| Мы слушали странницу с глубоким волнением. Она была для нас подлинным осколком святой, верующей в чудеса Руси. Для Лиды, выросшей в городе, это была первая встреча с православным народом. Она в то время мучилась вопросом о христианском отношении к войне. Она шёпотом сказала мне, что хочет спросить мнение об этом нашей странницы. Я попыталась отговаривать её, считая такой трудный вопрос неуместным. Лидия всё же задала его. Ксенюшка нисколько не смутилась, наоборот, живо отозвалась на него, сказав: «Старчик часто говорил о войне, она началась на небе и начали её не мы, а ангелы и не нам дана власть прекратить её, мы можем только выбрать ту сторону, на которой хотим сражаться. Мы можем быть на стороне ангелов света или ангелов тьмы. А кончится война только после страшного суда, когда каждый получит своё воздаяние». Этот неожиданный ответ поднял вопрос о войне на иную, высшую плоскость, чем та, на которой мы спорили о нём в нашем белградском кружке. Лида была удовлетворена и я тоже. Простились мы со странницей с большой любовью. Она дала мне на память свою фотографию со старчиком, снятую в Польше, которая до сих пор хранится мною. 13. Белградский «Ковчег» и его обитатели (В.М. Зернов) Осенью 1921 года мы покинули Константинополь и с группой русских беженцев приехали в Белград. Все мы с большой энергией стали устраиваться в новой стране, обитатели которой, хотя и были наши «братья», но говорили на непонятном нам языке. Мы сразу приступили к его изучению и одновременно начали искать заработок для каждого из нас. Наша главная надежда была, что отец сможет работать как врач. После длительных хлопот при помощи новых знакомых среди сербов, многие из которых были искренние и бескорыстные друзья России, ему было предложено место на одном из лучших курортов Югославии – Врньячка Баня. Министерство просило его представить проект реорганизации курорта, который он и составил в кратчайший срок 22 . Проект был принят без поправок, но он возбудил большое недовольство местных докторов, боявшихся уменьшения своих доходов из-за конкуренции опытного русского врача. Они употребляли всё своё влияние, чтобы не допустить отца к частной практике. Их усилия, однако, оказались напрасными и отец вскоре стал одним из популярных врачей на курорте. |
| Против Движения говорят многие. С одной стороны, его упрекают в духовной гордости, с другой стороны, его называют «протестантским и чуть ли не масонским». Автор статьи, после опровержения этих обвинений, закончил её следующими словами: «Словно богомольцы в Великий Четверг, разошлись из Хопова участники съезда, неся свечу чистой духовной радости. Нужно постараться, чтобы её не затушили ни несправедливые обвинения, ни добродушный смех, ни мефистофельская улыбка скептиков, ни наша гордыня, порочность и леность». 16. Жизнь в Югославии и наши сербские друзья (Н.М. Зернов) Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, возникшее на развалинах Австро–Венгерской и Турецкой Империй, переживало трудную переходную пору, когда оно открыло свои двери русским беженцам. Новое государство разрывалось на части соперничеством народов, населявших его. Сербы, хорваты, словенцы, черногорцы, македонцы, далматинцы и босняки не доверяли и завидовали друг другу. Кроме них, королевство включало арнаутов, немцев и венгров, стремившихся к национальной автономии. Эти трения усиливались благодаря различиям в религии: на востоке население было православное, на западе – принадлежало к католической церкви, часть его исповедовала ислам . Нам, русским, было тяжело наблюдать этот балканский сепаратизм, мешавший нашим славянским братьям дружно работать для общего блага. Нам было также чуждо увлечение Францией, которым было охвачено столичное общество. Его политическим идеалом была радикальная, антиклерикальная идеология. Мечтой каждого сербского студента было попасть в Париж. Признаком принадлежности к высшей западной цивилизации считался атеизм. Сербы были упоены своей победой, сделавшей их маленькое королевство государством, с которым считались великие державы. Мы пришли из иного мира, потрясённого большевизмом, и сознавали его угрозу для Балкан, не умеющих найти своё единство. Мы пытались иногда делиться нашим опытом с сербами. Они не верили нашим рассказам и смотрели на нас, как на неудачников, желающих поучать своих счастливых хозяев. |
