| Показание же Ирины в том виде, как оно записано следователями, даже странно до крайней степени. Она говорит у свидетелей: «Ходил Царевич Димитрий в субботу по двору, играл с жильцы ножиком, и она того не уберегла, как пришла на Царевича болезнь черная». К чему это самообвинение: «и она того не уберегла?» Она не одна была у Царевича, и если кто должен беречь Царевича, то особенно мамка Волохова. Почему же нет, почему не вытребовали и не записали, этого сознания не только у Осиповой, но и у Волоховой? Здесь опять видно подтверждение известию летописи, что Ирина показывала не то, что хотела: за это и выставляют ее кающейся виновницею в смерти Царевича. в) Показания малолетних детей 31 , с которыми Царевич играл будто бы пред самою смертию, вовсе не имеет силы: если страх мог принудить возрастных изменить истине, то что сказать о детях? Они повторяли то же, что сказали Ирина и Марья. Следователи спрашивали их: кто еще был при смерти Царевича? И они указали на кормилицу, Ирину, и постельницу, Марыо, а пропустили мамку, Василису Волохову. Следователи не обратили внимания на этот пропуск самого главного лица, тогда как мамка важнее кормилицы и постельницы. Что все это значит? Дети говорили в страхе, не зная, что говорили, наученные не совсем ловким плутовством, домогавшимся скрыть из вида мамку – мать убийцы Осипа Волохова; а следователям не было дела до правды. Затем, чьи были эти дети? Один из них, Тучков, был сын упомянутой кормилицы, Ирины Тучковой-Ждановой; другой, Петр Самойлов Колобов, сын постельницы Самойловой-Колобовой, также подтверждавший ложь; третий, Григорий Аидреев Козлов, сын Андрея Козлова, хотя и не бывшего при смерти Димитрия, но свидетельствовавшего о самозаклании его. Между тем показанием детей всего более думают утвердить сторону свидетелей самозаклания, именно по тому, что сии мальчики говорили, будто в то время как умирал Царевич, никого не было, кроме кормилицы и постельницы, ни Битяговскаго, ни Волохова. г) По следственной бумаге свидетелем очевидцем самозаклания Царевича выставляется еще один, Стряпчий Семен Юдин, который, по его словам, стоял у поставца и сам видел, как Царевич накололся ножем. |
| Царевич Димитрий остается невридим, испив отраву. Миниатюра из Жития св. царевича Димитрия XIX в. (РНБ. Собр. Тиханова. 222. Л. 4) Царевич Димитрий остается невридим, испив отраву. Миниатюра из Жития св. царевича Димитрия XIX в. (РНБ. Собр. Тиханова. 222. Л. 4) Между Москвой и Угличем отношения внешне были дружественными, но за этим фасадом сохранялась напряженность. Брат царицы Марии Нагой держал на своем дворе в Угличе «ведуна», у к-рого хотел выяснить, «сколько... государь долговечен и государыня царица» ( Клейн. 1913. Ч. 2. Л. 45). С др. стороны, англ. послу Дж. Флетчеру, посетившему Россию в 1588-1589 гг., было известно, что жизнь Д. И. находилась в опасности, что его пытались отравить ( Флетчер Дж. О государстве Русском. СПб., 1905. С. 21). О поведении подраставшего царевича сохранился ряд свидетельств. Одно из них принадлежит Флетчеру, к-рый записал, что Д. И., несмотря на молодые годы, обнаруживал черты характера своего отца: он любил смотреть, как убивают домашний скот, забивал палкой кур и гусей (Там же). Авраамий (Палицын) писал, что под влиянием родственников Д. И. «часто в детских глумлениих» говорил и действовал «нелепо» по отношению к советникам брата, прежде всего по отношению к шурину царя Б. Ф. Годунову (впосл. царь), управлявшему от имени Феодора Иоанновича гос. делами (Сказание Авраамия Палицына. М.; Л., 1955. С. 251). Об этих действиях и высказываниях Д. И. более полные свидетельства сохранились в записках иностранцев. Так, по словам голландца И. Массы, царевич