| Проповедник показывает пастве таким образом, что он понимает человеческую сущность каждого из них и благодарит их за то, что они борются со своими неблагочестивыми намерениями, внутренними греховными побуждениями. Разнообразие зачинов слова объясняется важнейшей ролью данного композиционного элемента в тексте анализируемого жанра. Мы имеем дело с «моделью выстраивания текста с вынесением следствия (а не причины) на первое место и последующим его объяснением – моделью, описанной в риторике как модель in medias res» [iv] . То есть рассмотренные выше формы зачинов представляют собой способы представления слушателям некого следствия, которое будет объяснено в последующих частях текста. За зачином в слове следует основная часть композиционного построения речи, в которой священник разъясняет слушателям религиозные истины. Особенностью данной части в жанре слова можно назвать «контаминацию элементов основной части – смешение собственно изложения и аргументации» [v] . Основная часть проповеди отличается у Иннокентия Борисова строгой логичностью и в то же время простотой логических построений и эмоциональностью, которые позволяют пастве легко следовать за мыслью священника. Например, в « Слове в день Рождества Христова» проповедник предлагает слушателям задуматься: « Но, братие мои, мы сознали бы только половину дела, если бы в настоящие дни занялись только размышлением о том, что во дни Спасителя нашего было в Вифлееме и Иерусалиме, а не обратили внимания на собственное сердце» и направляет их мысль с размышлений о Рождестве как событии к размышлениям о собственной душе, собственных мыслях и чувствах. Завершается же слово, как правило, наставлением и, при необходимости, руководством к дальнейшим действиям, причём чаще всего рекомендации святителя Иннокентия носят не конкретный характер, а обращены к чувствам слушателей, их духовному миру, пониманию ими жизни и себя в жизни: « Войдем же размышлением внутрь сердца нашего, и посмотрим, что там происходит при благодатном рождении Спасителя» (« Слово в день Рождества Христова»); « Познаем же, братие, милость Божию к нам и наше преимущество; оставим покушение прозревать в будущее и мучить себя догадками: будем пользоваться тем, что нам предоставлено, употребляя настоящее время как должно» (« Слово в навечерие нового года »). |
| —435— держала перо (!!)“. Об этом рецензенту, конечно, приходится пожалеть. Тем не менее, сочинение имеет и свои хорошие стороны. Главных достоинств в нём два: усердие, при достаточной планомерности труда, и – трогательная любовь к иерарху, на котором сосредоточила его внимание взятая им тема. Трудолюбие автора сказалось в том, что он не только внимательно перечитал все до сих пор известные сочинения Иннокентия Херсонского , но, путём кропотливых изысканий, сделал и своего рода библиографические „открытия“ (напр., разыскал затерянный в журналах за старые годы его трактат О бытии Божием), а также прочитал и некоторые рукописные сочинения иерарха. О любви к великому почившему Святителю автор свидетельствует сам: „Меня лично“, – пишет он (стр. IV–V), – „с детства привлекали к себе эти именитые служители отечественной Церкви, – эти „отшельники в миру“; они казались мне обвеянными какою-то неизъяснимой, но согревающей душу поэтическо-мистической дымкой. Я любил читать их биографии, некрологи, повествования о их делах и жизни, художественные рассказы из их быта. Особенно привлекали меня из них те, которые были близки мне по времени, которых я мог представить в знакомой для меня обстановке и атмосфере. Они являлись для меня какими-то особенными существами, живущими неведомой, но весьма интересной для меня жизнью, и я часто задавал себе вопрос: чем живут они, что за сила движет ими – этими одинокими, в почётном одиночестве своём, людьми, как смотрят они на окружающую их жизнь? И вот, волей судеб, мне выпал жребий ознакомиться с внутренней жизнью одного из них, великого и знаменитого Архипастыря Иннокентия Борисова “. Биография архиепископа Иннокентия написана очень хорошо, хотя иные из затронутых здесь вопросов автору лучше было бы обойти (напр., стр. 14 след., 49–52). Напротив, очерк философских идей написан бледно, слишком обще и недостаточно обработан. Наприм., на стр. 129, желая возвеличить арх. Иннокентия, автор сравнивает его сначала с Лермонтовым (!), а потом с Платоном... На стр. 130 |
