| Но если мы рассмотрим те внешние обстоятельства, среди которых находились эти три женщины, то увидим, что совет Ноеммини невесткам возвратиться на родину нимало не дает повода обвинять ее в каком-то нравственном насилии над ними. По мнению многих толковников, Ноемминь была настолько вежлива и учтива, что считала себя недостойной расположения, которое сказывалось в стремлении ее снох – ради нее одной оставить свое отечество, родителей, родственников, друзей и знакомых и идти в страну, неведомую им, в ту страну, где им придется переносить бедность, терпеть разнообразные несчастья, которые всегда неизбежно сопутствуют людям бедным, пришедшим в незнакомую им местность. Кроме того, религиозное чувство Ноеммини внушало ей употребить эти настойчивые увещания, как меру предосторожности, на тот конец, если бы ее снохи, по приходе в Вифлеем, не перешли в иудейскую религию, а остались при своих языческих предрассудках. Она могла лишь предполагать, что ее невестки в душе уже принадлежали к иудейской религии, но внешних обнаружений расположения к иудейству ни Орфою, ни Руфью дано не было. Эта мера предосторожности была уместна даже и в том случае, если бы невестки Ноеммини раньше заявили чем-либо свою готовность принять иудейскую религию, и если бы Ноемминь твердо убеждена была, что ее снохи, вскоре по прибытии в Вифлеем, непременно примут иудейство. По мнению Серария, Ноемминь все же опасалась, как бы ее невестки, по принятии иудейства, не стали тяготиться тем игом подробнейших предписаний, которое налагал закон Моисеев на рабов своих, определяя жизнь каждого из них во всех ее проявлениях, и не нашли в этом для себя повода к отпадению от принятой веры. Естественно поэтому предположить, что ее увещания снох были только средством к испытанию твердости их намерений и вовсе не имели характера приказания, как это представляется с первого взгляда. И действительно, когда Руфь объявила свое твердое, непоколебимое решение идти в Вифлеем, не отлучаться от своей свекрови ни при каких несчастных обстоятельствах, кроме разве смерти, то последняя более уже не сопротивлялась. |
| Эти догадки, предположения, иногда разноречивые до противоположности, не замедлили явиться со стороны толкователей. Одни из них, как напр. Иосиф Флавий, Зонара, Феварденций – относят этот голод ко временам судья Илии. Другие – еврейские раввины – видят в самом Воозе судью Есевона, преемника Иефаая, и голод, вынудивший Елимелеха переселиться в страну Моавитскую, естественно относят ко временам его правления. Третьи утверждают, что голод был во времена судьи Авимелеха, а брак Вооза с Руфью последовал уже при преемнике его Фоле. Есть еще мнение, которое относит этот голод ко временам судьи Аода. И, наконец, большинство новейших толковников относит этот голод к периоду судьи Гедеона, предполагая, что начался он при Вараке, а окончился при Гедеоне. Среди указанного разнообразия предположений, это последнее кажется более достоверно. По крайней мере, это предположение имеет за себя некоторые исторические основания, указываемые книгой Судей. Так, из этой книги мы узнаем, что около времен Гедеона действительно быль суровый голод, охвативший собою не только окрестности Вифлеема, но и всю страну Израильскую. Бедствие увеличивалось еще вследствие опустошительных набегов на Израильскую страну мадианитян ( Суд. 4 гл.). Что между этим голодом и опустошениями мадианитян, падавшими на то же время, есть связь, это подтверждается следующим соображением. Голод продолжался 10 лет, после которых Иегова снова послал народу своему плодородие (4 ст. 1 гл.). Мадианитяне же угнетали израильтян в продолжение 7 лет и, при своих частых нападениях на страну, в особенности заботились о том, чтобы истребить хлебные посевы ( Суд. 4, 4 ст.). Эти вражеские набеги усиливали голод, еще далее распространяли пределы его господства, как и мадианитяне простирали своя опустошительные нападения даже до самой Газы ( Суд.4:4 ). Правда, отсюда еще не следует, чтобы и Вифлеемские окрестности со своими полями действительно подверглись опустошениям этих соседей – врагов, расположившихся станом в долине Израильской ( Суд.4:33 ), однако легко могли подвергнуться набегу горы Иудины, а, следовательно, и окрестности Вифлеема. |
