| В учено-богословской литературе о книге пророка Ионы было необычайное разнообразие в понимании описываемых в ней событий. Средневековые иудейские толковники признавали события книги содержанием лишь сна или пророческого видения, которого удостоился пророк (Абарбанелл), позднее – простым сновидением, но «по ошибке сочтенным за действительность», считали эту книгу ученые (Гримм, Зонненберг и др.). Рационалистические толкователи признавали книгу поучительной басней или поэмой, мало имевшей в основе своей истории и лишь вымышленной для поучения (Землер, Михаелис, Нимейер и др.), даже моральным романом (Нольдэкке, Гецель, Гитциг, Блеек); аллегорией, значительной прикровенностью затемняющей действительные исторические события и лишь выдвигающей особые богословские мысли (Пальмер, Герман фон-дер-Гардт и др.), символической притчей (Штейдлин, Паулюс, Брюно-Бауер); более смелые и резкие ученые того же направления находили для сей книги аналогию или даже источник в языческих мифических сказаниях, особенно в вавилонском мифе об Оаннесе-полурыбе и получеловеке, в греческом о Персее и Андромеде, о Геркулесе или Гезионе и т. п., и считали книгу не более как поэтическим мифом (Хольдгорн, Грамберг, Гезениус, Баур, Розенмиллер, Крамер, Кнобель, Фридрихсен и др.). Свободомыслящие католические ученые считали книгу за притчу, излагающую под историческими образами возвышенные богословские мысли (Ян, Паро). Некоторые более умеренного направления ученые допускали в основе книги исторические события, иногда впрочем, довольно странные, например низвержение Ионы в «труп убитого кита», или пересадку на другой корабль, имевший форму кита и т. п., видели и иные более вероятные исторические события, но поэтически обработанные, как Шекспир или Шиллер обрабатывали древние новеллы (Де-Ветте, Эвальд, Вопель, Нахтигаль, Бунзен и др.). Иудейская синагога и христианская Церковь признавали всю книгу вполне историческим произведением и этим дали основу и руководство для богословов апологетического направления (Генгстенберг, Баумгартен, Геферник, Кейль, Клейнерт, Орелли и др.) также видеть в книге одни лишь действительные исторические события, вполне свободные от мифической, аллегорической, поэтической и иной «обработки». Отцы Церкви: Ефрем Сирин , Златоуст, Иероним, Кирилл Александрийский , Феодорит объясняли книгу в историческом смысле, а Августин и Феофилакт даже опровергали язьиеские сомнения в ее историчности. Православная Церковь в службе на память пророка Ионы, 22 сент., и в 6-й песни утреннего канона воспроизводит, как вполне исторические, все события этой книги. |
| Такое же достоинство имеют попытки и других ученых «делить» книгу Авдия по разным писателям и эпохам, напр. Новакк (Kl. Propheten. 161 163 ss.) делит: 1 7 и 10 14 ст., считая эти стихи более древними, a8 9 и 15 21 считает более поздними. Вторая часть или «книга» будет в таком случае начинаться: «не в тот ли день это (?) будет, говорит Господь, когда Я истреблю мудрых в Эдоме и благоразумных на горе Исава» (8 ст.). Какой писатель или пророк мог так странно и непонятно начинать свою книгу?.. Думаем, что никто, кроме созданных критической фантазией. Также странно и продолжается это гипотетическое писание, напр. 15 ст.: «как ты поступал, так поступлено будет и с тобою». А как он поступал? Опять неизвестно никому, потому что повествование об этом поступке изложено в «другой книге» (11 14 ст.). И вообще все пророчество, как лишенное исторического повода (излагаемого в другой «части и книге» 1 7 ст. и 10 14 ст.), является вполне непонятным и неестественным... Вот к чему приводят критические гипотезы! В учено-богословской литературе о книге пр. Ионы было необычайное разнообразие в понимании описываемых в ней событий. Средневековые иудейские толковники признавали события книги содержанием лишь сна или пророческого видения, которого удостоился пророк (Абарбанелл), позднее простым сновидением, но «по ошибке сочтенным за действительность», считали эту книгу ученые (Гримм, Зонненберг с др.). Рационалистические толкователи признавали книгу поучительной басней или поэмой, мало имевшей в основе своей истории и лишь вымышленной для поучения (Землер, Михаелис, Нимейер и др.), даже моральным романом (Нольдэкке, Гецель, Гитциг, Блеек); аллегорией, значительной прикровенностью затемняющей действительные исторические события и лишь выдвигающей особые богословские мысли (Пальмер, Герман фон-дер-Гардт и др.), символической притчей (Штейдлин, Паулюс, Брюно-Бауер); более смелые и резкие ученые того же направления находили для сей книги аналогию или даже источник в языческих мифических сказаниях, особ. |