говорил: «Плохой какой царь мой брат. Он не способен управлять таким царством». Д. И. выражал желание «ехать в Москву», чтобы помешать деятельности его дурных советников (О начале войны и смут в Московии. М., 1997. С. 35-36). Др. свидетельство принадлежит офицеру - наемнику на русской службе К. Буссову. Д. И. приказал приготовить из снега фигуры, названные именами советников царя, и стал отрубать им руки и ноги, приговаривая: «С этим я поступлю так-то». У фигуры, изображавшей Годунова, он отсек голову ( Буссов К. Московская хроника, 1584-1613. М.; Л., 1966. С. 80). Возможно, в этих свидетельствах следует видеть отражение слухов, к-рые распространяли лица, не заинтересованные в приходе Д. И. к власти после смерти бездетного царя Феодора. |
| Из Моравска претендент двинулся на Чернигов. Там был воеводой Иван Андреевич Татев с товарищами. Не доходя Чернигова, Димитрий послал туда отряд казаков. Подошедши к Чернигову, казаки увидали крепкий город, окруженный плохо укрепленным посадом, и, подъехавши, кричали: «Поддавайтесь царю и великому князю Димитрию Ивановичу; Моравск уже поддался!» В городе сделалась суматоха; иные кричали: «Сдаваться!», другие кричали: «Биться!» Иван Андреевич Татев был за Годуновых. Со стен города дали залп по казакам, и так удачно, что сразу многих положили. Казаки отступили и ударили на слабый посад. В это время партия, противная Борису, взяла верх; на ее сторону перешли товарищи Татева. Ивана Андреевича связали и послали сказать казакам, чтоб они перестали нападать на посад: все черниговцы бьют челом царевичу. Но казаки не слушали, ворвались в посад, стали грабить жителей и бесчинствовать. Тогда гонцы поскакали от черниговцев к Димитрию просить, чтоб он остановил буйство казаков: Чернигов признает его власть добровольно. Царевич послал немедленно к казакам Станислава Борша с товарищами. Но когда эти посланцы прибыли, то уже казаки сделали свое дело: весь город облупили. На другой день пришло все войско и стало обозом. Димитрий, увидевши, что сделали казаки, послал им сказать: «Отдайте все, что вы награбили незаконно у черниговцев; а не отдадите, пойду биться против вас с рыцарством». Казаки прислали ответ: «Когда мы подошли к Чернигову, по нас стреляли и многих убили и ранили; поэтому мы и взяли посад, чтоб вознаградить себя; мы хотели этим царевичу прислужиться; мы боимся, чтоб Москва, укрепившись, не стала нам сильною». Но Димитрий этим не удовлетворился и требовал, чтоб казаки воротили награбленное. Казаки упорствовали; царевич настаивал. Так прошло несколько дней; наконец казаки должны были уступить и обещали воротить награбленное, но воротили не все, оставивши у себя кое-что. Димитрий обласкал черниговцев. Татев присягнул ему служить и прямить. Но для верности Димитрий оставил в Чернигове одного из ротмистров, Яна Запорского. В черниговском городе Димитрий нашел на 10000 злотых казны, и разделил ее между своей дружиной. Она начинала уже вопить о заплате жалованья. |
| Он объявляют своим подданным и Польскому королю, принявшему участие в судьбе Самозванца, что мнимый Димитрий есть расстрига Отрепьев, но ни слова не говорит о том, как умер Царевич. Почему же не обнародовал он следственного дела о смерти Царевича, если оно, по его сознанию, представляет дело в подлинном виде? Почему не отыскивает свидетелей кончины Царевича и не расспрашивает о ее обстоятельствах? После того, как не стало Димитрия, времени прошло не много – только лет 10: еще жива была мать Царевича, живы были родственники его, Нагие, Григорий и Андрей, и, без сомнения, многие из Угличаи. Почему же Борис Федорович так беззаботен стал к своей чести? Почему ни грамотою к народу, ни грамотою к соседям, Полякам, не