| После того, как родственник публично отказался от владения уделом, Вооз объявил, что он берет удел и с ним Руфь в жены себе, чтобы восстановить потомство ее мужа, – а это заявление Вооза, как законное и добродетельное, вызвало всеобщее одобрение со стороны свидетелей и ряд благожеланий: Руфи – стяжать такую же славу и уважение, какими пользуются Рахиль и Лия, праматери израильтян, Воозу – приобрести богатства, знатность и такое же потомство, каким был род Фареса, родоначальника вифлеемлян. Благожелания сбылись. Действительно, Руфь родила сына, который должен был занять место Вооза в уделе Елимелеха. Соседка Ноеммини назвала новорожденного наследником, отрадою и кормильцем ее старости. А Ноемминь видела в нем не только опору свою, но и надежду на продолжение потомства. Смотря на детей, как на благословение Божие, она считала сноху неоцененным сокровищем, ибо последняя вознаградила ей потерю собственных сыновей; теперь она, Ноемминь, получила возможность считаться родоначальницей потомства. Как свое собственное дитя, Ноемминь взяла на руки маленького Овида (так назван был новорожденный) и заменила для него няню. Повествование заканчивается генеалогией, начинающейся с Фареса, считавшегося основателем рода, к которому принадлежали Елимелех и Вооз. После родоначальника Фареса упоминается сын его матери Фамари – Есром, о котором известно, что он в числе потомков Иуды переселился в Египет вместе и Иаковом ( Быт.46:12 ). Далее в генеалогической связи следуют один за другим: Арам, Аминадав, тесть Аарона, и Наассон, родоначальник дома Иуды во времена Моисея ( Числ.1:7; 2:3; 7:12 ). Таким образом, в продолжите 430-ти летнего пребывания евреев в Египте прошло только 5 родов, если даже включить сюда Фареса и Наассона. Очевидно, что в этой генеалогии пропущены некоторые побочные члены родословной нити. Еще яснее виден пробел, опущение членов в дальнейшем перечислении. Здесь указываются только два рода Салмона и Вооза для такого периода, который прошел от смерти Моисея до времен Гедеона и который обнимал собою более 250 лет. Указав на Овида и Иессея, генеалогия, наконец, останавливается на праотце Иисуса Христа – Давиде. II. |
| В том обстоятельстве, что Руфь, иноплеменница-моавитянка, удостоилась стать праматерью царя Давида, несомненно заключается некоторая особая черта, также имеющая отношение к Мессии. Как Иуда родил Фареса от Фамари-хананеянки ( Быт.37 ), как Раав блудница была принята в общество Израиля ( Нав.6:25 ) и по древнему преданно взята в замужество Салмоном ( Мф.1:5 ), – так и моавитянка Руфь стала женою Вооза и таким образом вошла в поколение Иуды, от которого должен был произойти Христос по плоти ( Мф.1:3–5 ). «Поэтому, – замечает блаженный Феодорит, – евангелист Матфей, пиша родословие Иисуса Христа, миновал знаменитых добродетелью жен Сарру, Ревекку и других, а упомянул о Фамари, Раави и Руфи и даже жене Урииной, вразумляя сим, что Единородный Сын Божий вочеловечился ради всех людей, и иудеев, и прочих народов, и грешных, и праведных». Как бы продолжая мысль бл. Феодорита, говорит блаженный Иероним, «этим Христос указал на то, что Он, пришедши для уничтожения греха, не счел для себя недостойным родиться от таких тяжких грешников, какими были язычники». И так, настоящее повествование, относясь ближайшим образом к Давиду, чрез него, как праотца Христа по плоти, соприкасается с Спасителем нашим, в частности с совершенным Им делом искупления рода человеческого. Оно учит, что Господь Иисус Христос, имея в предках своих отверженных, презираемых иудеями язычников, не возгнушался ими как в родопроисхождении Своем, так и в совершенном Им искуплении и спасении не праведных только, но и грешников, тяжких и лютых, миром отверженных и презираемых. События, изображаемые в книге «Руфь», происходят в период управления народом израильским Судей, как указывает 1 гл. 1 ст.: «в те дни, когда управляли судьи, случился голод на земле». Но вследствие этого общего указания на период Судей и отсутствия определенного обозначения, во времена какого именно судьи происходят описываемые события, вопрос о точном определении времени события остается не решенным. Поэтому открывается широкое поле для различных догадок и предположений, так как голод, послуживший причиною описываемого события, случался во времена многих судей. |
