| В проявлениях всемогущества Божия, которые смущают человеческую слабость, есть, однако, элемент познаваемого, понятного и элемент непознаваемого, недоступного пониманию. Понятен здесь факт непонятна причина, понятно действие, непонятен способ его произведения, понятно что, непонятно как. Нет ничего непонятного в самом событии явления воскресшего Христа ученикам при затворенных дверях комнаты, где они находились, но непонятно, каким образом материальное тело Христа, действительность которого была установлена прикосновением Фомы, могло проникнуть в замкнутое пространство: стены ли утратили в этот момент свою твердость и непроницаемость, тело ли Христа, обращенное в ничто вне стен, было воссоздано внутри, – это остается недоступным нашему пониманию (ib. III, 20). То же нужно сказать о чудесах претворения воды в вино и умножении хлебов в пустыне. Наливавшие в кувшины воду видели, что это – вода. Наполнявшие из них чаши видели, что это – вино, ощущали его вкус и запах. Но никто не может понять, каким образом совершено было это новое творение не из ничего, но из одного в другое (ib. III, 5–6). Точно так же, когда Бог свидетельствует о рождении от Него Сына, мы понимаем, что такое рождение, но недоступно уму и слову, каким образом рождение могло быть вне времени, без отделения или протяжения (ibIII, 18). Так как в Божественных свидетельствах есть много непонятного для человека, то эти свидетельства нужно принимать верою на основании авторитета Говорящего 34 . Слова Бога о Себе Самом нужно принимать в том именно смысле, который они имеют, хотя бы содержание их было для нас непонятно и казалось нам невозможным. Давать словам в этом случае другой смысл, принимать их в метафорическом значении, чтобы таким образом устранить то, что содержится в них для нас непонятного, и подменить более доступным нашей слабости, значило бы брать на себя дерзость исправления изречений Бога о Себе Самом (De Tr. VI, 16–17; VII, 38; IX, 40). Поэтому в слове Божием нужно принимать верою то, что кажется непонятным для разума. Если человек стремится понять больше, чем Сам Бог благоволил ему открыть, то впадает в заблуждения и теряет доступное для его познания, подобно тому как человек. не довольствующийся созерцанием рассеянного света и, желая большего, устремляющий взоры на самое солнце, лишается зрения и способности видеть то, что его не удовлетворяло (ib. X, 53). Принятие на веру открываемого Богом имеет заслугу послушания (fides habet obedientiae meritum) (In Ps. 118, 10, 12 ). Человеческая слабость возвышается до познания небесного только в том случае, если Бог дает ей дар познания (In Ps. 118, 12, 1 ). И этот дар понимания, усвоенного предварительно верою, дается Богом за заслугу веры (De Tr. XI, 23). Влияние восточных источников на догматические воззрения Илария |
| Они долго, горячо и пространно обсуждали ошибки людей несведущих, то, что я понял слишком поздно, хотя это было бы понятно и весьма непосредственно образованному человеку, и если что-то они и говорили нам из своего учения, мы считали себя обязанными держаться его, так как не было ничего иного, в чем бы мы могли найти себе отдохновение] (Augustinus Hipponensis. De utilitate credendi, 2, PL 42, 66). 292 См. об этом: Bruckner Α. Faustus von Mileve. Ein Beitrag zur Geschichte des abendländischen Manichäismus. Basel, 1901. 297 Augustinus Hipponensis. De Genesi contra Manichaeos I, 27, PL 34, 186; Idem. Contra epistulam Manichaei, 25, PL 42, 189. 303 Augustinus Hipponensis. De sermone Domini in monte II, 31, PL 34, 1282; De diversis quaestionibus ad Simplicianum II, qu. II, 1–2, PL 40, 138. 304 Idem. Expositio propositionum ex Epistula ad Romanos, 9, PL 35, 2065; De diversis quaestionibus ad Simplicianum II, qu. II, 2, PL 40, 138. 305 Idem. De diversis quaestionibus, 53, 2, PL 40, 35; Quaestiones in Heptateuhum III, 68, PL 34, 707. 