| Несмь бо вам доволен, братие, от себе что написати или помыслити, но якоже действенное Божие Слово учит всякого человека провещевати полезное: сия убо реку вам не от своего разума, но от священных источник. Возрех к Ветхим сокровищам и видех тамо словеса царя Давида, имиже о делах Бога благословяща, яко многая и безчисленая Им в толь борзе создашася и осуществовася и воздивися Промыслу Его неизреченному и возопи: “Яко возвеличишася дела Твоя, Господи, вся премудростию сотворил” (Пс 103:24). Которою же иною Премудростию, разве Безначальным Словом, сиречь Сыном Своим, якоже инде рече: “Словесем Господним небеса утвердишася и духом уст вся сила их” (Пс 32:6). Тецем же отсуду к царю Соломону и рцем: что ты еще, о царю, поведаеши, рци нам! И отвеща нам: “Премудрость созда себе храм и утверди столп седмь и закла своя жертвенная и черпа в чаши своей вино и созвав рабы на пиршество высоким званием и прочая” (Притч 9:1–3). Яви нам еще, о царю, от словес своих, любезно бо нам имя ея! Он же, яко в зерцале показуя нам высокая догматы и присносущие ея к Богу и Отцу изъявляя, яко от лица ея глаголя: Содетельницу Отец прежде век премудрость ражает мя; тогда суть, отвеща, и не станут, но в дальнейшая возлете, научая нас стояти крепко ногами ума нашего, да не тщимся скакати чрез ров и не истязуем, не испытаем, да не узрим у солнца корения, да не изкривляются наша очеса, якоже у Ария и Македония, но сицевыми словесы безлетно ея показуя: Преже небо не бысть, преже земли не основатися, преже морю не совершитися и песком не оградитися, преже денницы и звездам не сияти, ниже всяческая еще создашася, тогда сожительница и советница во всем бых Ему, сиречь Богу и Отцу, и пред лицем Его радостию светле веселися и во всех Ему содруженица бех; в начаток же путии Своих в дело созда мя, рекше в начаток милосердия еже к плоти соединение, плоть храм созда себе неизреченно от пречистых кровей и с душею словесною и умною. Еще ли, братие, хощете, имемся по руку и тецем тщательно ко Апостолом и умолим их, да возвестят нам истинну истиннии проповедницы, громогласнии вещателе, бесовстии разгонителие, идольстии потребители, трисиянного Богоразумия насадители, благочестия вкоренители. |
| Карамзин, VII, пр. 343, 345. В придворной среде были защитники брака вел. князя (Жмакин, 091) 1845 Карамзин, VI, стр. 148, пр. 345, 377, 527, 532, 542. Сборн. И. Р. Общ. XXXV, XLI, LIX ; следств. дело в Акт. экспед., I, 172; ср. Н.П.Лихачев, Разряд. дьяки, 58, 134, 172–173 1853 Сочин., I, стр. 141–143. Мысль эта не покидала греков (Пов. о взятии Цареграда, изд. Яковлевым) и поддерживалась в среде русских книжников ( Зиновий Отенский , Многословное послание, 9; ср. Ж. М. H. Пр. 1893, 5, с. 97). В момент надежд, какие питал М.Грек (при м. Варлааме, следов., в начале своего пребывания), он желал вел. князю уподобиться Константину и Феодосию Вел. и освобождения от турецкого ига его рукою, «как некогда Бог воздвиг Константина, избавив его от злочестивого Максентия, так и новый Рим, волнуемый безбожными агарянами, да будет избавлен державой царствия твоего и да подаст от отеческих твоих престолов наследника и подаст тобою свет нам бедным своей милостью и щедротами» (II, 317–319). Ср. замечания о Юрии Дм. Траханиоте Б.И.Дунаева (Тр. Славян. ком., IV, 058–061) и Милюкова (Очерки, III, 33) 1854 Герберштейн знал Траханиота во время первого пребывания в Москве (1517), но не застал во второй приезд (1526) и есть указание, что он в 1520 г. принимал еще участие в переговорах с Немец. орденом. Поэтому показание послуж. списка (Древ. Вивл., XX, с. 1–131) о кончине его в 1514 г. неверно. В таком случае и опала обоих греков (по словам Герберштейна), обвиненных в ереси, могла быть объяснена политическими соображениями. Хронологические показания «послужного списка вообще не достоверны, – говорит Карамзин, – как я заметил в разных случаях» (IX, прим. 37) 1857 Напрасно Голубинский (с. 726) видит в этом обращении умышленную обиду Максиму. Он в числе других считался прибывшим за милостыней (П. С. Р. лem.,VII, 263). Ср. стр. 152, пр. 4 1860 Странное обвинение при значительной литературной деятельности м. Даниила, он также иногда печаловался (Соловьев, V, 436), но вообще он был преданный угодник власти. |