восстановляет в памяти современников следственного дела, ни своих расспросов о смерти Царевича? Согласитесь, что это было крайне необходимо не только для чести Бориса Федоровича, но и для спокойствия целой России. Если же и в это время ни одна Государственная грамота ни слова не говорит в оправдание следственного дела Шуйского; ни слова не говорит, что Царевич закололся сам ножем, то надобно быть слишком слепым, чтобы верить следствию Шуйского. Если мы мало имеем свидетелей мученической кончины Димитрия по следственной бумаге, то имеем их много по другим, столь же важным, государственным документам. Мать Царевича, которую, при следствии дела, совсем оставили без допроса, по убиении Лжедимитрия, пред всеми торжественно объявила, что сын ее убит в Угличе, по воле Годунова. Вот что читаем в делах Польских: «Царицу инокиню Марфу всенародным множеством вопросивше: она же исповеда, яко сын ее на Угличе убиен бысть повелением Бориса... – Исповедати же не смеюще долгое время – женскою иемощию одержима..., и образ лица его из сокровищ своих изнесе… Нагие все то же исповедаша». Там же: «обличает его вора (Марфа расстригу) пред всеми людьми, что сын ее зарезан на Угличе и умер у нее на руках 37 ». Это было 17 мая, 1606 г. В окружной грамоте «воеводам Сибирских городов, посланной 1606 г., мая 21 числа, сама царица, Марфа Федоровна, пишет: «Сын наш Царевич Димитрий Иванович убит на Угличе перед мною и братьею моею от Бориса Годунова, и ныне он лежит на Угличе ». |
| Вокруг нимба – шитая серебром полоса. Украшающие одежду ромбики и круги зашиты зеленой и желтой синелью. По сторонам нимба Димитрия на фоне – две полосы малиновой камки с шитой пряденым серебром надписью вязью: црвич кнз димит(р)и(и) углецкии московски(и) новы(и) чюдотворецъ. Подкладка из холста. На ней в левом нижнем углу черными чернилами написано: 49–12 л. – 93//НА СЕМЬ ПОКРОВЪ ВЪ ОЖЕРЕЛЬЕ СОЧТЕНО ВСЕГО ЖЕМЧУГА//135 ЗЕРЕНЪ 1857 СОХРАННОСТЬ И РЕСТАВРАЦИЯ Покров переложен на новый фон, кайма отсутствует, синель и подкладка позднейшие (до 1857 г.). Утраты шитья в личном (на руке), потертость, загрязнения, местами сечется золотное шитье, надпись на выцветшей камке также сечется. Новый фон (из кусков) имеет прорывы, загрязнен; прорывы на подкладке. ИКОНОГРАФИЯ Первые иконные изображения царевича Димитрия 640 появились уже в 1606–1610 гг. 641 Данный покров является самым ранним из пяти сохранившихся (см. кат. 106, 122,173; инв. ТК-2985 642 ). Обычно царевич изображался в шубе, с ожерельем и короной на голове. Популярны его изображения в XVII в. и в шитье, особенно в произведениях, связанных с «именитым человеком» Дмитрием Андреевичем Строгановым. И в житийных живописных иконах, и в шитых пеленах царевич Димитрий изображался как в молитвенном предстоянии, так и в сценах его «убиения» 643 . На нагробных покровах царевич изображался только в рост, прямолично, как и другие святые. В его иконографии менялись только положение рук и некоторые детали одежды, в основном форма головного убора. АТРИБУЦИЯ Основанием для атрибуции служат художественные и технологические признаки, общая характеристика образа, тщательность исполнения. Считаем возможным идентифицировать его с покровом, упоминаемым в царицыных «Светличных делах», где отмечено, что 12 сентября 1626 г. знаменщик Иван Володимеров знаменил «белилами покров царевича Димитрия Углицкого», а несколько ранее, 5 марта 1625 г., знаменщик «Андрюша Моисеев знаменил около покрова царевича Димитрия тропарь да кондак» 644 . Применение красно-коричневого шелка в волосах и глазах царевича на покрове напоминает некоторые произведения мастерских Строгановых 645 , что не исключает возможность привлечения к его выполнению в это трудное время для кремлевских мастерских строгановских вышивальщиц. |
