| – Вы не будете так любезны проследовать вон туда? – осведомился командир энской роты. – Я буду любезен и так, и этак,– ответствовал мистер Пинкер.– Ведите. Глава III. Воинство южного Кенсингтона Специальный корреспондент «Придворного летописца» прислал, как обещался, в тот же вечер стопку шершавых листков чернового блокнота, покрытых королевскими каракулями,– по три слова на страницу, и ни одно не разберешь. А начало статьи и вовсе ставило в тупик: абзацы, один за другим, были перечеркнуты. Видимо, автор подбирал нужный слог. Возле одного абзаца было написано на полях: «Попробуем на американский манер», а сам абзац начинался так: «Королю не место на троне. Нам нужны люди напористые. Оно, конечно, болтовня, она…» На этом абзац обрывался, и приписано было: «Нет уж, лучше добротно, по старинке. Ну-ка…» Добротно и по старинке получалось так: «Величайший из английских поэтов заметил, что роза, как бы…» И этот пассаж обрывался. Дальше на полях было написано что-то совсем уж неразборчивое, примерно такое: «А что, ежели по стопам старика Стивенса ловчить слово за словом, а? Вот, например: Утро устало подмигивало мне из-за крутого склона Кампденского холма и тамошних домов в четком теневом обрамленье. Серая тень огромного черного квадрата мешает различать цвета, однако же я наконец увидел в тумане какое-то коричневато-желтое передвижение и понял, что это движутся ратники Свиндона, армия Западного Кенсингтона. Их держали в резерве, они охраняли склон над Бейзуотер-роуд. Главные силы их расположились в тени Водонапорной башни на Кампденском холме. Забыл сказать: Водонапорная башня выглядит как-то зловеще. Я миновал их и, свернув излучиной Силвер-стрит, увидел густо-синее воинство Баркера, заслонившее выходы на шоссе, словно облако сапфирного дыма (хорошо!). Расположение союзных войск под общим командованием мистера Уилсона приблизительно таково: желтяки (да не обидятся на меня за это слово западные кенсингтонцы) узкой полоской пересекают холм с запада на восток – от Кампден-Хилл-роуд до начала Кенсингтон-Гарденз. Изумрудцы Уилсона облегли Ноттинг-Хилл-Хай-роуд от Квинз-роуд до самого угла Пембридж-роуд и дальше за угол еще ярдов на триста по направлению к Уэстборн-Гроув. А уж Уэстборн-Гроув блокируют южные кенсингтонцы Баркера. И наконец четвертая сторона этого неровного четырехугольника со стороны Квинз-роуд занята лиловыми бойцами Бака. |
| В рамках данного подхода исследуется влияние общественных представлений о новизне организации на ее развитие. В рамках четвертого подхода о «новизне» говорится в привязке не к стране в целом, а к каким-то доминирующим институтам общества, например, к традиционным религиям. Так, Брайан Уилсон делает попытку определить новизну НРД по сравнению с уже существующими традиционными религиями 612 . Ученый полагает, новизна НРД состоит в том, что они предлагают более простой, понятный, быстрый и доступный путь к спасению. Последнее полагается ученым как универсальная категория, характеризующая всю совокупность конечных целей самых разных религиозных традиций 613 . В НРД человеку гарантируется спасение по факту входа в организацию, а сверхъестественные реалии максимально конкретизируются и упрощаются. Бог полагается не просто бесконечно удаленным от человека и всемогущим существом, но как вполне конкретная сущность в лице гуру или руководителя организации. Профессиональному священству и духовенству традиционных религий противопоставляется возможность прямого контакта со сверхъестественным миром без участия либо с минимальным участием духовенства как отдельного класса в религиозной группе. Сектантство, по мнению Уилсона, распространяет религию в массах, приближает ее к нуждам конкретных людей. Оно делает сильный акцент на решении повседневных нужд человека: исцеление от болезней, магическое регулирование различных сфер жизни и т.д. Сами по себе все эти характеристики не новы, т.