| Флорентийская академия явилась зрелым плодом итальянского Возрождения. Однако с ее меркой подходить к культурному кругу, в центре которого находился Максим Грек, было бы неисторично. «Московская академия», как мы ее называем, была детищем русской культуры; функционировала она, как и Флорентийская академия, в качестве свободной ассоциации, не де–юре, а де–факто, безо всякого регламента, — в собеседованиях, переписке, обмене научными трактатами, имевшими, по замыслу их авторов, общественное значение. Она сорганизовалась вокруг Максима Грека как бы нечаянно, хотя и не случайно. Значение Максима Грека в том, что его личность, эрудиция, жизненная школа с ее итальянским и афонским классами служили выявлению культурных сил русской интеллектуальной среды, обнаружению их разнообразия, развертыванию дискуссий, в которых общепризнанность эрудированности и компетентности учителя не препятствовала и критике в его адрес, разработке проблем общественной мысли на самостоятельных путях, разве лишь с равнением на заданный высокий уровень ума, таланта, знаний, многоопытности и многоиску- шенности неформального главы школы. Исследование, проведенное через сочинения Федора Карпова, Вассиана Патрикеева, Андрея Курбского, Зиновия Отенского, Сильвестра и других мыслителей и публицистов, близких Максиму Греку, в аспекте того, что они взяли у него и что отвергли, как протолковывали его сочинения, какие поставленные проблемы обошли молчанием и на какие (и как) взволнованно отозвались, какими темами и проблемами обогатили идейный репертуар своего круга, — такое исследование содействовало бы углублению знаний о целой полосе истории русской общественной мысли в ее целом и ее противоречиях. Диапазон влияния Максима Грека на умы был широк и вне круга лиц, непосредственно его знавших. Ведь на Максима Грека ссылался и делал далеко идущие выводы из его сочинений и самый радикальный из русских еретиков — Феодосий Косой, и обличитель его учения Зиновий Отенский. Познавательно значим как «угол преломления» идей Максима Грека в кругу его «учеников, последователей и почитателей» (и не их одних), так и «угол преломления» идей русских мыслителей и публицистов в духовном мире Максима Грека. |
| Тритеизм Ермолая–Еразма («Слово преболшее», «Слово о Божии сотворении тричастнем», «Молитва к Троице»), как и тритеистические сочинения его предшественников (Иосиф Волоцкий) и современников (Зиновий Отенский), имели непосредственное назначение обличить и опровергнуть антитринита- ризм еретиков. Но как еретикам антитринитаризм в его конечном счете служил утверждению самовластия души и ума человека, так и тритеизм ортодоксов направлен был на самое еретическое в еретизме — заявку на самоценность человека, пока еще только заявку, нуждавшуюся в «ограде» и не во имя перестраховки перед лицом обличителей, а во имя «страха Божия», глубоко переживаемого и сознаваемого. Чтобы дойти до основания, «до корня» предмета идеологической борьбы, начальная стадия которой прослеживается (в меру нашего знания материала) в последней трети XV — начала XVI в., обратимся снова к Ермолаю–Еразму. Если человек являлся «видимым» и «разумеваемым» лишь «затворения ради плотьскаго сосуда», то о «Божием существе» Ермолай- Еразм писал, что оно «просто» . Это «просто», независимо от того, знал ли Ермолай–Еразм его философский источник или не знал, восходит к онтологической субстанции «единого» у Платона, субстанции простой, потому что неделимой, несоставной, превечной и внепространственной. Понятие «единый» получило философское завершение в учении Плотина. Д. М. Буланин, комментируя текст о самовластии в «Тайная Тайных» («Аристотелевы врата»), замечает: «В этом месте видят отражение философии неоплатонизма» . В древнерусской письменности «поостый» значило «первичный, имеющий начало в самом себе» . И в этом суть дела. Самовластие души и ума предполагало в человеке автономную неделимую, имеющую причину в себе самой и по всему этому внезависимую простую субстанцию. В глазах ортодоксов это являлось утверждением равнобожия человека. Ермолай–Еразм — свидетель поздний. Он писал в то время, коща поднялась вторая волна еретического движения, что и побудило его выступить с тритеистическими трактатами, в которых он так недвусмысленно и во всеоружии богословских доводов обличал претензии еретиков на «самовластие», «самодействие», «самосилие» человека. |
