| Антония-Раваха ( 799 или 805; рукописи с X в.) и Абд аль-Масиха аль-Наджрани аль-Гассани, игум. мон-ря вмц. Екатерины на Синае (IX в.; рукописи с кон. IX - нач. Х в.), претерпевших мученичество от мусульман. Наряду с этим имеются груз. жития, особенности языка к-рых предполагают несохранившийся араб. оригинал (Жития мч. Романа Нового ( 780), прмч. Михаила Черноризца (Эдесского, Савваита; IX в.; пам. 23 мая, 29 июля), Мученичество 20 Савваитских отцов ( Griffith. 1992. Chap. 8. P. 125)). Сохранилась араб. версия (Sinait. arab. 538, 551; Paris. arab. 147 и др.) Жития свт. Феодора Эдесского (IX в.; пам. 9 июля), к-рое представляет собой агиографический роман и известно также в греч., груз. и слав. редакциях. Важное место араб. составляющая занимает в досье прп. Стефана Савваита ( 794; пам. 13 июля), поскольку его ценное в историческом плане греч. Житие, написанное Леонтием Савваитом в 1-й трети IX в., сохранилось в единственной рукописи со значительными лакунами, а араб. перевод, выполненный непосредственно с греческого в 903 г. в лавре св. Саввы Освященного, известен практически полностью в 2 рукописях (Sinait. arab. 505 и 496; изд.) и послужил источником для груз. перевода. В кон. X - нач. XI в. агиографические произведения составлял правосл. антиохиец Ибрахим ибн Юханна : сохранилось и издано Житие Антиохийского патриарха Христофора, убитого мусульманами (967); упоминаемые в нем жития учеников патриарха, преимущественно являвшихся настоятелями сир. мон-рей, утрачены. Благодаря трудам мн. зап. и груз. исследователей XX в. было доказано значительное влияние араб. Ж. л. на грузинскую, имевшее место в Палестине (Иерусалим, лавры св. Саввы Освященного и прп. Феодосия Великого) и Сирии (мон-рь прп. Симеона Дивногорца близ Антиохии) в IX-XI вв. ( Nasrallah. Histoire. Vol. 2(2). P. 164-166). В 1085 г. Михаил Иеромонах из мон-ря прп. Симеона Дивногорца составил на араб. языке самую раннюю из сохранившихся редакций Жития прп. Иоанна Дамаскина, впосл. послужившую основой для греч. |
| Новости Репортажи Мониторинг СМИ Интервью Документы Фотогалереи Статьи Анонсы Анонсы Выставка «Кижи. Небесное послание». Москва Выставка «Тайны храмов эпохи Ивана Грозного». Москва Выставка «Сотворение мира. Произведения религиозного искусства XV – начала XX века». Москва Фестиваль «Весна духовная. На пути к Пасхе». Москва Концерты фонда «Искусство добра» в соборе на Малой Грузинской и на других площадках. Москва Выставка «Праздник Благовещения». Москва Выставка «Ars Sacra nova. От мифа к символу. Русская история и евангельские мотивы в творчестве художников модерна России и русского зарубежья 1900-1940-е гг.». Москва Открытие выставки «Данте, пророк надежды». Москва Пресс-конференция в преддверии Страстной седмицы и праздника Пасхи. Москва Концерт фестиваля «Свет Христов», посвященный 225-летию А.С. Пушкина, Москва Концерты фонда «Искусство добра» в Соборе на Малой Грузинской и на других площадках Открытие конференции «Люди и судьбы русского зарубежья». Москва Все » Новости В «Хезболлах» заявили, что сирийские митрополиты Павел и Юханна не находятся в руках ИГ 29.08.2017 14:51 Версия для печати Бейрут, 29 августа. Ливанская шиитская партия «Хезболлах» в ходе переговоров об обмене пленными с террористами из группировки «Исламское государство» (ИГ, запрещена в РФ) пыталась прояснить судьбу сирийских митрополитов Павла Язиджи и Юханны Ибрахима. Об этом сообщил в понедельник ее лидер шейх Хасан Насрулла, выступивший с обращением по телеканалу Al Manar в связи с завершением операции по изгнанию бандформирований из Ливана, передает ТАСС . «Мы потребовали от группировки ИГ включить двух архиереев в сделку по обмену пленными и освободить их, - сказал он. - Однако был получен ответ, что у них в руках нет этих митрополитов». Митрополит Алеппский Павел Язиджи (брат патриарха Антиохийской Православной Церкви Иоанна Х) и его спутник сиро-яковитский митрополит Юханна Ибрахим были захвачены в заложники 22 апреля 2013 года на севере Сирии. До сих пор все попытки вырвать их из плена не увенчались успехом. |
