| Тайну было сохранить легко, ибо дело шло между тремя, четырьмя лицами, одинаково заинтересованными в сохранении тайны. Что дело было вовсе не трудное, видно всего лучше из того, что Фридрих не умеет указать ни на одну трудность, кроме сопротивления отца невесты. Как бы то ни было, 3 февраля 1744 года принцесса Цербстская с дочерью приехала в Петербург, а 9 февраля – в Москву. Исполняя советы Брюммера, принцесса поцеловала руку императрицы и сказала: «Повергаю к стопам вашего величества чувство глубочайшей признательности за благодеяния, оказанные моему дому». Елисавета отвечала: «Я сделала малость в сравнении с тем, что бы хотела сделать для моей семьи; моя кровь мне не дороже вашей». Завязался оживленный разговор, который императрица вдруг прервала и вышла в другую комнату; потом принцессе сказали, что Елисавета, найдя в ней необыкновенное сходство с братом ее, не могла удержаться от слез и вышла, чтоб скрыть их. Легко понять, как приезд цербстских принцесс неприятно поразил Бестужева, который незадолго перед тем лишился своего товарища Бреверна, умершего скоропостижно в январе. Принцесса-мать, естественно, обратилась к людям, в которых видела своих Друзей, покровителей, – к Брюммеру, Лестоку, Мардефельду, Шетарди, – а эти люди указали ей в Бестужеве злого врага, которого она больше всего должна бояться. Таким образом, число врагов вице-канцлера увеличилось, и это увеличение произошло именно в то опасное для него время, когда враги употребляли все старания для его низвержения или по крайней мере ограничения его власти. В начале января Шетарди писал Амелоту: «Мы, Мардефельд, Брюммер, Лесток, генерал Румянцев, генерал-прокурор князь Трубецкой, их приверженцы и я согласились стараться произвести в канцлеры генерала Румянцева, который, будучи главным в коллегии, будет иметь силу сдерживать Бестужева. Если же это намерение не удастся, то надобно будет из Иностранной коллегии устроить совет или кабинет с таким числом членов, при котором вице-канцлер не мог бы всем завладеть». |
| Но в то время когда колпаки заботились о ходе дел после праздников, шляпы воспользовались тем, что много из их противников разъехалось, возбудили вопрос о замещении вакантных сенаторских мест и провели своих кандидатов, так что в Сенате стало теперь 9 голосов, принадлежавших русской партии, включая в то число два королевских, а на французской стороне, считая голос кронпринца, десять. Чем затруднительнее становились шведские отношения, тем нужнее казалось сблизиться с Даниею. Императрица еще в 1745 году наведывалась у канцлера, скоро ли начнутся переговоры с датским послом о заключении союза; но препятствием тому служили интересы племянника ее как герцога голштинского. Елисавета считала неделикатным заставить племянника принести голштинские интересы в жертву русским, хотя в разговоре с канцлером при докладах заявляла, что великому князю следовало бы заниматься более своим русским наследством, чем голштинскими делами. В начале 1746 года, когда она снова спросила Бестужева, делается ли что-нибудь для начатия переговоров с датским послом, и когда канцлер отвечал, что призванные в Петербург голштинские министры Пехлин и Пфенинг толкуют, что датский король не только должен возвратить Шлезвиг, но и заплатить многие миллионы Голштинии, то императрица сказала: «Я в это дело с датским двором не вступлю, потому что оно, собственно, принадлежит великому князю, однако голштинским министрам можно сказать, что для этого дела я не остановлю переговоров с датским двором о возобновлении союза, нужного для интересов здешней империи: так они бы не медлили решением шлезвигского дела». Елисавета велела канцлеру начать переговоры с датским послом, причем должен был присутствовать и принц Август как штатгальтер голштинский и голштинские министры. В первой конференции датский посол Голштейн предложил голштинскому герцогу миллион ефимков за вечную уступку Шлезвига, но голштинские министры не согласились. Тогда Голштейн подал ноту, в которой просил не останавливать переговоров о возобновлении