к., по словам Уилсона, все традиционные религии на ранней стадии своего существования предлагали что-то подобное. Однако ситуация массового появления НРД как раз свидетельствует о том, что традиционные церкви утратили способность общения с простыми людьми и приобрели элитный характер. Соответственно, можно говорить о новизне перечисленных характеристик НРД в контексте состояния конкретных традиционных религий на территории конкретной страны мира. Представители третьего подхода говорят о том, что можно выявить и конкретно показать «новизну» феномена нетрадиционной религиозности в целом и конкретных НРД в частности. |
| В кон. XX в. мн. ученые отмечали падение интереса к исследованиям этой книги (см., напр.: Koch K. Europa, Rom und der Kaiser. Hamburg; Gött; 1997). Возможно, вопросы всемирной истории, фигура антихриста и эсхатологические ожидания в основном перестали интересовать представителей академической науки. В кон. XX в. темами для изучения остались единство книги, ее жанр и религиозно-исторический фон. В большой степени на совр. исследования Книги пророка Даниила повлияли открытия новых текстов: месопотамских табличек, ханаанейских текстов из Угарита и в особенности свитков Мёртвого м., среди к-рых имеются фрагменты Книги пророка Даниила и неск. тематически близких к ней сочинений. Актуальным является и вопрос канонического статуса Книги пророка Даниила, а также его влияние на историю формирования ветхозаветного канона (см. ст. Канон библейский ). В 1-й пол. XX в. одним из наиболее значительных трудов по вопросу об аккад. параллелях к Книге пророка Даниила была книга Р. Д. Уилсона ( Wilson R. D. Studies in the Book of Daniel: A Discussion of the Historical Questions. N. Y.; L., 1917); он доказывал аутентичность этой книги на основании аккад. источников. Хотя выводы Уилсона и считаются устаревшими, но эту тему продолжают активно изучать (см., напр.: Kvanvig H. S. An Akkadian Vision as Background for Daniel 7?//StTheol. 1981. Vol. 35. P. 85-89; Van Der Toorn K. Scholars at the Oriental Court: The Figure of Daniel Against Its Mesopotamian Background//The Book of Daniel/Ed. J. J. Collins. Vol. 1: Composition and Reception. Leiden, 2000). Существует 2 подхода для объяснения генезиса видений Дан 7-12. В соответствии с одним из них дошедший до нас текст содержит многочисленные вставки и неоднократно подвергался редактированию. Задачей исследователя при этом является реконструкция истории композиции (см. в кн.: Ginsberg H. L. Studies in Daniel. N. Y., 1948). Представители др. научной традиции пытаются объяснить особенности видений (повторяемость и непоследовательность) их принадлежностью к жанру ближневост. мифа; пионером в этом направлении стал Г. Гункель ( Gunkel H. Schöpfung und Chaos. Gött., 1895). В последнее время этот подход используют в основном ученые англоязычного мира. |
| Впрочем, задолго еще до этого взрыва отчаяния я настолько разуверился в себе и в своих силах, что несколько месяцев не мог сдвинуть своего персонажа Уилсона с балкона, сидя на котором он следил, как помощник комиссара полиции Скоби идет по немощеной улице. Сдвинуть его с балкона означало принять решение. С этого балкона и с этого персонажа начинались два совершенно разных романа, и мне необходимо было решить, какой из них я буду писать. Один был романом, который я написал, другой замышлялся как «чтиво». Меня давно уже соблазняла идея детектива, в котором преступник был бы известен читателю, а сыщик — тщательно замаскирован, и читатель до самого конца был бы обречен гадать, кто он. История велась бы от лица преступника, и сыщик, естественно, оказался бы тайным агентом организации типа МИ-5. Мой персонаж Уилсон — всего лишь мелкий осколок «чтива», потому что я оставил его на балконе и двинулся вслед за Скоби выяснять «Суть дела». Книга, которую я написал, публике и даже