313 См. приведенные выше места. Гораздо сложнее аргументация Фавста в его руководстве манихейской апологетики, но это сочинение было написано гораздо позднее и в то время, о котором идет речь, не могло быть известно Августину. См.: Bruckner A. Op. cit. S. 11–13. 315 Sed illi quando capiunt homines, non ista prius dicunt; quae si dicerent, riderentur, aut fugirentur ab omnibus: sed eligunt capitula de Scripturis, quae simplices homines non intelligunt; et per illa decipiunt animas imperitas [Когда они (манихеи) привлекают к себе людей, не говоря сразу того, благодаря чему все со смехом избегают их, но сперва прочитывают места из Писания, которые простые люди не разумеют, и через это обманывают неопытные души] (Augustinus Hipponensis. De agone Christiano, 4, PL 40, 292). 317 Et quasi acutule movebar ut suffragarer stultis deceptoribus, cum a me quaererent… utrum forma corporea Deus finiretur et haberet capillos et ungues [Я как бы неким насильственным образом побуждался к тому, чтобы поддакивать глупым лжецам, когда они спрашивали меня, заключается ли Бог в телесных формах, имеет ли Он волосы и ногти] (Augustinus Hipponensis. Confessiones III, 12, PL 32, 688). Multumque mihi turpe videbatur, credere figuram te habere humanae carnis, et membrorum nostrorum lineamentis corporalibus terminari… [Мне казалось очень постыдным верить в то, что Ты имеешь образ человеческой плоти и ограничиваешься линиями наших телесных членов] (Ibid. V, 19, PL 32, 715). |
| Рус. пер. Ч. 1. С. 147, 150. 258 Veritas primum spiritum nostrum obtinet, ut per hunc caetera comprehendantur [Истина, во-первых, владеет нашим духом, чтобы через него овладеть остальным] (Augustinus Hipponensis. De diversis quaestionibus, 67, 6, PL 40, 69). Praecessit enim quaedam pars ejus sublimior ad sentiendum quod recte faciat bonum: sed quaedam tardior atque carnalis non consequenter ad sententiam ducitur [Прежде всего некая более тонкая его часть стремится понять, как правильно творить добро, а некая более косная и плотская часть не сразу приводится к этому пониманию] (Idem. De libero arbitrio III, 65, PL 32, 1303). 259 Hoc tamen solo delectabar in illa exhortatione, quod non illam aut illam sectam, sed ipsam, quaecumque esset, sapientiam ut diligerem, et quaererem, et assequerer, et tenerem atque amplexarer fortiter, excitabar sermone illo, et accendebar, et ardebam [... Только благодаря этому я возрадовался, что не последовал за той или другой сектой, но следовал за самой мудростью, где бы она ни была, чтобы любить ее, искать, следовать за ней, ценить ее и крепко за нее держаться, обнаруживать ее в речи, зажигаться и гореть ею] (Augustinus Hipponensis. Confessiones III, 8, PL 32, 685). 260 At ego adolescens miser, valde miser, in exordio ipsius alolescentiae etiam petieram a te castitatem, et dixeram: Da mini castitatem et continentiam, sed noli modo. Timebam enim ne me cito exaudires, et cito sanares a morbo concupiscentiae, quem malebam expleri quam extingui [Я был жалок в своей юности, очень жалок, а по прошествии юности возжелал от Тебя стать нравственно чистым, и я говорил: «Дай мне чистоту и воздержание, но только не сейчас». Ибо я боялся, что Ты скоро услышишь меня и быстро излечишь от болезни похоти, зависимости от которой я желал более, чем излечения от нее] (Augustinus Hipponensis. Confessiones VIII, 17, PL 32, 756). 261 Et ego maxime mirabar, satagens et recolens, quam longum tempus esset ab undevigesimo anno aetatis meae, quo fervere coeperam studio sapientiae; disponens, ea inventa, relinquere omnes vanarum cupiditatum spes inanes et insanias mendaces: et ecce jam tricenariam aetatem gerebam, in eodem luto haesitans aviditate fruendi praesentibus, fugientibus et dissipantibus me, dum dico: cras inveniam; ecce manifestum apparebit, et tenebo [Занимаясь обдумыванием всех этих вещей, я сильно удивлялся, сколь много прошло времени с того момента, когда мне было девятнадцать лет, когда я начинал возгораться жаждой знания, и, обнаружив его, решил оставить все пустые надежды пустых страстей и ложные безумства. |
