| и т.д.) и местные, по Франции, Германии, Чехии. Почти на всех этих съездах, как малое чудо, вновь и вновь возрождалась та атмосфера совершенного единения во Христе, всеобщей захваченности и духовного горения, которая для всех причастных делала эти события незабываемым духовным явлением – и благодаря которой раннее РСХД достойно стать особой страницей в истории русского религиозного сознания. Немалую важность имел местный французский съезд в Аржероне летом 1924 г., о котором Н.Зернов сообщает: «Собрался весь цвет русской церковной общественности... Главным событием было решение основать в Париже Духовную Академию... Движение было не только вовлечено в эти переговоры, но явилось той благоприятной почвой, на которой и зародилась сама идея создания высшей богословской школы нового типа» . В том же году было решено перенести секретариат Движения в Париж. Принято было и решение об издании печатного органа Движения. В декабре 1925 г. вышел в свет первый номер журнала «Вестник РСХД». Н.Зернов, ставший его первым редактором, пишет: «Этот журнал оказался одним из самых жизненных моих начинаний. Он продолжает выходить, когда я пишу эти строки (1972)» . Продолжает он выходить и когда пишу свои строки я (2004). Особая, уникальная роль выпала на долю «Вестника» – а с ним и РСХД – в последние десятилетия коммунистического режима в СССР. Начиная уже с середины 60-х годов, устанавливаются контакты журнала (редактором которого был тогда, как и ныне, Н.А.Струве) с представителями свободной христианской мысли в России, в первую очередь, из окружения о. Александра Меня (1934–1990). Контакты вскоре приводят к активному двустороннему сотрудничеству: «Вестник» доставляется и распространяется в России, тогда как российские христиане делаются авторами журнала, подготавливают и присылают в редакцию самые разнообразные материалы о религиозной жизни в России, духовном противостоянии тоталитаризму. Сотрудничество крепло и расширялось, так что в 70-е годы «Вестник» стал в качестве мест своего выпуска указывать: Париж – Нью-Йорк – Москва. |
| Автором избранного нами «Жития» двигало нечто более жесткое, чем забвение «окружающей суеты земной». «Суета», побудившая его сесть за книгу, звалась страшнее и не давала себя забыть даже в благополучном изгнании («благополучного изгнания я снова чувствую покров» – В. Набоков). Он пишет ее в час, когда «легкомысленная, скептическая и зачастую циничная атмосфера предвоенных годов быстро улетучивается, когда поверхностный оптимизм либерального гуманизма рассыпается в прах перед картиной человеческой греховности, порочности и жестокости». На дворе заканчивался 1938 г. Германия и Советский Союз оказались в горниле «тоталитарного эксперимента», выходы из которого были еще далеко, а соблазны еще так сильны, что автор в первой же главе прямо с первой страницы напишет фразу, немыслимую сегодня ни в одних устах: «Никто не спорит, что тоталитаризм, окрашен ли он в коммунистические, фашистские или национал-социалистические тона, дал мощный импульс для жизни всего человечества и внес в нее ряд улучшений». Вот так – «никто не спорит» и «мощный импульс для жизни»! При «человеческой греховности». Это несчастье дипломатии, в которую загоняется человек на роковых порогах. Со зверем еще надеются договориться, раз уж он подмял жизнь и надо не упустить ему последнего – духа. Хотя уже ясно, что отвергнутая теми, кто «не спорит», свобода потребует выбора – от чего-то надо отказываться: от религии или от общества, в котором она невозможна. А такой выбор неизбежно трагичен, потому что лишает человека его целостного, т. е. попросту человечески естественного существования. «От верующих ожидают, – с горечью пишет Зернов, – немедленного выбора в пользу либо антихристианского тоталитаризма, либо не-христианской демократии. Мнения как рядовых граждан, так и духовенства безнадежно разделились, и эта разобщенная, растерянная толпа христиан производит впечатление армии без полководца; это, соль, потерявшая свою соленость». Поколение, о котором Зернов много и благодарно писал в прежних книгах, в чьем кругу жил и складывал мировоззрение (эти золотые святцы русской мысли: Н. |