| Здесь он видел идеальное осуществление чистого христианства. Землер пошел дальше: он не мог скрыть, что уже в эти века христианство перестало быть чистой религией нравственной свободы, что уже тогда веровали в неизменное содержание догматов. Землер находит, что главная причина всех недостатков церковно-исторического воззрения – это отсутствие настоящей правдивой истории первых веков. Апостольскую церковь рассматривают в идеальном свете: это – только недостаток критики. И в своей истории первых веков Землер старается сорвать с христианства ореол этой святости: подозревает их мученический героизм; это были просто люди нетерпимые, которые ограничивались лишь тем, что не ходили в языческий храм, но несвободные от крупных нравственных пороков. Они сами были виновниками воздвигаемых на них гонений. И Землер, как дух разрушитель, проносится над памятниками древности. Его скептицизм был так велик, что письмо Плиния считал невозможным (подлог какого-нибудь Тертуллиана ). В своем критицизме он зашел так далеко, что ни в самом евангелии, ни в посланиях апостольских он не находил чистого выражения христианской идеи: и в этих священных книгах есть нечто догматическое; и сам Иисус Христос приспособлял чистое зерно нравственной религии к временным меркам иудействующих представлений (judenzende Vorstellungen). В нравственном отношении каждый человек столь своеобразен и индивидуален, что полное взаимное понимание на этой почве невозможно не только для целого общества, даже между двумя лицами. Здесь может существовать известный условный язык, кодифицированный способ выражения, но никогда – искреннее убеждение, во всех одинаковое. Таким образом, все разрешается в полнейшем субъективизме, без всякой опоры чего-нибудь постоянного и положительного. Христианство есть только неограниченное право индивидуума иметь свою частную субъективную религию и отстаивать ее против всякой религии общественной. Ничего объективного, связующего христиан в одну церковь , быть не может. Церковь – это не общество в виде государства, а агрегат индивидуумов, соединенных между собой только формальным правом индивидуального для себя бытия. |
| Его взгляд на христианство состоит в том, что содержащееся в Писаниях нового завета учение Христа и апостолов не заключает ничего в себе столь твердого и однажды навсегда решенного, на что можно было бы смотреть как на нечто, долженствующее лечь, в виде неизменной нормы, в основу всего развития христианской церкви. Христос, рассуждает Землер, дал право каждому индивидууму касательно веры мыслить так, как он сам, индивидуум, хочет, исповедовать свою религию, какую он найдет благоприятною для себя. «Христианство, – говорит Землер, – в существе своем есть выясненное от Христа для сознания человечества – право индивидуальности, право для каждого иметь свою собственную религию приватную, в противоположность ко всему, что выдает себя за религию господствующую, обязательную». Исходя из этого измышленного понятия о религии христианской, Землер, как церковный историк, находит интерес лишь в том, чтобы рассматривать, как в истории христианской церкви внутреннее субъективное право индивидуальности относится ко всему тому, что в противоположность ему выступает с правом религии однажды навсегда установленной, узаконенной, неизменяемой, официальной, господствующей, православной. Вся история церкви, по взгляду Землера, есть в сущности спор и притом постоянный, спор внутренней и индивидуальной религии с религией официальной, господствующей. Отсюда, во всей массе церковно-исторических явлений он видит ничто иное, как бесплодную попытку придать характер неизменяемости тому, что по своей природе свободно и изменяемо. На взгляд Землера церковь есть только агрегат индивидуумов, которые не соединены между собой никакой другой связью, кроме чисто формального права на индивидуальную религиозную свободу, равно принадлежащую каждому. Действительным содержанием церковной истории, предметом главного внимания историка, должно быть, поэтому, ничто другое, как беспрерывная смена постоянно видоизменяющихся религиозных воззрений; движущим принципом, заправляющим этим течением, служит субъективный интерес индивидуальности обнаруживать реакцию против того, что хотело бы положить на бесконечное разнообразие религиозных стремлений индивидуумов печать однообразия, печать неизменяемости. |
