| Этим поступком король хотел оградить себя на будущее время от укоров, которые бы его постигли, если б он самовольно поступал, так или иначе, в таком важном деле. Действительно, впоследствии это послужило его защитникам и сторонникам поводом оправдать его, когда некоторые вздумали, было обвинять короля за принятие неизвестного лица, бездоказательно назвавшегося царственным именем. Король получал различные ответы: некоторые совсем были против участия в этом деле; другие не прочь были обратить это явление в пользу Речи Посполитой, но боялись войны с Московским государством. Выпытавши мнение панов, король принял Димитрия ласково, но сдержанно. Сам он лично был более расположен в его пользу, чем, сколько смел выказать. Он встретил претендента, сто, с горделивой, но приветливой осанкой, опершись одной рукой на маленький столик, и протянул ему руку с улыбкой. Изгнанник поцеловал ее. Король был в шляпе; Димитрий с открытой головой. Димитрий начал говорить с некоторым страхом; потом стал смелее, изъяснил, что он, лишенный наследия царевич, по воле провидения некогда спасенный от злодейского умысла Годунова, долго проживал в неизвестности, а теперь ищет отеческого наследия. «Многие бояре московские доброжелательствуют мне, многие знают о моем спасении и о настоящих моих намерениях. Вся земля Московская оставит похитителя и станет за меня, как только увидит сохраненную отрасль своих законных государей: нужно только немного войска, чтобы мне войти с ним в пределы московские». Димитрий, по обычаю, пересыпал речь свою примерами из истории и кончил ее так: «вспомните, ваше величество, что родились узником: Бог освободил вас и ваших родителей; Бог хочет, чтоб вы освободили меня от изгнания и потери отеческого престола» 60 . На панов, стоявших около, эта речь сделала хорошее впечатление: она была произнесена с благородством, с царской простотой и с выражением глубокого чувства. Сигизмунд ни чего не отвечал, но дал знак своему дворецкому; тот попросил царевича на минуту выйти. Король стал советоваться с нунцием наедине. |
| Ратник (глядя сверху). Так вам и надо, сукины дети, покарал Господь! Ядра за ядрами падают в реку. Лед все больше ломается, полыньи ширятся, и всю ледяную поверхность заливает вода. Льдины плавают. Кружатся, сталкиваются с треском, громоздятся и щетинятся стеклянно-прозрачными иглами. Грозно темнеет, взбухает, вздувается и кипит, как котел на огне, готовая вскрыться река. Бой на уцелевших местах продолжается, а на залитых – стихает. Кое-где река уже тронулась, как в весенний ледоход. Плавучие льдины-островки, там, где их много стеснилось, проходят медленно, а на открытых местах несутся быстро. На одной из них раненая лошадь издыхает, ворон сел ей на голову и, каркая, ждет, чтобы выклевать очи; на другой тощая, с видными под кожей ребрами, сука рвет зубами что-то кровавое, и еще на другой, плывущей медленно, два ратника, лях и русский, бьются насмерть, не замечая, что льдина под ними оседает все ниже и ниже, яростно сцепились, душат друг друга и режутся. Льдина вдруг покачнулась и ушла в воду совсем, и, крепко обнявшись, как братья, оба тонут. Димитрий (переехав по уцелевшему льду на тот берег, где замок, сидит на коне, окруженный отборной дружиной конных уланов). Вишь, жарят, дьяволы! Как бы вся река не тронулась! (Подъехавшему воеводе польскому) . Пан Грешментарь, извольте разослать по всем тыловым дружинам гонцов, чтобы переправлялись живей, где лед еще уцелел. Митька (подъехав к Димитрию на взмыленной лошади). Батюшка-царевич, беда! Замок московцы берут, казаки разбежались, а ляхов мало, не выдержат… Димитрий. Где Марина? Митька. В замке. Димитрий. Эй, уланы, за мной! Скачут во весь опор. Горсть польских гайдуков, стоя на крыльце и в сенях осажденного замка, отбивается от множества наседающих Московцев и уже слабеет, отступает. Вдруг уланы, выскочив из лесу и вихрем налетев на Московцев, ударяют им в тыл. Рубятся саблями, режутся ножами, схватываются врукопашную. Хрущев (старый боярин, воевода Московцев , занося над головой Димитрия саблю). Дай-ка благословлю я тебя, сукин сын, свистун литовский! |
