| В первую очередь это необходимо сделать, согласно Златоусту, с наиболее оживлённым ( crhmat…zousa) из врат-чувств, а именно с языком ( glossa). Двери и запоры в нём должны быть не обычными, но золотыми, то есть словами Бога и Крестом Господним: “воздвигнем в нём двери и запоры ( qЪraj mocloЪj) не из дерева и не из железа, а из золота. Ибо золотой есть в действительности и сам воздвигаемый город. Поскольку не какой-нибудь человек, но сам Царь всех будет жить в этом городе, если он будет воздвижен Итак, воздвигнем двери и запоры из золота, то есть из речений Бога, как говорит пророк: слово Божие слаще меда и капель сота, ценнее золота и множества драгоценных камней 47 . И приучим к тому, чтобы они всё время были на устах и в обращении: не просто изредка и между делом, но постоянно. И не только оболочку дверей нужно сделать из золота, но и сами их должно сделать золотыми и при этом толстыми и плотными, имеющими вместо обычных камней драгоценные камни на внешней своей поверхности. Запором ( moclTj) же для этих дверей пусть будет Крест Господень ( Kur…ou smaurTj) 48 , сделанный весь из драгоценных камней и помещённый посередине дверей в качестве основы” 49 . Здесь константинопольский Святитель соединяет с антропологическим вопросом одновременно христологический и сотериологический: через врата изгоняются нечестивцы, а точнее, их не пропускают в душу-город, но также готовится и приход Царя, под которым совершенно очевидно понимается Христос. Хризостом указывает на то, что в этом и есть конечное назначение человека — стать жилищем Царя, в этом он видит и цель спасения. Достижение этой цели осуществляется не только через укрепление врат-языка города-души, но и через подготовку тех, кто будет через эти врата проходить: собственных граждан-мысли должно сделать достойными, а чуждое городу-душе необходимо изгнать, чтобы не испортить имеющееся: “Когда же сделаем эти толстые золотые двери и наложим запор, приготовим и достойных ( граждан. Каких же? Серьёзные и благочестивые речи ( ·»mata semn¦ eЩsebБ), к которым приучим ребёнка. Устроим и полное изгнание чужеземцев ( xenhlas…an), чтобы не примешивать к этим гражданам какой-нибудь вредный сброд: надменные и бранные слова, речи высокомерные ( ШbrismikoЪj), бранные ( loidTrouj), неразумные ( постыдные ( a„scroЪj), житейские ( biwmikoЪj) и мирские ( kosmikoЪj) — всех их изгоним” 50 . В конечном итоге это необходимо для того, чтобы сделать эти врата-язык доступными только одному Христу: “И никто пусть не шествует через эти ворота, кроме одного Царя. Ему только и сущим с Ним пусть будут открыты эти ворота, чтобы и о них можно было бы сказать: Вот врата Господа, праведные войдут в них 51 . И у блаженного Павла: Никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших, а только доброе для назидания в вере, дабы оно доставляло благодать слушающим 52 . Благодарением Богу пусть будут слова и святые песнопения: о Боге пусть всегда рассуждают и о небесной философии ( filosof…aj mБj 53 . |
| Страх перед тобой по землям течет, отворяешь Киеву ворота, стреляешь с отцовского золотого престола в султанов за землями. Стреляй же, господин, в Кончака, поганого половчанина, за землю Русскую, за раны Игоря, храброго Святославича! А ты, храбрый Роман, и Мстислав! Храбрые помыслы влекут ваш ум на подвиг. Высоко летишь ты на подвиг в отваге, точно сокол, на ветрах паря, стремясь птицу в дерзости одолеть. Ведь у ваших воинов железные паворзи под шлемами латинскими. Потому и дрогнула земля, и многие народы – хинова, литва, ятвяги, деремела и половцы – копья свои побросали и головы свои склонили под те мечи булатные. Но уже, князь, Игорю померк солнца свет, а дерево не к добру листву сронило: по Роси и по Суле города поделили. А Игорева храброго полка не воскресить! Дон тебя, князь, кличет и зовет князей на победу. Ольговичи, храбрые