| Но есть еще одна проблема – наркотики. Я обыватель. К каким-то разведданным не имею доступа. Но у меня такое ощущение, что вся вот эта история, начиная с 11 сентября, сфабрикована только ради того, чтобы в сорок раз увеличить трафик наркотиков. Ну вот не могу я поверить тому, что был Бен Ладен, потом его убили… я все-таки пятый класс давно окончил. В шестом я уже стал что-то понимать, что вот так вот нельзя даже фотографии показать, потому что ах, мы насмотревшиеся фильмов ужасов, мы так испугаемся… Все вот эти рассказы, с самого начала и до конца, это какой-то просто недоработанный анекдот. Неужели нельзя придумать версию какую-то симпатичную? ДМИТРИЙ РОГОЗИН: Ну да, топорно все сделано. ПРОТОИЕРЕЙ ДИМИТРИЙ СМИРНОВ: Да даже как-то ну настолько без уважения к обывателю, ко мне. Ну не знаю, может, обыватель американский и это ест. Все самолеты летящие, у которых размах крыльев шире, чем отверстия, которые они пробивают в Пентагоне… Потом… Вот единственный факт, вот единственный результат – в сорок раз увеличился наркотрафик. Который идет через Россию. И эта задача с точки зрения политических оппонентов, она одна того стоит. Это действительно… Тем более, Англия против Китая опиумную войну… То есть эти алгоритмы, они как бы известны. Но вот нам тоже… Иванов наш, вот министр по антинаркотической деятельности, он какие-то такие жесты делает. Но тут вот, мне кажется, совершенно очевидные такие вещи. ДМИТРИЙ РОГОЗИН: Здесь есть много нестыковок, которые просто бросаются в глаза даже неспециалистам. Опять же вспомним события 11 сентября 2001 года. Про Вашингтон я ничего не говорю… ПРОТОИЕРЕЙ ДИМИТРИЙ СМИРНОВ: Про что? ДМИТРИЙ РОГОЗИН: Про Вашингтон, вы уже сказали про Пентагон сами. Я скажу про другое. Значит, среди тех, кто зафиксирован в качестве захвативших эти самолеты, врезавшиеся в здания-близнецы в центре Нью-Йорка, не было ни одного афганца. Не было ни одного афганца. И не было ни одного талиба. Они в основном все были саудиты. Возникает вопрос: а почему тогда война-то была объявлена и поддержана? Впервые была применена пятая статья Вашингтонского договора, которая предполагает коллективную оборону для НАТО, — она была применена именно для ввода войск США и их союзников, американцы никуда сами по себе не входят. Это мы только в Афганистан сами входили вместо того, чтобы там ГДР с собой затащить, Польшу там, Венгрию. Нет, мы такие всегда были, сами с усами. А вот американцы, они всегда узаконивают свои действия круговой порукой… |
| Сначала дело как бы улыбнулось: только что он доложился, его тотчас же приняли с необыкновенною быстротой. «Точно ведь ждала меня», — мелькнуло в уме Мити, а затем вдруг, только что ввели его в гостиную, почти вбежала хозяйка и прямо объявила ему, что ждала его… — Ждала, ждала! Ведь я не могла даже и думать, что вы ко мне придете, согласитесь сами, и, однако, я вас ждала, подивитесь моему инстинкту, Дмитрий Федорович, я всё утро была уверена, что вы сегодня придете. — Это действительно, сударыня, удивительно, — произнес Митя, мешковато усаживаясь, — но… я пришел по чрезвычайно важному делу… наиважнейшему из важнейших, для меня то есть, сударыня, для меня одного, и спешу… — Знаю, что по наиважнейшему делу, Дмитрий Федорович, тут не предчувствия какие-нибудь, не ретроградные поползновения на чудеса (слышали про старца Зосиму?), тут, тут математика: вы не могли не прийти, после того как произошло всё это с Катериной Ивановной, вы не могли, не могли, это математика. — Реализм действительной жизни, сударыня, вот что это такое! Но позвольте, однако ж, изложить… — Именно реализм, Дмитрий Федорович. Я теперь вся за реализм, я слишком проучена насчет чудес. Вы слышали, что помер старец Зосима? — Нет, сударыня, в первый раз слышу, — удивился немного Митя. В уме его мелькнул образ Алеши. — Сегодня в ночь, и представьте себе… — Сударыня, — прервал Митя, — я представляю себе только то, что я в отчаяннейшем положении