| Григорий VII, этот выдающийся представитель папской монархической власти, на римском соборе 1080 года заявляет: «да, святые отцы, пусть знает и видит весь свет, что если вы имеете власть, вязать и решить на небе, то имеете также власть на земле раздавать и отнимать империи, королевства, княжества, герцогства, маркграфства и другие человеческие владения и должности» (Gieseler, В. II,. Abth. 2, S. 27). Конечно, власть эта относилась собственно к папе. В диктатусе, приписываемом Григорию же VII, читаем: «воле папы, рассуждению и суду подлежат все царства мира сего; он имеет власть отлучать царей от общения верных и, отлучив их, низлагать с престолов; он может разрешать подданных от присяги и повиновения бесчестным и порочным правителям и государям; подданные должны восставать против отлучённых папой своих государей и ополчаться против них» (Лебедев. О главенстве папы... С.-Петербург. 1887 г. стр. 187). Иннокентий III развивал то положение, что светская власть имеет своим источником власть духовную подобно тому, как луна получает свой свет от солнца (Gieseler, В. И, Abth. 2, S, 149; Беляев, стр. 148–149; Janus, S. 171). Григорий IX даёт понять миру, что папа – господин и обладатель всего мира, что императоры и короли пользуются своим положением исключительно по праву делегации со стороны папы (Janus S. 175). Иннокентий IV заявлял, что папе принадлежит всеобъемлющая власть; эта власть будто бы дарована папе Христом, Который будто бы передал Петру ключи земного и небесного господства (Janus, S. 175). Бонифаций VIII в булле – «Unam sanetam» провозглашал, что было бы манихейством думать, что светская власть независима от духовной (Janus, G. 176). Опираясь на это воззрение, сделавшееся достоянием средневекового права, римские епископы со времени Григория VII довольно свободно обращаются с королями и императорами, произвольно распоряжаются их коронами, отнимая у одних и передавая другим, а короли и императоры часто признают себя денниками и викариями апостольского престола, готовыми по зову папы быть его послушными слугами (Беляев, стр. |
| еп. Иннокентий (Беляев) (Экзегетический очерк). Повествование книги Руфь представляет собою яркую, историческую картину из жизни благочестивых прадедов великого царя Израильского Давида. Цель этой картины показать, как предки великого царя ходили пред Богом и людьми в благочестии и правоте сердца, целомудрии и нравственной чистоте. Руфь, – главное лицо повествования – праматерь Давида, с глубокой сердечной верою в Израильского Бога идет в страну Его избранного народа, охотно, с любовью, принимает все обряды своей новой веры. Ради той же любви к Иегове и умершему мужу, она легко расстается с отчизной и родными, прилепляется всем сердцем к престарелой свекрови, идет с нею в Вифлеем, не страшась тех несчастных, скорбных дней, которые предстоит ей пережить там. Вооз – это праведный израильтянин, чуждый лицемерия, благоговейный в исполнении дел закона, полный благожелательного участия к бедной языческой женщине. Не стесняясь тем, что Руфь – иноплеменница, происшедшая из моавитского народа, искони враждебного израильтянам, он, из сочувствия лишь к нищете ее, благодетельствует ей и в своей благотворительности даже переходит границы, указанные законом. Ноемминь – олицетворение беззаветной преданности Израильскому Богу; несчастия жизни не поколебали ее религиозных убеждений; напротив, горести житейские еще больше укрепили в ней любовь к Иегове. «Поэтому, – говорит блаженный Феодорит , – история эта сама по себе достаточна к тому, чтобы принести всякую пользу – умеющим пользоваться подобными повествованиями». В этом заключается нравственное значение книги Руфь. Но, кроме его, эта книга имеет еще мессианское значение, несомненно, весьма важное для нас, христиан. Конец повествования ясно указывает на потомство царя Давида и – за ним на предков Господа нашего Иисуса Христа; здесь, впрочем, оно начинается от Фареса и доходит до Давида. Эта генеалогическая нить как бы говорит нам, что вот от каких предков, – истинных примеров и идеалов любви и преданности, – происходит Тот, в Котором царственная власть Израиля нашла свое закопченное выражение. |