| Тревожимый опасениями за свою будущность и обольщаемый мечтами о власти, Борис стал действовать против царевича, как против личного врага своего. Сперва запретил он поминать имя его в церквах, давая знать России, что сын седьмой жены Иоанновой – не наследник престола. Поскольку же Борису известно было, что много было таких, которые по тому самому, что оскорбительное распоряжение о царевиче принадлежало Борису, готовы всеми мерами действовать за царевича; то Борису смерть царевича казалась необходимой. Люди, поставившие судьбу свою в зависимость от судьбы Годунова, довели в нём эту мысль до убеждения 256 . Вследствие того дьяк Михаил Битяговский послан в Углич править земскими делами и хозяйством вдовой царицы. Вместе с ним явились в Углич сын Битяговского Даниил, племянник Никита Качалов и Осип Михайлов, сын мамки Димитриевой. И вот 15 мая «царевича в Угличе не стало» 257 . Как это случилось? Посланные из Москвы князь Василий Шуйский, окольничий Клешнин и дьяк Вылузгин доставили царю Феодору следственное дело, которым уверяли, что царевич, играя ножом с детьми в тычку, вдруг от падучей болезни упал и закололся 258 . Но это была только клевета, которой вновь оскорбляли имя св. царевича. Следствие, рассмотренное перед судом беспристрастия, оказывается жалким усилием закрыть правду в глазах царя Феодора. В нём не записали общего голоса Угличан, уверявшего следователей, что царевич убит. В нём старались не о том, чтобы открыть правду, а о том только, чтобы выставить царевича больным. Например, самый первый допрос был следующий: «которым обычаем царевича не стало? И что его болезнь?» В продолжение всего следствия вся заботливость следователей устремлена к тому, чтобы набрать как можно более голосов о болезни царевича. Напротив, если кто из допрашиваемых упоминает о насильственной смерти царевича, такое показание остаётся без всякого внимания, – не спрашивают: при ком это было? Кто убийцы? Как и когда убит царевич? Нежелание следователей открыть истину и желание закрыть её видно по показанию почти каждого ответчика 259 . |
| Здесь прежде всего надобно заметить, что в известиях о спасении Димитрия находятся исторические несообразности, например говорят, будто он спасся бегством в Украйну к отцу своему крестному, князю Ивану Мстиславскому, жившему там в ссылке еще со времен Грозного. А после смерти Мстиславского, вскорости случившейся, царевич отправился в Польшу, но известно, что никакого Мстиславского на Украйне никогда не бывало, притом если царевич был спасен и отправлен в Польшу, то что мешало ему немедленно же открыться польскому правительству? Гонимые удельные князья обыкновенно убегали из Москвы в Литву. Тогда дело не подлежало бы никакому сомнению. Далее в известиях о спасении встречаются противоречия относительно обстоятельств спасения: одни говорят, что спас царевича доктор подменом, другие – что сама мать. Но важнее следующее обстоятельство: все известия согласны, как и должно быть, в одном, что убийство подмененного ребенка произошло ночью, тогда как нам достоверно известно, что происшествие случилось днем: и те показания, которые говорят, что царевич был убит, и те, которые утверждают, что он накололся ножом в припадке падучей болезни, вполне согласны в этом обстоятельстве, следовательно, не было возможности убийцам, потом родным царевича, близким к нему людям и гражданам углицким обмануться; если бы даже обманулись сначала, то мертвое тело лежало долго пред глазами всех, все имели возможность увидать свою ошибку. Свидетельства очевидцев о несходстве малолетнего Димитрия с тем, кто потом назвался его именем, неважны, взятые