князья, уже поспели на брань. Ингварь и Всеволод и все три Мстиславича – не худого гнезда шестокрыльци! Не по праву побед расхитили себе владения! Где же ваши золотые шлемы, и сулицы польские, и щиты? Загородите полю ворота своими острыми стрелами, за землю Русскую, за раны Игоря, храброго Святославича! Вот уже Сула не течет серебряными струями к городу Переяславлю, и Двина болотом течет у тех грозных полочан под кликами поганых. Один только Изяслав, сын Васильков, прозвенел своими острыми мечами о шлемы литовские, поддержал славу деда своего Всеслава, а сам под червлеными щитами на кровавой траве литовскими мечами изрублен... И сказал: «Дружину твою, князь, птицы крыльями приодели, а звери кровь полизади». Не было тут ни брата Брячислава, ни другого – Всеволода, так он один и изронил жемчужную душу из храброго своего тела через золотое ожерелье. Приуныли голоса, сникло веселье. Трубы трубят городенские. Ярославовы все внуки и Всеславовы! Не вздымайте более стягов своих, вложите в ножны мечи свои затупившиеся, ибо потеряли уже дедовскую славу. В своих распрях начали вы призывать поганых на землю Русскую, на достояние Всеславово. Из-за усобиц ведь началось насилие от земли Половецкой! На седьмом веке Трояна бросил Всеслав жребий о девице ему милой. |
| и с ольбéрами. Те ведь без щитов, с засапожными ножами кликом полки побеждают, звоня в прадедовскую славу. Но сказали вы: “Помужествуем сами: прошлую славу себе похитим, а будущую сами поделим!” А разве дивно, братья, старому помолодеть? Когда сокол линяет, высоко птиц взбивает: не даст гнезда своего в обиду. Но вот зло – князья мне не помогают; худо времена обернулись. Вот у Римова кричат под саблями половецкими, а Владимир под ранами. Горе и тоска сыну Глебову!» Великий князь Всеволод! Неужели и мысленно тебе не прилететь издалека отчий золотой стол поблюсти? Ты ведь можешь Волгу веслами расплескать, а Дон шлемами вылить! Если бы ты был здесь, то была бы раба по ногáте, а раб по рéзани. Ты ведь можешь посуху живыми копьями стрелять – удалыми сыновьями Глебовыми. Ты, буйный Рюрик, и Давыд! Не ваши ли воины золочеными шлемами по крови плавали? Не ваша ли храбрая дружина рыкает, как туры, раненные саблями калеными на поле незнаемом? Вступите же, господа, в золотые стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича! Галицкий Осмомысл Ярослав! Высоко сидишь ты на своем златокованом престоле, подпер горы Венгерские своими железными полками, заступив королю путь, затворив Дунаю ворота, меча тяжести через облака, суды рядя до Дуная. Грозы твои по землям текут, отворяешь Киеву ворота, стреляешь с отчего золотого престола салтанов за землями. Стреляй же, господин, в Кончака, поганого раба, за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича! А ты, буйный Роман, и Мстислав! Храбрая мысль влечет ваш ум на подвиг. Высоко взмываешь на подвиг в отваге, точно сокол на ветрах паря, стремясь птицу храбро одолеть. Есть ведь у вас железные пóдвязи под шлемами латинскими. От них дрогнула земля, и многие страны – Хинова, Литва, Ятвяги, Деремéла, и половцы копья свои повергли, а головы свои подклонили под те мечи булатные. Но уже, о князь Игорь, померк солнца свет, а дерево не к добру листву обронило: по Рóси и по Сулé города поделили. А Игорева храброго полка не воскресить! |
