| Ее неисповедимое терпение и преданность воле Божией, соделавшие Ее избраннейшей служительницей и хранительницей тайн спасения нашего, увенчали Ее венцом Царицы небес и земли. Нет также сомнения, что и для нас лучшим и благонадежнейшим средством приготовления к блаженной кончине есть истинно христианская жизнь по вере и благочестию, охранение себя от всякой скверны плоти и духа, хождение во всех заповедях Господних неуклонное. Ибо что такое смерть? Есть конец настоящей жизни: но конец не может разногласить с началом и продолжением. Если благочестиво пребывает душа в теле в продолжение жизни, благочестиво и разлучается с телом во время смерти; если же в беспечности и нечестии проводит жизнь, в нечестии постигает и смерть. Кто, возлегая на смертный одр, может сказать о себе с Апостолом: подвигом добрым подвизался, течение совершил, веру соблюл; тот только и может сказать с несомненным упованием: прочее соблюдается мне венец правды, его же воздаст мне Господь в день он праведный Судья ( 2Тим.4:7–8 ). Но, при этом главном и необходимом условии к снисканию мирной и блаженной кончины живота, есть некоторые особенные средства приготовления себя к исходу, которые находим в обстоятельствах Успения Божией Матери, и на которые желаем обратить внимание. По вознесении на небо Господа нашего Иисуса Христа, Пречистая Матерь Его всю остальную жизнь свою проводила так, как проводят жизнь странники, с нетерпением желающие возвратиться на родину. Она помышляла только о небе, куда вознесся Божественный Сын Ее; желала только того, чтобы скорее соединиться с Ним в вечной жизни. Часто, оставляя Иерусалим, удалялась Она на гору Елеонскую, которую Господь избрал местом своего вознесения; и там, в уединении, возносила пламенные молитвы о блаженной кончине своей. – И наша, братья, настоящая жизнь есть только краткое время разлуки со Христом; истинное жительство наше на небесах ( Флп. 3:20 ), а не на земле, и истинный живот наш сокровен теперь со Христом в Боге ( Кол. 3:3 ). Аще убо воскреснете со Христом, вышних ищите, горняя мудрствуйте, а не земная (ст. |
| Если бы верили Христу, то верили бы и в будущую жизнь, которую Он определенно нам обещает. Такое наше отношение к вопросу о бессмертии свидетельствует о том, что христианство потеряло свою действенность в современном сознании и в современной жизни, потеряло руководящее в ней значение и влияние. В нас атрофировалось чувство, что мы живем пред очами Божиими, пред очами Христа и должны будем дать отчет в нашей земной жизни. У нас нет того чувства страха Божия, которое было у наших блаженных предков и у древних христиан. И общественная, и государственная жизнь человечества строится теперь без всякой мысли и заботы об ответственности пред Богом и о согласовании жизни с правдой Божией, с Его законом. Современные теории политического и социального строительства жизни не имеют никакой связи с религиозными верованиями, с учением Христа, с Евангелием, с Церковью. Если бы мы в заботах об устройстве своей жизни, общественной и государственной, хотя сколько-нибудь считались с Евангелием, мы не могли бы не принимать во внимание, что и в речах, и в притчах Спасителя, и в Апостольских посланиях всюду и постоянно подчеркивается та истина, что наша жизнь не ограничивается земным существованием, что земная жизнь есть преддверие, приготовительная школа к вечной жизни и что мы должны пользоваться земной жизнью для подготовки к вечной жизни, которая не за горами для каждого из нас. Поэтому и сказано в Евангелии: «Будьте готовы: ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий» ( Мф.24:44 ). И в другом месте: «Бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа, в который приидет Сын Человеческий» ( Мф.25:13 ). «Приидет» не только в смысле Своего второго славного пришествия для всеобщего суда, но и в смысле личного перехода каждого из нас в вечную жизнь... Живая память о смертном часе придает нашей земной жизни особую трогательную красоту серьезности, значительности, ответственности, торжественности и благородства, бесконечно возвышая ее над жизнью животных. Эта память о смертном часе одновременно и устрашает, и утешает. |