критикам нравится больше, чем автору. На мой взгляд, чаши весов в ней опускаются слишком резко, сюжет перегружен, религиозные терзания Скоби преувеличены. Я предполагал, что история Скоби разовьет тему, которую я затронул в «Ведомстве страха»: о губительном воздействии на человека жалости — в отличие от сострадания. В «Ведомстве страха» я писал: «Жалость жестока. Жалость разрушает. Любви угрожает опасность, когда вокруг нее рыщет жалость». Через Скоби я хотел показать, что жалость может быть выражением почти нечеловеческой гордости. Но читатели восприняли все совершенно иначе. Для них Скоби был «хорошим», ни в чем не виноватым человеком, которого эгоистичная жена довела до гибели. Здесь я допустил даже не психологический, а технический просчет. Мы в основном смотрим на Луизу Скоби глазами Скоби, и у нас нет возможности изменить о ней мнение. Хелен, девушка, в которую влюбляется Скоби, получает несправедливое преимущество. В первом варианте романа у меня была сцена между миссис Скоби и агентом МИ-5 Уилсоном, влюбленным в нее, когда они вечером гуляют вдоль заброшенной железной дороги под Хилл–стейшн. Миссис Скоби представала перед нами в более выгодном свете, потому что мы смотрели на нее глазами Уилсона, но когда я готовил роман к публикации, мне показалось, что эта сцена преждевременно разрушает точку зрения Скоби. Повествование как бы тормозило, и я убрал сцену между миссис Скоби и Уилсоном, чтобы вернуть действию темп и энергию — но пожертвовал тональностью. В последующие издания я вновь включил этот кусок. |
| Похитили? Жулика. Горло перерезали? Предателю. Засаду устроили? По наводке с «советской» стороны. Группу предаёт узбек, которому не хватает денег на калым. Убили заложника? Ну сбежал же, случайно вышло. Свою часть договорённости выполнили, а русский генерал из мести их подло предал и нанёс авиаудар (хоть и с подначки афганского партийного активиста). Предводитель моджахедов Инженер Хашим предстаёт весь в белом. То есть буквально весь в белом - от тюбетейки до обуви, прямо как «хорошие парни в белых шляпах» из ковбойских боевиков категории C. Наряду с белым кителем у него есть следующие достоинства - он вежлив с заложниками, берёт из-за трагедии с лётчиком только половину выкупа, говорит по-английски, многому научился из книги Фадеева «Молодая гвардия». Реально - «в белом венчике из роз». А его подло убивают, разбомбив с воздуха мирный афганский кишлак вместе с жителями. Есть, впрочем, и герой получше - афганский мальчишка, который берёт в плен русского лётчика. Тот пытается с ним подружиться, дарит ему кораблик, но при попытке к бегству мальчик его убивает, а вскоре гибнет сам при перестрелке с нашим разведчиком. Настоящий шахид, с юных лет тренировавшийся в стрельбе на манекенах, одетых в десантные тельняшки. Если бы он выжил, обязательно сражался бы сначала в составе Талибана, а потом - и Халифата. «Единственный настоящий герой в этом фильме», - как справедливо отметили участники обсуждения. В общем, «Рембо-3», «Искры из глаз» про Джеймса Бонда и «Война Чарли Уилсона» нервно курят в сторонке - Лунгин может дать им по части воспевания мужества и благородства моджахедов стоочковую фору. Правда, как из всего этого благородства вышли Талибан и ИГИЛ (да-да, запрещённая в России организация) - остаётся непонятным. По счастью, у наших креаклов, как всегда, чуть отказывают тормоза. Не удовольствовавшись передачей «художественного послания», Лунгин в конце фильма решил ещё и проговорить то же самое словами - про бессмысленность, про то, что нельзя убивать террористов даже с оружием в руках, его герои сходят с ума и пляшут на минном поле, пьют водку прямо на плацу, что несовместимо вообще ни с каким уставом. Кагэбэшник, который тоже весь в белом, только не буквально, отчитывает генерала за его месть и отказывается с ним пить... Тут уже становится противно даже тем, кто до того момента имел какие-то иллюзии насчет того, что перед нами кино, а не агитка. |