| А. Сулоцкий, Г. П. Павский и митр. Филарет, Р. Стар. 1881, июль; И. Г. Троицкий. Ученая деятельность прот. Г. П, Павского, Хр. Чтение 1887, май-июнь; А. С. Родосский, Рукописные памятники трудов прот. Г. П. Павского и его ученика С. К. Сабинина там же, см. у него же в Биограф. словаре; Срв. Переписку В. А. Жуковского с прот. Павским, Р. Арх. 1887, 2; материалы по преподаванию Павского в СбРИО, т. 30. 1880; См. и у Загарина, Жуковский, с. 428—458. Сочинения Иннокентия Херсонского в изд. М. Вольфа, 12 томов, послед. изд. 1901 г. Биография Иннокентия составл. свящ. Т. И. Буткевичем, Спб. 1887; Срв. М. Ф. Ястребов, В. Иннокентий (Борисов), как профессор богословия К. Дух. акад., Тр КДА. 1900, дек.; Л. С. Мацеевич, Из неиздан. рукописей А. Иннокентия Б, Тр.К.Д.А, 1883, апр.; Арх. Стефан, Иннокентий, арх. Херс., как учитель нравственности, Каз. 1899; Православное учение по сочинениям Иннокентия, арх. Херс.. Могилев наДн. 1907, 2 тома. В догматике у Иннокентия сказывается влияние М. Добмайера, в этике Рейнгарда; Срв. А. Reamz, Reformversuche in der katholischen Dogmatik Deutschlands zu Beginn des 19 Jhr., Freib. Theol Diss., 1917; Marianus Dobmayer und sein theologisches System, Theol. Quartalschr., Bd. 98, 1916. См. еще Иинокентий Борисов, Арх. Херс. и Таврич., в письмах его 1822—1855 гг., сообщил В. А. Кондаков, Р. Стар. 1881, ноябрь; Н. В-в, Иннокентий, Арх. Хер. и Тавр., Р. Стар. 1878, февр. и апр.; Статьи Н. И. Барсова, в Христ. Чтен. 1883 и 1884 гг.; Переписка Иннокентия с прот. И. М. Скворцовым, изд. Н. И. Барсовым, в Тр. КДА, 1885, 1886 и 1887; Письма Иннокентия к Сербиновичу, Р. Арх. 1907,8. О Я. К. Амфитеатрове см. книжку В. И. Аскоченского. К. 1857. 11. Пути реформирования духовного образования. О графе Протасове и его преобразованиях см. У Чистовича. Руковод. деятели, и у Благовидова, Обер прокуроры; срв. у А. Котовича, Духовная цензура в России, СПб. 1907; Б. В. Титлинов, Духовная школа в России, т. II, 1910; К. |
| Именно дихотомический подход к человеку имеет важные сотериологические основания. Из двоякости человека следует и двоякое попечение о его спасении. Об этом писали многие святые отцы, несколько высказываний которых мы здесь и приведем: Также важна дихотомия и с литургической точки зрения, в частности, по отношению к таинству крещения: Но подобные мысли и идеи по своей внутренней сути практически не совместимы с трихотомией, и святоотеческая мысль о важности “троякости человека” для его спасения нам не встречалась ни разу. Нередко сравнивают троичность человеческого состава с Троицей, но здесь не все так просто и однозначно. Вот что писал против подобного подхода виднейший русский богослов – архиеп. Иннокентий (Борисов) : “За тройственность частей (человека – З. Ю. ) может еще стоять тройственность Божеских лиц; ибо человек есть образ Божества… Но сильна ли она? Разве троичность Божеских лиц не могла отразиться другим чем либо в человеке?”/Иннокентий (Борисов). 1875, с. 76–77/. Как нам кажется, архиеп. Иннокентий даже смягчил ситуацию. Дело не в том, что Божественная троичность может выразиться в человеке в чем-то другом, а дело в том, не она не может выразиться в троичности человеческого существа. Дело в том, что христианская Троица состоит из трех Божеских лиц, каждое из которых является ипостасью-личностью, а человек является личностью только в совокупности всех своих частей (и каждая из этих частей по отдельности не может претендовать на такое наименование). Савелиане использовали идею трихотомического состава человека для того, чтобы через сравнение троичности человека с троичностью Бога прикрывать этим свои еретические богословские положения. Против подобных их измышлений выступал еще Епифаний Кипрский . Он писал: “Савелиане учат: что Отец, Сын и Св. Дух суть одно и то же, так что сии три наименования означают одно лицо, подобно тому, как тело, душа и дух составляют одного человека…”/Епифаний Кипрский. 1840, с. 281–282/. С этой же точки зрения Григорий Нисский критикует еретика Аполлинария: “Он говорит, что (Божество) едино так же, как един каждый из нас, состоящий по его словам из духа, души и тела. Теперь в первый раз мы знакомимся с новым видом счисления, узнавши, что разделенное на три различного рода части составляют единицу… По простейшему известному нам делению человека, какое принимают очень многие, мы признаем, что он состоит из разумной души и тела”/Григорий Нисский. Ч. 7. 1865, с. 133/. |