| Научные занятия в дружной академической семье над предметами излюбленной специальности, в связи с научною разработкой увлекавшей Александра Васильевича, как истинного славянофила, истории проповеди у южных славян всецело поглотили его внимание. Понемногу заживала и острая боль, причиненная потерею любимой супруги, ликвидировались тяготевшие над ним накопленные долги. Подраставшие дети, начавшие обучаться грамоте, под руководством избранного для них учителя, в лице студента Академии Беляева, впоследствии Экзарха Грузии Иннокентия, радовали его своими блестящими успехами и скрашивали его невольное одиночество. Но вдруг разразилась над головою Александра Васильевича новая беда, вынести которую и оплакать своими слезами он уже был не в силах. В ужасном тяжелом одиночестве очутился Александр Васильевич в четырех стенах своей вдовьей квартиры. Страшный дифтерит, против которого наука в то время еще не имела спасительных медицинских средств, и которым поочередно заболели его дети – оградила жилище Александра Васильевича строгим карантином: его перестали посещать друзья-товарищи и дамы академической корпорации, дотоле принимавшие в нем живое и даже горячее участие, опасаясь занести ужасный дифтерит в свои семьи. Порог его квартиры переступал в это время только студент Беляев, появление которого у постельки бедных страдальцев-малюток приносило им радость и на время как бы возвращало их к жизни. С этим молодым благовоспитанным юношей и мог только делиться мыслями несчастный отец, лишенный какой-либо надежды вернуть дорогих малюток к жизни... Один, без помощи посторонних, Александр Васильевич дни и ночи просиживал у изголовья своих малюток-страдальцев. Остался одиноким он и тогда, когда, поочередно, на столе в переднем углу у него появлялись гробики милых его сердцу детей, и также в полном одиночестве он свез их на Арское кладбище на могилу их мамы, под ее нежное крыло. Жуткою и мрачною показалась ему его одинокая квартира, в которой щебетанье малюток недавно еще наполняло сердце его живою радостью. Черные гнетущие думы овладели всем существом несчастного бобыля. Поверить кому-либо волнующие и удручавшие его думы и разбитые намерения и планы ему не было никакой возможности. Даже сообщение с городскими обывателями для обитателя академической слободки, отделенной Арским полем с невылазною грязью, в осенние и весенние месяцы, представляло трудности едва победимые и тяжелые. Некоторый просвет в его душу вносил и теперь лишь жизнерадостный, умный студент Беляев, на долю которого в эти черные дни приходилось взять заботу об Александре Васильевиче до мелочей... И эту-то услугу своего молодого друга и ученика высоко ценил покойный митрополит Антоний и заплатил за нее самою горячею и искреннею признательностью. |
| 528 Как известно, и старшие славянофилы (А. Хомяков и И. Киреевский), и Вл. Соловьев в своих размышлениях об ограниченности классического западноевропейского рационализма и об особой миссии России опирались на идеи западной (прежде всего немецкой) мистической традиции, особенно в том варианте, которые ей придал Шеллинг. Многие идеи Соловьева, в том числе две центральных – идея всеединства и идея Богочеловечества, могут без большой натяжки считаться просто «переводом» соответствующих идей Шеллинга с «немецкого» на «русский». 530 Видимо, имеется в виду Иннокентий (в миру Иван Васильевич Беляев) (1862–1913) – духовный писатель и проповедник. Воспитанник Казанской духовной академии, Иннокентий был викарием епархий Харьковской и Петербургской, епископом Тамбовским, с 1909 г. экзархом Грузии. Был близок к митрополиту Антонию и считался сторонником реформ в Церкви. 531 Содом и Гоморра – в Библии два города у устья реки Иордан или на западном побережье Мертвого моря, жители которых погрязли в распутстве и за это были испепелены огнем, посланным с небес. Из пламени Бог вывел только Лота с семьей. В переносном смысле – беспорядок, хаос, разврат. 535 Да и неправильно называть войну убийством в том смысле, в каком говорится об этом преступлении, запрещенном еще Моисеевым десятисловием (В течение сорока дней Моисей находился на вершине горы Синай, принимая законы и постановления, которые Господь начертал Своею рукой на двух каменных скрижалях – десять заповедей Десятисловия ( Исх. 33 ).): воля к убийству определенного лица и преступный умысел, с нею связанный, совершенно отсутствуют в психологии войны. В первом случае убийство есть цель, во втором – только средство, которое должно быть всячески ограничиваемо; притом же на войне убивающий есть и убиваемый, по самому существу отношения. 537 Алексий (пособитель, помощник) – человек Божий, происходил из Рима от благородных и богатых родителей, по настоянию которых вступил в брак, но затем, оставив невесту, удалился в Едессу, где в продолжение 17 лет питался подаяниями в церкви; потом возвратился в Рим, к вратам дома своего отца. Был узнан уже только после кончины, последовавшей в 411 г., в царствование Онопия и Аркадия. |