| Ибо он тоже был заметной личностью, хотя успех его был совсем иного рода. Чтобы прослышать про капитана Катлера, про осаду Гонконга и знаменитый китайский поход, вовсе не требовалось принадлежать к высшему свету. О нем говорили все и всюду, портрет его печатался на почтовых открытках, картами и схемами его сражений пестрили иллюстрированные журналы, песни, сложенные в его честь, исполнялись чуть не в каждой программе мюзик–холла и чуть не на каждой шарманке. Слава его, быть может, не столь долговечная, как у сэра Уилсона, была куда шире, общедоступней и безыкусственней. В тысячах английских семей его ставили столь же высоко, как Нельсона. И, однако, сэр Уилсон Сеймор был неизмеримо влиятельней. Дверь им отворил старый слуга или костюмер, его болезненная внешность и темный поношенный сюртук и брюки странно не вязались со сверкающим убранством театральной уборной великой актрисы. Помещение это было сплошь увешано и уставлено множеством зеркал под самыми разными углами, можно было принять их за несчетные грани одного огромного бриллианта — если б только кто–то сумел забраться в самую его середину. И когда слуга, шаркая по комнате, откидывал створку или плотней прислонял к стене то одно зеркало, то другое, прочие признаки роскоши, разбросанные там и сям, — цветы, разноцветные подушки, театральные костюмы — бесконечно множились, точно в сказке, непрестанно плясали и менялись местами, так что голова шла кругом. Оба гостя заговорили с неказисто одетым слугой, как со старым знакомым, называя его Паркинсоном, и осведомились о его госпоже, мисс Авроре Роум. Паркинсон сказал, что она в другой комнате, но он тотчас ей доложит. По лицу обоих посетителей прошла тень — ведь вторая комната принадлежала знаменитому артисту, партнеру мисс Авроры, а она была из тех женщин, которыми нельзя пылко восхищаться, не пылая при этом ревностью. Однако внутренняя дверь тотчас распахнулась, и мисс Аврора появилась, как появлялась всегда, не только на сцене, но и в жизни сама тишина, казалось, загремела аплодисментами, притом вполне заслуженными. Причудливое шелковое одеяние цвета павлиньего пера мерцало переливами синего и зеленого — цветами, какие всегда так восхищают детей и эстетов, а ее тяжелые ярко–каштановые волосы обрамляли одно из тех волшебных лиц, что опасны для всех мужчин, особенно же — для юных и стареющих. Вместе со своим партнером, знаменитым американским актером Изидором Бруно, она создала необычайно поэтичную и фантастичную трактовку «Сна в летнюю ночь», оттенила значительность Оберона и Титании, иными словами, Бруно и свою. Среди изысканных призрачных декораций, в таинственных танцах ее зеленый костюм, напоминающий полированные крылья стрекозы, превосходно передавал непостижимую ускользающую сущность королевы эльфов. Однако, столкнувшись с ней при свете дня, даже и угасающего, любой мужчина уже не видел ничего, кроме ее лица. |
| Если вы когда-нибудь окажетесь в Белфасте, то увидите памятник, поставленный по проекту моего друга Росса Уилсона возле Голливудских арок. Письмо к Энн Дженкинс выполнено в бронзе на обратной стороне шкафа. Если миновать Восточный Белфаст и доехать до Кольцевой дороги, можно увидеть прекрасный дом, который носит имя «Маленький лужок». Перенесемся мысленно в начало ХХ столетия, и мы обнаружим двух мальчишек, увлеченно играющих на чердаке дома в свое придуманное королевство. Тогда, как и сейчас, здесь были узкие проходы, через которые дети проползали в свои тайные укрытия, например в комнату с цистерной для воды. Чердак родного дома и стал прототипом того, с которого в первой книге «Хроник» начинаются приключения в Нарнии. Все дело в том, что одним из мальчишек был Клайв Стейплз Льюис. Позвольте мне поведать вам удивительную историю его жизни. Дерек Бинхам Написано в столетнюю