союза между Россиею и Даниею и заключить его на прежнем основании с такими сепаратными артикулами: 1) владение Шлезвигом выключить из гарантии императрицы до будущего соглашения между королем датским и великим князем Петром Федоровичем; 2) гарантировать это владение против всех других родственников (агнатов) Голштинского дома; 3) не допускать никогда Голштинское герцогство во владение тому государю, который будет на шведском престоле. Но императрица, выслушав ноту, заметила, что вместо сепаратного артикула о выключении Шлезвига из русской гарантии надобно внести это условие прямо и явственно в самый договор с целью дать знать и другим дворам, что императрица не пренебрегает интересами своего племянника; в остальном же она совершенно согласна с проектом договора. |
| «Я должен, – писал Панин, – отдать справедливость содействию мне благонамеренных королевских приверженцев, но в успехе их плохая надежда; вся власть у стороны противной; кроме того, в Сенате будут бояться обвинения, что если откажут Франции в возобновлении союза, то шведский двор останется без системы, оттолкнувши всех союзников». Но год проходил, и тревога оказывалась ложною. С противоположной стороны, из Константинополя, Обрезков доносил, что французский посол алчно желает заставить Порту принять участие в польских делах и заключить союзы с Пруссиею и Швециею для сдержания России; посол внушал миролюбивому султану, что от этого никакого беспокойства Турции не будет, что она сделает то же самое, что делает Россия, составляя союз между Австриею, Саксониею, Англиею. Не имея успеха в своих внушениях, посол подал ноту, в которой объявлял, что многие польские вельможи, доброжелательные Франции и Порте, обратились к нему с вопросом, что намерена сделать Порта при движении приверженцев России, набирающих войска с целью установить наследственное правление; эти польские вельможи будто бы просили его, посла, уговорить Порту, чтоб прислала к ним доверенного и благоразумного человека, который бы сам на месте удостоверился в опасных видах России. Этою нотою посол принуждал Порту к ответу, что было понято ее министрами и произвело раздражение между ними. «Надобно собаке кость бросить», – решили они и написали ответ: «Блистательная Порта сообщением французского посла довольна, содержание его ноты изрядно выразумела и в свое время даст ему знать о своем намерении». Большее впечатление производили на Порту известия о населении Новой Сербии и построении там крепости св. Елисаветы. Когда Обрезков дал знать, что императрица приказала строить крепость при верховье реки Ингула близ устья впадающей в нее речки Туры и что это место находится около тридцати часов пути от турецкой границы, то рейс-ефенди с жаром сказал: «Это дело совершенно противно договору и, конечно, должно нарушить дружбу; если с русской стороны на границах крепости строить начинают, то и Порта с своей стороны то же сделает». Обрезков послал ему карту для удостоверения, что крепость строится внутри Российской империи, а не на границах, причем велел сказать, что ближе ее к границам есть уже укрепление Архангельское, следовательно, нарушения договора здесь нет никакого и если Порта намерена в землях своих строить крепость, кроме означенных в договоре мест, то имеет на то полное право и русский двор никогда этого права оспаривать не будет, ибо каждый государь волен в своих государствах делать то, что заблагорассудит; сообщено было Порте о строении крепости только по соседственной дружбе, а не в смысле испрашивания позволения на внутренние распоряжения государства, ибо русский двор как сам не любит мешаться в чужие дела, так не терпит и в своих делах указчиков, следовательно, дело не нуждается ни в каких дальнейших изъяснениях и ответах со стороны Порты. |