| Толком мы ничего не знаем, но обычно твердим, что никак не можем поверить, будто дядя Шенсон и тетя Юханна были счастливы в браке. Они ведь совершенно разные. Доподлинно нам известно одно: тетя Юханна любила править упряжкой и ухаживала за лошадьми, даже после замужества. У дяди Калле в Гордшё есть конь по кличке Ветерок, его дядя закладывает в экипаж, только когда выезжает один, конь-то горячий, бежит ужас как быстро и до того норовист, что никто другой сесть в экипаж не осмеливается. Кроме самого дяди Калле, тетя Юханна наверняка единственная, кто рискнул проехаться на Ветерке. Как-то раз дядя Калле приехал в Карлстад на Ветерке, и тогда тетя Юханна попросила разрешения прокатиться на нем. И пригласила тетю Нану Хаммаргрен, которая в ту пору тоже жила в Карлстаде, составить ей компанию. Эту поездку тетя Нана не забудет до конца своих дней. Ветерок взял с места в карьер, да так, что не разглядишь, как копыта касаются дороги, глаза у него горели огнем, а льдинки, которые он выбивал подковами, так и летели в лицо, точно острые иголки. Тетя Нана все время думала, что Ветерок понес, и не чаяла воротиться домой живая-здоровая, но тетя Юханна сидела, отпустив вожжи — разве же Ветерка сдержишь, никак нельзя, он же кувырнется! — и была в полном восторге. «Ну не замечательно ли, Нана? — сказала она. — Ветерок — моя жизнь. Может ли, по-твоему, что-то сравниться с лошадьми?» Но любили ли друг друга дядя Шенсон и тетя Юханна и были ли счастливы в браке, мы так и не узнали. Однако ж именно в этом году нас, детей, очень занимает, не может ли дядя Шенсон жениться на тетушке Ловисе. Ведь уже который год он, судя по всему, вроде как посматривает на нее по-особенному, а теперь мы узнали, что его старая маменька умерла, а одна из кузин уезжает в Америку, так что, наверно, он решил, что места в доме стало чуть побольше, да и средств хватит, чтобы жениться. Возможно, и тетушка Ловиса тоже размышляет в этом направлении, хотя тут мы не очень-то уверены. По крайней мере, она как будто бы старается готовить ему повкуснее, чем когда-либо раньше. И вообще, тетушка Ловиса и дядя Шенсон прекрасно подошли бы друг другу. Оба они любят, когда вокруг оживление и веселье, сами же сидят тихо-спокойно. А представить себе, сколько больших праздников устраивала бы тетушка Ловиса! Приглашала бы и епископа, и губернатора. Да и сама ходила бы по балам да приемам! И недосуг было бы ей сидеть и думать о печальном. |
| Но теперь от святынь перейдем к людям (вообще, это неплохо, потому что с реликвиями Господь сам разберется, а люди для него — главное сокровище). О людях ярких Антиохийской Православной Церкви, о которых мы не всегда помним. Для меня, как для человека, который занимается историей Ближнего Востока, как и для многих, величайшей травмой, просто как мелом по стеклу, когда корежить начинает, является ощущение, когда вы говорите с кем-то, кто вроде бы как знает историю, и он говорит: «Ну подождите… возьмем средневековый мир. Все христиане в этот момент были грязные, немытые, антисанитария средневековая. А у арабов была величайшая медицина». Хочется так посидеть, посидеть, потом спросить (причем это от людей европейского происхождения, от людей, связанных с исламской культурой можно услышать – от тех и от тех), хочется сказать: дорогие мои, а вы вообще историю исламского мира знаете? Историю Востока, историю средневекового мира? Главными врачами на Ближнем Востоке, благодаря которым и зародится потом арабская медицина, были христиане. Отчасти евреи были тоже. И христианские врачи на Ближнем Востоке будут главными светилами, которые создадут, сделают возможной великую арабскую медицину. Придворные врачи