| На этом основании папы не раз обвиняли в клятвопреступничестве тех епископов, которые обнаруживали самостоятельность воззрений и действий в каком бы то ни было отношении, напр. при избрании императора. Отсюда между западными епископами средних веков развивается самое унизительное раболепство пред папами. В древности и на западе господствовало верование, что епископов поставляет Дух Святой. Отсюда формула: Dei gratia episcopus – Божиею милостью епископ. Теперь же сами западные епископы начинают смотреть на себя как на викариев папы. Воззрение это ведет к изменению древней формулы. Между епископами, начиная с XI в., распространяется обычай именовать себя: Dei et apostolicae sedis gratia episcopus – Божиею и папскою милостью епископ. Овладев правом распоряжаться епископскими кафедрами, папы наконец подчиняют своему непосредственному ведению и низшие церковные должности. Сначала папы только рекомендовали своих кандидатов на открывшиеся вакансии. Рекомендации делались вежливо и учтиво. Но все-таки их следовало понимать в смысле приказаний и Иннокентий III называл ослушниками тех, кто отклонял папские рекомендации. При преемниках Иннокентия III права апостольского престола в этом отношении расширились. Климент IV (1264–1268) придал силу общего закона тому принципу, что папа, как верховный пастырь и глава церкви, обладает безусловным полномочием распоряжаться всеми церковными должностями без исключения. Утверждение этого порядка принесло страшный вред всему христианскому западу. Жаловались на императоров и королей, что они, пользуясь правом инвеституры, обратили её в торговлю епископскими кафедрами. Но папы превзошли их своею жадностью к золоту. Лишь только упрочено было за папами право распоряжаться церковными должностями, как симония не только сделалась явлением обычным, но даже обращена была в систему. Церковные бенефиции или доходные места давались обыкновенно тем, кто больше предлагал денег, а купившие себе место, естественно, не хотели оставаться в убытке. Отсюда развивается страшная алчность западного духовенства. |
| е. полноту духовной (spiritualium plenitudinem) и широту светской (temporalium latitudinem) власти. Как символ духовной власти Бог дал мне митру, а как символ светской власти – корону. Митра дается ради священства, корона же ради царственного достоинства, ибо Бог поставил меня наместником Того, Который в писании называется Царем царей, Господом господей, Иереем во век по чину Мелхиседекову». При этих воззрениях папство остается и до сих пор. Церемония коронования пап совершается и теперь, при чем заявление Иннокентия III повторяется почти буквально. Возлагая на папу тиару, старейший из кардиналов диаконов возглашает: «приими тиару, украшенную тремя коронами, и знай, что ты отец князей и государей, владыка вселенной, наместник Бога на земле» (accipe tiaram tribus coronis ornatam et scias te esse patrem principum et regum, rectorem orbis, in terra vicarium Salvatoris nostri Jesu Christi). Кроме короны автор подложной грамоты Константина усвояет папе привилегию носить пурпуровую хламиду, червленую тунику, ожерелье и другие знаки императорского достоинства. В «диктатах» Григория VII сказано, что пользоваться знаками императорского достоинства свойственно одному только папе (quod solus papa possit uti imperialibus insigniis). Важнейшие из царских инсигний: держава, скипетр и меч. Об употреблении их папами известно из описания индульгенционного юбилея 1300 года. Это было торжество, какого Рим до тех пор не видывал. Установление неслыханного прежде юбилея привлекло в стены вечного города несметные массы народа. Открытие необычайного торжества ознаменовано блеском и помпою. Папа Бонифаций VIII облекся в царские одежды. В знак его духовного и светского господства над вселенною перед ним несут два меча. В таком виде, сидя на троне, он принимает послов императора Альбрехта. Папа держит к ним речь, которую оканчивает грозно внушительными словами: ego sum caesar! ego sum imperator! Впрочем это случай единственный, о котором говорят средневековые хроники. Других подобных примеров история не знает и остается неизвестным, насколько широко пользовались папы правом публично являться во всеоружии императорского блеска и величия. |
