| Описание значения Кульманна для русского церковного пробуждения за рубежом дано в 5 части, главе 12 этой книги. ПРИЛОЖЕНИЕ 5 Накануне войны 1914 года перед русской культурой раскрывалась возможность блестящего расцвета. Глухая стена непонимания, которая отделяла воспитанное в западных идеях высшее общество от православной традиции, стала давать трещины. Духовные богатства иконописи, архитектуры, знания внутреннего человека стали открываться перед изумлённым взором интеллигенции. Знамением приближающегося коренного перелома явилось принятие священства в 1910 году Павлом Александровичем Флоренским (1880–1943), человеком исключительных дарований. Отец Сергий Булгаков сравнивает его с Леонардо да Винчи (1452–1519) и с Паскалем (1623–1662). Флоренский был гений до сих пор непревзойдённый в России. Трудно найти область знания, где бы отец Павел не был на высоте полного её творческого овладения. Он был математик, астроном, физик, изобретатель, специалист по электрификации, музыкант, поэт, искусствовед, лингвист, знавший более 20 европейских и азиатских языков, богослов и мистик. Он отдал на служение Церкви все свои исключительные дары и нашёл призвание в священстве. Его рукоположение должно бы было стать поворотным пунктом в истории русской культуры, если бы не победа большевизма, нанёсшая ей смертельный удар. Отец Сергий Булгаков пишет: «Из всех моих современников, которых мне было суждено встретить за мою долгую жизнь Флоренский был величайшим, и величайшим является преступление поднявших на него руку». (Вестник Р.С.Х.Д. NQ 101–102, 1972). По дошедшим слухам, отец Павел был сослан на лесозаготовки и там упавшее бревно раздробило его голову. Его мученическая кончина является одним из самых страшных актов русского богоборчества и отступничества. Возрождение, начавшееся в России было затоптано революцией, но диктаторы не смогли стереть все следы духовного обновления. Они сохранились и приумножились в изгнании, Р.С.Х.Д. сыграло решающую роль в этом процессе и в этом заключается его крупная заслуга перед Россией. 15. Миссионерская работа среди русских студентов в Белграде (Н.М. Зернов) |
| Одной из основных составляющих в работе съезда стала общая литургическая и молитвенная жизнь, «евхаристия заняла центральное место во всем, что происходило на конференции» ; и всё вкупе породило редкую степень единения, стремления к общему творческому действию во имя общих ценностей Православия и России. «Подводя итоги Пшерова, следует подчеркнуть его необычайный творческий полет» , – пишет Николай Зернов, активный участник съезда, а в скором будущем и активный деятель РСХД. Другой из активных участников, В.В.Зеньковский, отзывается о духе Пшерова и еще сильней: «Духовное состояние съезда... достигло такой температуры, что дальше, казалось, некуда было идти... прошли в душах такие глубокие, существенные сдвиги, которые в других условиях надо считать просто немыслимыми» . Н.Зернов отмечает также другой, не менее важный итог, явившийся прямым следствием достигнутого единения и подъема: в Пшерове осуществилось – и добавим, в дальнейшем было закреплено – то, что почти никогда не удавалось в России, – духовный и идейный союз поколений. «Старшее и молодое поколение ... вместе искали новых путей для церковной деятельности в изгнании... Инициатива принадлежала студентам. Профессора с интересом и вниманием вслушивались в их голоса» . Конечно, то был лишь союз эмигрантских поколений, и лишь в определенной их части; но это была самая творческая и деятельная часть, и союз оказался плодоносным. Здесь в феномене РСХД обнаруживался существенный социокультурный аспект: ему предстояло стать решением проблемы преемственности, трансляции духовных ценностей и установок. Это – жизненная проблема для любого движения, любого духовного и культурного явления, и потому небесполезно провести некоторые сравнения. Как мы видели, в те же годы в диаспоре активно развивалось евразийство, которое, однако, относительно скоро пошло на спад, пережив острые кризисы и расколы; и в нашем контексте вполне возможно сказать, что причина краха – в неспособности решить проблему трансляции, выхода в более широкий круг и контекст. |