| Это величайший древний предрассудок, восклицает он, что будто первенствующая церковь, церковь апостольская и ближайших к ней времен, есть всесовершеннейший образец церкви и осуществляет собою божественное предначертание христианской религии 378 . Отправляясь от этой точки зрения, он не полагает никаких границ своей критической запальчивости относительно истории первых трех веков. Чем более в истории этих веков есть таких сторон, которые для последующих христиан представляются высокочтимыми, достойными подражания, тем более вооружается он против славы этих веков. Он ни во что ставит подвиги мучеников первых веков; всю религиозность первенствующих христиан он сводит к тому, что они чуждались языческих храмов и не приносили идольских жертв; причину Диоклитианова гонения полагает в самих христианах и т.д. Что касается до письменных свидетельств, по которым христиане этой эпохи представляются в другом свете, чем как хочет того Землер, то он или не доверяет им или считает их подложными. Даже против письма Плиния младшего, вифинского наместника, к императору Траяну о христианах, которое всеми считалось подлинным и которое хорошо отзывается о христианах, Землер выставляет множество, впрочем тщетных, аргументов с целью доказать его подложность. Он утверждает по поводу этого письма, что и христиане в то время (нач. II-ro века) были очень немногочисленны, чтоб на них могли обращать серьезное внимание Плиний и Траян, и самое письмо, по Землеру, слишком много расточает похвал христианам, так что его мог сочинить только какой-нибудь панегирист из партии христиан, в роде Тертуллиана . Такого-то характера критика Землера касательно даже первых веков христианства, времени апостольского и после апостольского 379 . Относительно дальнейшей истории церкви он показывает еще большее нерасположение. Монахов и анахоретов называет сумасшедшими, епископов по большей части интриганами, Августина – хитрым и коварным, Феодорита – суеверным, Бернгарда – ханжествующим 380 . Стоя на такой точке разрушения всего, что доселе считалось предметом достойным внимания историка, конечно нельзя было помышлять о построении церковной истории: Это хорошо сознавал и сам Землер, а потому, чтобы отыскать какое-либо существенно-важное содержание церковной истории, он вынуждается составить свое собственное понятие о сущности христианства, и с этой измышленной им точки зрения и рассматривать самую историю христианства. |
| Приведши наконец мнение Мосгейма о том, что в первоначальной церкви всем священнослужителям, не исключая епископов, позволен был брак и что только впоследствии по причинам суеверным начал вторгаться в клир целибат, и, подробно опровергнув это мнение, Мефодий произносит такой приговор над Мосгеймом: «явно лжет этот последователь Лютера и возводит клевету на невинных». В заключение своих рассуждений о Мосгейме русский церковный историк дает самый нелестный отзыв о всех вообще протестантских церковных историках. Он говорит: «лютеране или протестанты написали много церковных историй, но в них хорошее утаивается, а худое умышленно выставляется на вид и преувеличивается, в них рассказывается не то, что действительно сделано церковью, а лишь заблуждения, пороки и соблазны. Историки-протестанты в этом даже открыто сознаются. Кроме того, они постоянно объявляют, что это или то сомнительно, подложно, или в каком-нибудь отношении подозрительно, и стараются всему этому не давать значения; в особенности они являются врагами учителей церкви» 372 .· III. Землер. Планк. Гэнке Землер. Планни Гэнне. (Вторая половина XVIII и начало XIX века) – Прагматико-рационалистическое направление церковной историографии. – Землер, мрачный взгляд его на церковь и даже первенствующую, – его собственные представления о сущности христианства и о принципах, которым подчинялась историческая жизнь церкви, – отрицание значения господствующей церкви в истории и пристрастие ко врагам церкви; – замечания о достоинствах и в особенности недостатках его трудов. – Планк , – задача его сочинения «история христианско-церковного общественного устройства», взгляд на происхождение христианской церкви, вывод отсюда относительно его рационализма и прагматизма; – характеристика его воззрений на дальнейшее развитие христианского общества, в особенности под влиянием папства; – недостатки его исторического метода. – Генке, достоинства его «общей истории церкви» со стороны прагматизма; – рационализм его в рассказе о жизни Христа; – суждение его о сущности учения Христа; – отклонение церкви от этого учения, причины явления; – жесткое суждение его о главнейших представителях церкви, примеры. |