| У твердив все прежние притязания пап, доведши их до конца, придавши им санкцию богооткровенного учения, объявив папскую систему фундаментом всей христианской веры и существеннейшим условием спасения, Пий IX сказал последнее слово папства... Больше того, что сказал он, не могли сказать ни Гильдебранды, ни Иннокентии, хотя практическое влияние папства на христианский запад не знало тогда никаких границ. Прежде всего Пию IX пришлось высказаться по вопросу о светской власти папства, против которой направлялось итальянское движение. Цель, к которой стремилось правительство Виктора Эммануила, была ясна. Эта цель была предначертана историческим развитием итальянского народа. Опираясь на национальные симпатии всей Италии, Виктор Эммануил располагал также достаточно надежными средствами, чтобы осуществить идею, лежавшую в основе итальянского движения. Рано или поздно церковная область должна была сделаться провинцией объединенной Италии, а Рим перестать быть городом папским. Пий IX не мог противиться этому неумолимому ходу вещей, хотя на защиту жалких обломков его светской власти и явились было французские войска. Но бессильный предотвратить то, что неизбежно должно было случиться, папа все-таки не хотел помириться с необходимостью и действовал так, как будто от его воли и слова зависело дать событиям такое, или иное направление. Да и мог ли в самом деле Пий IX действовать иначе, оставаясь верным традициям римского престола? Папство давно усвоило себе воззрение, что весь мир находится или по крайней мере должен находиться в обладании наместников блаженного Петра в Риме, что все государства мира суть не более, как провинции той всемирной монархии, которая должна находиться во власти пап, и если действительность не соответствовала этому мечтательному идеалу, то папы утешали себя тем, что идеалы вообще всегда расходятся с действительностью. Поэтому, хоть и в высшей степени неохотно, папы довольствовались ничтожными владениями церковной области, стараясь в тоже время уверить себя и других, что косвенно власть их простирается на весь мир чрез посредство императоров и королей, из которых каждый в своей монархии служит не более, как органом папской власти. |
| И действительно, об этих началах на западе скоро забыли совсем и папский абсолютизм восторжествовал окончательно, В XII веке папа Александр III (1159–1181) издал постановление, в котором папская власть приобретает характер, не только верховный, но вместе и всеобъемлющий. Александр III объявил именно, что верховному суду папы подлежат в одинаковой мере как дела, относящиеся к ведомству церковного трибунала, так и относящиеся к ведомству трибунала светского, притом область влияний папы не следует ограничивать кругом дел только важнейших (causae majores), к апостольскому престолу можно апеллировать и по делам незначительным (in causis minimis). По мнению Иннокентия III папы занимают в христианской церкви такое же положение, как первосвященники в церкви иудейской. Следовательно, папам должна принадлежать высшая судебная власть также, как и ветхозаветным первосвященникам. Бонифаций VIII рассуждает: всякое наше действие причастно, в большей или меньшей степени, греху; следовательно, никакое дело не может подлежать изъятию из ведения папского суда. Примененные к делу, воззрения эти послужили источником страшного зла, на которое горько жалуются средневековые хроникеры. Стремление Рима подчинить все дела своему верховному суду уничтожало всякий след самостоятельности национальных церквей, колебало авторитет всех других органов судебной власти, развивало дух сутяжничества и кляуз. Особенно же сильны были сетования на то, что папский трибунал, добившись верховенства, сделался продажным. В Риме без разбору принималась всякая апелляция, и если апеллировавший был богат, то за деньги папский трибунал отменял приговоры всех низших инстанций. Бывали даже примеры, что виновные, рассчитывая на продажность Рима, прямо обращались к суду папы, минуя низшие инстанции, где золото далеко не имело такой силы, как в верховном трибунале папы. Жалобы на это были громки. Однако папство нимало не расположено было к ограничению своего всевластия, в котором заключался весь корень зла. Напротив в Риме только и думали о том, нельзя ли папское всевластие, и без того абсолютное, расширить еще более. Трибунал папы поставлен был выше всякой земной власти. Этого было еще мало, и вот, под влиянием папского высокомерия, которое оказывалось ненасытным, составилось воззрение, что власть папы, по своей широте и неограниченности, равняется власти божественной. Развивая теорию папского абсолютизма, сторонники этой теории встретились с вопросом: можно ли апеллировать от папского суда к суду Божию? Ответ найден отрицательный, ибо «у Бога и папы, как говорит Альваро Пелагий, суд общий». На тысячу ладов варьировалось также положение, формулированное раньше, что папа судит всех и все, а его самого судить никто не может. Впрочем многие папы сделались жертвою этого принципа. Суда над папами искать было не где, а потому они стали подвергаться жестокой расправе самосуда, который употреблял против них яд и кинжал. |