| Так составился “Просветитель” Иосифа Волоколамского 262 — это первое догматическое богословие на Руси, получившее одобрение от всего священного русского собора и принятое им в руководство для борьбы с еретиками. Большая часть “слов” или глав из “Просветителя” сходится до буквальности с посланиями преподобного отца к разным лицам. Так, первое слово о Святой Троице сходно с посланием к архимандриту Вассиану; слова 5, 6 и 7, раскрывавшие догмат о почитании икон, писаны по просьбе одного инока иконописца, как видно из послания преподобного Иосифа к этому иноку; вторая часть 7-го слова, трактующего об общественной молитве, об обязанностях христианина в отношении к ближним, князьям и царям, живой и дидактический тон речи, постоянные обращения к братии, частое употребление “о сих убо зде” — приёма, общего многим древним поучениям — всё это указывает на близкую связь “Просветителя” с учительными посланиями преподобного 263 ; его слова 8, 9, 10 писаны были по просьбе Геннадия Новгородского против несостоятельного мнения русских о близкой кончине мира, осмеянного еретиками, и в рукописях XVI века помещаются сразу за посланиями и пасхалией Геннадия 264 ; 12-е слово почти всё заключается в послании к Нифонту, епископу Суздальскому; в послании к нему встречается несколько мест, от слова до слова сходных с предисловием и 13-м словом “Просветителя”; 13-е слово сходно с посланиями к архимандриту Митрофану и великому князю Василию Ивановичу; 15-е и 16-е сходны с посланием к инокам о повиновении их соборному определению. Вообще послания Иосифа Волоколамского, по словам издателей “Просветителя”, представляются краткими очерками и материалами, которые после были обработаны и вошли в состав слов его 265 . Вторым писателем-богословом, которого сочинение также можно назвать полемическим богословием XVI века, был преподобый Максим Грек. Большая часть его сочинений писана в форме посланий и ответов к известным лицам на известные частные случаи и вопросы. Не менее знаменит третий проповедник — богослов XVI в, ученик Максима Грека, инок Зиновий Отенский, которого “Истины показание” есть прекрасный образец догматико-полемического богословия того времени. |
| Древняя проповедь, не умея справиться с мыслями, их внешним расположением, соблюдала логику здравого смысла; она говорила зараз о многих предметах, существенно необходимых для слушателей. Этим предпочтением содержания форме она обличает нынешнюю проповедь, жертвующую существом дела логической форме. Нынешняя проповедь, следуя латинским образцам, в основание проповеднического искусства полагает тему, взятую по приказу, или на удачу, Развитие темы, условленное подразделениями, не заботится о жизни, ее стремлениях и недостатках. Представляя стройное сочинение по форме, такая проповедь отличается бессодержательностью, однообразием, утомительными повторениями и неприложимостию к жизни. Самый обыкновенный логический прием, уронивший нынешнюю проповедь, состоит в раскрытии евангельских повествований и притч, всем известных, в перифразировке и разбавлении их обилием синонимических речений. Множество слов, поучений и бесед, составленных по логической форме, носят печать школьной фабрикации, на подобие стальных перьев. Нет в них оригинальности, самобытности и жизни. Необходимо соединить практический смысл древней проповеди с логическою формою новой. Правильное сочетание состоит в выборе одного или нескольких предметов, относящихся к жизни, и в последовательном развитии их. В этом случае жизненный предмет дает естественную форму, а не форма логическая дает искусственное содержание. Учение о темах и разъяснениях повествований надобно бросить. Школа, погруженная в теории и системы, не имеет возможности, досуга и привычки заняться действительною жизнью. Пока она не сблизится с миром, она не может быть истолкователем его нужд и стремлений. Древняя проповедь дает нам урок и относительно слововыражения. Созданная книжниками, она не могла получить надлежащего развития в своем выражении, как не получила его и в других отношениях. Как разъяснение божественного учения, проповедь, по понятию книжников, должна облекаться в церковнославянскую речь. «Я думаю, говорит Зиновий Отенский , что это лукавое умышление христоборцев (!), или грубых смыслом, чтобы уподоблять или низводить книжные речи от общих народных речей. |