| Землер не выходит на идею исторического развития. Он описывает историю Церкви по векам. Землер проявляет склонность к модернизации истории: основными критериями, которые он использует для оценки исторических событий, являются просвещение, толерантность, свобода и проч. – все то, что было в ходу в эпоху Просвещения, но вполне отсутствовало в исторической реальности древней и средневековой Церкви. Так или иначе, благодаря неослабному вниманию к источниковой базе Землеру удалось сделать много новых открытий. Гёттингенский профессор теологии Готлиб Якоб Планк (1751–1833) вошел в историографию истории Церкви как автор 5-томной «Истории общественного устройства христианской Церкви» (1803–1809). Своей целью он видит разработку истории Церкви как общественного института и практически абстрагируется от истории христианского вероучения. Хронологические рамки исследования охватывают время от возникновения Церкви до Реформации. В отличие от гиперкритика Землера Планк более щепетилен в оценках. Ко всем событиям и лицам церковной истории он подходит со строгих рационалистических позиций, устраняя со страниц своей книги любой намек на трансцендентность: Христос и его ученики для Планка – обычные люди своего времени, живущие в обыденных обстоятельствах, ход которых не может быть нарушен никакими сверхъестественными событиями, тем более такими, как воскресение Христа, достоверности которого Планк совершенно не допускает. He допускает он и исторических случайностей: всякое событие в истории имеет для него истоком сознательный волевой акт индивидуума или группы людей. При этом автор не свободен от модернизаторской субъективности в плане навязывания собственной логики упомянутым волевым актам. Как и для большинства западных историков, для Планка Восточная Церковь существует до тех пор, пока она не вступает в конфликт с Церковью Римской. С этого времени его внимание целиком поглощается последней. История Церкви становится историей папства, причем субъективизм исследователя существенно снижает уровень доверия читателя к его гипотезам и выводам. |
| А.КУРАЕВ: Ну да. Потому что вот эта заметка кончается такими словами: «Но если уж подошли законные власти, то надо бы закатать этих девок по самое «немогу», чтобы неповадно было». И.ЗЕМЛЕР: Но это тоже, по-моему, как-то не по-христиански получается. А.КУРАЕВ: То есть у этого человека как мечта, как он будет их сжигать, а потом говорить «Ну ладно, раз власть за это взялась, помолчим». Дело вот в чем. Что перед нами достаточно типичная ситуация, когда, вот, скажем, суд инквизиции выступал в реальности альтернативой суду Линча. Ну, например, в конце XIX века в Российской Империи отменили закон, который карал каторгой за конокрадство. По стране прокатилась волна погромов цыганских таборов, когда мужики сами шли разбираться с теми, кого считали виновными в гибели и пропаже своих лошадей. Когда отменили уголовную статью в Российской Империи, карающую за колдовство, по стране опять прокатилась волна самосудов крестьянских, когда там женщин, обвиняемых в колдовстве, крестьяне сами сжигали в избах и так далее. Вот нечто подобное, мы видим, и сегодня повторяется в самых разных странах, такие суды Линча с какими-нибудь колдунами, там, будь то в ЮАР, в Индонезии, в Индии. Это происходит время от времени. И, вот, в данном случае, к сожалению, я вижу, что люди, принадлежащие к моей родной православной церкви, многие из них по уровню своей агрессивности и, может быть, нравственного развития недалеко отошли от этих вот каких-то представителей архаических народов, живущих где-то в джунглях тропических, которые точно также разбираются со своими обидчиками. Значит, в этом смысле вмешательство государства как минимум создает некую зону безопасности. Ну, это, хорошо, это необходимо, может быть, такое действие МЧС. Но дальше вопрос-то должен стоять, а что с нами самими? И.ЗЕМЛЕР: Да, вот я тоже хотела узнать, спросить. Может ли РПЦ что-то сделать со своими прихожанами, с паствой? Вот, какие-то дополнительные, не знаю, ну, простите меня за это слово, беседы провести просто? А.КУРАЕВ: Ну вот, может быть, то, что я скажу, это не очень этически корректно, но для меня, действительно… Ну, (НЕРАЗБОРЧИВО) арестованных людей нехорошо такое говорить, но для меня сейчас даже значимее не то, что происходит именно с этими девушками. Для меня гораздо более болезненнее, я переживаю то, что происходит во многих людях, с которыми я идентичен по своей вере. И для меня вот это главная забота и об этом я пробую говорить для того, чтобы, во-первых, голос вот такого рода погромщиков не считался бы единственным голосом, который звучит изнутри церкви и чтобы церковь как таковую не отожествляли с этим. И, во-вторых, ну, я очень надеюсь, очень хотел бы, что, в конце концов, зазвучит и голос высшего церковного пасторства, и архиереев наших, и Патриарха, где будет дана оценка не только выходке этих девушек (здесь-то оценка наша единая, консолидированная, что это недопустимое безобразие), а вопрос вот именно в оценке наших реакций. |