халифов и их жен, их любовниц, вплоть до Османской империи, до XIX века, какая была плеяда в том же Константинополе великих либо греческих либо арабских врачей, армянских врачей, которые соперничали в этом плане с турецкими, с арабскими врачами и так далее. А XII век, XI век, не говоря уже о VIII-IX веках без господства христианских врачей представить нельзя. Даже в эпоху Крестовых походов, когда уже был…(21 мин) и Авиценна уже на дворе побывал, и была великая плеяда мусульманских врачей, которые страшно соперничали с христианскими, все равно христианские врачи зачастую сохраняли лидирующие позиции. Были блистательные медицинские школы — в Аль-Кераке в Трансиордании, в Триполи. Такой парадокс: придворный врач иерусалимского короля — православный, придворные врачи Салах ад-Дина — православные. Ну, правда, один из них перешел в ислам. И мало кто помнит, что, пожалуй, величайший, и самый переписываемый, самый читаемый, самый цитируемый врач средневекового мира и на латинском Западе и на Востоке — это православный из Багдада Юханна ибн Бутлан. Ну Юханна — это Иоанн. Юханна ибн Бутлан — величайший врач XI века. Человек, который жил в эпоху, когда уже арабо-мусульманская медицина, уже исламские школы, исламские врачи были более чем развиты. Юханна ибн Бутлан еще вошел в историю своей полемикой с величайшим мусульманским врачом своего времени Али ибн Ридваном. Такая полемика двух светил. Самое интересное — вообще не на религиозные темы, а на такие психофизические между мусульманином из Египта и православным из Багдада. |
| Антуан Кайсар Даббас, Нахля Рашв. Тарих ат-тиба’а аль-‘арабиййа фи-ль-Машрик. Аль-батрирк Афнасиййус ас-Салис Даббас (1685–1724). Байрут, Дар ан-Нахар, 2008. Кримський А. Ю. Листи з та С. 209// Кримський А. Ю. Твори в п’яти томах. Т. 5. Кн. 2. 1973. См., например, приписку Патриарха Сильвестра, на служебнике латинской печати, адресованную его племяннику митрополиту Латакии Сильвестру (сентябрь 1760 г.). Текст написан по-гречески, но включает ряд арабских выражений, записанных арабским или греческим письмом. Скорее всего, в жилах Сильвестра-племянника, как и его дяди, текла, наряду с греческой, и арабская кровь (Рукописи Сайданайи, 177). Панченко К. А. Митрополиты и епархии православной Антиохийской Церкви в описании Патриарха Макария III аз-За " има (1665 г.)//Вестник церковной истории. 2012. 1/2 (25/26). С. 116–157. Приписано на полях. Дамасский священник Юханна ад-Диб присутствовал еще на хиротонии Макария 1647 г. Юханна имел литературные наклонности – его панегирическую касыду, написанную по поводу освящения св. мира Патриархом Макарием в 1660 г., Павел Алеппский включил в текст своего сочинения «Странствия Макария» ( Панченко К. А. Митрополиты и епархии… С. 146, примеч. 21). Осенью 1671 г. этот священник вместе с группой других клириков поставил свою подпись под грамотой Патриарха Макария об отношении Антиохийской Православной Церкви к протестантскому вероучению, составленной по просьбе французского посла в Стамбуле ( Раббат А. Ат-таваиф аш-шаркийя ва бид " ат аль-кальвинийин фи-ль-джейль ас-саби " ашар (Восточные общины и кальвинистская ересь в XVII в.)/аль-Машрик. 1904. С. 798). Имя написано не очень аккуратно, но уверенно реконструируется, благодаря тому, что диакон (потом священник) ‘Иса ибн Юсуф ‘Увейсат оставил несколько колофонов в рукописях Сайданайского собрания. В частности, один из них датируется апрелем 1663 г., другой – сентябрем 1689 г. (Рукописи Сайданайи. С. 33, 75, 91). Похоже, ‘Иса прожил долгую жизнь, потому что уже в 1656 г. имел взрослого сына, также оставившего своё имя на одной из рукописей, ныне хранящейся в парижской Национальной библиотеке («священник Юханна ибн ‘Иса ибн Юсуф ‘Увейсат ад-Димашки») (Bibliothèque Nationale. Catalogue des manuscrits arabes. Première partie. Manuscrits chrétiens. T. 1. Par Gerard Troupeau. Paris. 1972. 35). Отец ‘Исы, хури Юсуф, вместе со своим братом хури Юханной участвовали в выборах патриарха Макария 1647 г. Таким образом, мы можем реконструировать три поколения дамасской священнической семьи. Есть, правда, некоторая вероятность, что как раз этот Юханна ‘Увейсат, брат Юсуфа, мог быть автором колофона рукописи из Национальной библиотеки, но четкое повторение имен ‘Иса и Юсуф в четырех поколениях рода представляется несколько сомнительным. |
