматриваются с величайшею обширностью, и им посвящаются, после раскрытия истин с положительной стороны, ещё особые состязательные трактаты» 87 . |
| Другой волнующей проблемой практики проведения лекционных занятий является периодическое отступление преподавателей от строго православного формата изложения догматического материала. Причин тому несколько. Иногда это бывает обусловлено недостаточной подготовленностью преподавателей, иногда – нетвёрдостью их религиозных убеждений. Случается, что не православные мысли, выдаваемые за православные, они черпают прямо из руководств и учебных пособий по православной догматике, рекомендованных «православными» экспертами. Эта проблема требует скорейшего разрешения. В перспективе она может быть решена за счёт более качественной подготовки будущих преподавателей сегодня. В качестве ближайшей меры, направленной на оздоровление ситуации, можно рекомендовать преподавателям не доверять слепо даже и тем современным пособиям, которые запечатлены специальными разрешительными знаками («допущено...», «рекомендовано...», «разрешено...»), но сверяться при составлении рабочих конспектов лекций (в догматическом отношении) с произведениями святоотеческой литературы. В Киевской Академии (Киево-Могилянской коллегии) «классически-частные» 661 диспуты организовывались каждую субботу. В процессе проведения диспутов «профессор предлагал слушателям своим возражения касательно прочитанных им в течение недели уроков; или, в присутствии и содействии его, такие же возражения делали друг другу сами ученики, и он наблюдал, как усвоены ими его мысли» 662 . Таким образом, в ходе этих диспутов преподаватель мог объективно оценивать и уровень подготовленности учеников, и свою собственную работу, как учителя. При окончании каждого года и при завершении курса вместо испытаний в академии устраивались публичные диспуты. Как правило, они осуществлялись в торжественной обстановке, в присутствии множества посторонних людей, среди которых встречались родные и близкие участников состязаний. О тематике состязаний его участники и его потенциальные зрители оповещались заранее. С вечера, а если не с вечера, то поутру, к воротам Братской обители прикрепляли разрисованный лист внушительных размеров, «на котором написана была конклюзия предметов диспута» 663 . |
| Изложенные выше наблюдения позволяют сделать вывод, что Димитрий Савич как один из наиболее выдающихся богословов России рубежа XVII–XVIII вв., сохраняя верность Православию, гармонично сочетал в своём мировоззрении традиции Востока и Запада христианской Европы. Обращение митр. Димитрия Ростовского к католическому наследию было вызвано общностью проблем и вызовов, которые в Раннее Новое время вставали перед Римо-католической церковью и Православной церковью России. При этом подобное обращение происходило только в том случае, когда в рамках восточно-христианской традиции − в том виде, в каком она существовала на начало XVIII в. − не удавалось найти адекватного ответа на вызовы эпохи. Именно эта логика побуждала Димитрия Савича пользоваться философской терминологией схоластической сакраменталогии, прибегать к богословским энциклопедиям иезуитских теологов или стилистике барочной проповеди. Причём следует отметить, что митр. Димитрий выделялся среди своих современников именно способностью выйти за привычные рамки, в том числе − и логики рассуждений схоластической теологии. И помогали в этом Ростовскому архиерею совершенное знание Писания и Предания Православной церкви, а вместе с тем и тесное знакомство с трудами латинских духовных писателей Раннего Нового времени. Именно это открывало перед владыкой новые горизонты и помогало в богословских исследованиях. На Ростовской архиерейской кафедре владыка Димитрий в своей деятельности явился продолжателем своих великорусских предшественников. Причина этого коренится в том, что основные тенденции развития религиозной жизни и способы её организации были общими для Великороссии и Малороссии Раннего Нового времени. Поэтому поставление в Ростов представителя могилянской школы не означало, что традиции великорусских архипастырей XVII в. навсегда останутся в прошлом: в своей деятельности митр. Димитрий развивал и углублял те направления в церковной жизни, контуры которых наметились здесь за десятилетия до него. Эти наблюдения логически соотносятся и с наблюдениями о взаимоотношениях митр. Димитрия Ростовского с просвещёнными клириками и мирянами Великорусской церкви. Учёные москвичи и новгородский владыка Иов, с которыми Димитрий Савич общался после прибытия в Великороссию, для малороссийского архиерея были не соперниками, но друзьями, коллегами и единомышленниками, пусть и не столь искушёнными в тонкостях барочной культуры, как его соотечественники, окончившие Киево-Могилянский коллегиум. Тем самым, в среде образованных великороссов митр. Димитрий ощущал себя не чужаком, а своим, близким по духу. |