| Вот, понимаете, вот смотрите, вот сегодня (не когда-то, а сегодня), уже когда они арестованы, захожу в интернет и читаю на сайте некоего анонимного, но очень авторитетного, известного автора в православной среде, Исраэль Шамир. Это анонимный писатель, очень талантливый, очень интересный публицист, делает интереснейшие обзоры израильской прессы и так далее. Я с интересом всегда читаю его тексты. На этот раз я ахнул. Он пишет следующее: «Кощунственная выходка четырех (я пропускаю одно слово, потому что оно считается матерным) в святом храме на Москве была магическим ритуалом, проверкой, жива ли еще русская церковь и вера. По-хорошему, их надо было бы сжечь на костре на берегу Москвы-реки, пепел спихнуть вниз по течению и место костра посыпать солью. Но еще не сошел лед. Самосуд лучше всего решает такие проблемы. Святотатством мучиться недолго, расходов на крючкотворов и тюрьмы нет, а другим неповадно». И.ЗЕМЛЕР: Ну, это противоречит даже действующему Уголовному Кодексу, ну, мне так кажется. Е.БУНТМАН: Но это не единственное такое высказывание. А.КУРАЕВ: В том-то и дело, не единственное. Е.БУНТМАН: Да. Далеко не единственное. А.КУРАЕВ: И в этих условиях, понимаете, я просто реально знаю (не буду называть географию), но в одно из епархиальных управлений нашей церкви уже приходили на днях сотрудники ФСБ вот именно с этим вопросом. Потому что одна из подозреваемых девушек – она родом из этого городка, и вот фсбшники интересуются ее безопасностью, потому что в интернете полно сообщений якобы православных людей о том, что «мы сами пойдем и разберемся». И.ЗЕМЛЕР: Да, но тем не менее мы видим постановление суда о мере пресечения как заключение под стражу, мотивированное не тем, что это нужно для безопасности девочек, а тем, что они представляют из себя угрозу для общества. Насколько, на ваш взгляд, вот эти девочки представляют угрозу для общества? Неужели нельзя, скажем, поместить их под домашний арест? Не в наши СИЗО, да? Неужели, в этом случае градус обсуждения в обществе и в православной церкви будет ниже? |
| Подвергнув анализу это сообщение, Цан пришел к выводу, что появление приведенного списка относится ко времени между 1550 и 1628 гг. Автором его, несомненно, был грек. Судя же по термину μ λειπμενος в отношении к первой рукописи, можно думать, что все остальные сохранились еще до него и были у него под руками. Цан думает даже, что список этот является лишь частью каталога существовавших тогда в монастырской библиотеке кодексов; всех их было значительно больше. Для нас важно, что среди них упоминается и Contra haereses. Значит, греческий подлинник этого сочинения существовал еще, по мнению Цана, в XVI в. 1801 К подобному же заключению в отношении к XVII в. приходит и Ф. Мейер, нашедший в Иверском Афонском монастыре в кодексе XVII столетия список греческих рукописей и между ними творения Иринея. 1802 О последнем Гарнак высказывает не лишенное вероятия предположение, что это простая копия с греческого перевода иеронимовскаго каталога (De viris illustribus). 1803 Возможны, по-видимому, и другие объяснения. Однако нельзя отрицать вероятности и за объяснением Мейера. Открытие Διδαχ τν δδεκα ποστλων, а в последнее время «Доказательства апостольской проповеди» и IV-V книг Contra haereses (на армянском языке) дает право признавать возможность существования где-либо греческого оригинала главного труда св. отца. 6. Подлинность «Против ересей» Вопрос о подлинности «Против ересей» не поднимался до второй половины XVIII столетия: так были все уверены в ней. Первым и, насколько нам известно, единственным человеком, отвергавшим ее, был И. С. Землер. 1804 Прежде всего, он ссылается на то, что в кн. III, гл. 3 излагается (будто бы) учение о примате Римского епископа, что заставляет предположить более позднее происхождение разбираемого труда, от автора, проникнутого папистической тенденцией. Учение «Против ересей» о преимущественном значении в Церкви епископов также не могло, по мнению Землера, появиться во II в. Подозрительным кажется ему и тесная связь Иринея с Востоком. Св. отец цитирует творения Папия, Ермы, неизвестного в то время латинянам; ссылается на восточных «пресвитеров»; приводит выдержки из Платона, Гомера, Менандра и других светских греческих писателей; знаком был с еврейским языком. Все это, думает Землер, едва ли могло иметь место, если бы разбираемый труд написан был действительно на Западе (в Лионе). В конце VI или начале VII в. Лионский епископ Эферий обратился к папе Григорию Великому с просьбой прислать ему творения Иринея. В Риме, однако, их не оказалось. |
|
|