| 6. Конференция Британского Студенческого Христианского Движения в Суонике (20–30 июля 1923 года) (Н.М. Зернов) Летний съезд Студенческого Движения Великобритании и Ирландии разделялся на три части. Первая и последняя предназначалась для студентов, а средняя для их руководителей. Мы были приглашены на вторую и третью часть. В те годы несколько сот человек молодёжи изо всех университетов обоих островов собирались каждым летом на севере Англии в местечке Суонике. Иностранные студенты приглашались туда же. В 1923 году ими были преимущественно немцы и индусы. Задачей съезда было помочь студентам углубить своё христианское мировоззрение и пробудить в них интерес к миссионерской работе. Движение было интерконфессионально, в нём участвовали как англикане, так и члены различных протестантских конфессий, обычно называющиеся в Англии «Свободными Церквами». Каждый день съезда начинался с молитвенного собрания, на нём читалось Священное Писание , пелись гимны, и произносилось краткое поучение. Остальное время было заполнено библейскими кружками, лекциями и спортом. Вечером все снова собирались на молитву. Мужская Молодёжь жила в палатках, в них же обедали и слушали лекции. Девушки были размещены в большом доме. Мы с Клепининым были единственными православными в этом море западных христиан. Мы были мало подготовлены к этой встрече, но все же лучше, чем те, кто пригласил нас. О русской Церкви в Суонике никто ничего не знал. Меня захватил этот новый мир, и я отважно бросился знакомиться с ним, невзирая на моё сильное предубеждение против всех западных христиан. В особенности протестанты были в моих глазах еретиками, опасными для нашей Церкви. Моё отношение ко всем английским христианам было настолько настороженным, что я убедил Клепинина не молиться во время протестантских служб за исключением «Отче наш». Я боялся, что их молитвы и гимны могут содержать слова, несовместимые с Православием. Несмотря на то, что лекции я мало понимал, а гимны были и совсем непонятны, я стал все больше входить в жизнь съезда, благодаря личным знакомствам, которые я начал заводить с первого же дня. |
| 46 Инородцами законы Российской империи называли некоторые народности, преимущественно монгольские, тюркские и финские, которые вследствие самобытного уклада их жизни были поставлены в особое административно-юридическое положение (не несли воинской повинности, не платили всех податей или платили только их часть и т.д.). 47 Книга вышла в двух изданиях в 1882 г. в Казани и в 1886 г. в СПб. Второе издание снабжено предисловием, приложением по материалам книжной справы и грамматическим очерком. В интересующей нас теоретической части расхождений нет. 48 Вне рамок настоящей работы оказывается проблема соотношения споров о судьбе церковнославянского языка и судьбе латыни в западноевропейском мире. Для дискуссий о языке в России XVIII в. ориентация на западноевропейскую модель была очевидной (Живов 1996). Для середины XIX в. непосредственная связь с западноевропейскими дискуссиями не прослеживается. Для этого времени уместнее говорить о типологическом сходстве ситуации, а не о непосредственном влиянии. 49 С этим хорошо согласуются приведенные выше указания С.А. Рачинского на то, что крестьянские дети плохо понимают русскую литературу XIX в., в то время как с пониманием церковнославянских текстов возникает значительно меньше проблем. 51 Литература, в той или иной мере обращающаяся к Отзывам, огромна. См., например: Ореханов 1998; Каннингам 1990, с. 131–172; Смолич I, с. 701–706; Зернов 1934;. Зернов 1974; специально вопрос о языке рассматривается в Сове 1970, с. 50–53; Попов 1926; Балашов 1998, с. 251–256, Балашов 1998 I; Котт 1998, с. 81–84 и т. д. 52 Нам известны две работы, написанные за последние годы, посвященные непосредственно анализу взглядов архиереев на проблему богослужебного языка. Н. Балатон пишет, что 28 архиереев из 63 поднимали вопрос о богослужебном языке (Балатон 1998, с. 64), В. Котт приводит список, в котором числится 31 архиерей, обращавшийся к этой теме (Котт 1998, с. 82–83). Нам представляется, что назвать точные цифры в данном случае нельзя: здесь все зависит от интересов исследователя. В «Отзывах» может подниматься вопрос о непонятности богослужения, но решение его не имеет ничего общего с языковой проблематикой, например, сделать богослужение более понятным поможет общенародное пение, медленное и внятное чтение в храме и т.п. (напр. Отзывы I, с. 440). |