| 3) Жалованье воспитанников. Из штатного оклада на содержание воспитанников отделялось от 100 до 300 руб. для жалованья бедным академистам. Жалованье выдавалось по классам: ученикам низших классов от 15–20 руб. в год, студентам от 25–30 руб. Пр. Павел Зернов некоторых бедных сирот содержал жалованьем из своего собственного кошта. 4) Единовременные пособия. В бурсе, не смотря на тесноту жилых покоев и не маловажное количество казеннокошных питомцев, иногда временно были помещаемы бедные ученики сверх комплектных. По распоряжению пр. Амвросия, архиерейские певчие в 1817 году жили в вакациальное время в бурсе. На счет пр. Павла Зернова постоянно кормились в академии бедные ученики. Академическое начальство представляло в таких случаях счет пр. Павлу, что стоило академии содержание ученика. 5) Определение на места больных и умерших священно-церковнослужителей преимущественно пред другими, родственных их приемляющих на себя обязанность доставлять пропитание им их семействам, или посторонних учеников, соглашающихся на доставление им некоторого пособия. 6) Заимообразная выдача денег. Из сиротской или из неокладной суммы академистам заимообразно выдавались деньги «впредь до получения доходных денег от предоставленных мест», «впредь до определения к местам». Подобные, частные, так сказать, случайные способы содержания, любил поддерживать пр. Павел Зернов, которого вся академия считала своим благотворителем, милостивым, кротким и приветливым отцом. 17-го января 1815 года не стало доброго пр. Павла. «К вам обращаю речь мою, смиренномудренные наставники и благовоспитывающиеся юноши, возглашал префект Поликарпов пред гробом Павла, скажите, кто из нас отходил от него опечаленным? Кого он отсылал от себя с пасмурным видом? На кого взирал гордым оком и несытым сердцем? Приникни, просвещенный ум, толико радевший о счастии младых питомцев и виждь слезящуюся благодарность ласкающихся птенцов, тебя утешавших своим немотствованием. Кроме отеческого внимания к учащим и учащимся, кроме собственных пожертвований, каких он не употреблял средств для доставления пропитания и спокойствия беспокровным – сиротствующим? |
| В конце первого раздела помещены четыре статьи, продолжающие общую тему путей русской религиозно-философской мысли, но уже в ином плане. В них говорится об интересе к русскому религиозному опыту и религиозно-философской мысли и ее представителям в странах Западной Европы. Статьи расположены в алфавитном порядке тех стран, о которых идет речь. Это — Англия (Н. М. Зернов), Германия (В. А. Пирожкова), Италия (Адольфо Аснаги) и Франция (Жан-Клод Маркадэ). Второй раздел сборника состоит из монографических статей обо всех главных — и о некоторых других, тоже значительных — русских религиозных мыслителях XX столетия. Во втором разделе читатель найдет двадцать три статьи, расположенные в алфавитном порядке по именам тех мыслителей, который они посвящены. Это статьи о митрополите Антонии (Храповицком; автор — архиепископ Никон), Н. С. Арсеньеве (Р. В. Плетнев), С. А. Алексееве-Аскольдове (Б. А. Филиппов), Н. А. Бердяеве (Н. П. Полторацкий), о. Сергии Булгакове (С. А. Левицкий и В. В. Вейдле), Б. П. Вышеславцеве (А. Р. Небольсин), о. Василии Зеньковском (свящ. Д. Д. Григорьев), И. А. Ильине (Н. П. Полторацкий), Л. П. Карсавине (Густав А. Веттер), А. В. Карташеве (Н. М. Зернов), Н. О. Лосском (С. А. Левицкий), Д. С. и З. Н. Мережковских (С. А. Зеньковский о Д. С. Мережковской и Т. А. Пахмусс о З. Н. Гиппиус-Мережковской), П. И. Новгородцеве (Д. А. Левицкий), В. В. Розанове (А. В. Штаммлер), Е. В. Спекторском (прот. В. Зеньковский), Ф. А. Степуне (А. В. Штаммлер), кн. Е. Н. и С. Н. Трубецких (Луис Шеин), Г. П. Федотове (Ю. П. Иваск), о. Павле Флоренском (Б. А. Филиппов), С. Л. Франке (С. А. Левицкий) и В. Ф. Эрне (А. Б. Ровнер)». Все упомянутые сборники созданы до революции или в эмиграции. Исключение — «Наше положение: Образ настоящего» (2000). Группа русских мыслителей, сформировавшихся еще в СССР и ряд других значимых (пост)советских интеллектуалов размышляют о постсоветской России: се упомянутые сборники созданы до революции или в эмиграции. Исключение — «Наше положение: Образ настоящего» (2000). Группа русских мыслителей, сформировавшихся еще в СССР и ряд других значимых (пост)советских интеллектуалов размышляют о постсоветской России: |
| Преобразование оказалось своевременным, так как изменение ситуации в России и Восточной Европе привело к свободе передвижений в обоих направлениях и церкви в этих странах испытали на себе воздействие, если не сказать, нашествие, различных западных церковных организаций всех ориентации. Сегодня мы в состоянии поддерживать различные проекты. Среди них: приглашение для участия в наших конференциях гостей из России и других стран, что стало в последние годы непременной частью программы; ряд издательских проектов, одним из которых является и этот сборник статей из журнала «Соборность»; весьма успешная выставка, посвященная жизни восточных (дохалкидонских) православных церквей, а также несколько исследовательских проектов, включающих поездки и встречи. Наше Содружество является одним из немногих источников финансовой поддержки тех людей, которые приезжают с Востока на Запад. Еще многое необходимо обдумать и переосмыслить. Мы открыты новому будущему, хотя его очертания и не всегда ясны. Наша скромная администрация работает предельно экономно с единственной целью: обеспечить эффективное продолжение нашей деятельности. Постоянные и основные формы нашей работы — ежегодные конференции и издание журнала. Мы готовы поддерживать — посредством совета, практической помощи или финансирования — разнообразные местные инициативы, направленные на достижение единства христиан в любви. Содружество — это не столько «организация», сколько своего рода «сеть», связывающая отдельных людей и различные группы в их деятельности ради достижения общей цели. Каллист Уэр. Николай Зернов (1898-1980) © KallistosWare. Nicolas Zernov (1898-1980). Sobornost, 1981. Д-р Николай Зернов мирно скончался в своем доме в Оксфорде 25 августа 1980 г. на 82-м году жизни. «Один из великих христиан наших дней» — так сказал о нем архиепископ Кентерберийский в обращении, зачитанном на заупокойной службе в Лондоне 23 октября; и конечно, с этим согласятся члены нашего Содружества. Действительно, именно Николаю, больше чем кому-либо другому, наше Содружество обязано своей нынешней активностью и даже самим своим существованием. |
| 838 См.: Вельяминов-Зернов В.В. Исследование о касимовских царях и царевичах. СПб., 1863–1867. Ч. 1–4. Датировку образования Касимовского царства серединой 50-х гг. см.: Зимин А.А. Указ. соч. С. 171–472. Здесь же убедительная критика традацнонной датировки – 1452 г. (Вельяминов-Зернов В.В. Указ. соч. Ч. 1. С. 26–27; Вернадский Г.В. Указ. соч. С. 338) и предложения о создании ханства в 1445 г. по инициативе Улуг-Мухаммеда (Сафаргалиев М.Г. Указ. соч. С 256–257; недавно эту точку зрения повторил В.В. Трепавлов: Трепавлов В.В. Статус «белого царя»: Москва и татарские ханства в XV-XVI веках//Россия и Восток: проблемы взаимодействия. М., 1993. Ч. I. С. 304). 840 Лурье Я.С. Две истории Руси 15 века. СПб., 1994. С. 93; История России с древнейших времен до конца XVII века. М., 1996. С. 298; Скрынников Р.Г. История Российская IX-XVII вв. М., 1997. С. 181. 841 Вообще противопоставление А.А. Зиминым «яркого» Шемяки «ничтожному» Василию II (Зимин А.