| В самом начале княжения Гедимина уже упоминается о столкновениях его с князьями русскими, галицкими и волынскими; можем принять известие, что эти князья хотели сообща с Немецким орденом сдержать опасные стремления литовского владельца и первые начали против него наступательное движение. Но за верность дальнейших известий о ходе борьбы историк ручаться уже не может; по одним свидетельствам, в 1320 году Гедимин предпринял поход на Владимир Волынский, где княжил Владимир Владимирович, под предводительством которого граждане оказали упорное сопротивление; наконец князь Владимир пал, и стольный город его отворил ворота победителю, причем в войске Гедиминовом литва занимала незначительную часть; большинство же состояло из русских - полочан, жителей Новгородка, Гродна. Таким образом, по одним известиям, Владимирское княжество завоевано Гедимином; но, по другим, Владимир, Луцк и вся земля Волынская досталась Любарту, сыну Гедиминову, которого последний князь этой страны, не имея сыновей, принял к дочери. Здесь сказано, что Луцк вместе с Владимиром взят был Любартом в приданое за женою; а по другим известиям, в Луцке княжил особый князь, Лев Юрьевич, который, испугавшись участи князя владимирского, бросил свой стольный город и убежал в Брянск, где у него были родственники. Луцк поддался Гедимину, и бояре, собранные со всей Волыни, признали его своим князем, удержав прежние права, обычаи, веру. На следующий 1321 год Гедимин двинулся к Киеву, которым владел какой-то князь Станислав; на помощь к нему пришел Олег, князь переяславский, Святослав и Василий, князья брянские, и вместе с ними бежавший из Волыни князь Лев. Над рекою Ирпенем сошлись неприятели - и Гедимин победил; князья Олег и Лев были убиты, Станислав убежал в Брянск с тамошними князьями; Белгород сдался победителю, но Киев выдержал двухмесячную осаду; наконец граждане, не видя ниоткуда помощи, собрались на вече и решили поддаться литовскому князю, который с триумфом въехал в Золотые ворота. Другие города русские последовали примеру Киева; Гедимин оставил везде старый порядок, только посажал своих наместников и гарнизоны по городам. Наместником в Киеве был назначен Миндовг, князь гольшанский. Новгородская летопись под 1331 годом упоминает о киевском князе Федоре, который вместе с татарским баскаком гнался, как разбойник, за новгородским владыкою Василием, шедшим от митрополита из Волыни; новгородцы, провожавшие владыку, остереглись, и Федор не посмел напасть на них. |
| 10, 23. Деян. 3, 11; 5, 12 ): здесь именно сказана Господом большая часть речей Его и совершена большая часть дел Его в Иерусалиме 27 . Почти на равном расстоянии от обоих концов восточной стены находятся «золотые» или «красные» ворота ( Деян. 3, 2, 10 ); это были самые блестящие на храмовой площади ворота, находившиеся во времена Иисуса Христа на верху длинной лестницы, ведшей в долину Кедронскую: через них, по преданию, Христос Спаситель вошел в Иерусалим на жребяти ( Мф. 21,10 . Мрк. 11,11 ) 28 . Около 400 ф. на север от юго-западного угла Харама, вне ограды, на пространстве между мечетями Омара и Эль-Акса находится «стена плача евреев», представляющая остаток западной стены храма, уцелевшей от древнееврейского периода. 29 Стена имеет 48 метров (22 саж.) в длину и 18 м. (8 саж.) в высоту, возвышаясь двумя рядами камней, из которых некоторые представляют громадные глыбы. Над этими 9-ю рядами древней кладки имеется 15 рядов камней меньших размеров арабской кладки. Нижние ряды камней вытерлись от частого прикосновения к ним молящихся иудеев. Каждую пятницу, пред заходом солнца, здесь можно наблюдать оставляющее неизгладимое впечатление зрелище. Евреи в порыве жгучей скорби припадают к выветрившимся камням и плачут, издавая надрывающие душу вопли, и целуют истертые камни. Многие из мужчин, часто босые, сидят часами, читая молитвы и оплакивая гибель былого величия Израиля. Южнее «стены плача», которая находится теперь в африканском квартале – моггребинов, мусульман – выходцев из северной Африки, лежит т. н. арка Вильсона, открытая в 1865 г. и представляющая остаток моста, соединявшего сев.-восточный угол ксиста с площадью храма (Древн. 14, 4 2, 16: 3) 30 . Сев.– западная часть Харама представляет самую возвышенную часть Мориа, на 300 ф. превышающую самые высокие части города. На скале, круто обрывающейся в Тиропеон, отделенной расселиной от горы Мориа, находилась во времена Спасителя огромная и мрачная башня Антония, по своему виду и характеру строений представлявшая странный контраст с храмом, который весь сиял золотом и мрамором под лучами солнца. |
