| Прошло, должно быть, с год, опять тетушка Марья Семеновна повторяет батюшке то же предложение, и опять он отказал наотрез, а сказал: «Спешить нечего, Елизавета еще не перестарок; а засидится — не велика беда, и в девках останется». И мне об этом ни слова; а сестра Елизавета мне опять шепнула. Думаю себе: «Стало быть, батюшка имеет какие-нибудь причины, что это ему не угодно». Помнится мне, что однажды я подхожу в зале к окну и вижу: едет на двор карета Яньковой; у меня отчего-то сердце так и упало. Я прошла во вторую гостиную. Батюшка был дома у себя и кабинете. Ему доложили, он вышел в гостиную и Анну Александровну принял: из нас никого не позвали, они посидели вдвоем, что говорили — было не слышно, и Янькова уехала. Тут батюшка меня кликнул: — У меня сейчас была Янькова, приезжала сватать тебя, Елизавета, за брата своего Дмитрия. Говорит мне: «Петр Михайлович, вот вы два раза все говорили тетушке Марье Семеновне, что Елизавета Петровна еще слишком молода; неужели и теперь мне то же скажете, а брат мой приступает, чтоб я узнала ваш решительный ответ». Я ей на это и сказал: «Мы, сестрица, родня… И что это, право, далась вам моя Елизавета; неужели кроме нее нет и невест в Москве?» Про Дмитрия Александровича нельзя ничего сказать, кроме хорошего: человек добрый, смирный, неглупый, наружности приятной, да это и последнее дело смотреть на красоту; ежели от мужчины не шарахается лошадь, то, значит, и хорош… Родство у Яньковых хорошее, они и нам свои, и состояние прекрасное: чем он не жених? Не будь сестра у него, я никогда бы ему не отказал… Но вот она-то меня пугает: пресамонравная, прехитрая, братьями так и вертит, она и тебя смяла бы под Каблук; это настоящая золовка-колотовка, хоть кого заклюет. Не скорби, моя голубушка: тебя любя, я не дал своего согласия… А быть тебе за ним, — прибавил батюшка, немного помолчав, — так и будешь, по пословице: суженого конем не объедешь! Это, что я рассказываю, было или в 92м году, перед Рождеством, или в начале 93-го года. Дело о сватовстве совершенно заглохло: Яньковы бывали редко, верно, считали себя обиженными. А мне, признаюсь, Дмитрий Александрович приходился по мысли: не то чтоб я была в него влюблена (как это срамницы-барышни теперь говорят) или бы сокрушалась, что батюшка меня не отдает, нет, но дай батюшка свое согласие, и я бы не отказала. |
| Дело о сватовстве совершенно заглохло: Яньковы бывали редко, верно, считали себя обиженными. А мне, признаюсь, Дмитрий Александрович приходился по мысли: не то, чтоб я была в него влюблена (как это срамницы-барышни теперь говорят) или бы сокрушалась, что батюшка меня не отдает, нет, но дай батюшка свое согласие, и я бы не отказала. Настала весна; мы начали собираться ехать в деревню и часть обоза отправили уже вперед; это было после Николина дня; вот как-то я утром укладываю кой-что, для отправки тоже, присылает за мною батюшка: «Пожалуйте, Елизавета Петровна, в гостиную». Спрашиваю: «Кто там?». Говорят: «Яньков». Вошла я в гостиную; батюшка сидит на диване превеселый, рядом с ним Дмитрий Александрович, весь раскраснелся и глаза заплаканы; когда я вошла, он встал. Батюшка и говорит мне: – Елизавета, вот Дмитрий Александрович делает тебе честь, просит у меня твоей руки. Я дал свое согласие, теперь зависит от тебя принять предложение или не принять... подумай и скажи. Я отвечала: «Ежели вы, батюшка, изволили согласиться, то я не стану противиться, соглашаюсь и я ...» Дмитрий Александрович поцеловал руку у батюшки и у меня; батюшка нас обоих обнял, был очень растроган и заплакал; глядя на него, заплакали и мы оба, его обняли и поцеловали руку. Потом батюшка говорит, смеясь и обняв Янькова: – Ведь экой какой упрямец, четвертый раз сватается и добился-таки своего! Ну, Елизавета, верно, было тебе написано на роду, что тебе быть за