| В конце октября 1961 года, вскоре после приезда Митрополита из Крыма, на квартире одной дамы, которая была домашним врачом Владыки, раздается звонок. Говорит Митрополит, по обыкновению, вежливо и мягко: «Я, кажется, плохо себя веду. У меня повышенная температура. Прошу вас ко мне приехать». Врач поспешила к Владыке. Действительно, он болен. Температура высокая. Вызвали еще одного врача — специалиста. Диагноз: воспаление легких. Необходимо поместить в больницу. Просили у Митрополита разрешения позвонить в Патриархию, к Зернову, бывшему секретарю Митрополита, ныне рукоположенному во епископа, управляющему делами Патриархии. Владыка сначала сказал: «Не хочу!» Потом дал себя уговорить. Показал на телефонную книгу: «Посмотрите на фамилию «Зернов», его фамилия и телефон подчеркнуты». Позвонили. Через 20 минут звонит епископ Киприан Зернов: «Скажите Владыке, что в Кремлевской больнице его ждут. Пусть едет». На другой день Владыку перевезли в больницу. Идти он не мог. Надо было нести на носилках. В дверь носилки не проходили. Пришлось выломать окно. Вынесли носилки ногами вперед. «Как покойника», — сказал Владыка. Он лежал в мрачных стенах Кремлевской больницы больше месяца. Никого к нему не пускали. При нем неотлучно находилась его домашний врач. Однажды Владыка сказал: «Я знаю, вы очень устали, но, если у вас осталась хоть капелька силы, поезжайте к ней, расскажите обо мне». Речь шла о княгине Бебутовой, старом друге Митрополита, 90-летней старушке, жившей в Измайловском. Однажды Митрополит послал к одному молодому священнику, отцу Оресту, когда-то им рукоположенному, который служил тогда на Рогожском кладбище. «Пойдите к Оресту. Пусть даст вам в целлюлозе запасные дары. Я хочу причаститься». Причастился. А через несколько дней наступил Конец. 13 декабря 1961 года, в день апостола Андрея Первозванного, он сказал врачу в 4 часа утра: «Кажется, я умираю. Обещайте мне, что, пока вы живы и жива она (княгиня Бебутова), вы ее не оставите». Доктор обещала. Владыка перекрестился и закрыл глаза. Через некоторое время последовала смерть. |
| Список членов семьи Зерновых Михаил Степанович Зернов Родился в Москве 1 ноября 1857 года. Сын протоиерея Стефана Ивановича Зернова (27 дек. 1817–17 окт. 1886) и Прасковьи Димитриевны Лебедевой (1829–11 фев. 1916). Окончил Первую Московскую гимназию и медицинский факультет Московского Университета (1882). Был оставлен при Университете по кафедре госпитальной клиники по внутренним болезням у проф. А. А. Остроумова (1844–1908). В 1886 году он был приглашён на консультацию на Кавказские Минеральные Воды. Они произвели на него столь сильное впечатление, что он стал ежегодно ездить в Ессентуки и делал это в течение 30 лет. В 1897 году Михаил Степанович женился на Софии Александровне Кеслер. В 1898 году он основал Вспомогательное Общество «Санаторий» для небогатых больных. Занимаясь медицинской практикой на Кавказе летом, зимой Михаил Степанович отдавал себя общественной деятельности. Как и его отец, он был гласным Московской Городской Думы в течение 15 лет. Он был также председателем Арбатского попечительства о бедных и членом других благотворительных организаций. После дарования конституции в 1905 году он вступил в партию Народной Свободы. (К. Д.). В 1917 году доктор Зернов со своей семьёй покинул Москву и провёл годы гражданской войны в Ессентуках, работая врачом в госпиталях. В 1920 году семья Зерновых была эвакуирована вместе с медицинским управлением Добровольческой Армии в Грузию. Оттуда им удалось выехать в Константинополь в феврале 1921 года. С осени того же года Михаил Степанович работал в Югославии курортным врачом сначала в Врньячской, а потом в Вранской Банях. С 1927 года до последнего дня своей жизни он занимался медицинской практикой среди русских в Париже. Он был председателем Московского Землячества и помощником председателя Общества врачей имени Мечникова. Умер 31 января 1938 года на 82 году своей жизни. София Александровна Зернова, урождённая Кеслер Родилась 10 августа 1865 года в Москве. Дочь Александра Ивановича Кеслера (ум. 10 ноября 1870 года) и Марии Алексеевны Жуковой (15 июля 1825–18 марта 1902). С. А., по окончании классической гимназии Фишер, занималась педагогической работой в Москве. После своего замужества она участвовала в общественной и благотворительной деятельности мужа, взяв на себя ответственность за хозяйственную сторону санатория в Ессентуках, насчитывавшего более 500 больных и более 100 служащих. Умерла она в Париже 28/15 августа 1942 года. |