А. Указ. соч. С. 202–203) выглядит неубедительно. Первый не выиграл в жизни ни одной битвы (а из поражений чего стоит один Белев!). У Василия II были как военные неудачи (в том числе против татар), так и успехи; он проявил недюжинную твердость духа в тяжелых для себя условиях, будучи ослеплен и сослан. Особенно сомнительно подчеркивание А.А. Зиминым в подкрепление своего тезиса фактов отсутствия вокруг Шемяки талантливых сподвижников и наличия таковых вокруг Василия. Обычно в истории как раз яркие сподвижники окружали яркого лидера, а серые – себе подобного (сравнить хотя бы «птенцов гнезда Петрова» и брежневское Политбюро). 843 ПСРЛ. Т. 23. С. 156; более краткий вариант известия о событиях 1460 г. см.: Там же. Т. 27. С. 122; Т. 25. С. 277. 845 Под «Ахмутом» (в Типографской летописи – «Махмут») имеется в виду несомненно Махмуд (Сафаргалиев М.Г. Указ. соч. С. 264–265). Летописцы, как правило, четко не различали татарские имена «Махмуд» и «Ахмад», исключение (из летописей конца XV в.) – Типографская летопись (ср.: ПСРЛ. Пг., 1921. Т. 24. С. 184, 186, 192–193, 194–200). |
| Николай Зернов 1898–1980 25 августа, на восемьдесят втором году жизни, скончался в Оксфорде Николай Михайлович Зернов – один из основателей Русского Студенческого Христианского Движения, богослов, историк Русской Церкви, деятельный участник экуменического движения, профессор истории Восточного Православия в Оксфордском Университете, автор многочисленных книг и бесчисленных статей. Уже одно это перечисление показывает многогранность деятельности H. M., богатство его даров, наполненность его жизни, широту его интересов. Каждое из этих его служений заслуживает особого разбора и оценки. Но и разбор и оценка останутся все же неполными; особенно для тех, кто не знал H. М. лично, без свидетельства, прежде всего, о нем самом. Я убежден, что из всех даров, полученных нами от него, главным, лучшим даром был он сам, его живой, неповторимый человеческий образ. Я знал много людей, расходившихся с ним во взглядах и убеждениях, несогласных с ним часто по очень важным вопросам. Но я не знал и не знаю ни одного человека, который, зная его лично, не любил бы его. Потому в этой краткой памятке мне и хочется ответить на – для меня – главный вопрос: что вызвало эту любовь, чем привлекал он к себе столько самых разнообразных людей, почему весть об его кончине вызывает у всех, знавших его, ощущение уже ничем незаполнимой, горестной пустоты? Сначала, однако, несколько слов об его жизни. В замечательной семейной автобиографии, написанной несколько лет тому назад, H. М. совместно с братом, сестрой и женой 1 подробно рассказал об истоках, определивших всю его жизнь, – о деде священнике, об отце – московском враче, о детстве и юности, неотрываемых от духовного, культурного и бытового аромата предреволюционной Москвы. Это московские корни сделали H. М. навсегда, неистребимо, русским, хотя большую часть своей длинной жизни прожил он на Западе, преимущественно в любимой, и ставшей ему родной, Англии. В «русскости» же этой органически сочетались две традиции. От своего· «левитского», священнического корня унаследовал Н.М. также неистребимую, кровную церковность, опыт православия как самоочевидной и всеобъемлющей основы всей жизни. А от отца – живого воплощения добротворной и милосердной традиции русского врача – понимание жизни как служение. Этому двуединому наследию остался H. М. верным до последнего дня своей жизни. |