Яньковым... Поди объяви сестрам, что я тебя просватал, и позови их сюда, мы помолимся. Я побежала к сестрам и объявила им новинку, что я невеста; все меня целовали, поздравляли, и мы пошли вместе в гостиную. Батюшка стал пред образом лицом на восход и потом взял мою руку и передал Дмитрию Александровичу. – Вот, друг мой, – сказал он, – отдаю тебе руку моей дочери, люби ее, жалуй, береги и в обиду не давай; ее счастье от тебя теперь зависит. – А мне батюшка примолвил: – А тебе, Елизавета, скажу одно: чти, уважай и люби мужа и будь ему покорна; помни, что он глава в доме, а не ты, и во всем его слушайся. |
| Дима был сыновне ласков, предупредителен по отношению к Елизавете Николаевне. Не любя карт, но, узнав от меня ее слабость к игре в шестьдесят шесть, как-то находил время и старался проиграть все партии, чем приводил ее в очень хорошее настроение. Сегодня мы объявили, что она наша дорогая гостья, и мы ей ничего не дадим делать. А потому оба отправились в кухню и организовали завтрак из всего того, что у нас оказалось на леднике, и сервировали его в столовой по случаю ее приезда и Нового Года. «А знаете, Елизавета Николаевна, у меня сегодня есть Вам кое-что рассказать», — сказал Дима с интригующим видом. Она была растрогана приемом, нашим вниманием, и ее глаза были влажны. В один из вечеров я рассказала Диме об ее семейной драме, и как мой отец спас ее, и мне казалось, что Дима, как и я, старался заполнить пустоты ее прошлого. За кофе Дима подсел к Елизавете Николаевне, раскрыл свой портсигар, говоря: — Вот, посмотрите, такие же глаза, как Ваши, такая же прическа, такое же платье с белоснежным воротничком, и такая же камея, как была на Вас в первый день моего приезда. Вы не похожи и похожи. Когда я Вас тогда увидел, я даже оторопел, мне казалось временами, что предо мною моя любимая Аглая Петровна, моя кормилица, моя мать, мой друг. Елизавета Николаевна взяла портсигар и долго рассматривала портрет. А я действительно вспомнила, что глаза, или, скорее, их выражение, были мне знакомы, хорошо знакомы; но я не могла тогда припомнить, у кого я их видела… После кофе Елизавета Николаевна, смеясь, сказала: — Как ни хорошо в гостях, а все же я хочу домой, и вы меня отпустите. Я знала, что она не успокоится, пока не поговорит с Машей о коровах, курах, а также если не заглянет в оранжерею. Потом Елизавета Николаевна, смеясь, передала нам, как мы испугали Машу. «На дворе-то что было! Светопреставление несусветное, а Татьяна Владимировна-то с Дмитрием Дмитриевичем не ели, не пили, и все время такое на инструментах играли… Ей-богу… Провалиться мне на этом месте… Как бы не в себе были… Я в сторожку убежала». |
| Лиза слегка морщилась, но молчала, и даже находила в себе силы говорить с улыбкой: «Замечательные стихи», кляня при этом свое малодушие. - Я понимаю, Елизавета Николаевна, что Озерский, - Аделаида Степановна была снисходительна и великодушна, - не Пушкин, но... - И даже не Виктор Боков с Олжасом Сулейменовым... - И даже не они, милочка, но Евгений Евгеньевич – поэт нашего края... А мы с вами – краеведы, историки, нам должно быть ценно все – и великое, и малое. Лиза соглашалась с коллегой, но все-таки предпочитала заниматься не художником Кугельсоном, жившим в их городе пятьдесят лет назад и воспевавшим «будни великих строек», а Богдановым-Бельским. Впрочем, заниматься – это чересчур сильно сказано. Во-первых, такой роскоши позволить себе научный сотрудник провинциального музея не могла, а во-вторых, заместитель директора музея по научной работе Римма Львовна Лебедева не считала это перспективным занятием: - Я не понимаю вас, Елизавета Николаевна. Согласитесь, Богданов – художник даже не второго, а третьего ряда. - Простите, Римма Львовна, а кто их выстраивал по шеренгам? - Прощаю, Елизавета Николаевна, но впредь прошу