| 2350 Об отношении Декарта к Августу см.: Melzer E. Augustini atque Cartesii placita de mentis humanae sui cognitione quomodo inter se congruant a seseque differant quaeritur. Bonnae, 1860; Leder H. Untersuchungen über Augustins Erkenntnistheorie in ihren Beziehungen zur antiken Skepsis, zu Plotin und zu Descartes. Marburg, 1901. S. 76–88. 2352 По вопросу о достоверности познания у блж. Августина, кроме процитированных сочинений, ср.: Storz I. Die Philosophie des hl. Augustinus. Freiburg im Breisgau, 1882. S. 30–85; Martin I. Saint Augustin Paris, 1901. P. 32–48; Kratzer A. Die Erkenntnislehre des Aurelius Augustinus. München, 1913; Kauff H. Erkenntnislehre des hl. Augustin und ihr Verhältnis zur platonischen Philosophie//Gewissheit und Wahrheit 1899. Tl. 1. 2365 Idem. De libero arbitrio II, 31, PL 32, 1258; De doctrina Christiana I, 9–10, PL 34, 23; Solüoquia I, 24, PL 32, 882. Рус. пер. Ч. 2. С. 70–71; Contra Academicos III, 13, PL 32, 940. Рус. пер. Ч. 2. С. 253–254. 2366 Aliter enim aestimat ratio, aliter usus. Ratio aestimat luce veritatis, ut recto judicio subdat minora majoribus: usus autem consuetudine commoditatis plerumque inclinatur, ut ea pluris aestimet quae veritas minora esse convincit [Разум и выгода оценивают по-разному. Разум оценивает в свете истины, так что по справедливом суждении меньшее подчиняется большему, а выгода по большей части уступает привычке к удобству, так что считает большим то, что истина считает меньшим] (Augustinus Hipponensis. De libero arbitrio III, 17, PL 32, 1279). 2370 In ipsa dilectione temporalium nolunt transire quod amant, et tam sunt absurdi, quam si quisquam in recitatione praeclari carminis unam aliquam syllabam solam perpetuo vellet audire. Sed tales auditores carminum non inveniuntur, talibus autem rerum aestimatoribus plena sunt omnia… Huc accedit quod carminis non sumus partes, saeculorum vero partes damnatione facti sumus. Illud ergo canitur sub judicio nostro, ista peraguntur de labore nostro. Nulli autem victo ludi agonistici placent, sed tamen cum ejus dedecore decori sunt [В своей любви к временным вещам не хотят, чтобы проходило то, что они любят, и в этом они настолько безумны, как если бы некто в повторении прекрасного стихотворения захотел бы всегда слышать только один какой-нибудь слог. Но таких слушателей стихотворений мы не найдем, а таких ценителей вещей очень много… Мы не части стихотворения, но стали частями этого мира по осуждении. Стихотворение же произносится, и мы судим о нем, а мир слагается из наших трудов. И нет такого побежденного, которому нравились бы атлетические игры, но однако они красивы и благодаря его позору] (Augustinus Hipponensis. De vera religione, 43, PL 34, 140). |
| 2590 Omnis ergo natura bona est: naturam voco quae et substantia dici solet [Всякая природа блага: я называю природой то, что обыкновенно называется субстанцией] (Augustinus Hipponensis. De libero arbitrio III, 36, PL 32, 1289). Utrum autem aliqua natura, hoc est, substantia… [Разве что какая-нибудь природа, то есть субстанция…] (Idem. Contra adversarium legis et prophetarum I, 8, PL 42, 607). 2591 Omnis enim natura in quantum natura est, esse cogitur [Всякая природа, поскольку она природа, мыслится бытием] (Augustinus Hipponensis. Enarrationes in Psalmos, 7, 19, PL 36, 108). Intelligitur alio modo substantia, illud quod sumus quidquid sumus… Dicitur luna, lapis, mare, aer omnia ista substantiae sunt, eo ipso quo sunt. Naturae ipsae, substantiae dicuntur. Deus est quaedam substantia; nam quod nulla substantia est, nihil omnino est. Substantia ergo aliquid esse est [Иным образом понимается субстанция, то, что мы есть, чем бы мы ни были… Говорится «луна», «камень», «море», «воздух» – все это субстанции благодаря тому, из-за чего они существуют. Сами природы называются субстанциями. Бог – это некая субстанция, поскольку то, что не является никакой субстанцией, вообще не существует. Таким образом, субстанция – это некое бытие] (Ibid. 68, 1, 5, PL 37, 844). 