| Жить со Христом значит ежедневно, ежечасно чувствовать свое единение с Ним, в сердце ощущать свет неизреченной любви Христовой. Как это радостно, как благодатно во всем видеть волю Божию и знать, что в этом, таком сложном, таком суетном, таком непредсказуемом мире, мы не одни, мы с Господом, со Спасителем нашим! Рано или поздно земная наша жизнь пройдет, как прошла Четыредесятница, как прошла Страстная седмица. Прошла Великая Пятница смерти. Настала Великая Суббота упокоения. Когда слезы сострадания Страстям Христовым преобразуются в слезы умиления. Ведь Он в лице Матери Своей запрещает всем верным чадам Своим рыдания и тоску сердца. И вот мы уже плачем слезами мироносиц, слезами очистительными, одухотворенными. Пройдет совсем немного времени, и мы с вами, возлюбленные о Господе братья и сестры, ощутим с душевным ликованием славную победу добра над злом, торжествующий свет Воскресения. И для нас с вами будет, есть уже надежда, что за гробовым порогом – жизнь, жизнь вечная в пресветлых небесных обителях! Ведь и к нам тоже обращены слова Спасителя: верующий в Сына имеет жизнь вечную… ( Ин.3:36 ) и: Я есмь Воскресение и Жизнь ( Ин.11:25 ). Аминь. Слово 116. На обетование Спасителя «Я с вами во все дни до скончания века». В Великую Субботу (по Евангельскому чтению) И приблизившись Иисус сказал им: дана Мне всякая власть на небе и на земле: итак идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа. ( Мф.28:18-19 ) Во имя Отца и Сына и Святого Духа! Возлюбленные о Господе братья и сестры! В Великую Субботу, когда все полны ожидания благословенного события – преславного воскресения Господа нашего Иисуса Христа, Евангельское чтение за Божественной Литургией повествует нам о тех незабываемых моментах, когда люди узнали о воскресении Господа (см. Мф.28:1-20 ). Мы внимаем словам Святого Евангелия, и сердца наши все больше и больше начинают преисполняться ликующей пасхальной радостью, которая вот уже совсем близко, на пороге. Еще немного, и все мы с вами будем иметь возможность приветствовать друг друга с наступлением великой радости. Наберемся же терпения и духовных сил, чтобы дождаться этого светозарного мига. Будем молиться, будем славословить Бога за то, что Он дает нам возможность еще раз пережить это незабываемое событие. |
| И при всём этом (наслаждении) не оставляла его и мудрость, то есть высшие идеалы оставались при нём. Всё, чего бы не пожелали глаза его, он не отказывал им. Не возбранял сердцу своему никакого веселья, потому что сердце его радовалось всему, чем обладал он. «И оглянулся, – говорит он, – я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, всё – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!» ( Еккл.2:11 ). Но против того, что человек назначен только для этого мира, восстаёт и всякое разумное мировоззрение. Кто стал бы трудиться и ревновать о добродетели, если бы для всех вообще людей жизнь оканчивалась со смертью? Кто стал бы ещё ограничивать себя и удерживать свои страсти, если бы земная жизнь была единственной целью нашего существования? Это знал уже Соломон, который хотя и соглашался и допускал, что мудрый человек имеет преимущество перед глупым, как свет перед тьмой, но он присовокупил при этом такое знаменательное слово: «если и меня постигнет та же участь, как и глупого, то какая мне польза от того, что я сделался очень мудрым» ( Еккл.2:15 ). Он хочет сказать, если человеческая жизнь для всех оканчивается одинаково и по смерти ожидать нечего, то было бы глупо возлагать труд и заботу для того, чтобы достигнуть высшего совершенства. Если настоящая жизнь есть единственная цель нашего существования, тогда правы те, которые говорят: «Будем есть и пить, то есть наслаждаться жизнью, ибо уже завтра нас не будет». Но далеко ли бы ушли мы, и могло ли бы долго существовать человеческое общество, если бы все стали жить по этому правилу. Следовательно, кто не разучился здраво мыслить, тот необходимо должен сказать: «Быть не может, чтобы человек сотворён был только для этого мира, ибо при этом взгляде на жизнь, право, ведь невыносимо было бы жить в этом мире». Фома. Тогда было бы именно так, как в социалистическом государстве будущего, где каждый хочет наслаждаться и никто не хочет работать. Священник. Совершенно верно замечает Фома. |