| Марине, будущей царице, предоставлялись во владение Новгород и Псков с тем, что сам царь не будет уже управлять этими землями, а в случае если царь не исполнит такого условия в течение года, Марине предоставлял право развестись с ним. Наконец, в этой записи, которою названый царевич так стеснял себя для своей будущей жены, было выразительно сказано и несколько раз повторено, также в числе условий брака, что царь будет промышлять всеми способами привести к подчинению римскому престолу свое Московское государство. Таким образом, будущая царица принимала в глазах католиков высокое, апостольское призвание. Мнишек советовал Димитрию держать свое намерение в тайне, пока не вступит на престол. Мнишек не доверял Сигизмунду и опасался, что король захочет отдать за Димитрия свою сестру. Сама Марина, как говорят, вела себя сдержанно и давала понять названому Димитрию, что она тогда только осчастливит его своею любовью, когда он добудет себе престол и тем сделается ее достойным. Димитрий сделался царем, но не тотчас обратился со своим сватовством. Прошло лето. Димитрий занимался делами и развлекался женщинами: это до известной степени заставляет подозревать, что Димитрий мог к обещанию, данному сендомирскому воеводе, отнестись так, как относился ко многим обещаниям, данным в Польше; быть может, он бы и не погиб, если бы нарушил это обещание. Не знаем вполне, что побуждало Димитрия исполнить его, но кажется, что Марина оставила впечатление в его сердце. В ноябре 1605 года дьяк Афанасий Власьев, отправленный послом в Польшу, заявил Сигизмунду о намерении своего государя сочетаться браком с Мариною в благодарность за те великие услуги и усердие, какие оказал ему сендомирский воевода. Во время обручения, 12 ноября, Власьев, представлявший лицо государя, удивил поляков своим простодушием и своими московскими приемами. Когда по обряду совершавший обручение кардинал Бернард Мациевский спросил его: не давал ли царь прежде кому-нибудь обещания, посол отвечал: " А почему я знаю? Он мне не говорил этого " . |
| Православная школа для детей из малообеспеченных многодетных семей оказалась на грани закрытия 20 января 2017 г. 11:15 Один из проектов православной службы «Милосердие» Димитриевская общеобразовательная школа оказалась в крайне непростой ситуации. Школа лишилась финансовой поддержки крупного благотворителя, в результате чего образовался крупный дефицит бюджета. Служба «Милосердие» призывает всех неравнодушных людей оказать посильную помощь школе. Если проблема не будет решена, школа может быть лишена лицензии и закрыта. «Я верю, нет, я знаю, что наша школа создана царевичем Димитрием, день рождения которого мы празднуем 1 ноября вместе с днем рождения школы, — говорит директор Димитриевской школы иерей Александр Лаврухин. — Наша задача — реализовать замысел Божий о нашей школе и о каждом из нас, преодолев все трудности, которые встанут на нашем пути». Димитриевская школа во многом уникальна. 83% ее учеников — это дети из многодетных малообеспеченных семей, что в значительной степени определяет внеклассную жизнь школы. Учащимся школы предоставляется возможность получать музыкальное образование, заниматься в спортивных кружках. В школе знают, что сосредоточение детских кружков и секций в одном месте позволяет членам многодетной семьи экономить время и силы. Расходы на дополнительное образование школа старается брать на себя. Кроме обязательных общеобразовательных предметов, в Димитриевской школе детям преподаются основы православной культуры. С первых классов дети участвуют в делах милосердия, летом все дети со своими учителями участвуют в походах. В школе действует хоровая студия «Царевич», неоднократно побеждавшая на всероссийских конкурсах. Большинство выпускников Димитриевской школы поступают в ведущие вузы страны: Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, Московский государственный технический университет им. Н.