| Удивительный некролог поместил в «Последних Новостях» (1 февр. 1938) П. Н. Милюков. Он назвал его «Смерть Праведного», и эти слова прозвучали неожиданно в устах далёкого от религии человека. Он писал: «Одна тяжёлая потеря за другой. Вчера скончался Михаил Степанович Зернов. Трудно мне говорить о нём, о старом товарище с гимназических лет и верном друге, теперь уже можно сказать до гроба. Третьего дня мы сидели рядом за столиком на балу Московского землячества. Я любовался на его бодрый вид, а когда сказал об этом его супруге, она, понизив голос, ответила: «Да, но с сердцем у него что-то не ладно». А вчера я получил от него письмо – милое, доброе, как все его письма, как все его отношения к людям. Он в ласковых выражениях благодарил за статью, за личное посещение, выражал надежду, что скоро «устроим свидание». Сегодня звонок: умер Михаил Степанович. Счастливая смерть – на посту. Для него счастливая, для нас – не так. Вообще не бывает счастливых смертей. Уход от нас всегда ужасен. Он смягчён тем, что сразу не веришь в него, нет, жив человек, он с нами, источающий из себя благожелательство, примиряющий, утешающий одним своим присутствием. Весь какой-то не свой, а наш общий, всегда думающий о других и умеющий всех расположить так думать. С миру по нитке скопивший благосостояние Московского Землячества. Конечно, тут Москва – москвичи. И сам Михаил Степанович – всем нутром московский, сын протоиерея от Николы Явленного на Арбате, где ребятами на заднем дворе мы в бабки играли. И потому единственный. Теперь таких больше не будет. Там, в России, размах для него был иной – широкий. Там же «с миру по нитке» создал он и свою лечебницу-санаторий в Ессентуках на благо людям. Здесь, среди эмигрантской бедноты, по тому же принципу, хоть и в сокращённом масштабе, создал Московское землячество. А сколько труда положил, сколько неустанного внимания, сколько раз подстрекал совесть земляков, напоминая им о долге благодарности отошедшим в вечность. Теперь отошёл и сам. Устало и его неутомимое сердце от всех этих непрерывных, напряжённых забот о других. Обо всех других: потому и чужда была ему «политика». Но общественником он был до мозга костей, и в пределах доброжелательства, врагов у него не было и быть не могло. Что бывают и злые, он, кажется, не мог допустить, но когда встречался со злом, боролся упорно – и побеждал своей правотой, а не непротивлением. Весь он был праведный, не могу подобрать другого слова, а этого – он заслуживает. Мне кажется, и память о нём будет излучать то же умиряющее действие, которое производил он сам». |
| Что случилось потом с Серафимой – я не знаю, а судьба матери Диодоры была следующая. Во время разрыва отношений между Сталиным и Тито, русские высылались из Югославии. Мать Диодора могла выехать во Францию, куда давались визы духовным лицам. Но она просила выслать её в Россию, говоря: «Монахи должны искать не покоя, а страдания». Осуществить её план возвращения в Россию оказалось невозможным; тогда она выбрала Албанию, где, по слухам, продолжает свой монашеский подвиг. Лондон. 1962. 13 Пастеровский институт (В.М. Зернов) Я начал работать в Пастеровском Институте в 1927 году, когда там ещё была свежа память самого Пастера (1822–1895). Во главе Института стоял профессор Ру (1853–1933), его ближайший сотрудник. Большинство лабораторий руководились учениками Пастера или Мечникова (1845–1916). Ру посвятил всю свою жизнь Институту, каждый день можно было встретить там его высокую, слегка сгорбленную фигуру. Он носил небольшую, остроконечную бородку, у него были глубоко впавшие глаза, его шея зимой и летом была закутана серым вязаным шарфом. Он входил во все детали работы: когда я принёс ему мою первую напечатанную статью, он попросил меня зайти на следующий день, чтобы поделиться со мною своими замечаниями. Ежегодно в день смерти Пастера все сотрудники собирались в библиотеке. Все стояли, один Ру сидел. Слабым, хрипловатым голосом он произносил речь, призывавшую с неослабной энергией продолжать научную работу. Он говорил: «Старайтесь достигнуть лучших результатов, я жалею, что будучи неловким и нерадивым, я так мало успел сделать в моей жизни». Все это мы слушали, зная, что перед нами – один из величайших учёных мира, овладевший в совершенстве техникой работы. Он был настоящим аскетом науки, отдавшим все свои средства Институту. Когда он умер, все служащие по очереди днём и ночью несли дежурство у его гроба, стоявшего в часовне, где был похоронен Пастер 94 . Правительство устроило Ру национальные похороны в соборе Нотр Дам. Его преемник оказался совсем другим человеком. Профессор Мартен (1864–1946) не любил, когда упоминалось имя его предшественника. |