| Таковы были те достижения, которыми Движение обогатило церковное пробуждение русского рассеяния. Его основоположники надеялись перенести свою деятельность на родную почву и на ней применить опыт, приобретённый за рубежом. Этим надеждам не привелось осуществиться. Те кадры церковно образованных людей, которые были подготовлены в Сергиевском подворье, в кружках и на съездах Движения, за исключением единиц, окончили свою жизнь в изгнании. Но зато идеи, выношенные ими, не умерли. Они находят всё более обнадёживающий отклик среди молодёжи в России, выросшей уже после смерти Сталина. Та жестокая борьба, которую ведёт советская бюрократия против литературы, вышедшей из-под пера руководителей Движения, свидетельствует об интересе к ней среди интеллектуальной элиты. Опыт евхаристического подхода к Церкви, защита её независимости от светских властей, признание ценности духовной свободы, необходимость творчества в церковной жизни, готовность сотрудничества с инославными, – все эти основы работы Движения созвучны умонастроениям той молодёжи в России, которая обрела истину Церкви, несмотря на гонения и клевету, изливаемые на Православие коммунистическими диктаторами 86 . 8. Встречи с римо-католиками (Н.М. Зернов) Работа секретаря Р.С.Х.Д. увлекала меня, я отдавал ей всё своё время. Моя жизнь протекала в русской среде, но я всё же стремился знакомиться с иностранцами, особенно с англичанами и французами. Во мне росло убеждение, что перед православным зарубежьем стоит неотложная задача – искать примирения с христианским Западом. Эмиграция была лишена возможности принимать участие в той борьбе, которая велась вокруг Церкви в России, но зато она могла осведомлять о ней свободный мир и находить в нём друзей Православия. Моим первым звеном с римо-католиками был француз Антуан Мартель (1899–1931). Он сам пришёл познакомиться со мной. Это был по виду скромный, начинающий славист. Его особенно интересовала Украина – пограничная область между латинской и византийской культурой. Он успел уже побывать и в Польше, и в России, хорошо знал три славянских языка. Он был человек большой духовной силы, отдававший себя всецело служению страждущему человечеству. Помощь туберкулёзным больным и работа по соединению западных и восточных христиан были две цели его жизни. Последняя задача была сопряжена с большими препятствиями для католиков в те годы, ввиду непримиримой позиции, занятой Ватиканом. Безусловное подчинение восточных христиан папскому авторитету считалось единственным путём соединения Церквей. Мартель не был согласен с этим и потому находился под подозрением. Он умер рано, заразившись сам туберкулёзом. Он оставил большой след в жизни своей Церкви, теперь поднят вопрос об его канонизации 87 . Мартель мало говорил о себе, и я многого вначале не знал об его необычайной жизни, но он сразу привлёк меня к себе своей преданностью Церкви, своей чистотой и скромностью. К сожалению, наша дружба длилась недолго. Я уехал в Англию, он получил кафедру в Лилле и вскоре заболел. |
| II. Парижская эпопея (1925–1939) 1. Париж столица русского зарубежья (Н.М. Зернов) В течение 1925–1927 годов наша семья постепенно перебралась из тихой, провинциальной Сербии в шумный, блестящий Париж. К этому времени всё самое выдающееся и предприимчивое среди русских собралось во Франции. Наверное около 150 тысяч бывших граждан Российской Империи нашли в ней своё убежище, и значительное число их сосредоточилось в Париже и его окрестностях 44 . Внутри столицы Франции образовался русский городок. Его жители могли почти не соприкасаться с французами. По воскресеньям и праздникам они ходили в русские церкви, по утрам читали русские газеты, покупали провизию в русских лавчонках и там узнавали интересовавшие их новости. Закусывали они в русских ресторанах или дешёвых столовых, посылали детей в русские школы; по вечерам они могли ходить на русские концерты, слушать лекции и доклады или участвовать в собраниях всевозможных обществ и объединений. В то время пользовался популярностью следующий анекдот: встречаются два старых приятеля. Первый спрашивает другого: «Ну, как тебе живётся в Париже?» «Да ничего, отвечает второй, жить можно, город хороший. Одна беда, слишком много французов». Были русские, которые действительно так думали. Они даже не