| С преобразованием духовных школ, богословские науки стали преподаваться на русском языке и появились печатные труды, к числу их относится «Деятельное Богословие» (1821 г.) Иннокентия Пензенского (Смирнова), державшегося в своем сочинении Буддея и Мозгейма. Хорошим учебником того времени была почти тождественная по плану книга о. Иоакима Кочетова, законоучителя царскосельского лицея «Черты деятельного учения веры» (1824 г.), где всё нравоучение излагается в строго религиозном духе, книга написана ясным, общедоступным языком и всякое положение подкреплено текстами, а изредка и ссылками на святоотеческую письменность. В 1833–1835 годах нравственное богословие было предметом чтений в Киевской духовной Академии известного церковного витии Иннокентия Борисова . Некоторые из этих чтений, о которых существуют «восторженные» отзывы непосредственных «слушателей профессора», напечатаны в «Сборнике из лекций бывших профессоров Киевской Духовной Академии архимандрита Иннокентия, прот. И.М. Скворцова, П.С. Авсенева, архим. (Феофана) и Я.К. Амфитеатрова, изданном Академией по случаю 50-летнего юбилея ее, 1819–1869». Киев, 1869 г. В чтениях преосв. Иннокентия можно найти много новых не только для того, но и для нашего времени взглядов и метких мыслей 148 . Программа 1851 года исключила из гимназического преподавания нравоучение, включив его как составную часть в катехизис, и учебники по этому предмету перестали появляться, оно осталось только в программах духовных семинарий и академий, в которых составлялись «записки» по этому предмету, переходившие из поколения в поколение, причем трудно было отметить первоначальную редакцию и самого автора. Эти «записки» обработаны были ректором Владимирской семинарии, архим. Платоном (Фивейским) и изданы в 1854 году под заглавием: «Православное нравственное богословие». Это сочинение носит на себе следы построения нашей науки богословами Московской академии и Лаврской семинарии, которые, в свою очередь, заимствовали схему построения у католического богослова Штапфа. |
| Несколько слов об архиепископе Иннокентии (Борисове) по поводу новых материалов для его биографии Источник Читано в собрании санкт-петербургского славянского благотворительного общества 17 ноября 1883 г. Мм. гг. Императорская публичная библиотека обогатилась в недавнее время весьма ценным приобретением: действ. ст. сов. Н. X. Палаузов принес в дар главному отечественному книгохранилищу часть посмертного собрания бумаг знаменитейшего из русских архипастырей настоящего столетия, Иннокентия, архиепископа херсоно-таврического, – собрания, полученного им в наследство от покойного. В девяти весьма больших томах содержится около пяти тысяч писем к Иннокентию разных лиц, полученных им на пространстве времени от 1828 по 1857 год включительно 1 . Иннокентий – не чужой человек славянскому благотворительному обществу: между знаменитыми именами новейшей славянской истории ему принадлежит по всей справедливости одно из самых видных и почетных мест. Это был один из самых энергических и даровитых ревнителей славянского духовного единения и взаимности. Близкий друг Погодина, он был весь до мозга костей проникнут теми симпатиями к славянству, которые составляют жизненный нерв и главный импульс всей деятельности нашего знаменитого историка. С непрерывным вниманием, вместе с своим московским другом, следил он за всеми перипетиями и сколько-нибудь выдающимися явлениями в гражданской и умственной жизни наших западных и южных соплеменников, разделяя все чаяния и мечтания своего друга в этом направлении. Другой из ученых друзей Иннокентия О. М. Бодянский сообщал ему результаты своих сношений с учеными славистами равно как плоды своих собственных работ в области славистики 2 . Со времени назначения Иннокентия на одесскую архиепископскую кафедру ему пришлось стать в непосредственные отношения к славянству в качестве члена одесского болгарского настоятельства и практически немало принести пользы южным славянам и своим ходатайством за них, и денежными средствами, и содействием к сообщению в высшие сферы сведений о ходе у них умственного образования и гражданственности, об угнетениях и истязаниях, ими претерпеваемых от врагов Христа и славянства. |