| — Мне бы поговорить с госпожой Лагерлёф, — сказала вновь пришедшая. — Госпожа Лагерлёф — это я, — ответила маменька. Девушка подошла ближе. — Я — Юханна Октопиус, дочь пробста Октопиуса из Брунскуга, — сказала она и протянула руку, чтобы поздороваться. Пожимая девушке руку, маменька старалась вспомнить, что ей известно о пробсте Октопиусе и его семействе. Маменька сама была дочерью пастора и в родстве со всеми пасторскими семьями в Вермланде, а потому полагала, что наверное знает этих Октопиусов, как и всех прочих. — Пробст Октопиус из Брунскуга не приказал ли долго жить? — спросила маменька. — Да, верно, — ответила девушка. — К великому моему прискорбию, родители мои давно умерли. Тут маменьке все стало ясно. Она вспомнила, что пробст Октопиус и его жена скончались почти одновременно и после них остался единственный ребенок, маленькая девочка, вроде бы не совсем такая, как другие дети. Родни, которая могла бы позаботиться о девочке, не нашлось, хочешь не хочешь бедняжка осталась у отцова преемника, наподобие Золушки. Получала еду и ношеную одежду, помогала, как могла, а могла она не много. Не дурочка, конечно, но опять же и не скажешь, что вполне здравого ума. Эта самая Юханна Октопиус и пришла теперь, стало быть, в Морбакку, маменька сразу смекнула, но что, скажите на милость, ей здесь понадобилось? Юханна Октопиус не замедлила сообщить о своем деле. Она, мол, хотела спросить маменьку, нельзя ли ей на несколько дней остаться в Морбакке. — Пожалуй, я бы не стала возражать, — отвечала маменька, — только прежде хотела бы узнать, отчего вы намерены у меня пожить. Бедная девушка вовсе не была навязчива. Говорила тихонько, почти шепотом. Держалась робко и загадочно, и этакого вопроса явно никак не ожидала. Стояла, не зная, что сказать. Залилась краскою и дергала себя за палец, так что суставы хрустели. — Ответить не очень-то легко, — наконец проговорила она. — Велено мне прийти сюда. — Может быть, здесь находится кто-то, с кем вы хотите встретиться? Девушка еще больше огорчилась: |
| Юханна Октопиус ничего в ответ не сказала. Покорно склонилась, будто слабая тростинка от ветра. Безропотно села в телегу и поехала прочь из Морбакки. Но примерно через четверть мили случилась неприятность — вывалилась хомутная затычка, пришлось Маленькому Бенгту слезать да ставить ее на место. Управился он мигом, однако Юханна Октопиус успела тем временем спрыгнуть с телеги и убежать в лес. Причем так тихо да легко, что работник ничего не заметил, увидал ее уже далеко среди деревьев. Он попробовал ее поймать, но из-за лошади бежать далеко не мог, и девушка скрылась. Юркнуть прочь и исчезнуть, ускользнуть, как вода сквозь пальцы, — единственное, что она отлично умела. Определенно наторела на своем веку в этом искусстве. Маленький Бенгт волей-неволей повернул вспять, а о Юханне Октопиус весь день не было ни слуху ни духу. Маменька опасалась, уж не сделала ли она над собой чего-нибудь худого, ведь маменька говорила с нею очень строго и теперь чувствовала себя виноватой. Впрочем, на следующее утро беглянка явилась на скотный двор, попросила молока, и в просьбе ей не отказали. Скотница украдкой послала сказать маменьке про Юханну, но, когда маменька пришла поговорить с девушкой, той уже и след простыл. Колодезник был в ярости. Одна боковина колодезной шахты обрушилась, так что вся яма была полна песку. И не диво: стоит появиться Полоумной Ханне, как