| Другой некролог был написан Владимиром Фёдоровичем Малининым (1873–1943), товарищем председателя Московского Землячества. Он был напечатан в журнале «Иллюстрированная Россия» 12 февр. 1938 года, 8. Привожу несколько выдержек из него: «М. С. Зернов избирается председателем Московского Землячества в начале 1927 года. Вся эта почти одиннадцатилетняя деятельность покойного протекала на моих глазах. Я поражался его огромной работоспособностью, соединённой с неустанной горячностью. В нём, несмотря на уже наступивший восьмой десяток лет, чувствовался дух как бы прежнего московского студента, в лучшем смысле этого слова, дух курсового старосты, каким он был в своей молодости. Особенно загорелся М. С. при организации празднования 175-летнего юбилея Московского Университета в 1930 году, и это празднование он соединил с добрым делом – созданием особого фонда для выдачи стипендий студентам. Активность добра у него была такой высоконапряжённой, что мы, его сотрудники по Московскому Землячеству, буквально поражались ею. Сколько писем с просьбами о помощи было написано им – не перечесть. Очень мало адресатов оставались глухими на призыв старого москвича – хотя он просил не только для московских уроженцев, а для всей русской молодёжи. За время председательства М. С. число студентов стипендиатов достигло 150 человек. В последние годы М. С. был озабочен помощью старикам. Буквально за год до смерти он был избран товарищем председателя как Общества врачей имени Мечникова, так и Совета общественных организаций. Высокой гармонией отличалась вся семейная, трудовая и общественная жизнь Зернова. Высоким идеалом был он проникнут. Случайно мне сделались известными слова покойного, написанные им сыну, когда тот поступил на медицинский факультет в Белграде. «На своём тяжёлом посту всегда руководись только любовью и желанием помочь всякому, кто к тебе обратится». Этот завет прекрасно характеризует ушедшего от нас праведного человека». Комитет Московского Землячества устроил собрание в память нашего отца. «Последние Новости» напечатали следующий отчёт о нём (20 мая 1938 г.). |
| Много других просителей, одни ищут работы, другие выправки документов, третьи рассказывают о своём горе. Сегодня отправила в Швейцарию ещё трёх мальчиков. Так идёт жизнь». 3. Помолвка (Н.М. Зернов) Я встретил свою будущую жену, Милицу Владимировну Лаврову, на первом съезде представителей русских христианских кружков в замке в Пшерове осенью 1923 года. Я слышал о ней от моих сестёр, познакомившихся с ней уже летом в Париже. Милица была организаторшей парижского кружка. Когда опоздавшие делегаты из Парижа появились вечером в зале собраний, я сразу догадался, кто из них Лаврова. Меня поразило её яркое, очень русское лицо с большими лучистыми глазами. На следующий день мы встретились в парке. Погода стояла осенняя, солнечная, прозрачная. Мы то садились на скамейку, то бродили по дорожкам, шурша многоцветной листвой, густо покрывавшей землю. Мы увлеклись разговором, сразу нашли общий язык, пропустили и библейский кружок и интересный доклад. Я искал ключа, открывавшего дверь в душу этой замечательной девушки. Она оказалась богатой, но и сложной натурой, и это отражалось в её быстро меняющемся лице и ещё более в её глазах, то загоравшихся горячим огнём, то закрывавшихся какой-то пеленой. Мне казалось, что в ней была смесь неуверенности в себе с готовностью жертвовать собою до конца. Всё компромиссное, половинчатое было чуждо ей. В этом она была очень русской. В наш первый разговор я тоже оценил её ум, открытый, ясный и в чем-то пророческий. Её интересовали богословские и философские вопросы, она была вся в исканиях и упорно стремилась найти ответы на вопросы жизни. Наша вторая встреча произошла уже после съезда, когда мы вернулись в Прагу. Мы пошли вместе осматривать город и забрели в большой католический костёл, стоявший на берегу реки и окружённый раскинувшимся кладбищем. Внутри он был расписан фресками и чем-то напоминал православный храм. Нам было хорошо вдвоём, мы радовались, что узнали друг друга и стали друзьями. Я уехал в Белград, Милица в Париж. Началась переписка. |
| В конце статьи автор отмечает, что, несмотря на свою преданность Сталину, большинство её друзей были по ошибке ликвидированы во время «Ежовщины». 2. Парижские годы (Н.