годовщину со дня рождения К. С. Льюиса- 1998 «Этот чердак будет моим рабочим кабинетом, — объявил Клайв. — Здесь я буду писать свои истории». Пауки, привидения и истории Великолепная картина открывается взору, когда лучи заходящего солнца касаются Антримских холмов и побережья Белфастского залива. Они заглядывают и в небольшой домик, известный под названием «Маленький лужок». Семья Льюисов переехала туда, когда Клайву исполнилось семь лет. Перед домиком раскинулись поля, сбегающие к самому заливу. «Этот чердак будет моим рабочим кабинетом, — объявил Клайв, исследуя помещения под самой крышей. — Здесь я буду писать свои истории». «Истории?» — спросите вы. Льюис любил истории. Всю свою жизнь он не мог заниматься рукоделием из-за отсутствия сустава в большом пальце. Поэтому работа с ножницами и картоном так и осталась неосуществленной мечтой. А как хотелось ему мастерить корабли, дома и паровозы! Но попытки каждый раз кончались слезами. Однако Клайв вполне владел карандашом и ручкой. Он принялся сочинять истории. В этом скрывалось его истинное призвание. Годами позже Льюис писал, что вымышленный замок значительно интересней самого великолепного картонного замка, поставленного в детской. Мы многим обязаны любви Клайва к чердаку в «Маленьком лужке», ведь он послужил прототипом сказочного чердака, где начались приключения в Нарнии. |
| Таково мнение Моэза Лимаиема из Университета Арканзаса, автора исследования, результаты которого были представлены на Конференции Севернои и Южнои Америки по информационным системам 2012 г. Мы испытываем беспокоиство, если не используем каждыи, самыи ничтожныи промежуток времени. Насколько трудно — даже тягостно и тревожно — остаться наедине со своими мыслями, ярко продемонстрировало исследование 2014 г. Группа ученых под руководством специалиста по социальнои психологии Тимоти Уилсона из Виргинского университета предложила добровольцам (студентам) выбор из двух вариантов: ничего не делать 15 минут либо ударить самих себя небольшим разрядом электрического тока (от чего до начала эксперимента три четверти участников предпочли бы даже откупиться). В результате две трети мужчин и четверть женщин выбрали электрошок, настолько их подмывало «делать хоть что-то». Не стоит критиковать поколение нулевых: взрослые люди, набранные исследователями в церкви и на фермерском рынке, повели себя так же, испытывая внутреннии зуд и беспокоиство, оставшись наедине с самим собои. Первым — как и многое другое — это выразил Мильтон в «Потерянном рае», сказав о разуме, что он «в себе обрел свое пространство и создать в себе из рая — ад и раи из ада он может». В наши дни, очевидно, разум предпочитает общество самого себя в последнюю очередь: «Нетренированныи ум не любит оставаться наедине с самим собои», — подытожили Уилсон с коллегами. Это особенно вероятно, если ум, тренированныи или нет, сталкивается с приманкои в виде премиальнои структуры, характернои для многих видов социальных СМИ, служб обмена сообщениями и электроннои корреспонденциеи, — системои прерывистого/вариативного вознаграждения, с которои мы познакомились на примере видеоигр. Большая часть контента, наполняющего ваш Twitter или Facebook, является инфомусором («Барбара сменила заставку!»). Вознаграждение — нулевое. Но время от времени вы находите редкую драгоценность: подруга предлагает два бесплатных билета на концерт Брюса Спрингстина, которыми не может воспользоваться, или приятель пишет, что завтра будет в ваших краях, и зовет посидеть в баре. |