2592 Et quis magis est, quam ille qui dixit famulo suo Moysi, Ego sum qui sum (Exod. III, 14)... et ideo sola est incommutabilis substantia vel essentia, qui Deus est, cui profectio ipsum esse, unde essentia nominata est, maxime ac verissime competit [... И кто же больший, как не Тот, Кто сказал слуге Своему Моисею: «Я есмь Сущий» ( Исх.3:14 )… и потому единственно неизменяемая субстанция, или же эссенция, которая есть Бог, Коему в высшем и самом истинном смысле принадлежит источник самого бытия (esse), откуда и произошло слово «essentia» (эссенция, сущность)] (Augustinus Hipponensis. De Trinitate V, 3, PL 42, 912). Cum enim Deus summa essentia sit, hoc est summe sit, et ideo immutabilis sit; rebus quas ex nihilo creavit, esse dedit, sed non summe esse, sicut ipse est; et aliis dedit esse amplius, aliis minus; atque ita naturas essentiarum gradibus ordinavit [Поскольку Бог есть высшая эссенция, то есть Бог существует в высшем смысле и потому является неизменяемым, Он дал вещам, которые сотворил из ничего, бытие, но не высшее, каким является Сам; одним Он дал бытия больше, другим – меньше; и таким образом расположил природы по порядку эссенций] (Idem. De Civitate Dei XII, 2, PL 41, 350). |
| В 1492 году Иоанн III построил Иван-Город: это возбудило досаду не только ордена в политическом отношении, но и городов в торговом: им опасно казалось образование нового порта, когда прежде иностранные товары приходили в Россию через ливонские города. В Ревеле сожгли двух русских торговцев; в отмщение за то Иоанн уничтожил ганзеатическую контору в Новгороде, столь долгое время приносившую Ганзе неисчислимые выгоды, задержал купцов и, засадив их в тюрьму, конфисковал их имущества. То был важный удар для торговли Ганзы с русскими. Дело по поводу этого происшествия тянулось и при Василии Иоанновиче; по ходатайству императора Максимилиана, великий князь, хотя изъявлял охоту дозволить возобновить торговые сношения с Ганзою, но отказывал в удовлетворении убытков, понесенных купцами в Новгороде. В 1539 году правившие в малолетство царя Ивана Васильевича бояре подтвердили торговый договор с Ганзою. В XVI веке, в царствование Uoahha IV , ганзейская торговля в России находилась не в цветущем состоянии. Тому причиною было соперничество англичан, отстранявших всеми силами иностранных торговцев, внутреннее ослабление союза через взаимные несогласия, соперничество с ливонскими городами, искавшими извлечь для себя личные выгоды из этой торговли, и, наконец, тяжелые и продолжительные военные обстоятельства в прибалтийском крае. По утишении Ливонской войны ганзеатические города тщетно думали возобновить древнюю новгородскую контору. На пяти сеймах никак не могли согласиться послать в Москву посольство для ходатайства о восстановлении конторы; ливонские города сильно этому препятствовали, желая, чтобы торговля с Россиею непременно шла через них. Наконец, в 1593 году Любек, от лица соединенных с ним семидесяти двух городов, отправил в Москву послом Захария Майера с предложением возобновить дружеские торговые связи с Россиею, даровать немецким купцам право производить торговлю в России свободно и беспошлинно и держать собственные подворья. Царь Федор дал им жалованную грамоту, по которой позволено им торговать свободно в Иван-Городе, Новгороде и Пскове с платежом пошлины, взимаемой с прочих торговцев. |
| Восприяв человека, Слово Божие не было заключено в нем. Бог неделим и необъятен, поэтому Он замкнут в Своем теле. Его силу вера прозревает всюду, потому что Он везде и нигде не отсутствует. Восприятие тела не ограничивает природу Силы, но Сила восприняла слабость тела для его искупления (ib., IX, 7). Но присутствуя везде, Бог Слово особым и преимущественным образом наполнял Своим Божеством воспринятого человека. Его тело было всецело проникнуто Его Божественными силами: «Ea, quae in homine, de conceptu virginis sumpto, divinarum erant plena virtutum» (ib., XVI, 2). И не только тело Христа было полно