Э. Баумана, Российский государственный гуманитарный университет и др. Димитриевская школа имеет государственную лицензию, аккредитацию и получает государственное финансирование, которое покрывает около 40% расходов. Остальные 60% почти полностью покрывались благотворительным фондом, часть из них — частными жертвователями, вносившими небольшие суммы. К сожалению, в этом году помощь фонда прекратилась. В службе помощи «Милосердие» отмечают, что особенно важно, чтобы у школы появились друзья, готовые поддерживать ее пусть небольшими, но регулярными пожертвованиями. Помочь Димитриевской школе, в том числе оформить регулярное пожертвование, можно на специальной странице сайта Милосердие.ru. Православная служба помощи «Милосердие» — одна из крупнейших благотворительных организаций в России, которая объединяет 26 проектов помощи нуждающимся. Ежегодно помощь в службе «Милосердие» получают десятки тысяч человек. Служба на 80% существует благодаря пожертвованиям. Милосердие.ru /Патриархия.ru Календарь ← 11 апреля 2024 г. 7 января 2024 г. |
| Автор «Жития царевича Димитрия» сообщает, что и тело мученика осталось нетленным. Когда через 15 лет после захоронения мощи царевича перевезли по указанию нового царя Василия Шуйского в Москву, то оказалось, по уверению агиографа, что и тело, и одежда совершенно не изменились от лежания в земле. Более того, тело его «цело и ничем не вредимо, но светло соблюдеся, сияя, яко цвет прекрасный от плода добротворения, посреде вселенныя» (892). Душа царевича, сама наслаждаясь в царстве небесном, через это прекрасное тело передает коечто от своих духовных радостей еще живущим людям, услаждая их взоры прекрасным видом мощей и даруя исцеление страждущим- «сладкою снедию, яко райской пищею, негиблемою насытив неоскудною трапезою» (891). Торжественное перенесение мощей Димитрия в Москву было воспринято народом как исправление допущенной некогда несправедливости, восстановление правды и благочестия, вселявшее в душу надежду на окончание бед и страданий народных. Агиограф описывает, как все люди московские вышли с крестами, свечами кадилами, с пением и великой радостью встречать мощи. Сам царь «велиею радостию возвеселися… о пришествии святаго во отечество свое». Открыв гроб, он увидел «тело святаго, аки шипок [роза] благоуханен посреди раю цветущи… и обоня воня неизреченная благовония» (894). Царевич Димитрий безвинно принял смерть в отроческом возрасте, не помышляя о ней и не готовясь к ней, как и многие люди в период Смуты. Однако далеко не все из них по представлениям средневековых идеологов были так же безгрешны, как Димитрий. Трагические события начала века опять выдвинули на одно из первых мест в общественном сознании идею бренности и скоротечности земной жизни, напомнили христианскую мысль о необходимости в любой момент быть готовым предстать перед высшим Судией. Отсюда опять возрастает авторитет подвижников, посвятивших свои жизни Богу, усиливается интерес к их жизни, учению, соответственно опять повышается значение агиографии и эстетики аскетизма. Жития святых, по мнению писателя того времени Семена Ивановича Шаховского, «возжеленны… во ушесех кротких, якоже всегдашнее напоение новосажденому древеси» (838). |
| Шуйский поверил Фидлеру, дал 1,000 рублей и коня. Задаток был велик; обещаний дали ему гораздо больше! Фидлер отправился в Калугу, передался Болотникову и сказал: «Шуйский послал меня отравить тебя; но у меня нет того в мыслях. Вот яд – делай с ним, что хочешь!» Болотников оставил его у себя. Неизвестно, что Фидлера побудило так поступить. Всего вероятнее, что, явившись в Калугу, он не избежал на себя подозрения, и чтоб выпутаться из него, решился открыть замысел Шуйского, чтобы самого себя спасти от мести Болотникова. Когда в Москве об этом узнали – стали колоть глаза всем немцам этим поступком. – Вот какова честность немецкая! – говорили москвичи. К концу зимы, однако, запасы истощились, сообщение было прервано, и в Калуге начинался