| Но поскольку с чего-то приходится начинать, то пусть нашим отправным пунктом станет предельно скромная, минималистская характеристика: наука – это коллективное суждение, профессиональных ученых, пытающихся объяснить происходящее в естественном мире с помощью эмпирически проверяемых теорий. Конечно, с такой же легкостью (и с тем же правом) науку можно было бы определить как особый вид деятельности, или практики, или дисциплины; столь же уместным оказался бы здесь и целый ряд других дефиниций. Однако для наших целей мы будем трактовать науку прежде всего как (не имеющую, пожалуй, четких границ) совокупность убеждений или доктрин – ведь и наиболее существенные точки соприкосновения между наукой и религией находятся как раз в области убеждений и доктрин. В частности, мы обнаружим важные точки соприкосновения между религиозными утверждениями и теми научными положениями, к которым приходят ученые в результате своих исследований. 7.1. Четыре взгляда на взаимоотношения науки и религии Возможны три типа отношений между религией и наукой (понимаемой в вышеописанном смысле): неотвратимый конфликт, независимость, конфликт потенциальный, но не неизбежный. Далее мы рассмотрим каждую из этих позиций по очереди. 7.1.1. Неотвратимый конфликт Согласно первой трактовке, утверждения религии обречены на жестокое противоборство с утверждениями науки и с успехом его выдержать способна лишь какая-то одна из сторон. Эта так называемая военная модель взаимоотношений науки и религии была особенно популярна во второй половине XIX и в начале XX века, хотя ее приверженцы есть и сейчас. Подобное умонастроение отразилось в следующих словах нобелевского лауреата, биолога Э.О. Уилсона: Представления о сверхъестественном приносили огромную пользу на всем протяжении доисторической эпохи, когда человеческий мозг находился в процессе развития. А потому они вступают в резкое противоречие с биологией, которая возникла как продукт Нового времени и совершенно не зависит от генетических алгоритмов. Неудобная истина заключается в том, что эти два типа убеждений несовместимы фактически. |
| Тот, кто понимает код СМИ, видит смысловой фокус, а неграмотный смотрит несфокусированно, он вынужден " прищуривать правый глаз " . Понимающий ТВ отличает главное от неглавного, а непонимающий считает все одинаково важным. МакЛюэн приводит аналогичные наблюдения профессора Джона Уилсона над тем, как смотрят кино в Африке: " Некий санитарный инспектор снял фильм, где в очень медленном темпе показывалось, что нужно делать жителям обычной африканской деревни для того, чтобы избавиться от застойной воды... Мы показали этот фильм аудитории и попросили их рассказать, что они видели. К нашему удивлению, они ответили, что видели курицу, тогда как мы даже не подозревали, что в фильме была курица! Мы очень внимательно просмотрели кадр за кадром, и действительно - на секунду или около того в углу кадра промелькнула курица. Ее кто-то спугнул, и она выскочила в пространство кадра справа внизу. Вот и все, что увидели зрители. Они не увидели ничего из того, ради чего был снят фильм, и, напротив, увидели то, чего не видели мы до тех пор, пока не просмотрели фильм с удвоенным вниманием... Когда мы продолжили расспросы, оказалось, что они видели человека, но самое интересное было то, что они не смогли уяснить суть происходящего, а главное, как нам дальше удалось выяснить, они не видели всего кадра; они видели в кадре только детали. Позже, обратившись за консультацией к художнику и врачу-окулисту, мы узнали, что подготовленные люди, люди, привыкшие к киноизображению, фокусируют свой взгляд в точке перед плоским экраном, что и позволяет охватить весь кадр. В этом смысле и восприятие изображения - это конвенционально организованная деятельность. Вы должны увидеть изображение сначала целиком, а эти люди не умели этого делать, поскольку не были к этому приучены. Когда им показывали изображение, они начинали рассматривать его приблизительно так, как это делает сканнер телекамеры, т.е. быстро двигаясь по картинке. Вероятно, именно так действует взгляд, не приученный к рассматриванию картин, - он их сканирует. Потому-то они и не успевали схватить кадр, несмотря на замедленный темп происходящего на экране... |
|
|