| Часть пятая. Отступление в Грузию и бегство из России в Константинополь. Введение. Н. Зернов. Двенадцать месяцев с февраля 1920 по март 1921 года были решающими в судьбах нашей семьи. Это было время крушения Белого Движения, ужасающей эпидемии тифа, гибели миллионов людей, преимущественно молодежи. Вся страна была охвачена горячкой и металась в муках и безумии братоубийственной борьбы. Нас тоже захватила эта разруха. Наше молодое поколение в то время еще не вступало в самостоятельную жизнь, но именно нам пришлось взять на себя бремя ответственных решений, от которых зависела участь всех нас. Наша неопытность восполнялась горячностью нашей веры, твердым решением не расставаться ни при каких условиях и ясным сознанием невозможности признать над собою власть большевиков. Первая глава. Семь дней отступления в Грузию. Н. Зернов. Мы прожили во Владикавказе 12 дней. Они были полны хлопот, тревог, опасений. Первой задачей, вставшей перед нами по приезде, было найти пристанище в городе, до отказа набитом всевозможными учреждениями, лазаретами и остатками разбитой армии. Совсем чудесно вывела нас из, казалось бы, безвыходного положения моя младшая сестра. Она шла по улице, горячо молясь Николаю Чудотворцу, к ней подошел незнакомый осетин и предложил в своем доме большую, светлую комнату, в которой мы все поселились... Мы так и не узнали, почему он оказал нам такое гостеприимство. Нашей следующей и гораздо более трудной задачей было найти способы попасть в Грузию. Для этого надо было добыть грузинские деньги, нанять подводы и получить разрешение на въезд в страну. Последнее было самым трудным, так как ходили упорные слухи, что грузины решили никого к себе не пускать, опасаясь возмездия большевиков. Наши родители проявили исключительную энергию; все дни они проводили в хлопотах. Тысячи других людей, как и мы, стремились как можно скорее покинуть обреченный город, всюду шла борьба за возможность уехать. В эти дни в Владикавказе собралось вое лучшее и худшее, что было в Добровольческой Армии. |
| карту городищ). О нем мы имеем известия летописей Татарских и Русских и письменные документы: из первых во всяком случае видна древность городища. Шереф-еддин, бен Хисам-еддин, Булгарский писатель, живший в половине XVI в., в книге своей «Булгарская летопись», говоря о проповедниках магометанства между этими Булгарами, вот что пишет о начале и судьбе Елабужского городища: «с северной стороны от реки Белой 129 на устье реки Туймы 130 , вышел из Суддума то есть Алабуги (Суддум на Юнанском языке значит Алабуга, т. е. рыба – окунь: это был большой город, его основал Искандер Зуль-карпейн; ныне он точно также, как и Булгар, разорен Аксак-Тимуром). Из этого (говорю) города вышел Акбаш-ходжа, один из величайших Булгарских последователей (т. е. Магомета), отличавшийся превосходным знанием Корана». И в последней главе о могилах знаменитых шейхов в Булгаре сказано: в Алабуге находится гроб Амлян-ходжи 131 . В этой выписке из летописи два курсивом набранные слова: Суддум и Юнанский, представляющие особенную важность, мы привели по Татарскому подлиннику. Первое гг. Березин и Вельяминов-Зернов, нам кажется, несправедливо приняли за Содом. Магометанам Содом не был хорошо известен и с Еврейского отнюдь не означал, какую-нибудь рыбу, а сожжение 132 . Вместо: на Юнанском – те же гг. Березин и Вельяминов-Зернов поставили – на Греческом языке. Хотя известно, что Юнанами Восточные народы действительно называют Греков 133 , но на Греческом языке рыба окунь отнюдь не называется суддум и никакого такого или подобозвучного слова там нет. Потому, оставив Юнанский без перевода, мы предоставляем филологам решить, какой народ или племя разумеется здесь под Юнанами, о коих и впереди еще будет речь. Основание города приписывается Искандеру Зуль-карпейну, т. е. Искандеру Двурогому. Так восточные народы называют завоевателя вселенной Александра Македонского 134 . Ему они имеют обыкновение приписывать построение древних и важных городов, начало коих теряется во мраке времен. Указание на Александра Македонского во всяком случае показывает древность Елабуги 135 . |
|
|