| Так например, «Доброзракову, как ректору, нельзя было совсем не убеждать студентов поступать в монашество, иначе грозило неблаговоление высших властей; но убеждения его в этом случае отличались» особым «оригинальным» характером, так что «не инспекторствуй тогда в Академии Иннокентий Борисов , она» много потеряла бы своего монашеского характера. «Не принуждая студентов к монашеству, Доброзраков был к ним не только не придирчив, даже очень снисходителен, чуть чуть не потачлив; разумеется, нельзя же было не делать иногда взысканий, иначе» молодежь могла забыться. «Наконец и наставники при Доброзракове могли вздохнуть посвободнее. Ректоры Филарет Дроздов и Григорий Постников старались подчинить особенно холостяков, живших в академическом доме, почти той же самой дисциплине, которой держались относительно студентов. При Доброзракове наставники позволяли себе говорить лекции, не опасаясь, что им тотчас зажмут рот за всякое слово, которое можно заподозрить в либерализме: если бы Иннокентий Борисов служил в Петербургской духовной Академии при другом каком–либо ректоре, то ему не удалось бы говорить те воодушевленные и увлекательные лекции, которыми он отличался». Но, взяв на свой риск и отстояв редким своим благоразумием меру, чтобы пища умственная подавалась студентам более щедрою рукою, о. Иоанн не простер свою отвагу до того, чтобы дозволить некоторое обилие и в телесной пище, казавшееся тогда высшим властям роскошью и прихотью. В этом случае он действовал с тонким тактом настоящего дипломата, основательно соображая, что некоторое постепенное послабление в Академии ригористического полу–монастырского духа, развиваясь мало–помалу, будет незаметно; а переход полу–монастырской строгости к послаблению в столовой был бы явен для всякого, самого простого глаза и сейчас возбудил бы неблагоприятные для нового направления в Академии толки. Оттого то о. Иоанн весьма не жаловал того, чтобы студенты, забывая высший интерес, для которого существовали в высшем духовно–учебном заведении, обращали своими криками внимание на интересы своих желудков! Поэтому то и случалось, что когда «дежурный старший докладывал ректору, что все хорошо и пища хороша, то Доброзраков с милою улыбкою говаривал: «да, я знаю, там все хорошо, ступайте с Богом, спасибо вам». |
| В Орловской Духовной Семинарии Иван Борисов сразу же проявил блестящие способности – «только у него одного в семинарском аттестате имеется отметка: «исправлял должность лектора греческого языка (рачительно)» 14 . По окончании Орловской Духовной Семинарии в 1819 г. он учится в Киевской Духовной Академии, которую окончил магистром богословия. Талант богослова-исследователя проявился в нем довольно ярко и рано. Его пытливый ум скоро перестал удовлетворяться тем, что давали в своих лекциях академические профессора, и выполняя все, что от него требовалось, Борисов работал еще и самостоятельно. Он много читал, поглощая с захватывающим интересом книгу за книгой, рассуждал по поводу прочитанного с товарищами и профессорами, .излагал письменно свои мысли, но особенно любил заниматься составлением проповедей, которые по своим высоким достоинствам в то время уже предвещали в нем будущего «русского Златоуста». Следует отметить, что ученость этого студента высшей духовной школы, вскоре обратившая на себя всеобщее внимание, носила не внешний, начетнический характер, а внутренний, духовный. Юноша упражнялся не только в преподаваемых науках, но более всего в науке благочестия, делания добродетелей. Особенно много сил прилагает он в стяжании смирения и в борьбе с унынием, действию которого, по причине достаточно тяжелых бытовых условий, были столь подвержены в то время студенты духовных учебных заведений. Об этой борьбе говорит одно из сохранившихся стихотворений того времени, отмеченное как литературными, так и духовными достоинствами автора – Ивана Борисова и «весьма характерное как личное наставление автора самому себе, как отражение его взглядов, помыслов и внутренних убеждений: НЕ УНЫВАЙ! Когда для ревности усердной И укрепившись благочестьем Тебе назначен малый круг, В своей страдальческой борьбе, И в рубежах его стесненный Не чти паденьем и бесчестьем Кипит порывами твой дух – Последовать своей судьбе: Себя в делах благих явить, Но тщися в малом верен быть, Их блеском мир сей озарить: Себя для долга позабыть, |