| Посылаю тебе, сестра Елисавета, просимые тобою евангелие и библию, желаю от всей души заниматься более внутренним духом их, чем наружностью и переплетом. А тебе, сестра Анна, — Лавсаик , золотую книгу, если только ты ее раскусишь и будешь беспрестанно молиться молитвой Ефрема Сирина : «Дух же терпения, смирения, любве даруй мне!» О, если бы тебе хоть сколько-нибудь терпенья и покорности — душа бы твоя сияла, как голубка. Даже и самое лицо светлеет, когда в душе обитает покорность, точно так же, как безобразно свирепеет оно, когда бес нетерпенья колеблет душу. О, настави и вразуми всех нас, боже! Молитесь обо мне: я сильно изнемог и устал от всего. Любящий ваш брат Николай Г. Репниной Е. П., 3 августа 1851 234. Е. П. РЕПНИНОЙ. Москва. Август 3 . Соскучился без вестей о вас, добрейшая княгиня Елисавета Петровна. Откликнитесь двумя строчками, где вы, что вы и как вы. Я в Москве и о вас вспоминаю часто. Передайте от меня также душевный поклон княгине и княжне; скажите им и себе и князю, супругу вашему, что я вам всем обязан много за мое минувшее приятное пребыванье в Одессе. Сколько пробуду времени в Москве, не знаю. Куда на зиму и остаюсь ли здесь — тоже покамест мне неизвестно: всё зависит от устроения обстоятельств литературных и всяких. Адрес мой: на Никитском бульваре, в доме Талызина. Ваш весь всею душою Н. Гоголь. Блудовой А. Д., лето 1851 235. А. Д. БЛУДОВОЙ. Душевно рад; а в какой степени и будет ли удовлетворено ваше нетерпенье — это покуда весть бог. Условие было — сказать во всяком случае всё, что на душе. Узнавши, что в цензуре есть новые запрещения, вследствие которых не только все новые сочинения, но и старые, прежде отпечатан , подвергаются сызнова строгому пересмотру, я прибегаю к вам с просьбой спасти доселе отпечатанные мои сочинения от уничтожений, от измене , переправок и пробелов и возможн изданья их в том виде, как изданы они д с п . Образ мыслей моих совершенно известен и государю императору и государю наследнику. В сочинениях моих насмешки над правит , но над людьми, злоупотребляющими, употребляющими во зло доверие правительст , не над постановления , но над злоупотреблениями их. |
| 14-е из Спб. от 21-го и 22-го августа 1856 г., где говорится о задачах России на востоке. За этим следуют 9 писем фрейлины Эйлер к о. Πорфирию 1865–1880 гг. Вообще нужно заметить, что вся эта переписка самого дружеского характера. Часть писем о. Порфирия переписаны другой рукой. γ) «Письма (15) к Эдитте Федоровне Раден, фрейлине великой княгини Елены Павловны (Лютеранского вероисповедания)», 1855–1870 гг., на русском и французском языках, духовно-нравственного характера; им предшествуют 9 писем Раден к о. Порфирию, на русском и французском языках, 1855–1866 гг. δ) «Письма (8) к Анне Федоровне Тютчевой, фрейлине Ее Императорского Величества Марии Александровны» 1856–1864 гг. ε) «Письма (17) к христианкам» – тетрадь, заключающая в себе: 3 письма к Елене Ивановне Крупениковой, 6 – к Варваре Андреевне Титовой, рожд. Салтыковой, 1 – к Елисавете Соломоновне Шереметевой, рожд. Мартыновой, 3 – к Татьяне Борисовне Потемкиной, рожд. княжне Голицыной, 4 – к Елисавете Леонтьевне Ширман, 1 – к Марьи Егоровне Гутманшталь, 1 – к Елене Петровне и 1 – к Варваре Васильевне, 1843–1878 гг. За этим следуют 2 письма от Ширман 1865 г. В самом начале тетради сделала рамка из полигонов, в которой помещено заглавие, написанное золотыми и красными чернилами. На следующем листе написано: «Часть первая», но потом зачеркнуто; а на обороте этого листа и на следующем написано оглавление писем с нумерацией римскими цифрами для писем каждого лица, но не окончено: оно прерывается на числе VII, после которого ничего не следует. Переписка с духовными лицами 1841–1885 гг., в одном томе (Ab/5) в лист, в котором заключаются 453 документов. Собранный здесь письма можно распределить так: α) Письма – числом 79, – от преосвященного Порфирия к следующим иерархам Русской церкви: митрополитам: московскому Филарету – 2; киевским: Филарету – 4; Арсению – 30; Филофею – 4; С.-Петербургскими Антонию – 2; Никанору – 4; Исидору – 5; архиепископам: херсонским и таврическим: Гавриилу – 3; Иннокентию – 4; херсонскому и одесскому Дмитрию – 1; рижскому Платону – 1; викариям: киевским: Иеремии – 1; Филарету – 2; московскому Леониду – 2; херсонскому Антонию – 1; Софонии – 2; Кириллу мелитопольскому в Иерусалиме – 1, и 1 всем членам св. |