учились говорить по-французски, жили исключительно в своей беженской среде. Все их интересы были сосредоточены на покинутой родине, и многие из них долгие годы надеялись туда вернуться. Но одними мечтами жить было нельзя и надо было искать заработка у тех же французов. Франция в те годы нуждалась в рабочей силе и давала иностранцам разрешение на въезд. Однако, они не могли свободно выбирать свою профессию, и на их документах стояла отметка, часто мешавшая им получить лучше оплачиваемый и менее тяжёлый труд. Лиц со средствами среди русских было немного. Ещё менее было в первые годы людей, умевших использовать свой капитал. Многие состоятельные русские проживали вывезенные из России деньги, рассчитывая на перемены на родине. Но они были исключением. Большинство беженцев приехало во Францию без всяких средств. К тому же многие не знали языка и не имели подходящих профессий. Всё имущество их умещалось в одном или двух дешёвых чемоданах. Они были представителями пролетариата, который согласно коммунистической доктрине, должен возродить человечество. Единственно, что они могли предоставить капиталистическому рынку, это свои рабочие руки. Хуже всего пришлось тем, кто попал на заводы в провинцию. Другие устроились на автомобильные фабрики в Бианкуре под Парижем, многие сели за руль парижских такси. Те, кто знал французский язык, получили работу в конторах. Женщины стали портнихами, раскрашивали шарфы, делали игрушки, или существовали на другие случайные заработки. |
| Бердяев защищал свободу, как неотъемлемую от Православия; отец Булгаков говорил, что не должно отрекаться от имени «христианское», которое теперь наше Движение носит. В результате долгой дискуссии было принято примирительное решение: оставить прежнее название, прибавив к нему в скобках – «объединение православных братств и кружков». Съезд был трудный, напряжённый, но, к счастью, единство было сохранено. Среди достижений конференции следует отметить разработку программы занятий в православных библейских кружках, планы начала работы в Америке, Латвии и Эстонии, установление связи с Польшей. Но там всё русское и православное было под подозрением, и действовать приходилось с большой осторожностью 73 . Отчёты о работе кружков в различных странах, заслушанные на съезде, подтвердили неуклонный рост Движения. Бьервилльская конференция была переходной: первоначальная стадия собирания сил была завершена, – перед нами встала задача закрепления нашей работы и расширения её в двух новых направления, – юношеской и экуменической 74 . Летом 1926 года Движение имело также местные съезды в Германии и Чехии. Кроме того его представители участвовали в междуправославной конференции, устроенной студенческой Федерацией в Бане-Костенец в Болгарии (6–9 мая). Русские хотели поделиться своим литургическим опытом с балканскими студентами, но им этого не удалось, из-за разделений внутри болгарского епископата. Сначала синод приветствовал созыв съезда, а потом переменил своё отношение к нему и запретил служение литургии. Это было характерно для той атмосферы интриг, подозрений и растерянности, которая царила среди руководителей православной Церкви на Балканах во всем, что касалось отношений к западным христианам. Самым значительным событием на конференции в Болгарии был доклад Г. Г. Кульманна: «Запад перед лицом Православия», в котором он призывал православных студентов принять свою ответственность за судьбу западных христиан 75 . Несмотря на убедительность его слов, они не произвели ожидаемых результатов. Балканские студенты не были готовы для этой миссии. В своём подавляющем большинстве они увлекались радикальной, секуляризованной Европой, а Православие представлялось им частью их народного быта, но не вселенской Церковью, могущей обогатить всё человечество. 7. Значение движения для церковного пробуждения за рубежом (Н.М Зернов) |
|
|