М. Зернов) В октябре 1925 года мы со старшей сестрой очутились в сложном мире русского Парижа. Передо мной встала нелёгкая задача расширить и укрепить работу студенческих религиозных кружков и получить духовную и материальную поддержку для неё у русского общества. Хотя моя сестра не считалась секретарём Движения, она отдала себя всецело той же задаче. Наши скромные студенческие стипендии, обещанные нам всего на год, требовали строгой экономии. Мы сняли маленькую квартирку в Латинском квартале, недалеко от чудесной церкви Сент Етьенн де Монт, где хранились останки Святой Женевьевы (422–500), покровительницы Парижа, и закрутились в новой для нас, напряжённой жизни. Посещения кружков, встречи с людьми, переписка с руководителями Движения в других странах Европы, всевозможные организационные собрания брали всё наше время. Но энергии у нас обоих было много и мы успевали осматривать Париж и ходить на лекции в Сорбоне, и заниматься иностранными языками. Питались мы в дешёвых студенческих столовых, где можно было есть хлеб без ограничения. Весь день на ногах, мы приходили домой поздно ночью, чтобы с утра снова начать нашу деятельность. Мы старались не пропускать церковных служб и, из-за больших парижских расстояний, на это уходило много сил. (Поездка на Сергиевское Подворье, например, брала не менее двух часов пути). Наряду с этой напряжённой работой, на нас легла и другая задача, – устроить переезд в Париж остальных членов нашей семьи. Главный вопрос, вставший перед нами, был найти заработок для моего отца. Студенческие стипендии не могли обеспечить всех нас. Официально, иностранным врачам во Франции практика была запрещена, однако власти смотрели сквозь пальцы на тех русских, которые лечили только своих соотечественников, временно, как тогда многим казалось, очутившихся во Франции. Всё же необходимо было заручиться и для этого каким-нибудь прикрытием, и нам пришлось потратить много времени и сил для выяснения условий этой, полулегальной, работы. |
| Он поцеловал меня, за ним пошли другие. Один за другим целовали меня – эти мои русские братья. Совершался священный обряд. Я была потрясена и поражена, как русский человек принимает неисповедимость своего страдного пути. Послесловие Н.М. Зернов Так кончается запись моей сестры о её встрече с русскими военнопленными. Она не успела закончить её. От себя я могу прибавить, что когда этих русских англичане отправляли насильно в Советский Союз, то происходили душераздирающие сцены. Многие старались избежать этой высылки, некоторые пытались бросаться с парохода в воду. Совсем чудесным образом моей сестре удалось спасти нескольких из них. Один из власовцев остался с женой и сыном в Англии. Он оказался даровитым человеком и скоро нашёл применение своим способностям в новой стране. Сын его блестяще окончил университет в Англии и пошёл по научной дороге. 5. Последние годы работы секретарём Содружества (Н.М. Зернов) Первые два года после войны были отмечены оптимизмом во всем западном мире. Все энергично принялись за восстановление разрушений. Только что пережитые испытания духовно пробудили многих, стал заметен религиозный подъем. Стойкость христиан, среди которых было много героев сопротивления против оккупантов, подняла авторитет Церкви. Сознание, что технический прогресс не способен сам по себе возродить человечество, тоже помогло некоторым найти путь к христианству. Желание примирения получило широкое распространение среди членов Церкви. Наше Содружество продолжало численно расти. Меня постоянно приглашали читать лекции и проповедовать. Богословские колледжи возобновили занятия. Большинство студентов вернулось с фронтов и были духовно зрелыми людьми. Читать лекции и беседовать с ними давало мне удовлетворение, многие становились членами Содружества... В январе 1947 года я был приглашён прочесть курс лекций в необычайном колледже. Он состоял из бывших военнопленных немцев. В нём было около 200 студентов богословов и 5 профессоров. Это была моя первая встреча с послевоенной Германией, и я с большим интересом готовился к ней. Немцы жили в солдатских бараках. Один из них был превращён в лекционный зал. Когда я вошёл в него и увидал молодых людей, одетых в военные формы, которые в течение пяти лет мы привыкли считать отличительной чертой неприятеля, то в первую минуту я растерялся, не зная как начать моё выступление. Но как только я стал говорить, эта неловкость покинула меня. К моему удивлению, я осознал, что передо мною находится молодёжь похожая на английских студентов богословов. Вопросы будущих немецких пасторов были теми же, что и у кандидатов на англиканское священство, только говорили они с тяжёлым немецким акцентом и знали о Православии ещё меньше англичан. |