| Между тем, те же богачи записывали имения на монастыри, щедро кормили монахов, строили церкви... Однажды к Димитрию Прилуцкому один богач принес съестные припасы, но тот велел ему отнести домой и раздать своим рабам, которые у него голодали 1732 . Иосиф Волоцкий писал послание к одному вельможе, который до того дурно обходился с своими рабами, что они «голодом таяли, наготою страдали, терпели тесноту и скудость в телесных потребах» 1733 . Если рабы выкупались на волю, то их владельцы не удовлетворялись «ценою уреченною», а брали сколько смогут, и обыкновенно гораздо больше той цены, какую сами дали за них; если же у выкупившихся рабов оказывались после дети, то прежний владелец снова требовал выкупа и за них. Такие бесчеловечные отношения древние обличители называли «торгом живых душ». Под влиянием подобных отношений сложилось в народе представление, что господа и мужики созданы из двух различных материалов 1734 . По словам Зиновия Отенского подобное зло настолько укоренилось в обществе, что даже во время лютого голода представители власти и владельцы-помещики, проявлявшие до сих пор свое отношение к ближним лишь в жестокости и в разных притеснениях, не изменили своего поведения, не выказали стремления к нравственному улучшению и остались равнодушными к общему несчастью. Когда голод разлился по земле и многие поселяне, бросивши свои рала, разошлись и явились в город, опухли и умерли, оставшиеся в селах ели, как скот, траву, кору и гнилые колоды, то иные земские правители показали свое милосердие тем, что из запустения хотели извлечь пользу казне, налагая на оставшихся дань на дань и подвергая их разным истязаниям, подобно Ксерксу, повелевшему наказать море, рассыпавшее своими волнами его мосты. Хотя и определяется, говорит он, цифры погибших тогда сотней тысяч, но эта цифра не истинна, ибо никто не считал, когда люди падали как пожинаемая трава, а с ними и погребавшие их духовные лица. Самое падение Греческого царства Зиновий связывает с неправдой, царившей в суде; так и, мы казнимы, прибавляет он, за то, что не любим милости, суда и правды 1735 . § II |
| Монастырская колонизация на Севере 5. Монастырская колонизация на Западе 6. Монастырская колонизация в Понизовье 7. Монастырская колонизация Сибири 8. Монастырская колонизация на Юге 9. Общий характер колонизации Глава VIII. Монастырские владения и монастырское хозяйство в XVI-XVII вв. 1. Правовые документы, являющиеся источниками по истории монастырских вотчин 2. Опричнина и сельскохозяйственный кризис XVI века 3. Отдельные примеры ведения монастырского хозяйства 4. Рост монастырских земельных владений в Понизовье в XVI и XVII веке как пример колонизационной деятельности монастырей 5. Общая картина монастырского хозяйства 6. Государственно-правовая основа монастырского землевладения 7. Монастырские крестьяне 8. Монастырские вотчины и появление крепостного права 9. «Монастырские слуги» и «монастырские детеныши» 10. Монастырская торговля 11. Управление монастырскими имениями и повинности монастырей перед государством 12. Подсудность монастырских имений Глава IX. Строй монастырского быта в XVI-XVII вв. 1. Из истории монастырского Устава в Древней Руси от истоков до XVI века 2. Монастырские уставы XVI и XVII веков 3. Внутренний склад монастырского быта 4. Чин пострижения и духовное окормление новоначальных монахов 5. Богослужебный монастырский устав и повседневная жизнь монахов 6. Состояние монашеского жития 7. Подсудность монастырей по духовным делам 8. Епископат 9. Подвижничество в XVI и XVII столетии 10. Миссионерские труды монахов 11. Социально-благотворительная деятельность монастырей Глава X. Монашество и церковная письменность XVI-XVII вв. 1. Апологетически-полемические сочинения. Игумен Иосиф Волоцкий 2. Старец Артемий. Его аскетически-мистические и апологетические сочинения 3. Зиновий Отенский и его сочинения 4. Митрополит Даниил 5. Агиографические и исторические сочинения 6. Сочинения монаха Ермолая-Еразма 7. Литература XVII века Глава XI. Западные влияния и богословский спор о преложении Святых Даров 1. Проникновение западных влияний в XVII веке 2. Монах Евфимий и Патриарх Иоаким как представители московского консерватизма 3. |