| Мы представляем себе Бога живущим во времени, когда Его земная человеческая жизнь только предстояла Ему в будущем. Затем мы видим Его в этой жизни. Потом Он представляется нам, когда Он может оглянуться на Свою земную жизнь как на факт в прошлом. Но скорее всего эти наши представления не имеют ничего общего с реальностью. Мы не можем ставить земную жизнь Христа в Палестине в какое бы то ни было временное соотношение с Его жизнью как Бога, существующего вне пространства и времени. По-моему, вневременная истина о Боге – в том, что человеческая природа Христа с присущей ей слабостью, неведением и потребностью в сне включается каким-то образом во всю Его Божественную жизнь. Эта человеческая жизнь в Боге, с нашей точки зрения, определенный период в истории нашего мира (с года рождения нашего Господа до Его распятия). Мы считаем, что этот период – и период в истории Бога. Но у Бога нет истории. Он слишком реален от начала и до конца, чтобы иметь историю. Ведь иметь историю – значит потерять часть реального существования (потому что история – та часть его, которая ускользнула от нас в прошлое) и не обрести до поры до времени другой его части (потому что она еще в будущем). Фактически у нас нет ничего, кроме крошечной частицы настоящего, которое исчезает прежде, чем мы начинаем о нем говорить. Не приведи нам Господи думать, что и Бог таков же. Даже мы можем надеяться, что в вечности будем избавлены от такого рациона. Если вы думаете, что Бог существует во времени, у вас возникает еще одна трудность. Каждый человек, который сколько-нибудь верит в Бога, верит и в то, что Бог знает о наших намерениях на завтрашний день. Но если Он знает, что я собираюсь сделать, не значит ли это, что я не свободен сделать противоположное? Здесь опять-таки трудность возникает из-за предположения, что Бог существует и проявляет Себя в соответствии с линией времени, подобно нам; единственная разница в том, что Он может видеть будущее, а мы нет. Что ж, если бы это было так, если Бог может предвидеть наши поступки, то очень трудно было бы понять, как мы можем не совершать их. Но представьте себе, что Бог над линией времени. В этом случае то, что мы называем “завтра”, видно Ему так же хорошо, как то, что мы называем “сегодня”. Для Него все будет “сейчас”. Он не вспоминает того, что мы делали вчера; Он просто видит это теперь, потому что, хотя для нас “вчера” безвозвратно ушло и потеряно, для Него оно остается действительностью. Он не предвидит те вещи, которые мы сделаем “завтра”; Он просто видит, как мы их делаем. Для нас “завтра” еще не настало, а Он уже сейчас в “завтра”. Нам бы никогда не пришло в голову, что мы не свободны в выборе своих действий в данный момент из-за того, что Бог знает о том, что мы делаем. В каком-то смысле Он не знает наших действий до тех пор, пока мы их не совершили; но с другой стороны, когда бы мы их ни совершили, для Него это – “сейчас”. |
| Но почему тогда христиане, причастники Св. Духа, участвующие в этом и в других Таинствах, не всегда исцеляются, продолжают болеть? Дело в том, что христианство, внешне оставив болезни и смерть в мире, совершенно изменило их смысл. Смерть перестала быть смертью, а стала рождением в жизнь вечную; также, если Господь оставляет христианину его болезнь, значит, она нужна ему в виду состояния его души, и именно с точки зрения жизни вечной. Вся проблема теодицеи решается, если мы в земную нашу жизнь вносим перспективу жизни вечной. В самом деле, наша жизнь состоит из двух неравных частей: жизни земной, краткой, приготовительной — и жизни вечной, совершенной, полной, о которой мы ежедневно напоминаем себе: чаем воскресения мертвых и жизни будущего века (Симе. Веры, 12 чл.). Понять полностью действия Божий в отношении всего мира и каждого из нас мы, исходя из только земной части нашего существования, не можем. Еще не открылось, что будет (1 Ин); сейчас мы видим как сквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор. гл. 13), поэтому мы ходим верою, а не видением (там же); и когда эта наша земная хижина разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный (2 Кор. гл. 5); мы не имеем здесь пребывающего града, но грядущего взыскуем (Евр. гл. 13). Лишь когда эти две половинки нашей жизни соединятся, мы поймем, что и как, и почему; об этом Господь наш так говорит нам: возрадуется сердце ваше, и в тот день вы не спросите Меня ни о чем (Ин. гл. 13–17), — т. е. все наши вопросы отпадут, разрешатся. А до того наш удел — именно вера, вера в то, что Бог есть любовь (1 Ин.), и Он настолько промышляет о каждом из нас, что у нас и волосы на голове все сочтены, и ни один волос с головы не упадет без воли Отца нашего Небесного (Мф.10:30). Кроме того, мы знаем, что путь спасения — узок и тесен, что многими скорбями подобает нам войти в Царство Небесное (Деян. 14), что мы — христиане и проходим, каждый в своей мере, путь свой за возлюбленнейшим Господом нашим, а Его путь — путь лишений, скорбен, земной непристроенности, путь страданий, кровавой молитвы, мучительнейшей крестной смерти, путь смирения, терпения — все то, о чем нам говорит откровение Божие, Новый Завет, Евангелие, вся жизнь Церкви. И если, несмотря на наше желание, на наши усилия и даже на участие в Таинстве, плюс употребление всех законных медицинских средств, Господь промыслительно оставляет человеку болезнь — значит, это ему необходимо для его спасения, для созидания души в жизнь вечную. |