недостаток. Но холопи и казаки, составлявшие ратную силу, довольствовались малым, и уже, за недостатком говядины и хлеба, ели лошадей, но могли еще подержаться. Хуже всякой осады, Болотникова тяготило то, что Димитрия, которого он ждал, не было. Напрасно Шаховской писал к Молчанову, чтоб Димитрий скорее ехал в Москву. Сам Молчанов порисовался немного в звании Димитрия, поманил этом и подурачил жену Мнишка, хотевшую какого бы то ни было мщения за мужа и дочь; набрал денег, что ему жертвовали для предприятия, да потом рассудил, что гораздо благоразумнее удалиться от треволнений и опасностей, и перестал называться Димитрием, – остался пока в Полыше до поры до времени зажиточным господином. Надобно было отыскать другого Димитрия... А между тем Шаховской нашел, что, пока не явится Димитрий, смуту в Московском государстве может поддерживать Петр. Еще в последних месяцах царствования названого Димитрия, на прибрежьях Каспийского моря, терские и волжские казаки стали досадовать и завидовать донским, что те, послужив Димитрию, пользовались от него выгодами. Эти казаки были пешие, проводили большую часть жизни на лодках, а в рядах их были беглые холопи и разные бездомные и безъименные люди, которым судьба не давала счастья и удачи на Руси. Терские казаки стали думать – как бы им поживиться: громить ли турецкие суда на Куре, идти ли служить шаху казильбашскому. Они между прочим так говорили в своем кругу: «Государь-то и хотел бы нас пожаловать, да лихие бояре переводят жалованье, а нам его не дают». Тут выбралось из них человек триста, что ни есть отважных; у них головой был атаман Федор; с ним они пустились на казачье воровское умышление. Вот что, братцы, – стали говорит они, – как бы кто да назвался царевичем Петром! Будто был сын у царя Федора, вместо дочери, и будто сына подменили дочерью; что назвали дочерью – та умерла, а настоящий сын, царевич, здравствует. То-то бы мы много шуму наделали по Волге и добычи получили!» Такая мысль пришла им в голову после того, как Борис распустил слух, что идущий на него, под именем Димитрия, есть обманщик, назвавший себя ложно Димитрием. Казаки сами, вероятно, не додумались бы до этого, если б им не подали примера. |
| Димитрий рассказывал о мучительствах Бориса, о собственном терпении; шляхтичи обещали служить ему и положить за него жизнь. Ознакомившись с приемами тогдашней вежливости, Димитрий нравился полякам, когда приводил разные примеры из истории, как цари и властители были в таком же затруднительном положении, как он сам теперь, а впоследствии достигали могущества и делались, славны подвигами своими. «Такими, – говорил он, – были Кир и Ромул, пастухи бедные, ничтожные, а потом царские роды основали и заложили великие государства». Ловко и красиво сплетенные фразы приводили поляков в восторг. «Не может быть, чтоб он не был истинный царевич! Москва – народ грубый и неученый, а этот знает и древности, и риторику; он должен быть царский сын». Еще гости сидели и толковали за кубками венгерского, а уже блеск польского пира сменялся другой стороной польского веселья. Музыка играла полонез. Дамы, ушедшие из-за стола заранее, входили попарно в танцевальных нарядах, сверкая множеством цепей, украшавших их грудь, затейливыми филигранными кружевами около шеи, дорогими перстнями на пальцах, в те времена не закрываемых перчатками. Они плавно подходили к пирующим и кланялись; мужчины, покручивая усы, побрякивая карабелями и поправляя на головах расшитые золотом магерки, молодецки выступали за ними и попарно шли по разным покоям дома. Эта процессия открывала ряд туземных и иноземных танцев в соседнем зале: их никто не в состоянии был описать; фигуры вымышлялись по вдохновению, а общего между ними было то, что в телодвижениях, кружениях, беготне разыгрывалась история любви, ее упоения, ее муки, измена, ревность, спокойствие семейного счастья, житейское горе, ссоры и примирения, торжество мужской отваги и женской красоты. Эти танцы сопровождались хорами, криками, стуками, хлопаньем в ладоши, ударами металлических подков до появления искр. Влияние западноевропейской образованности ввело в польское общество и иноземные танцы; в знатных домах они свидетельствовали о хорошем тоне, но и там не изгнали они еще народных забав, и на бале польско-русского пана можно было рядом с чужеземными танцами увидеть нежно-разбитную горлицу или удалого казака, танцуемого под меланхолическую украинскую песню, которую пел посредине зала с лютней какой-нибудь шляхтич, и притом забавлял гостей передразниваньем степных приемов запорожцев. |