отдельно, ибо часто люди, знавшие младенца и увидавшие потом того же человека взрослым, не могут найти между ними ничего общего; неважно и свидетельство о том, что настоящий Димитрий был бы гораздо моложе, чем казался Лжедимитрий: часто человек может казаться многими годами старее или моложе своего настоящего возраста, а жизнь Димитрия была именно такова, что могла его состарить. Но чрезвычайной важности для нас свидетельства современников, вполне беспристрастных, как, например, Буссова, который был очень привязан к Лжедимитрию, превозносит его достоинства, имеет все побуждения засвидетельствовать его правду, его царское происхождение, и между тем свидетельствует о противном; его свидетельство основывается на свидетельстве Басманова, который больше всех других имел причины утверждать законность Лжедимитрия, и, несмотря на то, свидетельствует о его самозванстве, свидетельствует наедине, в разговоре с человеком, доверенным и привязанным к царю. |
| Потом начали звонить у Спаса в колокола, сбежались посадские люди, п царица Марья велела им опять взять ее, Василису; мужики взяли ее, ободрали и простоволосу держали пред царицею; прибежал на двор Михайла Битяговский и начал уговаривать посадских людей и Михайлу Нагова; но царица и Михайла Нагой велели убить Битяговского. Василиса объявила также, что вместе с нею во время смерти царевича были: кормилица Ирина и постельница Марья Самойлова; спросили и этих женщин: кратко и сжато, почти в одних словах, они объявили, что царевич играл с детьми и, в припадке падучей болезни, накололся сам ножиком. Спросили и детей, игравших с Димитрием: они показали то же, что и женщины; следователи спросили у них: кто еще с ними был на дворе во время смерти царевича? Дети указали дважды на кормилицу Ирину и на постельницу Марью Самойлову, но пропустили Василису Волохову, и следователи не обратили внимания на это обстоятельство! Кроме трех женщин и детей, явился еще один очевидец, стряпчий Семейка Юдин, который сказал, что стоял в то время у поставца и сам видел, как царевич накололся ножом в припадке падучей болезни. Вот и все очевидцы. Остальные же лица говорили по чужим речам (чьим – неизвестно), и тем не менее многие утверждали, что царевич играл с детьми и в припадке падучей болезни сам наткнулся на нож. Но, кроме приведенных, есть еще и другие подозрительные обстоятельства. Здесь первое место занимал вопрос: кто и когда начал первый звонить у Спаса и этим привлек толпу народа на двор царевичев? Михайла и Григорий Нагие показали, что они прибежали с своего подворья к царевичу, будучи встревожены колокольным звоном; Василиса же Волохова объявила, что Григорий Нагой находился у царевича и бил ее прежде, чем начали звонить у Спаса; Григорий Нагой прибавил, что в колокол начал звонить пономарь, прозвищем Огурец. Константиновской церкви пономарь, вдовый поп Федот Афанасьев, прозвищем Огурец, был потребован к допросу и показал, что сидел дома, когда у Спаса зазвонил сторож Максим Кузнецов, и он, Огурец, от себя с двора побежал в город и, когда прибежал к церкви к Спасу, встретился ему кормового дворца стряпчий, Суббота Протопопов, и велел ему звонить в колокол у Спаса, да ударил его в шею и заставил силою звонить, говоря, что царица Марья приказывает, и все это он говорил перед Григорием Нагим. |