| Aller 131 jener aber, welche für die Orthodoxie mit Worten, Schriften, Lehren, Leiden, auch mit gottwohlgefälligem Leben gekämpft haben, Andenken begeht die Kirche Christi jährlich, als ihrer Verteidiger und Förderer, und ruft aus: Dem Heiligen, wohlgläubigen und apostelgleichen Kaiser. Konstantinos und seiner Mutter Helena, den orthodoxen griechischen Kaisern Theodosios dem Grossen, Theodosios dem Jüngern, Jnstinianos und den andern orthodoxen griechischen Kaisern und Kaiserinnen: ewiges Andenken! (Dreimal.) Святому Благоверному и равноапостольному Царю Константину, и матери его Елене, православным Греческим царем: Великому Феодосию, Феодосию юнейшему, Иустиниану, и прочим православным царем и царицам Греческим, вечная память! (Трижды.) – Dem wohlgläubigen und apostelgleichen Grossfürsten Wladimir, der wohlgläubigen Grossfürstin Olga und den andern wohlgläubigen Zaren und Grossfürsten, Zarinnen und Grossfürstinnen und allen aus dem Stamme der russischen Zaren und Grossftirsten Dahingeschiedenen: ewiges Andenken! (Dreimal.) – Благоверному и равноапостольному Великому Князю Владимиру, Благоверной Великой Княгине Ольге, и прочим Благоверным Царем и Великим Князем, Царицам и Великим Княжнам, и всем от рода Царей и Великих Князей Российских представльшимся, вечная память! (Трижды.) – Den gottesfürchtigsten Herren, Kaisern: Peter dem Ersten, Peter dem Zweiten, Peter dem Dritten, Paul dem Ersten, Alexander dem Ersten, Nikolai dem Ersten, Alexander dem Zweiten, Alexander dem Dritten, den gottesfürchtigsten Herrinnen, Kaiserinnen: Ekaterina der Ersten, Anna Joannowna, Elisabetha Petrowna, Ekaterina der Zweiten, Elisabetha Alexejewna, Maria Feodorowna, Alexandra Feodorowna und Maria Alexandrowna: ewiges Andenken! (Dreimal.) – Благочестивейшим Государем Императором: Петру первому, Петру второму, Петру третьему, Павлу первому, Александру первому, Николаю первому, Александру второму и Александру третьему, и Благочестивейшим Государыням Императрицам: Екатерине первой, Анне Иоанновне, Елисавете Петровне, Екатерине второй, Елисавете Алексеевне, Марии Феодоровне, Александре Феодоровне и Марии Александровне, вечная память! (Трижды.) |
| Гнев императрицы, и сильный гнев, несомненен, и где искать защиты от этого гнева, кто преложит его на милость? Люди преданные пали, судятся как государственные преступники, враги торжествуют, великий князь настроен крайне враждебно, в чем, по свидетельству Екатерины, виноват был приблизившийся к Петру голштинец Брокдорф: говоря об Екатерине, Брокдорф выражался: «Надобно раздавить змею». Эстергази доносил своему двору, что великая княгиня два раза присылала к нему Штамке за советом и помощью, давая знать, что все беды постигли ее за усердие к интересам Марии-Терезии. «Но так как, – писал Эстергази, – императрица Елисавета горько жаловалась мне на поведение Екатерины и так как иностранный министр не должен вмешиваться в домашние дела государей, то я отклонил от себя это дело, велевши сказать ей, что всего лучше, если она обратится к посредничеству своего супруга, владеющего полною милостью и доверенностью императрицы». Легко понять, как после такого совета, походившего на самую злую насмешку, должна была Екатерина относиться к Эстергази. Будущее очень мрачно; одно средство выйти из тяжкого положения – это обратиться прямо к Елисавете, которая очень добра, которая не переносит вида чужих слез и которая очень хорошо знает и понимает положение Екатерины в семье. Рассказывали, что Ив. Ив. Шувалов уверил великую княгиню, что императрица скоро увидится с нею и если со стороны Екатерины будет оказана маленькая покорность, то все дело кончится очень хорошо: известие очень вероятное, потому что фаворит старался всюду быть примирителем. С другой стороны, ходили слухи, что великую княгиню удалят из России, слухи несбыточные, потому что Елисавета никогда не решится на такой скандал из-за нескольких писем к Апраксину; но тем лучше, можно отнять у врагов эту угрозу и обратить ее против них самих, переменить оборону в наступление: Екатерину беспрестанно оскорбляют, ей жизнь в России стала невыносима, так пусть дадут ей свободу выехать из России. Великая княгиня пишет императрице письмо, в котором, изображая свое печальное положение и расстроившееся вследствие этого здоровье, просит отпустить ее лечиться на воды и потом к матери, потому что ненависть великого князя и немилость императрицы не дают ей более возможности оставаться в России. |