вас меня не перебивать. Если мне будет нужно ваше мнение, я его спрошу. Вы прекрасно знаете, кто их построил, и когда. Пейзажист средненький, детишки на его картинах милые, но не больше того. Да к тому же, родился он... - Недалеко от наших краев, Елизавета Николаевна. Ой, извините, перебила. - Но ведь не в наших. После революции эмигрировал. Да, у нас работал, имел дачу в деревне, но кто у нас не работал и не имел дачу? Даже Чехов приезжал. Но посмотрите, где Мелехово, и где наш музей. Так и с Богдановым. К тому же, у нас ни одной его картины нет, - веско заканчивала свою речь заместитель директора и в очередной раз отказывала Толстиковой в командировке. Лизе очень хотелось побывать в местах, где жил и работал Николай Петрович. В отличие от Лебедевой, ей очень нравились его картины. В них было много света и тепла. Светлоокими из-под пера художника выходили дети и березки, нежными – трава и солнце. Правда, он не вошел даже в последний энциклопедический словарь «Русские художники», но что из этого? Может, сидит где-нибудь в Москве или Петербурге такая же Лебедева, для которой Малевич – художник, а Богданов-Бельский нет... |
| «Почто аки смятени? Что вси суть унылы, Ами бы потеряли чувства и вся силы? Милость ускаржается, истина рыдает, Будьте их с предел росских неправда сгоняет. Правда такожде скорбит, а мир печалует, Аки бы он с протчими того и не чует, Что по часе толь лютом, по часе пребедном, Россия на престоли сидящу наследном, Имеет Елизавет. О российска Мати! Кий язык, кое слово сильно показати, Елизавет Петровна, ты в деле и слове И во всем подобишея первому Петрове. Он бо Киев посещал, ты тоже твориши, Несть раба, подданна, в ком не благоволити. С тобою милость, правда, с тобою мир златый, В сердцы Бог почивает в милости богатый? Аще убо Бог с нами, то кто уже на ни? Елизавет страх творит и над агаряни». Затем следуют три действия, представляющие историю Марка Аврелия, в применении ее к импер. Елизавете. «Во правду Аврелий толь монарх был велий, Что равна нету на целом свету. Только ему точна едина восточиа Императрица, росска денница, Ей неложно. Елисавет мати, свет России злати С природной доброты Ко всем благосердна, ко всем милосердна, Всем своя щедроты Обильно являет. Был Риму дар велий Титус и Аврелий, Август в покою, Тивериуш в бою И до днесь славятся; но с ними сравняться Может Елизавет, злат России свет, Беспримерно». Те же самые мысли выражены и в диалоге, произнесенном студентами пред императрицей, на торжественном акт академии, на котором она присутствовала. Георгий Конисский в трагедокомедии «Воскресение мертых» порицает неверующих в воскресение мертвых, называя их «стократ безумными» и обличает бессовестных богачей, силой и неправдой отнимающих чужие имения и не думающих о суде Божием. В прологе к пьесе сказано: «Многим до злых дел тое подает причину, Что не хотят помышлять на свою кончину Паче же, что по смерти имущи согнити Сумнятся, как то может гной на суд ожити. А комеков свойственна должность сицевая, Еже учить, в обществе нравы представляя. Тем в предлежащем деле хочем изъявити Воскресение мертвых, имущее быти Всем убо безъизъятно, однак не всем равно: Единым погибельно, а другым преславно» . |
| Сергий Соколов 30 декабря 2020, 10:52 Доктор Лиза, моли Бога о нас! Ты прожила достойную жизнь и скончалась мучиниски. Достойна быть Святой. Аминь. Ирина 29 декабря 2020, 12:31 Луч света в нашем мире! Необыкновенной доброты, любви и энергии человек! Дай Бог, чтобы больше людей увидели это видео! Tatjana 28 декабря 2020, 18:10 Вечная память светлому,доброму человеку,Царствие Небесное р.Б.