все у него идет шиворот-навыворот. Он в жизни никого до смерти не бил, но ежели эта девица не перестанет его преследовать, он так или иначе от нее отделается, другого выхода нет. Маменька была совершенно уверена, что случится беда. Это ощущение возникло у нее сразу, как только Гермунд впервые вошел в дом. Она написала пробсту в Брунскуг, попросила прислать за девушкой — безрезультатно. Тогда маменька попыталась изловить беглянку и посадить под замок, но та была начеку и, едва завидев кого-нибудь, убегала. И вообще, маменька, пожалуй, вряд ли сумела бы убедить ее отказаться от колодезника. Однажды маменька видела, как Юханна Октопиус тихонько прошмыгнула через двор к колодезной шахте и заглянула вглубь. Гермунд копал там, на дне, но каким-то образом, видно, почуял, что она стоит наверху, так как вскоре поднялся по лестнице и начал кричать на нее и браниться. Она тотчас обратилась в бегство, а он швырял ей вслед камни и песок. Гнал ее прочь, как шелудивую собачонку. Только Юханну Октопиус так просто не отпугнешь, она продолжала шнырять по усадьбе. |
| — Никогда я не умела лгать. И оставлю без ответа вопрос, есть ли здесь кто, с кем мне охота повстречаться. Однако ж пришла я сюда не по этой причине, просто вчера мне велено было идти сюда и быть под рукой, когда понадоблюсь. По ответу маменька поняла, что бедняжка и впрямь обижена умом, и пожалела ее. Решила, что лучше всего оставить девушку в Морбакке, пока не подвернется оказия отправить ее домой. — Что же, оставайтесь, мамзель Октопиус, — сказала маменька. — И для начала ступайте в эту вот комнату, отдохните, пока я готовлю ужин. И экономка, и служанки нынче в поле. Рожь вяжут. Услыхав об этом, Юханна Октопиус сказала, что ничуть не устала, и предложила помочь со стряпнею. Маменька сразу заметила, что девушка неловкая, однако ж старательная. Принесла дров, растопила плиту. Ужас какая старательная. Кашу посолила до горечи, пришлось весь горшок выбросить. А новую кашу подпалила. Когда пробило восемь и работники собрались на кухне вечерять, Юханна Октопиус стояла у плиты, выкладывала подгоревшую кашу в большую миску. Первым вошел колодезник, увидел ее и чертыхнулся. Юханна Октопиус не чертыхалась, зато уронила полную ложку каши в огонь, так что начадила в кухне пуще прежнего. Однако они не поздоровались, словечка друг другу не сказали. На другой день экономка сообщила маменьке, что, как слыхал от колодезника Маленький Бенгт, придурковатая пасторская дочка влюбилась в него тою весной, когда он рыл в Брунскуге колодец. Сперва-то он был слегка польщен — ну как же, девушка господского происхождения удостоила его своим вниманием, но вскоре она так ему опостылела, что он видеть ее не желал. Но она все равно ходила за ним следом, куда бы он ни отправился. Впору избить ее до смерти, лишь бы отвязаться. Н — да, маменька-то с первой минуты заподозрила, что загадочное появление связано с любовной историей, и теперь, когда уверилась, немедля приказала Маленькому Бенгту собираться и отвезти мамзель Октопиус обратно в Брунскуг. Затем она поговорила и с девушкой, попробовала растолковать ей, сколь неподобающе она себя ведет. Неужто не понимает, что стыд и срам — этак вот бегать за парнем, который знать ее не хочет? Под конец маменька заявила, что ей надобно ехать домой и ворочаться сюда не стоит. |