| В сентябре 1995 г. внесено предложение мэрии г. Якутска об установлении мемориальной доски на здании Якутского Троицкого Собора, о переименовании ул. Каландаришвили (до революции – Соборная улица) именем Святого Иннокентия (последнее предложение отклонено мэром С.С. Борисовым). В Москве выявлены церкви, где имеются иконы Святителя Иннокентия; совместно с работниками постоянного Представительства РС(Я), доктором С.А. Мусалимасом обследована загородная резиденция митрополита в Черкизове (она разрушена до основания, подлежит немедленной реставрации, находится во ведении Московского патриарха). Предстоит выявление памятников, связанных с именем Иннокентия в гг. Иркутске, Благовещенске, Охотске, на Аляске с целью снятия документального фильма о нем. В прошлом году проведена целенаправленная организационная работа по реализации Программы. Так, координационные комитеты созданы и уже функционируют в Великобритании, Греции, Калифорнии, на Аляске; запланированы международные конференции, экспозиции, сборники научных статей, публикации и т.д. 4–12 мая 1995 г. по приглашению ЯГУ побывал в гг. Якутске и Мирном доктор С.А. Муссалимас, проф. Оксфордского университета, международный координатор Программы. Во время визига были организованы деловые встречи с первым заместителем Председателя Правительства РС(Я) А.А. Томтосовым, министром внешних связей В.П. Артамоновым, сопредседателем НК РС(Я) по делам ЮНЕСКО В.П. Филипповым, первым проректором ЯГУ, профессором А. Н. Алексеевым, главой администрации Мирнинского улуса В.Н. Басыгысовым, руководствами Национальной библиотеки PC (Я), Якутского государственного музея, были обсуждены многие организационные вопросы, намечены конкретные мероприятия. В г. Москве проводились консультации на уровне зам. Постоянного председателя РС(Я) В.В. Качаева с участием доктора С.А. Муссалимаса, Е.С. Шишигина. В результате этой работы подготовлен проект постановления Правительства, разработаны мероприятия. Журнал «Полярная звезда», 1996, 2. Проповедник духовно-нравственных ценностей (К 200-летию со дня рождения Иннокентия (Вениаминова) |
| М.Я. Ястребов Преосвященный Дмитрий, как профессор догматического богословия Скачать epub pdf Имя преосвященного Дмитрия, бывшего в течение более тридцати двух лет (1851–1883) преемственно епископом Тульским, архиепископом Херсонским, Ярославским, Волынским и снова Херсонским и умершего в последнем сане 14 ноября 1883 года, пользуется широкой и вполне заслуженной известностью. Но известен преосвященный Дмитрий почти исключительно по своей архиерейской службе, как гуманнейший начальник, как человек неисчерпаемой доброты сердца и как глубокомысленный церковный проповедник. Между тем, и по своей доепископской службе он имеет право на почетную известность, как один из даровитейших и выдающихся профессоров Киевской духовной академии. Преосвященный Дмитрий, до монашества Климент Иванович Муретов, первоначальное богословское образование получил в Рязанской духовной семинарии, по окончании (не полном) курса которой поступил в состав VII курса Киевской духовной академии (1831–1835 г.) Принятый в академию первым студентом, Муретов сохранил за собой это место в течение всего академического курса. Первое место занимает он и по всем главным предметам старшего курса в списках, представленных к выпускному экзамену 1835 г., причем в списке по богословию рукой ректора академии, Иннокентия Борисова , против иеродиакона Дмитрия Муретова отмечено: «способностей и успехов отличных пред всеми». По окончании академического курса первым магистром, иеромонах Муретов оставлен был при академии и в течение более пятнадцати лет (1835–1851) состоял в ней преподавателем по главной группе богословских предметов – введению в круг богословских наук и догматическому богословию, с 7 октября 1835 года в звании бакалавра, а с 6 сентября 1837 г. по 27 января 1851 г. в звании ординарного профессора, соединяя с профессорством обязанности сперва инспектора (1838–1841 г.), а потом и ректора академии (1841–1851 г.). Академические слушатели Дмитрия делают о нем, как о профессоре, самые восторженные отзывы, ставят его «несравненно выше Иннокентия» и называют «богословом своего времени ни с кем несравнимым». В последнем отзыве слышится очевидное преувеличение. Но едва ли можно сомневаться, что преемником Иннокентия, по крайней мере, по кафедре догматического богословия 1 , Дмитрий был не только вполне достойным, а в некоторых отношениях и превосходившим его. |
|
|