| По мнению Сигизмунда, это дело трудно было провести через сейм: уже не раз выражал он в письмах своих, что выгоды Речи Посполитой страдали от частной вражды некоторых особ на сеймах. Он предлагал начать это дело без сейма, при посредстве архиепископа Гнезненского Тарновского 63 . 4 апреля отвечал ему Ян Замойский 64 отрицательно, совершенно не одобрял его намерений, вовсе не верил, чтоб Димитрий был настоящий царевич, и считал опасным и бесчестным вмешивать в это дело Польшу без воли сейма. Король сам рассудил, что нельзя начать это дело; нация под влиянием Замойского, врага иезуитских козней, не одобрит разрыва с Московским государством. И король ограничился только позволением панам содействовать Димитрию, решился, так сказать, смотреть сквозь пальцы на это предприятие, чтоб после получить от него выгоду, если оно пойдет успешно, и отговориться от обвинений, если пойдет неудачно. Тайно он сам побуждал своих подданных помогать Димитрию и сложил с Мнишка временно платеж в королевскую казну доходов с Самборского имения на то, чтобы Мнишек мог обратить эту сумму на сбор ратной силы Димитрию. За эту милость, за то только, что польский король будет смотреть сквозь пальцы, когда польские паны станут помогать претенденту, названый Димитрий должен был заранее обещать Польше большие жертвы. Ему предложили условия, и он принужден был принять их, подписать и утвердить их присягой. По восшествии своем на престол он должен был возвратить Польской Короне Смоленск и Северскую землю, которые Польша не переставала считать своим достоянием, устроить на будущее время вечное соединение государства Московского с Польшей, сооружать в своем государстве костелы, ввести иезуитов и другое католическое духовенство, содействовать Сигизмунду к приобретению шведской короны. Ему в числе условий позволяли жениться в Польше, с прибавлением выражения «хотя бы с королевной», из чего видно, что король в случае успеха имел виды отдать за него сестру. Эти условия хранились втайне от всех у королевского секретаря Боболи, в шкатулке под его ключом 65 . |
| Как видим образ народа-страстотерпца все более явственно проступает в этих текстах, последние штрихи к этому образу добавляет, пожалуй, «Келейный летописец». В нем праведный Ной является читателю как первый землепашец, не только изобретший соху, лемех и плуг и придумавший, как пахать землю на волах, но и испросивший у Бога своими молитвами и жертвами новое благословение для земли «сего бо ради угодника Своего Бог благослови землю, юже Адама ради проклял бе» 17 . В приведенном фрагменте присутствует, очевидно, скрытое противопоставление праведного Ноя сыновьям Каина, изобретшим всякие ремесла и искусства, ибо одно только земледелие подлинно праведно «прочии же художества не без греха бывают: овыи лгут, овыи крадут, овыи обольщают, земледельство же от пороков таковых чисто», и только одно оно «от труда рук своих, и от пота лица своего имать свое препитание праведное и богоугодное, яко никогоже обидящее, паче же от всех обидимое: ибо толь многими данми отягощаемое и от сильных насилуемое» 18 . В подтверждение сказанного святитель приводит слова преподобного Симеона, Христа ради юродивого: «Между простыми людьми, в весех жительствующими и делающими землю, иже в незлобии и правоте сердца своего жительствующе, ни когоже хулят, ни обидят, но от труда рук своих в поте лица едят хлеб свой: между таковыми мнози суть велицыи святии; видех бо я приходящия