Елизавете. Вероника 28 декабря 2020, 15:12 Такое большое сердце в таком маленьком человеке! Мне трудно вместить, почему такие светлые и очень нужные люди так трагично уходят. Остается благодарить Бога и Елизавету Петровну за тот подвиг, который она несла в своей земной жизни, и верить, что ее светлая душа жива и счастлива. Царство Небесное! Катерина 27 декабря 2020, 15:25 Уважаемая редакция, при всем уважении к вашим чувствам... совесть христианская не тревожит вас совсем? Совсем-совсем? Ведь во время этой катастрофы погибло 92 человека (девяносто два!!), и о том, что большинство александровцев пели в церковных хорах, будучи глубоко верующими людьми, я читаю почему-то на сайте свобода. Но не на этом. Я понимаю, что этот процесс мифологизации погибшего врача необратим в падшем обществе, ошибочно считающем себя православным, но неужели так трудно посвятить серию статей и другим погибшим?Или они менее ценные лично? Недостаточно православные?Ну хоть три слова о других 92. О членах экипажа. О других врачах? Два слова, если для трех слов мало места?.. Владисав 27 декабря 2020, 13:03 Вечная память светлому,доброму человеку,Царствие Небесное Елизавете. Анна 26 декабря 2020, 05:51 Царствие Небесное и вечная память, Елизавете! Каким она была необыкновенным человеком. Natalie 26 декабря 2020, 01:17 Спаси Господи! Очень нужная статья! Царствие Небесное р.Б. Елизавете и всем погибшим в той страшной авиакатастрофе. Вечная память! Олегъ 25 декабря 2020, 19:46 Удивительно, когда читаешь интервью и оно всё такое живое, наполненное болью, состраданием и любовью к людям, что невольно забываешь о том, что этой замечательной женщины уже нет, к сожалению, в живых. Царствие Небесное доктору Лизе! |
| «Справедливая помощь» превратилась в международную организацию, но никогда не отказывалась от того, с чего начиналась – с помощи бездомным. Офис организации так и оставался в подвале на Пятницкой улице в Москве , где каждую пятницу собирались волонтеры, куда приносили вещи для нуждающихся и еду для голодных. Центром, точкой, в которой сходились общественники, врачи, политики, бездомные, спасатели, инвалиды, чиновники и просто неравнодушные люди с улицы, была Елизавета Глинка. Этот центр исчез 25 декабря 2016 года. «Мы не подведем!» На Елизавете Глинке держалось 80% работы организации, признавали сотрудники «Справедливой помощи» после смерти Доктора Лизы. – Мы не подведем. Пока есть те, кому нужна твоя помощь, пока есть те, кто хочет помочь тебе, мы будем работать, – пообещали сотрудники «Справедливой помощи» в прощальном обращении к Елизавете Глинке 28 декабря 2016 года. Фото: doctorliza.ru Однако их было мало, в штате числилось около десяти человек, а проекты, которые запустила Елизавета Глинка, не терпели отлагательств – ими надо было заниматься здесь и сейчас. А это значит, что организации нужен был новый лидер, человек, который смог бы координировать усилия сообщества, объединившегося вокруг наследия Доктора Лизы. – Мы прекрасно понимаем, что заменить такого человека, как Лиза, невозможно. Она действительно была уникальной – с невероятной энергией, выносливостью, харизмой. Но мы хотим, чтобы ее дело не только продолжалось, но и развивалось. Для этого необходим системный подход, – говорила ее преемница Ксения Соколова в интервью накануне своего избрания на пост президента. Вместе с членом правления Андреем Макеевым она собиралась превратить организацию «в более техничную систему». – Пользуясь своими возможностями, Елизавета Петровна могла, например, просить содействия и помощи у первых лиц. И они, как правило, лично зная ее, оперативно реагировали, решая конкретную задачу. Нам сейчас придется выстраивать механизмы взаимодействия с министерствами и ведомствами и их сотрудниками. Отстраивать систему. При этом фонд занимается такими вопросами, которые часто требуют неформального подхода. Например, нужно срочно устроить в школу слабовидящего ребенка, который физически не может ее посещать и которому, чтобы попасть в московскую школу, нужна прописка, вид на жительство. Нам нужно добиться, чтобы все это системно решалось. И вместо одного чуда, которое брала и делала Елизавета Петровна, нужно совершать множество бюрократических усилий, – утверждал Андрей Макеев в январе 2017 года. |