| Иначе она не могла объяснить себе этого хитроумного сооружения, произведенного в средине XVIII ст. Иваном Барским, братом известного паломника, и самый рассказ возник, конечно, не раньше этого времени. Киев в народных легендах чаще встречается, чем в народных песнях, и здесь обнаружилось влияние духовенства и странников богомольцев. Может быть, малорусский народный рассказ о Золотых воротах и Михайлике, много раз привлекавший к себе внимание ученых, в основной своей части представляет одно из наиболее своеобразных проявлений местной, киевской локализации частного мотива апокрифического сказания о Самсоне. Так как известные в настоящее время научные объяснения легенды о Золотых воротах не выходят из области предположений и гаданий, то мнение наше о связи этой легенды с сказаниями Палеи о Самсоне не может быть признано вполне лишним, тем более, что в пользу последнего предположения говорит одна крупная черта сходства легенды о Золотых воротах с вошедшим в «Книгу бытия небеси и земли» апокрифом о Самсоне. В легенде о Золотых воротах говорится, что богатырь Михайлик во время осады Киева татарами пустил в неприятелей стрелу, и татары потребовали от киевлян, чтобы они выдали Михайлика. Горожане согласились. Тогда Михайлик взял на копье Золотые ворота и уехал с ними в Царьград. 66 В исторической Палее говорится, что иноплеменники (т. е. филистимляне) напоили Самсона до опьянения и заковали его в цепи. Проспавшись, Самсон «вскочив сокруши оузы, седмь вериг вкупе столче, и въстав прииде и обрете врата градоу затворена, и подлег сеи рамома своима и изорва врата градоу с пиргосом (башней) искоренив, и понес положи верхоу горы, и оставив тамо и отиде; въставше же оутро иноплеменници, и обрете град свой разсыпан и врата стояща на горе, и съоузы съкрушены, и дивишася». 67 Можно думать, преимущественно на основании великорусских былин о Василий пьянице, что в древности у народа были песни о знаменитом стрелки из лука, приуроченные к Киеву и связанный с татарским нашествием. К этим песням примкнул апокрифический рассказ о Самсоне, поднявшем ворота, и с течением времени совершенно обрусел и изменился до неузнаваемости. |
| Остальные монахи хин-дзя перестали молотить по воздуху руками и с ужасом наблюдали, что происходит с их предводителем. От тела Хэй Лю отделилось облако черного дыма и, постояв некоторое время над ним, медленно поползло в сторону вспыхнувшего где-то за горизонтом зарева. Старец наклонился над Хэй Лю и положил ему руку на лоб… Хэй Лю постепенно затих. Он словно погрузился в глубокий сон. Черты его лица разгладились и дышали миром и покоем. – Бросьте оружие и занесите его во двор монастыря, – приказал старец оторопевшим и ничего не понимающим хин-дзя. Те послушно побросали мечи и, подхватив Хэй Лю, внесли его в ворота. К старцу неторопливо и сохраняя достоинство подошел карлик. Он откинул капюшон, и Эрик узнал в нем того гнома, который явился к нему в ночь праздника Хэллдаун, с чего, собственно, и начались все его приключения (точно будет сказать – злоключения). Не доходя до старца несколько шагов, гном остановился и, выставив вперед бороду, сказал: – А мальчика я все-таки у тебя заберу! – он кивнул в сторону Эрика и ехидно добавил. – Девиз гномов: я – тебе, а ты – мне! Я выполнил твое заветное желание – отправил в военный поход. Теперь ты должен следовать за мной! Эрику стало страшно. Ничего хорошего ждать от гнома не приходилось. Но тут вступил в разговор старец Афанасий: – Я дам тебе за него выкуп! – Что ты можешь дать мне? Ты – нищий монах, у которого нет даже мелкой разменной монеты?! – Ты ошибаешься, ГульденстЕн, – отвечал ему старец, назвав гнома