Божественных сил, но эти силы, изливаясь из тела, переходили на одежду Его и достигали самых краев ее. Поэтому кровоточивая женщина, прикоснувшись к краю риз Его, была исцелена исходящими из них силами (ib., IX, 6, 7; XIV, 19). Божественные животворящие силы, переполнявшие тело Христа, препобеждали все слабости человеческой природы. Слабость сотворенной природы была свойственна и телу Христа, но она превозмогалась силою высшей природы и могла обнаруживаться лишь в том случае, если Божественные силы, как бы отдаляясь от тела, предоставляли Его собственной природе. Поэтому все акты уничижения Христа, как, например. голод и смерть, были Его добровольными состояниями не в том смысле, что, восприняв добровольно природу человека, Он добровольно взял на Себя и последствия воплощения, т. е. слабости тварного существа, а в том, что в обычном состоянии Он был недоступен этим слабостям и испытывал их тогда, когда в целях обновления человека попускал их обнаружение. Евангелие говорит, что Иисус был отведен Духом Святым в пустыню для искушения от диавола. Этот Дух Святой есть Слово Божие, и слова Евангелия указывают на свободу Духа Святого, Который добровольно предоставил Своего человека диаволу для искушения, так как диавол не осмелился бы к Нему приблизиться, если бы Христос не скрыл от него Свое Божество (ib., III, 1–3). Так как Христос не только человек, но и Бог, то Он не нуждался в пище, потому что «был питаем Духом» (ib., III, 3), т. |
| Однако наивысшего расцвета и наибольшей силы достигла Сербия при Стефане Душане (1331–1355). Еще за десять лет до своего вступления на престол он одновременно с отцом, с благословения архиепископа, был венчан на царство в качестве соправителя. Источники называли его по этому поводу “Стефан, младый краль,” “rex juvenis” в противоположность “старому кралю,” “rex veteranus.” По словам профессора Флоринского, “это одновременное венчание отца и сына составляло новое и знаменательное явление в сербской истории. В нем ясно сказывалось влияние Византии, где издавна господствовал обычай у императоров иметь при себе коронованных соправителей с тем же императорским титулом.” 840 За первые десять лет правления, падавшие на время Андроника III, Стефан Душан, пользуясь тем, что император и Иоанн Кантакузен были отвлечены османской опасностью на востоке, начал свою завоевательную политику, с одной стороны, приобретением северной Македонии, и, с другой стороны, занятием большей части Албании, где только что перед тем удачно действовали войска Андроника. Во всяком случае, до смерти императора (в 1341 г.) Стефан Душан, хотя еще и не развил в полной мере своих планов относительно Византии, но уже успел показать, какого сильного в его лице врага приобрела империя на Балканском полуострове. Продвижение албанцев к югу В первой половине XIV века в исторической жизни Балканского полуострова впервые начинают играть значительную роль албанцы, с которыми, как только что было отмечено выше, воевали Андроник III и Стефан Душан. Албания со времен античной древности никогда не представляла собою единого национального государства, и история албанцев входила всегда в историю тех или иных иностранных народов. Внутри же самих себя интересы их ограничивались пределами небольших туземных княжеств и автономных горных племен. “Албания изобилует остатками прошлого, которые до сих пор не исследованы. История Албании, таким образом, не может быть полностью и окончательно написана без ссылок на ценные реликвии, ревниво сохраняемые албанской землей в продолжение столетий. Только тогда, когда эти археологические богатства будут доступны, будет возможным написание настоящей научной истории Албании.” 841 |
