| Следующей остановкой на моем пути должен был стать Цюрих, чьи небесные покровители – это мученики начала IV века святые Феликс и Регула. Местом их первоначального захоронения была церковь Гроссмюнстер. Приехав туда, я была просто шокирована опустошительными последствиями Реформации. Мне рассказали, что реформатор Цвингли закрашивал фрески и росписи в храмах, выкидывал на улицу статуи, беспощадно избавлялся от потиров, дароносиц и всего, что имело отношение к богослужению. Мало того, в алтарях Гроссмюнстера и шести других церквей Цюриха Цвингли уничтожил престолы, чтобы освободить место для кафедры, с которой он мог бы проповедовать! А мощи святых он распорядился просто выбросить. Но Господь не попустил этому свершиться. В маленьком городке Андерматте был устроен «дом костей», куда переносили все земные останки святых из близлежащих церквей. Сюда же привез спасенные им от осквернения мощи святых Феликса и Регулы один из жителей Андерматтта, который во времена Цвингли был в Цюрихе. Прошло время, и сегодня швейцарцы сознают свои потери, по крайней мере, в области истории искусства: теперь все сохранившиеся в церквях фрески открыты, и ими можно любоваться, а уцелевшие предметы богослужебного назначения бережно хранятся в музеях. Большинство мощей из этих храмов были бы потеряны навсегда, а почитание святых сохранилось бы в лучшем случае на культурно-историческом уровне, если бы не два события, произошедшие по милости Божией в недавнее время, и послужившие возобновлению почитания святых покровителей Цюриха в этом городе. Однажды, просматривая книги в книжном магазине, я узнала, что в 1950 году в честь покровителей Цюриха была освящена католическая церковь, и их мощи были перенесены в нее из Андерматта, где хранились до тех пор. А в 2004 году священники всех представленных в этом городе Православных Церквей – Русской, Сербской, Элладской и Румынской, а также пяти древневосточных дохалкидонских церквей совершили общее всенощное бдение в Гроссмюнстере накануне дня памяти святых Феликса и Регулы и затем подарили церкви икону этих святых. Ведь эти святые являются «общей собственностью» всех христиан, поскольку были казнены около 300 года. По преданию, Феликс и Регула были воинами Фиваидского легиона, их обезглавили в Цюрихе, но мученики взяли свои головы в руки и прошли от места своей казни, которое называется Вассеркирхе («Водная церковь») до Гроссмюнстера. И сейчас их икона висит в Гроссмюнстере на лестничном спуске к бывшей часовне – усыпальнице мучеников. |
| На обороте ея положена следующая собственноручная помета Афанасия: «198 г. Декемвриа в 20 д. Записать во священника». Но непосредственно затем сделана другая помета (тоже собственноручная) следующего содержания: «Отставить, понеже мало учен и в его место иной прислан, быть тому, а ему быть по прежнему в понамарех, буде похочет» 68 . Афанасий отменял также приговоры крестьянского мира об избрании того или другого лица на священно-служительское место и в тех случаях, когда избрание быо произведено почему либо незаконно. Часто случалось, что за недостатком подходящих кандидатов крестьяне выбирали себе в священники слишком молодых людей. Напр., в 1690 г. жители Кольского острога (прихожане церквя Воскресения Христова) на место вдового и хворого священника Алексея Симонова выбрали сына его Ивана, которому было только 18 лет от роду. «И то стало, писали коляне Афанасию, по великой нужды», потому что «на его Алексеево место пожитых людей во священники выбрать некого…, а он Иван круг церкве ведает и человек небражный и за небылицами ни за какими не ходит». Афанасий отказался посвятить в священники такого малолетняго кандидата. Ри этом в своей грамоте он писал колянам: «И мы, преосвящ. Архиепископ, слушав о нем Ивашке выбора и челобитной, судихом по правилам св.Апостол и св. богоносных отец недостойна быти ево Ивашка сана иерейского за совершенныя младые его лета. Вы же такова малого прислали к нам к поставлению во иерейство, яко презорники явистеся нам и засвидетельствовавше о нем выбор и челобитную многими руками своими и тем своим подлогом строяще вы прияти ему Ивашку чрез наше, преосвящ. Архиепископа, рукоположение благодать Духа Святого недостоин по своему смышлению, но не благоволи Бог промыслу вашему в действо произыти. И мы, преосвящ. Архиепископ, указали впредь вам выбирать ставленников, которой церкви понадобятся во священники, людей добрых и леты совершенных и житием искусных и грамоты умеющых, а выбрав и дав им излюбы и челобитную за руками, таковых присылать к нам, преосвящ. Архиепископу, на Колмогоры, а священнику Алексею указали мы иерейская действовать у той же Воскресенской церкви с нынешняго времени год»... 69 . |