по имени, – у меня есть три золотые монеты, те самые, что ты дал мальчику, прежде чем он отправился в поход. – Ты врешь, старик! – закричал гном. – Эти монеты находятся у татайского императора! Но старец протянул руку, и в его ладони заблестели три большие золотые монеты с изображением извивающегося змея. – Деньги, потраченные на милостыню, принадлежат моему Господину, – отчетливо произнес старец, – и Он может распоряжаться ими по Своему усмотрению! Сейчас Он возвращает их тебе через меня – Своего недостойного слугу. Гном как-то странно ввизгнул. В его глазах загорелись огоньки алчности, а руки сами собой потянулись к золоту! |
| На другой день сбирает царь пир пировать; все сошлись. Дурак вынул из кармана отрезанные пальцы и ремни и говорит: «Вот это – уточка золотые перышки, вот это свинка золотая щетинка, а вот это – кобылица золотогривая с двенадцатью жеребятами!» – «Что ты бредишь, дурак?» – спрашивает его царь, а он в ответ: «Государь батюшка, прикажи-ка умным зятьям перчатки с рук снять». Сняли они перчатки: на правых руках мизинцев нет. «Это я с них по пальцу взял за уточку золотые перышки», – говорит дурак; приложил отрезанные пальцы на старые места – они вдруг приросли и зажили. «Сними, батюшка, с умных зятьев сапоги». Сняли с них сапоги – и на ногах не хватает по пальцу. «Это я с них взял за свинку золотую щетинку с двенадцатью поросятами». Приложил к ногам отрезанные пальцы – вмиг приросли и зажили. «Батюшка, сними с них сорочки». Сняли сорочки, у обоих зятьев из спины по ремню вырезано. «Это я с них взял за кобылицу златогривую с двенадцатью жеребятами». Приложил те ремни на старые места – они приросли к спинам и зажили. «Теперь, – говорит дурак, – прикажи, батюшка, коляску заложить». Заложили коляску, сели и поехали в чистое поле. Дурак прижег-припалил три конские волоса и крикнул громким голосом: «Сивка-бурка, вещая каурка, батюшкино благословение! Стань передо мной, как лист перед травой». Конь бежит, земля дрожит, изо рту полымя пышет, из ушей дым столбом валит, прибежал и стал как вкопанный. Дурак в левое ушко влез – напился-наелся; в правое влез – в цветно платье нарядился и сделался такой молодец – ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать! С того времени жил он с своей женою по-царски, ездил в коляске, пиры задавал; на тех пирах и я бывал, мед-вино пивал; сколько ни пил – только усы обмочил! Волшебный конь В некотором царстве, в некотором государстве жил-был старик со старухою, и за всю их бытность не было у них детей. Вздумалось им, что вот-де лета их древние, скоро помирать надо, а наследника Господь не дал, и стали они Богу молиться, чтобы сотворил им детище на помин души. Положил старик завет: коли родит старуха детище, в ту пору кто ни попадется первый навстречу, того и возьму кумом. Через сколько-то времени забрюхатела старуха и родила сына. Старик обрадовался, собрался и пошел искать кума; только за ворота, а навстречу ему катит коляска, четверней запряжена; в коляске государь сидит. |
| Словно морские неудержимо бешенные волны хлынули толпы крестоносцев через ворота в город, опрокидывая и разрушая на своем пути решительно все. Напрасно император Алексей V силился удержать отступавших и обезумевших от ужаса греков, – войско их из отступления перешло в безумное бегство. Сам император бежал через Золотые Ворота и вышел тайно в море, озаряемый заревом пылающего Константинополя. Только в Софиевском соборе заперлась часть знатных и богатых людей, которые мечтали еще поддержать господство византийцев. Но наутро они поняли вполне ясно, что всякое сопротивление теперь будет напрасно, и вышли навстречу победителям, прося о помиловании. Победители были слишком раздражены, и просьбы покоренных остались неуслышанными. Пожар, убийства, грабежи, насилия господствовали вокруг них в полной силе, и ничто не могло сдержать