| Западная схоластика господствовала в нашей духовной школе последние два века. Ныне это наше рабство западному рационализму осознано широкими кругами, и борьба схоластике объявлена довольно решительная. В последние годы, годы злосчастной всемирной войны, начатой немцами и наиболее тяжелой для России, призывы к освобождению от немецкого засилия, от власти «немецкого рационализма», и к построению самобытного богословия стали популярными лозунгами в духовной публицистике. Не столь благоприятно обстоит дело со старым византийским влиянием. Оно началось со времени насаждения христианства в России, с первым появлением духовной письменности на русском языке, безраздельно владычествовало над русскими умами до водворения у нас западной науки, спорадически вступало с последней в борьбу, а в общем мирно уживалось с ней, и продолжается до самых последних дней. Долго оно впитывалось народною душою бессознательно, так как целые века господствовало безраздельно и было единственною духовною пищею у нас, доброкачественность которой не с чем было и сравнивать. Оно поддерживалось авторитетом церковной иерархии – первые века нашей церковной истории – иерархами из греков, для которых господство греческой традиции было национальным интересом, а позднее и всегда всеми представителями церковной власти, так как принцип «отечества», как выражались наши старые богословы ( Зиновий Отенский ), видимо для всех и бесспорно укреплял самую идею церковной власти. Любопытно, что вспыхнувший в последние годы поход против немецкого засилия в богословии и призывы к самобытному богословию не вызвали, по аналогии, вопроса об исконном византийском засилии, напротив, призыв к самобытному русскому богословию всеми отождествляется с возвратом к греческой традиции, с укреплением византийского типа религиозной мысли. «Время нам сбросить с себя иго немецкого рационализма, нужно строить самобытную богословскую систему на основе святоотеческой традиции», – вот что слышится неизменно, вот трафаретный лозунг. Никому и в голову не приходит, что свобода не дается переходом от одного рабства к другому, возвратом от позднейшего немецкого засилия к исконному византийскому игу, что духовная самобытность требует всецелой свободы, что начавшееся освобождение с одной стороны должно переброситься и на все другие стороны, должно быть проведено по всей линии религиозной мысли. |
| На Руси всегда помнили о высокой нравственности искусства, о чем убедительно свидетельствуют в первую очередь сами памятники древнерусского искусства (живописи, архитектуры, словесных искусств), сохранившие до наших дней мощный заряд нравственных ценностей. Соответственно и создавать такое искусство, по убеждению человека Древней Руси, могли только люди, обладавшие высокой духовной чистотой. По мнению Епифания Премудрого , никто не достоин браться за перо, «неочищену имея мысль вънутрьняго человека» (ПЛДР 4, 406). Поэтому любой древнерусский книжник, зодчий или живописец не приступал к работе, не помолившись об очищении уши, просвещении сердца и даровании разума. С душевным трепетом брался иконописец за работу, ибо был глубоко убежден, что спустя какое-то время творение его рук наполнится Божественной энергией, которая через им написанное изображение будет переходить к людям, творить чудеса. О благодатной функции изображения писали еще раннехристианские мыслители. Византийские отцы Церкви постоянно помнили о ней, хотя в развернуты теориях образа иконопочитателей VIII-IX веков она занимала скромное место, на что были свои объективные причины 668 . На Руси же эта функция постоянно выдвигалась на первое место, активно подкрепляя поклонную. Древнерусское массовое сознание регулярно акцентировало внимание на Божественной благодати, присущей иконе, и, соответственно, на ее чудотворной силе, что было закреплено и в теоретических трактатах того времени. Отстаивая почитание икон, Иосиф Волоцкий неоднократно утверждает, что «благодать Божиа» приходит через них и творит «неизреченная чюдеса и исцелениа» (334; сравни: 333; 336; 337). По мнению древнерусского мыслителя, Божественное неотделимо от иконы. Соотношение Божественного и материального в иконе Христа представляется Иосифу адекватным соотношению в Нем Самом двух природ. Как в Иисусе божество было неразлучно с плотью, пишет он, «тако и пречистый Его образ, аще и от тленыих вещей устрояется, но отнелиже въобразится от каковы |
|
|