| По этому совету последовало высочайшее повеление перевести брауншвейгскую фамилию в Ораниен-бург, город, принадлежавший тогда к Воронежской губернии, а несколько времени спустя, в 1744 году, летом, указано было отправить ее в Холмогоры и там содержать Ивана Антоновича отдельно от прочих членов семьи. Через два года после того скончалась бывшая правительница Анна Леопольдовна; тело ее привезено было в Петербург и погребено в Александро-Невской лавре. Императрица присутствовала при ее погребении и плакала. Причины, побудившие Фридриха II-ro так отнестись к брауншвейгской фамилии, связанной с ним родственными узами, состояли в том, что Фридрих хотел отвратить от себя опасность союза России с Марией-Терезией и, напротив, предупредить это и войти самому в союз с российской государыней; он думал укрепить этот союз браком какой-нибудь преданной ему принцессы с наследником русского престола. Фридрих через своего посланника в Петербурге, Мардефельда, подкупил бывшего при великом князе в качестве воспитателя Брюммера и лейб-медика Елисаветы Петровны, Лестока, чтобы они старались отклонить брак великого князя с саксонскою принцессою Марианною, что хотел тогда устроить Алексей Петрович Бестужев. Фридрих II-й предложил тогда в супруги преемнику Елисаветы дочь находившегося у него на службе в качестве коменданта города Штетина, князя ангальт-цербстского, пятнадцатилетнюю принцессу Софию-Августу-Фридерику. Кстати, мать этой принцессы, Иоанна-Елисавета, была урожденная голштинская принцесса, сестра шведского кронпринца, которому покровительствовала Елисавета Петровна, и другого принца, умершего некогда в России женихом цесаревны. Эта родственная близость служила одним из побудительных средств расположить Елисавету к этому брачному союзу. Третий брат принцессы ангальт-цербстской, Фридрих-Август, приехал в Россию по рекомендации прусского короля и привез портрет своей племянницы. Изображение очень понравилось Елисавете, и, когда Бестужев все еще думал расположить ее к мысли женить наследника на саксонской принцессе, она объявила ему, что находит лучшим избрать для наследника российского престола невесту не из знатного владетельного дома: тогда с невестою приехало бы в Россию много иностранцев, которых недолюбливают русские. Императрица говорила, что не знает более подходящей невесты своему племяннику, как дочь принцессы ангальт-цербстской. Так сумел настроить Елисавету Лесток. Бестужев должен был замолчать. В феврале 1744 г. прибыла в Россию принцесса ангальт-цербстская с дочерью и получила приглашение ехать в Москву, куда в начале 1744 г. переехала императрица с двором своим. Приехал в Россию снова и де ля Шетарди, пробравшись в Петербург через Швецию и Финляндию. |
| Какое право Швеция имеет требовать исполнения обещаний от Франции – оставляем этот вопрос, как нам не принадлежащий, на решение этих обеих держав. Швеция может не соглашаться на безвыгодный мир, а Россия не согласится ни на малейшее нарушение Ништадтского мира. Соответственно этому объявлению решено было возобновить и продолжать войну со всемозможною энергиею. В начале марта военные действия возобновились. В шведском войске страшно переполошились. В Финляндии явился манифест императрицы Елисаветы, в котором жители страны приглашались не принимать участия в несправедливой войне и в случае если бы они захотели отделиться от Швеции и составить независимое государство, то императрица обещала свое содействие; в манифесте говорилось, что и сама Швеция не может найти ничего дурного в этом отделении, ибо, имея между собою и Россиею независимое