| Переход престола к Брауншвейгскому семейству (т.е. к семье Антона Ульриха Брауншвейгского и Анны Леопольдовны), последовавший после смерти Анны Иоанновны, вызвал негодование гвардии, которая настроилась на решительные действия. В июне 1741 года несколько гвардейцев, встретив Елизавету Петровну в Летнем саду, заявили ей о своей готовности выступить, если от Цесаревны последует такое приказание. Но в ответ они услышали: «Разойдитесь, ведите себя смирно: минута действовать еще не наступила. Я вас велю предупредить» . Анну Леопольдовну, ставшей регентшей при младенце-Государе Иоанне Антоновиче, неоднократно предупреждали о намерениях Елизаветы Петровны и о том, что нити заговора находятся в руках лейб-медика Цесаревны Лестока, однако она не придавала серьезного значения этим предупреждениям. Лишь за два дня до переворота, 23 ноября 1741 года, Анна Леопольдовна, прервав карточную игру, пригласила Елизавету Петровну на разговор, в ходе которого дала понять, что ей известно о ведущейся против нее интриге. Как утверждал генерал К.Г.Манштейн, «Цесаревна прекрасно выдержала этот разговор, она уверяла Великую княгиню, что никогда не имела в мыслях предпринять что-либо против нее или против ее сына, что она была слишком религиозна, чтобы нарушить данную ей присягу, и что все эти известия сообщены ее врагами, желавшими сделать ее несчастливой...» Как отмечал историк Н.И.Костомаров, «Цесаревна расплакалась, бросилась к правительнице в объятия; Анна Леопольдовна, по своему добродушию, расплакалась сама и рассталась с Цесаревною при взаимных уверениях любви и преданности» . Но как только Елизавета Петровна вернулась домой, она собрала своих сторонников на совещание, на котором было решено действовать без промедления. Будь осуществление заговора отложено хотя бы на день, гвардейские полки вынуждены были бы подчиниться последовавшему приказу покинуть столицу и отправиться в Финляндию на войну со шведами. Но Елизавета Петровна колебалась, указывая своим советникам на опасность задуманного предприятия, на что Воронцов сказал: «Подлинно, это дело требует немалой отважности, которой не сыскать ни в ком, кроме крови Петра Великого» . Эти слова, отмечал историк С.М.Соловьев, «могли подстрекнуть самолюбие Елисаветы; но надобно признать, что Елисавета, согласившись вести гвардию, действительно доказала, что она дочь Петра Великого» . Кроме того, 24-го ноября лейб-медик Лесток, явившись к Елизавете Петровне, показал ей два сделанных им наскоро рисунка, на одном из которых Цесаревна была изображена с короною на голове, а на другом - постриженной в монахини, в окружении орудий казни. «Желаете ли, - спросил Лесток, - быть на престоле самодержавною Императрицею, или сидеть в монашеской келье, а друзей и приверженцев ваших видеть на плахах?» . Елизавета Петровна выбрала первый вариант. |
| Елизавета Петровна особое значение придавала составу и деятельности Св. Синода, который пополнился новыми лицами, почти исключительно епископами (всего 8 персон), среди них такие видные церковные деятели, как архиепископ Новгородский Дмитрий (Сеченов), занявший лидирующее положение в Синоде, архиепископ С.-Петербургский Вениамин (Григорович), Псковский епископ Гедеон (Криновский), обладавший блестящим проповедническим даром, и энергичный Ростовский архиепископ Арсений (Мацеевич) . Обер-прокурором Синода был назначен князь Я.