| Потам Григорий Нагой показал, что когда явился старый Битяговский и набежало множество народу, то начали говорить, неведомо кто, будто царевича зарезал Данила Битяговский с товарищами. Из других показаний открывается, что этот неведомо кто была царица Марья, что Григорий Нагой верил своей сестре и по ее приказу бил мамку Василису Волохову поленом по бокам; а теперь что заставило его переменить убеждение? Одни скажут: он одумался, увидал неправду сестры и собственную; но другие скажут, что он был улещен и застращан, и дело по-прежнему остается темным. Наконец, третий Нагой, Андрей, показал, что царевич ходил на заднем дворе, играл с детьми через черту ножом; и вдруг на дворе закричали, что царевича не стало, царица сбежала сверху, а он, Андрей, в то время сидел за столом; услыхав крик, он прибежал к царице и видит, что царевич лежит на руках у кормилицы мертв, а сказывают, что его зарезали: и он, Андрей, того не видал, кто его зарезал, а на царевиче бывала болезнь падучая. Это показание правдоподобнее прочих; но вот что замечательно: Андрей Нагой сидел во дворце за обедом и сбежал на двор тотчас за царицею, как только услыхал крик, и нашел уже царевича мертвым на руках кормилицы; а Григорий Нагой обедал у себя на подворье, прибежал уже на звон колоколов и нашел еще царевича живым!.. Что же мы должны заключить об этих показаниях? То, что все они, по своему явному противоречию и утайке главных обстоятельств, должны быть заподозрены и отстранены. Но обратимся к показаниям очевидцев: не объяснят ли они нам дела удовлетворительнее. Мамка Василиса Волохова показала, что царевич играл с детьми ножом и в припадке падучей болезни покололся сам в горло; тогда царица Марья сбежала на двор и начала ее, Василису, бить поленом, не слушая никаких оправданий, пробила ей голову во многих местах, приговаривая, что Димитрия зарезали сын ее, Василисин, Осип, вместе с Данилою Битяговским и Никитою Качаловым; потом царица велела бить ее, Василису, брату своему, Григорию Нагому, после чего бросили ее замертво. |
| (Годунов уходит.) Царь. Сношения с Литвою! это что?.. Противен мне род Пушкиных мятежный, А Шуйскому не должно доверять: Уклончивый, но смелый и лукавый… (Входит Шуйский.) Мне нужно, князь, с тобою говорить. Но кажется – ты сам пришел за делом: И выслушать хочу тебя сперва. Шуйский. Так, государь: мой долг тебе поведать Весть важную. Царь. Я слушаю тебя. Шуйский (тихо, указывая на Феодора). Но, государь… Царь. Царевич может знать, Что ведает князь Шуйский. Говори. Шуйский. Царь, из Литвы пришла нам весть… Царь. Не та ли, Что Пушкину привез вечор гонец. Шуйский. Всё знает он! – Я думал, государь, Что ты еще не ведаешь сей тайны. Царь. Нет нужды, князь: хочу сообразить Известия; иначе не узнаем Мы истины. Шуйский. Я знаю только то, Что в Кракове явился самозванец И что король и паны за него. Царь. Что ж говорят? Кто этот самозванец? Шуйский. Не ведаю. Царь. Но… чем опасен он? Шуйский. Конечно, царь: сильна твоя держава, Ты милостью, раденьем и щедротой Усыновил сердца своих рабов. Но знаешь сам: бессмысленная чернь Изменчива, мятежна, суеверна, Легко пустой надежде предана, Мгновенному внушению послушна, Для истины глуха и равнодушна, А баснями питается она. Ей нравится бесстыдная отвага. Так если сей неведомый бродяга Литовскую границу перейдет, К нему толпу безумцев привлечет Димитрия воскреснувшее имя. Царь. Димитрия!.. как? этого младенца! Димитрия!.. Царевич, удались. Шуйский. Он покраснел: быть буре!.. Феодор. Государь, Дозволишь ли… Царь. Нельзя, мой сын, поди. (Феодор уходит.) Димитрия!.. Шуйский. Он ничего не знал. Царь. Послушай, князь: взять меры сей же час; Чтоб от Литвы Россия оградилась Заставами; чтоб ни одна душа Не перешла за эту грань; чтоб заяц Не прибежал из Польши к нам; чтоб ворон Не прилетел из Кракова. Ступай. Шуйский. Иду. Царь. Постой. Не правда ль, эта весть Затейлива? Слыхал ли ты когда, Чтоб мертвые из гроба выходили Допрашивать царей, царей законных, Назначенных, избранных всенародно, Увенчанных великим патриархом? Смешно? а? что? что ж не смеешься ты? |
|
|