этого. Совершилось, наконец, то, что грозило Византии уже несколько лет подряд. Сто лет тому назад Алексей I обратился за помощью к Западу, теперь и Запад вышел на помощь ему, а он выступил против него. Виновата была сама Византия, которая сумела до такой степени восстановить против себя своих единоверцев. Дружественное настроение, благодаря коварству Византии, благодаря корыстолюбию правителей, которое заставляло их изменять своему слову и не пренебрегать всевозможными средствами для достижения личной выгоды, восстановило против себя всех. Мечтания Византии о господстве над целым миром рушились; знамя западных крестоносцев развевалось над развалинами гордой Византии, которая отныне не могла уже защищать Европу от вторжения в ее пределы азиатской силы. VIII. Дела в Антиохии В начале XII века, о котором идет речь, в христианской Сирии жизнь шла тревожная и тяжелая. Были недороды, землетрясения, голод. Помимо этого, началась междоусобная война у крестоносцев с армянами. В 1201 году умер князь Боэмунд III, и Антиохией завладел граф Триполиса, Боэмунд IV, хотя наследником Антиохии должен был быть Рубен, внук Льва Армянского, как вы помните. Это положило начало крупному раздору между христианами Востока. Часть общества присоединилась к Боэмунду IV, другая – к партии Льва Армянского, и дело дошло до оружия. О войне с исламом и речи не было. В 1203 году в Сирию прибыли те крестоносцы, которые, как вы помните, отказались идти войной против Византии. Эти крестоносцы и направились в северную Сирию, чтобы кончить раздор между Антиохией и Львом Армянским. Но на месте они снова разделились на две партии, из которых одна примкнула к князю Боэмунду IV, а другая – к королю Льву Армянскому, и поэтому произошло то, что обе стороны хотя и усилились, но общее положение дел не изменилось. |
| Ты, буй Рюрик, ты, Давыд наш, где златые шлемы ваши? Не поплыли в лужах крови? И не ваша ли дружина, Словно туры, заметалась под булатом под каленым? Вы вступите, господари, в стремена свои златые, Чтоб отмстить за час тяжелый, на земле наставший Русской, Чтоб за Игоря вступиться, Святославича оправить. К Осмомыслу Ярославу клич несем мы в самый Галич, Ты сидишь там на высоком златокованом престоле, Высь подпер ты гор Угорских всё железными полками, Королю ты путь заставил, затворил в Дунай ворота, Камни мечешь через тучи, суд ты рядишь до Дуная, По земле течешь грозою, в Киев путь ты отворяешь, С златоотчего престола шлешь удар Султанам дальним. Устреми же, господине, устреми удар в Кончака, В нечестивого Кощея, – порадей же ты о Руси, Чтоб от ран своих окрепнул буй наш Игорь Святославич. Буй Роман с Мстиславом храбрым, смелый ум ваш – зов на подвиг, Вы, как сокол, что ширяет по ветрам, плывете в выси, Сокол птицу одолеет, в ветре быструю нагонит. Ведь у вас железны латы и латинские шеломы. Сотряслась земля под вами, слышат ханские владенья, И литва, ятвяги, вместе с деремелой, копья бросив, Ниц склонились головами под булатными мечами. Но для Игоря для князя солнца свет уж умалился, Не к добру с деревьев листья обронились. И по Роси, По Суле – в разделе грады. Войско Игоря не встанет. Дон к тебе, о князь, взывает. Он князей зовет к победе. Князи Ольговичи храбры, – брань почуяв, поспешили. Ингварь, Всеволод, все трое вы Мстиславичи лихие, Шестикрылый рой, гнезда вы не худого, но, до власти Устремясь, ее стяжали вы не жребием победным. Где же шлемы золотые, копья с польскими щитами? Стрелы остры, заградите вы ворота, и вступитесь Вы за Русскую за землю, ранен Игорь Святославич. Уж Сула струей сребристой не течет к Переяславлю, И Двина течет болотом к полочанам, в кликах вражьих. Изяслав лишь, сын Васильков, о литовские шеломы Грянул острыми мечами, славу деда он Всеслава Затемнил, а сам низлег он под червлеными щитами, На траве окровавленной, взмах узнав мечей литовских. |
|
|