| Порой маменька рассказывает что-нибудь о тете Юханне, которая была замужем за дядей Шенсоном. Говорит, она была красивая, но непохожая на других девушек. Доставляла бабушке массу огорчений, говорит маменька. Больше всего любила править упряжкой и ухаживать за лошадьми, а ребенком запрягала козла и каталась по всему Филипстаду. Тетя Юханна никогда не боялась и не робела, маленькой девочкой заводила разговоры с приезжими крестьянами, которые торговали на площади, и иной раз они сажали ее на телегу и увозили с собой далеко за город, так что дедушке приходилось посылать людей на дороги и разыскивать ее. И со всеми неотесанными возчиками, что возили железную руду и обычно стояли в Филипстаде у дедушки на дворе, она водила дружбу. Бабушку, конечно, ничуть не радовало, когда она видела, как ее дочь сидит в грузовых санях за компанию с полупьяными мужиками и угощается грубым хлебом и шпиком из их сундучков с провизией. Приохотить тетю Юханну к обычной женской работе было почитай что невозможно, куда проворней она управлялась, когда помогала дедушке в лавке. — Будь она мальчиком, — говорит маменька, — и продавай в лавке сироп да селедку, наверняка бы разбогатела и была бы счастлива. А так доставляла нам одни только огорчения. Дедушка с бабушкой попытались однажды послать ее в закрытый пансион в Сёдертелье, но ничего хорошего из этого не получилось. В пансионе она изготовила картину, представлявшую швейцарский пейзаж и сделанную из камешков, мха и зеркальных стеклышек; очень красивая картина, вздыхала маменька, она и сейчас висит у Шенсонов, только вот в пансионе тетя Юханна ничему больше не выучилась. Закончив картину, она сбежала оттуда. И уговорить ее вернуться оказалось совершенно невозможно, ведь, по ее мнению, в закрытом пансионе учатся только обманывать да лгать, а ей такое претит. А мы, услышав, что тетя Юханна отличалась столь отчаянной дерзостью, поневоле диву даемся, как же это она вышла за дядю Шенсона, человека осторожного, солидного, к тому же он и лошадей опасается, и о людях высказываться робеет. Не раз мы спрашиваем у маменьки, как вышло, что эти двое поженились, но маменька ответа не дает. |
| Перебравшись в Каракош (именно в этом городе родился в 1943 году архиепископ Муше), христиане оказлись под защитой курдской Пешмерги. «Глава регионального правительства Курдистана Масуд Барзани неоднократно говорил нам, что перед лицом угрозы ИГИЛ курды и христиане – в одной лодке», --вспоминает сиро-католический архиерей. Когда в конце июня ИГИЛовцы подступили к Каракошу, архиепископ Юханна пытался выступить в качестве посредника между джихадистами и курдскими ополченцами. Джихадисты заявляли, что они не имеют ничего против христиан, что главное для них – выбить курдов. Однако перемирие было недолгим: 6 августа, в праздник Преображения, исламисты возобновили наступление и вскоре взяли город. Абсолютное большинство христианского населения Каракоша было вынуждено бежать. Архиепископ Юханна с горечью рассказал, что «соседи-мусульмане разграбили наши дома, сожгли их». На стенах домов Каракоша появились надписи: «Мы любим смерть так, как вы любите жизнь». Иерарх не считает, что в актах насилия повинны все мусульмане – многие из них сами пострадали от ИГИЛ, – однако доверие к последователям ислама было сильно подорвано среди христиан. Говоря о страхе перед террористами, который испытывают теперь многие в Западной Европе, архиепископ Муше подчеркнул, что идеология экстремизма «имеет истоки в Коране, который невозможно изменить, но который можно истолковать иным образом». «Мусульмане должны сами искоренить фанатическую идеологию», - убежден иерарх. Фанатизм не был изначально присущ исламской общине, свидетельствует архиепископ. В раннем детстве он жил в мусульманском селении, и молодые мусульмане буквально качали его колыбель. «Я ел в доме мусульман, мы доверяли друг другу, -- рассказал Юханна Муше. – Нужно вернуть это. Веками мы жили в мире, и вдруг за какие-то мгновения они обратились против нас!» «Мы ничего не имеем против них, -- сказал в заключении иракский епископ. – Как христиане, мы можем иметь дерзновение простить их, но и они должны изменить свой образ мысли и уважать нас! Если будут соблюдаться наши права, если мы получим возможность сохранять нашу веру и нашу мораль, если у нас будет надежное правительство, которое сможет нас защищать, – тогда мы сможем жить здесь вместе со всеми другими». |
|
|