| – Нее! – мотает головой заметно охмелевший Савоня. – Я тебе так скажу, начистоту: народу никак не с руки на церквя глядеть. Ему, к примеру, лес надо сплавлять, лен дергать… Когда ему на пароходах кататься? Сто целковых платить за это – нее! Не поедет, верно говорю! И иконки ему не надобны. Несветский неожиданно заспорил о чем-то с Гойей Надцатым, и Савоня, видя, что его уже не слушают, договаривает сам себе: – Оно ведь как: у кого рот, тот и народ… Вон в Вытегре так-то глядели, глядели, да и сгорела церква в одночасье. Семнадцать куполов матушка. С самого Петра простояла. Нее, ты мне не говори! Спорили об иконах. Гойя Надцатый, нервно комкая бородку, пытается что-то возражать, но Несветский, на макушке которого задиристо топорщится петушок, запальчиво перебивает: – Брось, брось, все это мода! Я в Третьяковке специально наблюдал. Вваливается этакая мадам с авоськой – и: где тут Рублев? Ах, как прекрасно! Перед рублевскими досками всегда толпы, и каждый старается изобразить на своей физиономии глубокомыслие. – Ну почему же изобразить… – Потому что никак не реагировать на эти доски считается неприличным. – Но при чем тут дама с авоськой? Надо говорить о сути явления. – А вот тебе и суть! – перехватывает Несветский. – Нам ужасно хочется, чтобы и у нас была своя эпоха Возрождения. Но этот твой Рублев – мальчик в коротких штанишках по сравнению с тем же Леонардо да Винчи. У того пластика, анатомия, формы, вполне доступные пониманию человеческие образы из плоти и крови. А что у Рублева? Плоско, примитивно! – Вы это серьезно? – изумленно выговаривает Гойя Надцатый, и его серые, широко распахнутые глаза смотрят на Несветского с горьким недоумением и болью. – Мальчики, мальчики! – пытается вмешаться Шурочка. – Давайте лучше о чем-нибудь другом. Ну что вы все: Рублев, Рублев, честное слово! – Давайте, ребята, споем. – Савоня теребит Надцатого за Рукав, но Гойя не слышит. – Нет, позвольте… – Гойя, бледный от выпитого вина и волнения, даже привстает с лавки. Савоня отмахивается от спорщиков и, обхватив голову ладонями, в одиночестве сам себе наговаривает песню, уже давно шевелившуюся в нем: |
| – Так… – согласно кивает пробором Несветский. – А пошто раньше на нее никто не глядел? Парохода плывут, и все до единого мимо. Не замечают теих церквей, как ежели б их и вовсе нету. Вот скажи? Савоня сощуривается, пытается поймать и удержать на себе взгляд Несветского, но тот выжидательно молчит, барабанит пальцами по столешнице, и Савоня продолжает: – У меня на Спас-острове дружок есть давний, Мышев. Теперь по плотницкому при музее. Летом в сорок девятом годе заехал я к нему покурить да попроведывать. Глядь, и начальство вон оно из району. Справился тот начальник про колхозные дела, все свое спроворил и уезжать собрался. А церкви середь острова стоят, никак их не минешь… Повернул он на их поглядеть. Походил это он по погосту, подприщуривался. Мы с Машевым тоже недалече топчемся, што, мол, скажешь. Дак и што сказать, это теперь постройки обихожены да прибраны, ученые к ним приставлены, каждую досочку на учете содержут. А тади ограда была порушена, дурная травина из-под порога прет, скотина шастает. И говорит тот заезжий человек: разобрали бы вы, мужики, этот хлам. Завалится, дак и ушибет кого. Сколь под ним пашни занято, под погостом. Не то, говорит, хоть одни купола посбросайте. Савоня отрывает от рыбьей головы плавничок, тянет ко рту, но тут же откладывает: – А теперь вон оно как повернулось! Не успеет один пароход с гостями отчалить, вот тебе сразу оба-два, успевай только принимать да показывать. Што за причина? Должно, указание какое дадено – на церкви глядеть. Дима-большой откидывает голову в раскатистом хохоте. – Дак а чего? – растерянно мигает и тоже смеется Савоня. – А иконку теперь и не показывай на пристани. Это как набегут, как почнут отнимать друг у дружки! Каждый норовит себе ухватить. А то дак одно лето детишек привезли да с учителем. Посадили их на камушках, и давай они церквя каждый себе срисовывать. А учитель меж ними ходит и поглядывает. И так это все усердствуют. Уж, думаю, не из семинарии? Не к духовному ли званию обучают? – Это, папаша, хорошо, – учтиво поясняет Гойя Надцатый. – Народу надо знать себя, свое прошлое. |
| И истощились его богатства и побудила его нужда послать к царю русов – а они его враги,– чтобы просить их помочь ему в настоящем его положении. И согласился он на это. И заключили они между собою договор о свойстве 161 и женился царь русов на сестре царя Василия, после того как он поставил ему условие, чтобы он крестился и весь народ его стран, а они народ великий. И не причисляли себя русы тогда ни к какому закону и не признавали никакой веры. И послал к нему царь Василий впоследствии 162 митрополитов и епископов, и они крестили царя и всех, кого обнимали его земли, и отправил к нему сестру свою, и она построила многия церквя в стране русов. И когда было решено между тми дело о браке 163 , прибыли войска русов также и соединились с войсками греков, которыя были у царя Василия, и отправились вместе на борьбу с Вардою Фокой морем и сушей в Хрисополь. И победили они Фоку и завладел царь Василий приморскою областию и захватил все суда, которые были в руках Фоки 164 ... И выступил царь Василий и брат его Константин со своими войсками и войсками русов и столкнулись с Вардою Фокою в Абидосе 165 – а это близко от берега константинопольского – и победили Фоку; и был он убит в субботу, 13 нисана (апреля) того же (989) года, т. е. третьяго Мухаррема 379, и была голова его принесена в Константинополь и так выставлена. И была продолжительность бунта его один год и семь месяцев» 166 . Третий арабский историк – Ибн-ал-Атир так передает о начале христианства на Руси, в связи с рассказом о бунте Варды Фоки: «И перешел Вардис (т. е. Фока) пролив и осадил Константинополь. И были в нем два царя, сыновья Армануса (Романа) Василий и Константин. И он притеснил их и послали они тогда послов к царю русов и просили у него помощи и женили его на одной их сестре. И отказалась она отдать себя человеку неодинаковой с нею религии, и принял он тогда христианство. И было это началом христианства у русов. И женился он на ней и пошел на встречу Вардису, и они сражались и воевали. И был убит Вардис и оба царя утвердились в своей власти» 167 . |
|
|