| Но почему тогда христиане, причастники Св. Духа, участвующие в этом и в других Таинствах, не всегда исцеляются, продолжают болеть? Дело в том, что христианство, внешне оставив болезни и смерть в мире, совершенно изменило их смысл. Смерть перестала быть смертью, а стала рождением в жизнь вечную; также, если Господь оставляет христианину его болезнь, значит, она нужна ему в виду состояния его души, и именно с точки зрения жизни вечной. Вся проблема теодицеи решается, если мы в земную нашу жизнь вносим перспективу жизни вечной. В самом деле, наша жизнь состоит из двух неравных частей: жизни земной, краткой, приготовительной – и жизни вечной, совершенной, полной, о которой мы ежедневно напоминаем себе: чаем воскресения мертвых и жизни будущего века (Симе. Веры, 12 чл.). Понять полностью действия Божий в отношении всего мира и каждого из нас мы, исходя из только земной части нашего существования, не можем. Еще не открылось, что будет (1 Ин); сейчас мы видим как сквозь тусклое стекло, гадательно (1 Кор. гл. 13), поэтому мы ходим верою, а не видением (там же); и когда эта наша земная хижина разрушится, мы имеем от Бога жилище на небесах, дом нерукотворенный, вечный (2Кор. гл. 5); мы не имеем здесь пребывающего града, но грядущего взыскуем (Евр. гл. 13). Лишь когда эти две половинки нашей жизни соединятся, мы поймем, что и как, и почему; об этом Господь наш так говорит нам: возрадуется сердце ваше, и в тот день вы не спросите Меня ни о чем (Ин. гл. 13–17), – т.е. все наши вопросы отпадут, разрешатся. А до того наш удел – именно вера, вера в то, что Бог есть любовь (1 Ин.), и Он настолько промышляет о каждом из нас, что у нас и волосы на голове все сочтены, и ни один волос с головы не упадет без воли Отца нашего Небесного ( Мф.10:30 ). Кроме того, мы знаем, что путь спасения – узок и тесен, что многими скорбями подобает нам войти в Царство Небесное ( Деян 14 ), что мы – христиане и проходим, каждый в своей мере, путь свой за возлюбленнейшим Господом нашим, а Его путь – путь лишений, скорбей, земной непристроенности, путь страданий, кровавой молитвы, мучительнейшей крестной смерти, путь смирения, терпения – все то, о чем нам говорит откровение Божие, Новый Завет, Евангелие, вся жизнь Церкви. И если, несмотря на наше желание, на наши усилия и даже на участие в Таинстве, плюс употребление всех законных медицинских средств, Господь промыслительно оставляет человеку болезнь – значит, это ему необходимо для его спасения, для созидания души в жизнь вечную. |
| …Обратимся к иконографии, к иконографическому канону, который должен способствовать выражению надмирного. В Православии в самом распятии светится жизнь, и не обычная земная, а присносущная, о которой Христос Спаситель ещё задолго до Своих страданий сказал: Никто не отнимает ее (жизнь) у Меня, но Я Сам отдаю ее (Ин 10:18). Каким образом изобразить эту присносущную жизнь? Для её выражения нет художественных изобразительных возможностей, поскольку выразить нужно не посюстороннее, а надмирное, чего нельзя подглядеть; уж если и нужна здесь гениальность, то непременно религиозная — святость. И существуют установленные Церковью каноны, опираясь на которые, возможно телом, висящим на Кресте, выразить присносущную жизнь. Но для этого самому изографу должно пребывать в общении с присносущной жизнью, жить ею, пребыть самому в духовном опыте Православия. Православие ни на мгновение не забывает о распятии и страданиях Христа, но не забывает оно и того, что Голгофа для Христа — это абсолютно добровольная жертва, которая приносится Им во имя торжества жизни. Вот слова, произнесённые Спасителем незадолго до Голгофы: Я отдаю жизнь Мою, чтобы опять принять ее. Никто не отнимает ее у Меня, но Я Сам отдаю ее (Ин 10:17–18). В православном Голгофском кресте весь реализм опрокинут, в нём всё подчинено мистерии Спасения. Руки чётко распростёрты по перекладине Креста, что выражает объятия, — они так простёрты, что широта Креста и долгота небеси равна есть, яко Божественной благодатьюосвящает всяческая (третья стихира на хвалитех, служба выноса Креста). Здесь — олицетворение Христовых слов: Когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе (Ин 12:32). Лик Христов спокоен, даже торжественно примирён. Гримасы смертного ужаса, как в западных изображениях, и в помине нет. Христос только склонил голову на плечо; как сказано в Евангелии, преклонив главу (Ин 19:30). Но именно от этого изливается невыразимый покой, даже не субботний, а прямо скажем — надмирный, а ещё точнее — Божественный, изливающий в души умиротворение и успокоение. |