| На самые политические и государственные отношения запада он влиял с таким подавляющим авторитетом, что, казалось, запад вполне помирился с идеей иерархической монархии, в которой власть папы должна быть признана абсолютною. Папа во все вмешивается, всюду распоряжается, и пред ним трепещут все, начиная от низших клириков и кончая монархами. Некоторые из государей вступали в борьбу с папою, но Иннокентий III оставался всякий раз торжествующим победителем. Тщетно восставали так же против папского авторитета и еретики. Как жестоко приходилось им платиться за это, можно видеть на альбигойцах, которые подверглись почти поголовному истреблению. Историки согласны, что в эпоху Иннокентия III идеалы папства, в самом крайнем их развитии, осуществились настолько, насколько вообще действительность может соответствовать идеалам. Характеризуя эту эпоху, Гассе замечает: «Иннокентий III на самом деле явился духовным универсальным монархом, который соединил в одно великое государство отдельные народы и государства запада и около которого толпились императоры и короли только как телохранители». В конце эпохи утверждения и процветания папского могущества приобретает громкую известность еще имя Бонифация VIII. Высокомерием тона ему удалось затмить самых славных своих предшественников. Но за свое высокомерие ему пришлось испытать и унижение настолько великое, что после того папство никогда не могло возвратить прежнего могущества. Его столкновение с французским королем подорвало нравственный авторитет папства в глазах целого света. По выражению Грановского, с этого времени «великая поэтическая роль папы кончилась». Почти одновременно с делом Ротада случилось на западе другое событие, которое помогло также Николаю I упрочить за папским престолом права верховного судии христианского мира. Лотарингский король Лотар II, ослепленный страстью к Вальдраде, особе легкомысленного поведения, вздумал возвести её на престол. С этою целью он распустил дурные слухи о своей законной супруге Титберге и стал домогаться развода с нею. |
| Лотарингские епископы должны были смириться; доброе имя Титберги восстановлено и она вновь получила права супруги Лотаря и королевы; Вальдрада же подверглась епитимьи. Такой исход дела обеспечивал за папами право – быть блюстителями закона для всей церкви, право верховной судебной власти над всеми христианами, не исключая и государей, также право отменять решения областных соборов, созывать новые, судить и низлагать епископов. Известны и другие случаи, когда папы требовали к своему верховному суду королей, не хотевших уважать святости брачных уз. На клермонском соборе 1095 г. папа Урбан II отлучил от церкви Филиппа I, короля французского, за незаконное бракосочетание с графиней Бертрадою. Спустя столетие Иннокентий III наказал интердиктом французского короля Филиппа Августа, который отверг свою супругу Ингебургу и женился на одной графине. Около того же времени Альфонс IX вступил в брак со своей племянницей. Посредством интердикта Иннокентий III заставил и его расторгнуть незаконное супружество. Можно было бы доказать, что папы наказывали сластолюбивых королей, преследуя свои личные цели, которые со святостью брака не имеют ничего общего. Папы находили политику этих королей несогласною с интересами апостольского престола. Это-то собственно и вооружало их против королей. Не имея возможности вступить в открытую и прямую борьбу с враждебною политикою, папы избирали косвенные пути и выступали блюстителями нравственного закона. Поучителен в этом отношении следующий факт. Урбан II отлучил от церкви Филиппа I. Но когда его политика стала совпадать с видами папы, то Пасхалий II, преемник Урбана, не обращал уже внимания на то, что король продолжает незаконную связь с Бертрадою. При всем том борьба пап против соблазнительной жизни королей много помогла упрочению нравственного авторитета римских первосвященников. Папа обуздывает порок, не взирая на лица; папа не стесняется карать грех даже тогда, когда он гнездится в сильных мира сего, когда греху потворствуют епископы. Этого ли еще недостаточно для признания за папами верховной судебной власти? Руководимый нравственным чувством, народ невольно склонялся в пользу папы и таким образом вопрос об юридических правах папской кафедры на верховную судебную власть стушевывался и терял силу. Поэтому, когда Филипп Август хотел оставить без внимания приговор Иннокентия III, то народ стал роптать так громко, что король вынужден был наконец покориться требованиям папы. |