| Для достижения этой цели он пользуется несколькими приёмами. Наиболее распространённым приёмом, который встречается во всех беседах, служит обращение эпического повествования в повествование личное и драматическое. Проповедник часто обращается от себя лично с вопросом к лицам, о которых повествуется в изъясняемых текстах, и заставляет их отвечать на поставленные вопросы также в личной форме. В беседе на Рождество автор обращается с вопросами к пророку Исайе и влагает в его уста ответ на них (Orat. I, 36 С – 37 С). Иногда он заставляет действующих лиц вступать в разговор между собой. Таков, например, диалог между Симеоном и Девой Марией (Orat. II, 56 В – 57 В), или разговор Иисуса Христа с Марфой (Orat. III, 61 В – 64 А). Иногда проповедник влагает в уста библейских лиц целые речи. Такова, например, речь Анны пророчицы (Orat. II, 52 С – 53 В), речь Иисуса Христа к иудеям (Orat. III, 64В, С; Orat. IV, 81 С – 84 D). От лица грешницы Амфилохий излагает её размышления (Orat. IV, 73 С-76 В). Иногда от своего собственного лица Амфилохий обращается с порицанием к фарисею (Orat. IV, 80 D-81 А) 8 . Амфилохий как догматист Догматические воззрения Амфилохия сложились под непосредственным влиянием каппадокийцев, с которыми он был связан родственными или дружественными узами. Но в них обнаруживается и индивидуальная печать личности Амфилохия. По сравнению с каппадокийцами он был философски гораздо менее образован и совершенно чужд философских интересов. Изучение языческих писателей, по его мнению, полезно только в том отношении, что формально подготавливает к занятию богословскими вопросами и оказывает известное влияние на нравственность. По существу же языческая философия содержит только басни и является пустой болтовнёй (Ad Seleuc., 49 ff). Подобные мысли высказывали и другие писатели, что не мешало им, однако, подчиняться этой философии и по существу. Амфилохий свободен от такой зависимости. Это сказывается, прежде всего, в его полном равнодушии к спекулятивному богословию Оригена , которое так ценили и под влиянием которого в большей или меньшей степени находились каппадокийцы. |
| 153 Si enim quis dixert, Non esse, quam miserum me esse malem: respondebo, Mentiris. Nam et nunc miser es, nec ob aliud mori non vis, nisi ut sis: ima cum miser nolis esse, esse vis tamen. Age igitur gratias ex eo quod es volens, ut quod invtus es auf eratur [Если некто скажет: «Лучше мне не быть, чем быть несчастным», я отвечу: «Лжешь». Ведь и теперь ты несчастен, и нет иной причины, почему бы ты не хотел умереть, кроме той, чтобы быть. Так, хотя быть несчастным ты и не хочешь, но все-таки хочешь быть. Потому воздай благодарность, что ты желаешь чтобы от тебя отнялось то, что ты не желаешь] (Augustinus Hipponensis. De Ibero libero arbitrio III, 18, PL 32, 1279). 155 Quod autem quietum est, non est nihil; imo etiam magis est quam id quod inquietum est. Inquietudo enim variat affectiones, ut altera alteram perimat: quies autem habet constantiam in qua maxime intelligitur quod dicitur, est. [To, что является покоем не есть ничто, ведь в действительности покой больше, чем отсутствие покоя. Беспокойство порождает такие страсти, что одна пожирает другую, а спокойствие имеет постоянство, под которым более всего понимается то, о чем говорят как о бытии] (Augustinus Hipponensis. De libero arbitrio III, 23, PL 32, 1282). 156 Quanto enim amplius esse amaveris, tanto amplius vitam aeternam desiderabis, teque ita formari exoptabis, ut affectiones tuae non sint temporales, de temporalium rerum amofibus inustae et impressae… Qui autem amat esse, probat ista in quantum sunt, et amat quod semper est. [Чем больше ты будешь любить бытие, тем больше будешь желать жизни вечной и захочешь сделаться таким, чтобы чувства твои не были временными, но нетронутыми и не опаленными временной любовью к вещам… Кто любит бытие, тот одобряет вещи, поскольку они существуют, и любит то, что существует вечно] (Augustinus Hipponensis. De libero arbitrio II, 21, PL 32, 1281). 157 Трубецкой Е. , кн. Религиозно-общественный идеал западного христианства в V в. М., 1892. Ч. 1: Миросозерцание блж. Августина. С. 22–23; Boissier G. Etudes d " histoire reigieuse. VI. La conversion de saint Augustin//Rev. des deux mondes. Τ. 85 (1888). P. 45. |
|
|