| Скачать epub pdf Вступление И создал Господь Бог человека из праха земного, И вдунул в лице его дыхание жизни, И стал человек душою живою ( Быт. 2:7 ) О духовной жизни написано и сказано немало, поэтому невольно возникает вопрос: стоит ли говорить о ней вообще и в каком смысле, в частности? Речь у нас пойдёт о духовной жизни христианина, в том числе и монаха. Сама духовная жизнь рассматривается нами, как противостояние царству тьмы (зла) в аспекте аскетическом. Апология монашества и его история в нашу задачу не входят. Сам человек (пол, возраст), его земная жизнь, условия, здоровье, питание и прочее будут рассматриваться постольку, поскольку это имеет прямое отношение к нашей теме. Под «духовной жизнью» люди светские прежде всего понимают занятия наукой, исусством и литературой, культурой в широком смысле этого слова, однако этого далеко недостаточно. По учению Церкви Христовой, духовная жизнь – это всё то, что способствует стяжанию Духа Святого. Не хлебом единым будет жить человек, – говорит Иисус Христос , – но всяким словом, исходящим из уст Божиих ( Мф. 4:4 ). Следовательно, подлинная духовная пища для плодоносной жизни человека – это слово Божее и всё, что основано на нём, включает в себя гораздо больше понятий. Таким образом, духовная жизнь есть такой образ земной жизни человека-христианина, когда дух человека, занимая господствующее положение в отношении души и тела, направляет их деятельность при помощи благодати Божией в сторону жизни вечной, то есть Царствия Божия. Как свидетельствует слово Божие, человеческая природа состоит из трёх частей: духа, души и тела. Сам же Бог мира да освятит вас во всей полноте, и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранятся без порока в пришествие Господа Нашего Иисуса Христа ( 1Фес. 5:23 ). – говорит апостол Павел. Эта идея прекрасно выражена архиепископом Иннокентием Херсонским в Акафисте Святой Троице «Свят еси Господи Боже Наш, в духе, душе и теле нашем Трехчастную скинию на вселение Свое основати благоволивый и всеконечне грехом разрушится ей в нас не попустивый» (Икос 4). |
| Читая свт. Игнатия, не стоит смущаться его жестким стилем. Для адекватного понимания надо делать поправку, с одной стороны, на схоластическое влияние, от которого в его время русское богословие только начинало освобождаться и которое проявляется не только в его стиле, но и в понятийном аппарате, а с другой – на характерные проблемы его эпохи, связанные с жаждой духовных переживаний, оборачивающейся прелестью, от которой, для пущей убедительности, он был вынужден предостерегать в резкой, категоричной форме. И жизнь во Христе – это всегда исповедничество Если отвлечься от этих издержек, вырисовывается то самое понимание сораспятия Христу, которое характеризует общий дух Древней Церкви. Церковное сознание эпохи гонений – насквозь аскетическое со спецификой мученического и исповеднического подвига. Слова, сказанные апостолом Павлом в Послании к Филиппийцам: для меня жизнь – Христос, и смерть – приобретение (Флп. 1: 21), – это своего рода идея, вера и чаяние церковного сознания. Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него (Флп. 1: 23–29). Однако желанием свидетельствовать веру перед гонителями и принять во Христе мучительную смерть аскетизм того времени вовсе не исчерпывался. Церковь жила напряженным ожиданием второго Пришествия Христова во славе. Вот это эсхатологическое настроение, побуждавшее подчинять всю жизнь близкой встрече с грядущим Спасителем, и было стержнем аскетизма. К мученическому подвигу древние христиане стремились не из какого-то мазохизма, как может показаться сознанию, замусоренному стереотипами современности, не из жажды страданий как таковых, а потому, что в «ношении Его поругания» (Евр. 13: 13) они видели наикратчайший и наивернейший путь христоподражательного очищения и спасения. Наши предки по духу ясно понимали, преддверием чего является земная жизнь, и радовались Благой вести о том, что инерция этого потока более не властна над ними, стоит лишь проявить усилие воли долготой в жизнь… |
|
|