| Был здесь на днях Харьковский священник, урожденец Каменец-Подольский. Что-то дурно отзывается о Макарии. Подтверждает чаяние, что Макарий будет брать взятки, говорят, что делами мало занимается. Письмоводитель подчёркивает в прошении или в деле известные строки и только на них посмотрит Макарий и составит резолюцию. В Колоколе была напечатана какая-то история его с племянницею и двумя дамами. Царь в Харькове не пригласил его к обеду. Этот священник по поручению Борисова едет хлопотать о продаже права на издание сочинений Иннокентия 275 . Борисов велел просить 40,000. Сомневаюсь, чтобы дали в настоящее время. Не тем заняты умы, и довольно прошло времени после смерти. Живость впечатления ослабла. Рассчитывает он, что напечатают 10,000 экземпляров и за каждый экземпляр по 10 рублей – итого 100,000 рублей. Но главные читатели духовные и многие ли из них дадут по 10 рублей. Отзыв Филарета Черниговского 276 об Иннокентии и других писателях не хорош и неприличен. Что за страсть всё ругать и отыскивать везде чёрные стороны? Какого же ему самому ждать отзыва о своих сочинениях? 1861 r., ноября 27. В пятницу Ректор возвратился из Москвы. Говорит, что поручение, возложенное на него митрополитом, есть совершенно частное, но о котором митрополит не велел никому говорить. В бытность Ректора в Москве приезжал туда Урусов, о котором Ректор говорит, что он твёрд на своём месте. На этой неделе приедет Путятин с H. А. Сергиевским в Москву, кажется, по делам университета. Слухи об его выходе из министров всё держатся. Даниловский о. архимандрит Иаков в письме ко мне выражает сожаление, что не поздравил Вас со днём Ангела. Дело по Дивееву ещё в руках у о. Иакова; другое, пишет он, поважнее и пообширнее, представил владыке 18 числа при донесении на 41 листе. При следствии в Дивееве от Баркова 277 не имел никакой помощи, ибо он не знает следственных дел. Дивеевские монашенки кланялись в ноги Иакову и Баркову. Барков отвечал им тем же для того, как он говорил, чтобы отучить их от поклонов и выходила очень смешная комедия. |
| Если обратить внимание на эпоху дальнейшего развития папства после Льва Великого , то нельзя не заметить той резкости и прямоты, с которой высказываются разные частнейшие положения папства, которые у Льва, хотя несомненно присутствуют, но будучи взаимно объединены в системе, чужды этой резкости. Это можно объяснить в известной степени тем, что у позднейших римских епископов замечается в развитии идеи папства, так сказать, односторонность, и тем, что они имели уже подготовленную почву для себя. Так, ближайшие преемники Льва Великого по кафедре особенно развивают идею папской неподсудности и непогрешимости (Гeлacuй I (492–496), Гopмuзд I и особенно папа Агафон в двух посланиях: 1)византийскому императору и 2)данном легатам), может быть, не без значительного влияния учения, особенно у Агафона. Позднее с особенной резкостью и настойчивостью, особенно в устах Григория VII и Иннокентия III, развивается учение о светской власти пап, каковой тенденции чуждо стремление Льва возвысить авторитет римского епископа. В общем же эпоха после Льва Великого, и особенно средневековая, сильна только практическим осуществлением идеалов папства, а теоретическое развитие их осталось как бы в пренебрежении, по крайней мере, не все папские притязания были аргументированы и авторизированы как члены веры (Беляев. Догмат папской непогрешимости, с.5). Папы старались на деле подчинить себе всех членов Церкви во всех отношениях, а богословы старались путем подложных и искаженных исторических данных закрепить идею папства в умах современников. Самое же содержание понятия папства как главенства в своих главных пунктах чего-нибудь совершенно нового, чего нельзя вывести из системы Льва чисто логическим путем, можно сказать, не получило, и его развитие шло по пути, указанному Великим римским первосвященником Львом I. Е. Ф–р. 1 Ставя на первом месте знакомство с папской системой в ее позднейшем выражении и оставляя пока в стороне знакомство с тем, что сделали предшественники Льва Великого , мы имеем в виду то, что через это легче можно будет заметить папские тенденции той эпохи, видеть в них не что иное, как именно папство, и отсюда называть вещи их собственными именами. |
|
|