во град, и причащающиися Тела и Крове Христовы, и бывающия, яко злато чисто» 19 . Это злато святости, испытываемое в горниле страданий, так же, как и первых русских страстотерпцев Бориса и Глеба, святитель вспомнит еще раз в предсмертном труде – «Розыске о раскольнической Брынской вере», – где во всеуслышание назовет время свое «лютым» и уже не просто обратится, как раньше, к пастве своей, но скажет слово от ее лица, то есть заменит «вы» на «мы»: «мы же, в градех и селех лютым временем утесняеми, есмы яко злато истое, в горниле огнем бед искушаемое и очищаемое 20 ... О коль мнози и ныне страждут неповинные, во узах держими, мучими, озлобляеми, убиваеми, и иже на правежах биеми до смерти; вси тии в невинности своей, мученики суть Христовы, иже аще и не за Христа страждут, обаче за самую невинность свою Христу суть любезни, и мученическаго венца от Него сподобляеми; якоже сподоблени суть святии страстотерпцы Российстии Глеб и Борис и святый Димитрий Царевич, иже аще и не за Христа пострадаше, обаче со святыми мучениками прославишася: сице и сии, иже и ныне неповинне страждущии, мученики суть» 21 . 3 |
| И тот, и другой принадлежат к «декабристскому типу» личности, для которой характерно сочетание дерзости, авантюризма, просвещенности и галантности. Отрепьев «умен, приветлив, ловок», для него «священ союз меча и лиры». Хлестаков «всем литераторам поправляет статьи», пишет романы, в то же время – государственный муж. И Григорий, и Хлестаков становятся самозванцами в корчме – в кабачном пограничье. В нашей предыдущей работе мы уже писали о значении корчмы как места нечистого и инфернального и о гетевском происхождении этого сюжета, связанного с колдуном и богоотступником Фаустом, заключившим договор с дьяволом . Успех и того, и другого связан с силой обстоятельств и влиянием среды. Самозванец в восторге говорит: «Все за меня – и люди, и судьба». Он может не церемониться с Мариной Мнишек и не опасаться разоблачения: Но знай, Что ни король, ни папа, ни вельможи Не думают о правде слов моих. Димитрий я иль нет – что им за дело? Но я предлог раздоров и войны. Им это лишь и нужно, и тебя, Мятежница! поверь, молчать заставят. Хлестаков: «Меня и вправду приняли за важного человека… Экое дурачье!» Их несут волны времен: Самозванца – стремнины польских амбиций, боярской недоброжелательности и народной ненависти к Борису; Хлестакова – поток чиновничьего страха и нечистой совести. Оба они – азартные игроки. Для Самозванца его поход – «игра войны кровавой». То, что он – блистательный игрок, показывает хотя бы сцена «Корчма на литовской границе». Достаточно было бы прочесть царский указ с нейтральными приметами, не относящимися ни к кому из присутствующих, и успех был бы обеспечен. Но Григорию мало этого: он желает и уйти, и замести следы, и рассчитаться со своим оскорбителем – пьяным монахом Варлаамом, поэтому и зачитывает его приметы. Игра идет на грани провала и чуть не кончается катастрофой: как только «дело до петли доходит», Варлаам моментально трезвеет и становится грамотным – и разоблачает Отрепьева. Хлестаков – азартный игрок, и не только в карты: блистательный пример его трехэтажной игровой лжи в, казалось бы, безвыходной ситуации разоблачения – два романа «Юрий Милославский»: один – «г-на Загоскина сочинение», другой – его. Как и Григорий, он попадает в рискованные ситуации: временами его хватают за шиворот «за пирожки, съеденные за счет доходов аглицкого короля». И тот, и другой «дерзостью неволи избегают». Григорий, бросившись с ножом на приставов, спасается от московской темницы, а может быть и от виселицы; Хлестаков, наскакивая на городничего, избавляется от долговой тюрьмы. Внутренняя сущность самозванцев виртуальна и, в конечном счете, инфернальна. Показательны словесные характеристики того и другого. Вот как характеризует Пушкин Самозванца в разговоре с Шуйским: Спасенный ли царевич, Иль некий дух во образе его, Иль смелый плут, бесстыдный самозванец, Но только там Димитрий появился. |
|
|