П. Шаховской – человек просвещенный, «крепкий ревнитель государственного интереса и всякой законности». Он подобрал опытных и компетентных чиновников в синодскую канцелярию и быстро привел в порядок дела в Синоде. Елизавета Петровна постоянно интересовалась работой Синода, требуя от обер-прокурора еженедельных докладов. В конце царствования Елизаветы Петровны остро стал вопрос об управлении церковными имениями. Синодальная Канцелярия Экономического Правления, куда в 1744 г. было передано управление этими имениями, не подняла их доходности. Для решения вопроса о церковных имениях Елизавета Петровна в 1757 г. учредила Конференцию из членов Синода и светских лиц. По докладу Конференции 30 сентября 1757 г. о мерах «к освобождению монашествующих от мирских попечений и к доставлению им свободы от трудностей при получении вотчинных доходов» последовал указ, который предусматривал, чтобы архиерейские и монастырские имения управлялись не «монастырскими служками», а «отставными офицерами»; все повинности монастырских крестьян перевести на оброк; чтобы из дохода ничего не употреблялось в расход сверх штатов и остальное хранилось особо и ни на что без именного указа Ее Величества не издерживалось, так, чтобы ведая размер остатков, Ее Величество могла раздавать на строение монастырей» 225 . Однако по совету влиятельных духовных лиц императрица отказалась от реализации этого указа, и управление монастырскими имениями снова было передано в ведение Синода. Эту меру Елизаветы Петровны исследователи рассматривают как «первый шаг» по пути к секуляризации церковных имений. |
| A она мне и отвечает: – Вот какие бывают злые языки! Никогда мы поросенка ниоткуда не возили, а привезли на днях жареную индюшку. Вот, видишь ли, так не поросенка же. Екатерина Александровна была лет на семь старше меня, с нею-то мы и выезжали; больше мы две: Александра Петровна и я, а сестра Екатерина Петровна выездов не любила, может быть потому, что была старшая в доме, была нужна для батюшки, да и лицом была нехороша. Сестра Александра Петровна была высока ростом, хорошо сложена и лицом очень красива, а я была мала ростом, но находили, что была недурна, а кто говорил даже, что и хороша. В мои лета можно признаться, потому что и следов нет того, что было. И, бывало, когда мы идем в собрании, мужчины раздвигаются пред нами и слышится, что шепчут: «Place, messieurs, place! la petite Korsakoff passe» 51 . Екатерина Александровна Архарова была величественна и умела себя держать в людях как следует, или, как вы теперь говорите, с достоинством. Я всегда скажу, что если я умею войти и сесть как следует, то этим я ей обязана. Она, бывало, нас оговаривает: – Зачем, Елизавета, ты вот то и то делаешь: это не годится, нужно вот так и так делать. У нее было две дочери: старшая, Софья Ивановна, была за графом Александром Ивановичем Соллогубом и младшая, Александра Ивановна , за Александром Васильевичем Васильчиковым. Последнее время своей жизни она провела в Петербурге и в Павловске, и была посещаема покойным императором Александром Павловичем, который к ней очень благоволил. Она была кавалерственною дамой, а дочь ее Александра – фрейлиной. Меньшая сестра Архаровой, Елизавета Александровна Ржевская, ходила на костыле, потому что на которой-то ноге у нее не доставало полступни, и та была обращена в противоположную сторону. Брат их Николай Александрович был очень скуп, необыкновенно сластолюбив и чревоугодлив, так что ему, зачастую, случалось раза по два завтракать, дважды обедать н, кроме вечернего чая и разных лакомств, плотно ужинать. Когда он скончался (в 1833 г.), сестра его, Елизавета Александровна, находившаяся в его доме, за две комнаты от той, где он лежал, узнав, что он скончался, была так этим поражена, что, забыв взять свой костыль, прошла совершенно одна через две комнаты, как будто бы имела обе ноги здоровые. Это объясняли тогда врачи нервным усиленным напряжением, и это был единственный случай в ее жизни, чтоб она прошла без костыля. VIII |
|
|