| Временное отправление студентов семинарии в университет для изучения светских наук и в особенности новых языков с тем,. чтобы они после могли принести пользу семинарии в должности учителей, всегда было в планах Платона, но решительный выход учеников семинарии в университет не нравился ни ему, ни начальству семинарии. Касательно учеников мало подававших надежды, что они будут полезны в духовной службе, большой заботы не было, – их не останавливали: но лишиться лучших учеников – семинарии было жаль. Потому Платон иногда прибегал в этих случаях к мерам решительным. В 1771 году просился в университет ученик философии Иван Зернов: Платон на представлении о том написал: «обучаться ему в семинарии, в надежду вступления в духовный чин; иначе издержанный на него духовного училища кошт мог бы почесться напрасным». Но Зернов не остался в духовном чине и по окончании курса в семинарии в 1775 г. поступил на службу в коллегию иностранных дел. В 1785 г. ученик риторики Иван Остроумов, племянник лаврского казначея Иоанникея, подал прошение, чтоб его уволили для поступления в университет; Платон дал резолюцию: «ежели стараться о его счастии, надобно, кажется, лучше промыслить о нем. Впрочем да будет воля дядя». Ученики, произшедшие из светского звания, или присланные в семинарию из других епархий, свободно увольняемы были в университет: в 1773 г. ученик риторики Андрей Озерской, поручиков сын, в просьбе Платону писал: для снискания себе больших от науки совершенств и «для оказания отечеству гораздо величайших услуг, которые как оказать надеюсь, так и обещать осмеливаюсь, крайнее желание имею обучаться в Императорском М. университете. Платон приказал его уволить и выдать ему из своих денег 6 рублей. В 1779 г. уволен для поступления в университет студент богословия, родом из черниговской губернии Антон Сташевский, который в своем прошении писал, что желает поступить в университет, «дабы сделать приращение своему разуму». Из поступивших в студенты университета известны еще: Сергей Попов (в 1768 г. магистр университета), студент богословия Василий Юдинский (1767 г.), студент богословия Иван Верещагин (1773 г.), Михаил и Никанор Доброгорские (1780 г.), Илья Дьяконов (1786 г.), Павел Сокольский (1790 г.). В 1806 году двое студентов семинарии: Иван Борисов и Сергей Десницкий поступили в педогогический институт. |
| К весне у меня было сравнительно много знакомых. Мы приглашали друг друга на чай, делали прогулки в прекрасных парках Оксфорда, катались на лодках. Я всё больше увлекался моей работой и мог читать и писать часами. Мысли постоянно рождались в моей голове. Мне удалось найти новый подход к некоторым спорным вопросам церковной истории и эти открытия доставили мне большое удовлетворение 107 . Но ни моё вдохновение, ни мой напор не были бы достаточны для предоставления моей диссертации в кратчайший срок, имевшийся в моем распоряжении. Я мог это сделать только благодаря жертвенной помощи моих английских друзей в Лондоне и Оксфорде, которые исправили мой текст и помогли мне привести его в должный вид. В начале мая 1932 года я подал мою диссертацию. Она выглядела учено, как полагалось в Оксфорде, с обширной библиографией и множеством примечаний. Двое профессоров были назначены прочитать её. Я был вызван на устный экзамен. Мои объяснения и всё, мною написанное, было сочтено удовлетворительным. В конце июня я был участником торжественной церемонии, возводившей в различные степени кандидатов, представленных разными колледжами. Все мы были облачены в академические тоги. Дошла очередь и до меня. Вице-канцлер положил мне на голову Бибилю и произнёс традиционную латинскую формулу. На меня надели красную шёлковую мантию с синими рукавами и я стал «доктором философии». Был солнечный прекрасный день. Я был счастлив и благодарил Бога. Вся моя жизнь в Оксфорде, сама возможность попасть туда и получить степень казались чудом. Только об одном я жалел, что ни Милица, и никто из моей семьи не был со мной в этот знаменательный для меня день. Это осуществилось тогда, когда в 1966 году я получал степень «Ди-Ди», высшую по богословским наукам 108 . 5. Между Парижем и Англией (Н.М. Зернов) Два года, проведённые мною в Оксфорде, были отданы учению, я не нёс ответственности за работу Движения и Содружества. Но мой интерес к ним не уменьшался и я участвовал во всех их конференциях. Пятый англо-православный съезд собрался в Хай-Ли весной 1931 года (16–21 апреля). |