| 106 Прекрасный по своей обстоятельности и объективности разбор Иринеева выражения о римской церкви см. у А. Никанора в книге «О папском главенстве». Стр. 180–188. 110 «Деяния Вселенских соборов в русском переводе при Казанской Духовной Академии». Т. I. Изд. 2. Казань. 1887, Стр. 118. 112 «Деяния Вселенских соборов в русском переводе при Казанской Духовной Академии». T. I. Изд. 2. Казань. 1887. Стр. 118. 122 А. Никанор. О видимом (папском) главенстве. Казань. 1871. стр. 144. А. Иннокентий. Обличительное Богословие. T. I. Казань. 1859. Стр. 427. 428. А. М. Иванцов-Платонов. О римском католицизме. Москва. 1870. Ч. II. Стр. 116. 117. 125 А. Ηиканор. О видимом (папском) главенстве в церкви. Изд. 2. Казань. 1871. Стр. 259–260. А. Иннокентий. Обличительное Богословие. Т. I. Казань. 1859. Стр. 437. 127 А. Никанор. О видимом (папском) главенстве в церкви. Изд. 2. Казань. 1871. стр. 152–156. 158–164. 252. 264–266. Приведенное замечание на стр. 163. 128 Quia desiderasti in notitiam tuam perferri quid mihi ad litteras nostras Stephanus frater noster rescripserit, misi tibi rescripti ejus exemplum: quo lecto, magis ac magis ejus errorem domitabis, qui haereticorum causam contra Christianos et contra Ecclesiam Dei asserere conatur. Nam inter caelera vel superba, vel ad rem non pertinentia, vel sibi ipsi contraria, quae imperite atque improvide scripsit, etiam illud adjunxit etc. etc. Cypr. Epist. ad Pompejum. Cap. I. Migne. Patrolog. lat. T. III. Col. 1128 . 133 Pseudoepiscopo sibi ab haereticis constituto, navigari audent, et ad Petri Cathedram atque ad Ecclesiam principalem, unde unitas sacerdotalis exorta est, a schismaticis et profanis litteras ferre, nec cogitare eos esse romanos, quorum fides Apostolo praedicante laudata est, ad quos perfidia habere non possit accessum. Epist. XII. S. Cypriani ad Cornelium papam Cap. XIV. Migne Patrolog. lat. Tom. III. Col. 818–821 . По общему реэстру писем Киприановых послание у Миня Patrolog. lat. Tom. IV. Col. 348 значится под LV. 143 При самом начале заседаний халкидонского, IV вселенского, собора, папские легаты потребовали, чтобы Диоскор, архиепископ александрийский, не имел места на соборе. |
| Наоборот, странными показались бы иные убеждения Ноеммини – идти, например, с ней в Иудейскую страну и принять там господствующую религию, когда она еще не знала достоверно –расположены ли ее невестки к иудейству, приготовились ли они к принятию его. Много нравственных страданий и позора принесло бы ей то обстоятельство, если бы ее невестки, по ее убежденно, переменили свою религию и потом впоследствии изменили ей. Нравственная вина Ноеммини была бы тогда тяжелее, чем теперь: ее снохам, скажем словами Апостола, было бы лучше не познавать пути правды, нежели познав возвратиться назад от преданной им святой заповеди ( 2Пет.2:21 ). Притом, на слова Ноеммини «идите, возвратитесь, дочери мои» – можно смотреть, как на позволение идти на свою родину, если бы они пожелали того; если же они выражены Ноемминью тоном убеждения, увещания, то для того исключительно, чтобы выведать расположение невесток к иудеизму, узнать, насколько твердо их желание – жить с нею, насколько непоколебима их любовь к ней. Таким образом, на троекратные увещания Ноеммини – снохам своим возвратиться на родину – следует смотреть как на предостережение их, как на стремление узнать расположение их к свекрови, как на предоставление им полной свободы в образе действий, в решение вопроса о том, идти ли им вместе с нею в землю Иудейскую, или возвратиться в свою отчизну. Эти слова убеждения могут быть истолкованы так: «не лучше ли будет, дочери мои, возвратиться вам на родину. Не желала бы я, чтобы вы ради только меня одной покинули свое отечество, родных, друзей и знакомых, шли в страну, неизвестную вам и чуждую по вере и по народу, терпели там бедность и другие невзгоды, обыкновенные в нашем сиротском положении. Не желала бы я также и того, чтобы вы оставили своих богов, в вере которым вы воспитались с детства, и приняли такую религию, к которой вы, кажется, еще не приготовлены и относительно которой вы еще не знаете, можете ли в точности выполнить все ее предписания». При таком взгляде на увещания Ноеммини, она не может быть обвиняема в каком-либо насилии над совестью своих снох. |