| В Московской Руси вопрос об отношении к «еллинской мудрости» и связанному с ней «внешнему учению» стал вновь актуальным во 2-й пол. XVII в. в связи с расколом старообрядчества . Старообрядцы (наиболее последовательно Аввакум ), противопоставляя себя сторонникам церковной реформы, ориентировавшимся на греч. культуру, провозглашали «неуков» единственно достойными христианами, чья простота «мудрейши суть еллинских мудрецов». Впрочем, нек-рые старообрядцы-книжники ( Герасим (Фирсов) ) все же считали образование важным, поскольку оно дает способность «к рассуждению лучшаго и злаго». Противники старообрядчества - резко полемизировавшие друг с другом «грекофилы» ( Евфимий Чудовский , братья Лихуды ) и «латинствующие» ( Сильвестр (Медведев) , выходцы из белорусско-укр. земель в Москве),- расходясь во взглядах на роль лат. языка, были едины в положительной оценке преподавания «свободных искусств». Под влиянием юго-западнорус. и греч. духовенства во 2-й пол. XVII в. в Московской Руси происходил процесс становления системы школьного образования. Он завершился созданием в 80-х гг. XVII в. московской Славяно-греко-латинской академии (с учебной программой, близкой к программе Киево-Могилянского коллегиума). Параллельно, под влиянием польск. культуры и творчества барочных поэтов (в первую очередь Симеона Полоцкого ), А. становится одним из элементов рус. придворной культуры, хотя и играет в ней меньшую роль, чем при секуляризированном имп. дворе XVIII в. Лит.: Петров Н. И. О словесных науках и литературных занятиях в Киевской академии от начала ее до преобразования в 1819 г.//ТКДА. 1868. Кн. 3. С. 465-525; Голубев С. Т. Киевская Духовная Академия в кон. XVII и нач. XVIII ст. К., 1901; Каптерев Н. Ф. О греко-латинских школах в Москве в XVII в. до открытия Славяно-греко-латинской академии//ПрТСО. 1889. Ч. 4. С. 588-679; Карнеев А. Материалы и заметки по литературной истории Физиолога. СПб., 1890; Семенов В. Мудрость Менандра по русским спискам. СПб., 1892; Истрин В. М. Александрия русских хронографов: Исслед. |
| Но кто живет по Творчей воле, Еще стократно счастлив боле. Из 145 псалма Хвали душе моя Господа. Не уповайте на князей: Они рожденны от людей, И всяк по естеству на свете честью равен. Земля родит, земля пожрет; Рожденный всяк, рожден умрет, Богат и нищ, презрен и славен. Тогда исчезнут лести те, Которы данны суете, И чем гордилися безстыдно человеки; Скончаются их кратки дни, И вечно протекут они, Как гордые, шумя, текущи быстро реки. Когда из них изыдет дух, О них пребудет только слух, Лежащих у земли безчувственно в утробе Лишатся гордостей своих, Погибнут помышленья их, И пышны титла все сокроются во гробе. Григорий Сковорода Сковорода Григорий Саввич (1722–1794) – философ, поэт, прозаик, педагог. Родился в селе Чернухи на Полтавщине в семье казака. В 1738–1842 годах, как и Даниил Туптало (в монашестве Димитрий Ростовский ), учился в Киево-Могилянской духовной академии. Был певчим в придворной капелле императрицы Елизаветы Петровны. Путешествовал и жил в ряде европейских стран. Знал греческий, латынь, древнееврейский, немецкий, итальянский. В 1753 году вернулся на родину. Был домашним учителем, преподавал в Переяславском и Харьковском коллегиумах (духовных школах). С 1769 года до конца жизни странствовал с котомкой за плечами и неизменной флейтой-сопилкой за поясом. Обучал детей грамоте, пел свои песни и проповедовал свое учение о живой душе. «Вас Бог одарил грунтами, но вдруг может то пропасть,//А мой жребий с голяками, но Бог мудрости дал часть», – писал он. Предание гласит, что Сковорода знал день своей смерти, о которой говорил: «Смерть человеку – покой»; сам выкопал себе могилу и завещал написать на надгробии слова: «Мир ловил меня, но не поймал». Автор философских трактатов, многие из которых созданы в форме диалога: «Диалог, или Розглагол о древнем мире», «Разговор пяти путников о истинном щастии в жизни», «Разговор, называемый алфавит, или Букварь мира» и другие. В этих трактатах он подкреплял свои мысли пословицами, афоризмами, создавая яркие художественные образы. Свои религиозные и философские взгляды выразил в цикле прозаических «Басен харьковских» на собственные и эзоповские сюжеты. Его сборник стихов «Сад Божественных песен» (1757–1785) – выдающееся явление поэзии XVIII века. Любой поэт XX века может позавидовать тончайшей инструментовке стихов Сковороды: |
|
|