государство, избавится от всяких беспокойств и опасений. Решительность России заставила Францию понизить тон. 19 марта Шетарди спросил князя Черкасского, не может ли он уполномочить его донести своему государю, что ее величество обещает, как и прежде, будучи цесаревною, обещала, приискать Швеции такие выгоды, которые бы не нарушали Ништадтского договора, принимая в рассуждение, сколько эта предпринятая шведами война содействовала ее величеству в получении родительского престола. Канцлер отвечал, что, не зная о таком обещании, он не может ничего ему на то сказать, а донесет императрице; только может его уверить, что твердое намерение ее величества состоит в том, чтоб ни пяди земли не отдавать. Если шведы хотят заставить верить, будто они начали войну в пользу ее величества, когда она была еще цесаревною, то без явного для себя стыда объявить этого не могут, ибо всем известно, что Швеция еще при императрице Анне готовилась к войне против России, решение было принято, и действительно в 1739 году войска были перевезены в Финляндию. Шетарди имел бесстыдство отвечать: «Могу обнадежить подлинно, что когда уже шведы войну объявили, то отстали от первого своего намерения возвратить хотя сколько-нибудь из прежде у них завоеванного и другого ничего не имели ввиду, как только содействовать вступлению на престол ее величества; я могу это доказать всем тем, что тогда в высочайшем секрете происходило, также и какие обещания ее величество изволила давать еще в сентябре месяце». |
| 17-й Генерал-Фельдмаршал Граф Алексей Григорьевич Разумовский Граф Алексей Григорьевич Разумовский родился 1709 года в селе Лемешах, Черниговской губернии 235 . Он отличался в церквах приятным голосом, посредством которого и красивой наружности обратил на себя внимание Полковника Вишневского. Последнему обязан Разумовский вступлением в Придворные певчие и своим счастием. Цесаревна Елисавета Петровна пленилась прекрасным Малороссиянином и поручила ему главный надзор над одним поместьем. Событие это последовало в начале Царствования Императрицы Анны Иоанновны. Цесаревне было тогда двадцать лет с небольшим. Современник, Дюк де Лирия 236 , отзывается об ней в своих Записках: «что он нигде не встречал подобной красавицы; что нежный цвет лица ее, пламенные глаза, прекрасные руки, белая шея, гибкий стан и совершенная пропорциональность, всех частей очаровывала каждого, кто только ее знал; что она была очень живого характера, танцевала и ездила верхом превосходно; имела умный разговор и славу предпочитала всему». 25 ноября 1741 года, Разумовский вспомоществовал благодетельнице своей в получении наследственного достояния и оказанная им услуга не осталась без должного вознаграждения. Вступив на Престол, Императрица Елисавета в тот же самый день произвела любимца своего в Действительные Камергеры; пожаловала его, потом, Поручиком Лейб-Компании, в чине Генерал-Лейтенанта; кавалером ордена Св. Анны (1742 г.) и в день своего коронования (25 апреля того ж года) Обер-Егермейстером, возложив на него, ордена Св. Апостола Андрея Первозванного и Св. Александра Невского. Вслед за тем Разумовский получил Графское достоинство Римской и Российской Империй (1744 г.); звание Капитан-Поручика Лейб-Компании (1745 г.); Польский орден Белого Орла (1746 г.); пожалован Подполковником лейб-гвардии Конного, полка (1748 г.) и, наконец Фельдмаршалом, 5 сентября 1756 года, вместе с Трубецким, Бутурлиным и Апраксиным. Возвышение Графа Алексея Григорьевича имело большое влияние на судьбу Украины. Он исходатайствовал у Императрицы Малороссийским Старшинам: право пользоваться равенством с Великороссийскими Членами Войсковой Генеральной Каннелярии; городу Киеву: подтверждение древних преимуществ; соотечественникам, пострадавшим, в 1748 году, от саранчи, и пожаров: свободный ввоз хлеба из Польши: изъятие от тягостного содержания квартировавших полков Великороссийских выведенных тогда из Малороссии, и восемьдесят четыре тысячи рублей, розданных бедными восстановил, в пользу родного брата своего, уничтоженное Гетманство. |
|
|