| С их прибытием, городские женщины, знавшие Ноемминь еще до переселения ее в Моавитскую страну, в изумлении спрашивали друг друга: это ли Ноемминь? В этих словах выражалось удивление не столько тому, что Ноемминь еще жива и возвратилась благополучно, сколько тому, что ее настоящее положение – бедной вдовы, потерявшей одновременно и мужа и сыновей, было поистине печальным. Время, в которое Ноемминь и Руфь пришли в Вифлеем, у евреев было страдным: происходила жатва и уборка хлеба. Пользуясь этим обстоятельством, Руфь, вскоре по приходе на место своего нового жительства, отправилась на поле собирать колосья, которые нарочито оставлялись жнецами для бедных. Так было завещано Моисеем. Как мудрый законодатель, он не мог снести горького попрошайничества бедных на городских улицах, и, для прекращения этого гнусного явления, он оставил несколько разнообразных постановлений, по которым бедным одновременно была доставляема и работа, и вспомоществование При жатве, например, и уборке хлеба каждому владельцу поля вменено было в обязанность не сжинать всего, а оставлять часть колосьев для бедных; точно также, если во время уборки хлеба с поля, часть снопов забывалась на поле, хозяин не имел уже права возвращаться за ними: забытое становилось собственностью бедных. Так же закон действовал и относительно виноградников ( Лев.19:9–10, 23:22 ; Втор.24:19:21 ). Зная, вероятно, от Ноеммини об этом добром израильском обычае, Руфь отправилась на поле в полной уверенности, что там должна быть оставлена для бедных часть колосьев. Но так как часто не только жнецы, но и сами владельцы полей жестоко обращались с бедными, иногда вовсе лишали их этого права, прогоняя с поля, то Руфь пошла на тот участок, который быль обширнее других, что свидетельствовало о принадлежности его богатому человеку. Действительно, она не ошиблась. То поле, на которое пришла она, оказалось собственностью богатого землевладельца, по имени Вооза. Взявши позволение у надзирателя за жнецами, она усердно принялась за свое дело. |
| Так собирала она колосья до полудня. В полдень, к обеду жнецов пришел на поле сам хозяин. После взаимных приветствий, он обратил свое внимание на женщину, находившуюся на его поле. На вопрос свой, чья эта женщина, он узнал от надзирателя, что это моавитянка – Руфь, недавно пришедшая в Вифлеем вместе с своею свекровью Ноемминью, и что уже с раннего утра она собирает здесь колосья. Имя Ноеммини, которую, вероятно, знал Вооз, и указание на родство с нею этой женщины, собиравшей колосья, оставленные бедным, – все это побуждало Вооза обратить особенное внимание на Руфь под влиянием родственных чувств. С одной стороны, в нем, естественно, родилось желание ближе узнать еще неизвестную ему родственницу; с другой, родственные чувства подсказывали ему оказать этой незнакомке некоторое предпочтение и благотворение сравнительно с другими бедными. Движимый этими чувствами, Вооз предлагает Руфи постоянно собирать колосья на его поле, не переходить на полосы других владельцев, пить и есть из одних и тех же сосудов с его жнецами, приказав последним не наносить никаких оскорблений этой женщине. Предоставление Руфи особенных преимуществ, сравнительно с другими бедняками, вызвало с ее стороны глубокую благодарность, вместе с смиренным сознанием, что она недостойна таких милостей уже по тому одному, что она – иноземка. Но это смирение Руфи было поводом к новым благодеяниям, еще большим, чем оказанные. Наступило время обеда, и Вооз предложил Руфи обедать вместе с жнецами. Это уже было выше закона касательно бедных, переходило, так сказать, границы его. Обмакивай твой кусок в уксус. (2:14), говорит Вооз, подавая Руфи хлеб из ячной муки! 1 Для более правильного суждения о дальнейшем развитии события, для верного понимания изложенного в следующей главе совета Ноеммини своей снохе и поступка последней, необходимо припомнить те законы Моисеевы, которые руководили действиями лиц этого повествования. По теократическим воззрениям еврейского народа, один только Иегова в действительности был владетелем той земли, которую Он дал в наследие своему народу. |
|
|