| Отец Булгаков поставил православных участников Содружества лицом к лицу с основным вопросом: кем являются для них инославные, членами ли соборной, апостольской Церкви или они – вне её ограды? Для него они были наши братья, хотя и утерявшие полноту предания. Те из них, которые обретают подлинно православную целостность веры, призваны, по его мнению, восстановить с нами евхаристическое общение и помочь остальным членам своей Церкви её обрести. Содружество не могло осуществить предложение отца Сергия Булгакова , но его призыв продолжает будить и проверять нашу христианскую совесть. 6. Жизнь странствующего лектора (Н.М. Зернов) Осенью 1934 года мы с женой переселились в Англию, чтобы заново в новой стране строить свою жизнь. Мне было 36 лет, Милице 35. Я начинал новую деятельность, беря ответственность за две организации, Милица снова поступила в университет, а потом созидала свою профессиональную работу. Это были нелёгкие годы, мы были бедны, бездомны, в частой разлуке, трудились с наивысшим напряжением наших сил, но Англия и англичане сделали наш путь вдохновительным. Получение права на постоянное жительство и труд уже было большим облегчением, в наших путешествиях не надо было постоянно хлопотать о разрешениях и визах. Когда же в 1936 году, по ходатайству друзей, нам, раньше положенного срока, дали подданство, мы почувствовали Англию «своей» страной 113 . Поселились мы в доме Зои Ферфильд, сняв две комнатки в квартире её друзей. С ними мы жили до самого того времени, когда сестра Мария с мужем переселились в Лондон, а «своя собственная» квартира у нас появилась только, когда, Милица в 60 лет, вышла в отставку и переехала ко мне в Оксфорд. Две организации, пригласившие меня, были весьма различны. «Фонд» был благотворительным обществом, собиравшим деньги для помощи русской Церкви 114 . Во главе его находились три лица не совсем доверявшие друг другу и сложно относившиеся к русским. Содружество было создано по моему почину людьми близкими мне по духу с целью сближения между восточными и западными христианами. Я замыслил мою работу так, чтобы она шла одновременно от лица обеих организаций. Мне удалось покрыть всю Англию местными комитетами, ответственными за сбор средств и за устройство информационных собраний и проповедей в церквах. Мои лекционные поездки обычно брали от трёх до пяти дней и были тщательно подготовлены местными комитетами. Мне часто приходилось говорить по несколько раз в день на самых разнообразных собраниях: духовенства, профессиональных объединений, в школах, приходах, в частных домах. Я имел специальное разрешение, как чтец православной Церкви, от архиепископа Кентерберийского, проповедовать в англиканских церквах. Но кроме того я каждый раз испрашивал от местного епископа благословение на мою проповедь 115 . |
| III. Миссионерская работа в Англии (1933–1939) 1. Начало работы по сближению между англиканской и православной церквями (Н.М. Зернов) Моя первая встреча с англиканами в 1923 году произвела на меня такое сильное впечатление, что я тогда же начал убеждать руководителей Британского Студенческого Христианского Движения созвать специальный англо-православный съезд. Моё предложение, как я описывал в шестой главе первой части, было решительно отклонено. В Англии в то время мало кто интересовался русской Церковью и едва ли кто верил, что она переживёт выпавшее на её долю гонение. В 1925 я снова был в Англии, на этот раз в Манчестере, на огромном студенческом съезде, и снова убедился в необходимости встречи между православными и англиканами. Опять мои усилия не привели к желаемым результатам. Моя третья и успешная попытка была сделана в Дании. Туда я попал летом 1926. Сначала я участвовал в интерконфессиональном съезде, организованном Христианским Союзом молодых Людей (У.М.С.А.) в Финляндии. Я никогда раньше не был так далеко на севере. Мне полюбились его мягкие убегающие краски и долгие не умирающие закаты. Близость России волновала, когда наш пароход шёл из Ревеля в Гельсинфорс, я всё время смотрел на восток, надеясь увидать низкие берега родины. Съезд в Гельсинфорсе имел более 2000 членов, представлявших 45 стран. Я был гостем на нём, меня интересовала главным образом основная цель этой мощной организации, которая имела в Америке более 500 платных секретарей. В некоторых русских кругах У.М.С.А. считалась масонской и враждебной Церкви. Я убедился в необоснованности подобных подозрений. Её руководители находили вдохновение, как стало ясно мне, в христианстве. Это особенно сильно звучало в речах Джона Мотта, генерального секретаря. Запомнилось мне также выступление знаменитого архиепископа упсальского Натана Содерблома (1866–1931). Он рассказал, как, будучи студентом, он встретил Джона Мотта (1865–1955), молодого американца, горевшего идеей международного объединения студентов для евангелизации всего мира. Эта встреча навсегда определила путь жизни Содерблома и сделала его пионером экуменического движения. В 1925 году, уже будучи архиепископом, он созвал в Стокгольме всемирную конференцию по вопросам практического христианства, которая явилась важным этапом на пути создания в 1949 году Мирового Совета Церквей. |
|
|