и что если вы мне не поможете, то всё провалится, и я провалюсь первый. Простите за тривиальность выражения, но я в жару, я в горячке… — Знаю, знаю, что вы в горячке, всё знаю, вы и не можете быть в другом состоянии духа, и что бы вы ни сказали, я всё знаю наперед. Я давно взяла вашу судьбу в соображение, Дмитрий Федорович, я слежу за нею и изучаю ее… О, поверьте, что я опытный душевный доктор, Дмитрий Федорович. — Сударыня, если вы опытный доктор, то я зато опытный больной, — слюбезничал через силу Митя, — и предчувствую, что если вы уж так следите за судьбой моею, то и поможете ей в ее гибели, но для этого позвольте мне наконец изложить пред вами тот план, с которым я рискнул явиться… и то, чего от вас ожидаю… Я пришел, сударыня… |
| Сначала дело как бы улыбнулось: только что он доложился, его тотчас же приняли с необыкновенною быстротой. «Точно ведь ждала меня», – мелькнуло в уме Мити, а затем вдруг, только что ввели его в гостиную, почти вбежала хозяйка и прямо объявила ему, что ждала его… – Ждала, ждала! Ведь я не могла даже и думать, что вы ко мне придете, согласитесь сами, и, однако, я вас ждала, подивитесь моему инстинкту, Дмитрий Федорович, я все утро была уверена, что вы сегодня придете. – Это действительно, сударыня, удивительно, – произнес Митя, мешковато усаживаясь, – но… я пришел по чрезвычайно важному делу… наиважнейшему из важнейших, для меня то есть, сударыня, для меня одного, и спешу… – Знаю, что по наиважнейшему делу, Дмитрий Федорович, тут не предчувствия какие-нибудь, не ретроградные поползновения на чудеса (слышали про старца Зосиму?), тут, тут математика: вы не могли не прийти, после того как произошло все это с Катериной Ивановной, вы не могли, не могли, это математика. – Реализм действительной жизни, сударыня, вот что это такое! Но позвольте, однако ж, изложить… – Именно реализм, Дмитрий Федорович. Я теперь вся за реализм, я слишком проучена насчет чудес. Вы слышали, что помер старец Зосима? – Нет, сударыня, в первый раз слышу, – удивился немного Митя. В уме его мелькнул образ Алеши. – Сегодня в ночь, и представьте себе… – Сударыня, – прервал Митя, – я представляю себе только то, что я в отчаяннейшем положении и что если вы мне не поможете, то все провалится, и я провалюсь первый. Простите за тривиальность выражения, но я в жару, я в горячке… – Знаю, знаю, что вы в горячке, все знаю, вы и не можете быть в другом состоянии духа, и что бы вы ни сказали, я все знаю наперед. Я давно взяла вашу судьбу в соображение, Дмитрий Федорович, я слежу за нею и изучаю ее… О, поверьте, что я опытный душевный доктор, Дмитрий Федорович. – Сударыня, если вы опытный доктор, то я зато опытный больной, – слюбезничал через силу Митя, – и предчувствую, что если вы уж так следите за судьбой моею, то и поможете ей в ее гибели, но для этого позвольте мне наконец изложить пред вами тот план, с которым я рискнул явиться… и то, чего от вас ожидаю… Я пришел, сударыня… |
| Главное – не то, что я говорю эти слова сленга. Молодежь всё равно, хотим мы этого или не хотим, будет употреблять сленг. Мы не можем ее заставить не говорить эти слова, но молодые люди должны, во-первых, понимать, что они говорят, а во-вторых, слышать с того же экрана или по радио, как это говорят. ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Раиса Ивановна, я думаю, что вы – как хороший музыкант, который слышит плохую ноту. Когда вы слышите неправильное ударение или неправильное употребление слова, вам делается как-то не по себе. РАИСА ШАБАНОВА: Ну, конечно! ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: А когда вы впервые услышали сленг, вам так же было не по себе? РАИСА ШАБАНОВА: У меня было недоумение, мне было это непонятно. Раньше, до того, как я пришла на «Радио Ультра», я сленга не слышала, потому что люди, с которыми я обычно общаюсь, не говорят на сленге. ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: А в обычной жизни вы употребляете сленг? РАИСА ШАБАНОВА: Нет. Всё должно быть к месту и вовремя. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: А вдруг вы вышли во двор, а там – молодежь. Они что-то такое вам говорят, а вы поняли и… РАИСА ШАБАНОВА: Я им так же отвечаю. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Да?! РАИСА ШАБАНОВА: Да, им это очень нравится. И это естественно: людям нравится, когда с ними говорят на их языке. В чем была вся фишка «Шоу-тайм»? Да в сленге! Это же практически светские сплетни, только переложенные на молодежный сленг. И фишка была как раз в том, что текст на сленге читает тётка с профессионально поставленным голосом. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Все-таки сленг – это другой язык, иностранный язык… РАИСА ШАБАНОВА: Нет, не другой. На сленге ведь не говорят, эти словечки просто вставляют в речь. Я считаю, что есть какие-то сленговые слова, которые точнее, ярче выражают смысл. Казалось бы, русский язык – уж куда богаче? Нет другого такого языка! И всё равно иногда сленговое слово точнее отражает суть. ДМИТРИЙ ДЮЖЕВ: Такое бывает! ЕЛЕНА ПИСАРЕВА: Раиса Ивановна, как вам кажется, русскому языку действительно угрожает гибель? РАИСА ШАБАНОВА: Я считаю, должен быть выбор. Во-первых, люди должны знать, что существуют классический русский язык и сленг. Сейчас меня даже больше волнует не сленг. Когда я слушаю радиостанции и смотрю телевидение, слушаю ведущих новостных выпусков, я ужасаюсь! Когда я слышу, насколько непрофессиональные люди садятся к микрофону, мне делается страшно. Они не могут грамотно прочитать написанное, они неподготовлены. Нельзя сажать к микрофону человека, вообще не знающего, что такое язык, что такое логическая пауза, что такое психологическая пауза, как входить в материал, как его надо доносить! Материал надо определённым образом подавать, а они… Текст читается очень быстро, но при быстроте пропадает чистота речи. |
| Памяти Федора Абрамова: его книги стали русской классикой Крестьянского мира, о котором писал Абрамов, больше нет, но его тетралогия «Пряслины», повести по-прежнему читаются на одном дыхании. В годовщину со дня смерти замечательного писателя о своем отношении к его творчеству рассказали прозаик и журналист Дмитрий Шеваров и писатель Борис Екимов. 14 мая, 2013 Крестьянского мира, о котором писал Абрамов, больше нет, но его тетралогия «Пряслины», повести по-прежнему читаются на одном дыхании. В годовщину со дня смерти замечательного писателя о своем отношении к его творчеству рассказали прозаик и журналист Дмитрий Шеваров и писатель Борис Екимов. 30 лет назад, 14 мая 1983 года скончался писатель Федор Абрамов (1920–1983) — автор пронзительных романов и повестей о русской деревне, о трагедии, которую пережил народ в ХХ веке. Того крестьянского мира, о котором писал Абрамов, больше нет, но его тетралогия «Пряслины» и повести по-прежнему читаются на одном дыхании. В годовщину со дня смерти писателя о своем отношении к его творчеству Правмиру рассказали прозаик и журналист Дмитрий Шеваров и писатель Борис Екимов, которого многие критики называют последним «деревенщиком». Абрамов показал хрупкую и ранимую цельность русской жизни Дмитрий Шеваров, журналист, прозаик, постоянный автор журналов «Фома» и «Лампада»: — Федор Александрович Абрамов долго и трудно продирался к правде о советской деревне, но он прозрел одним из первых в своем поколении. Его роман «Братья и сестры», первая часть тетралогии «Пряслины», и повесть Александра Яшина «Рычаги» вышли примерно в одно время — в конце пятидесятых, и деревня Абрамова и Яшина разительно отличалась от той, которую показывали в «Кубанских казаках». Само название первого романа Абрамова — «Братья и сестры» — очень важно сегодня для нас, переживающих распад всех личных и общественных связей. Он показал хрупкую и ранимую цельность русской жизни. Абрамов вместе с Ю. П. Казаковым и А. Я. Яшиным проторил дорогу другим деревенщикам: Виктору Петровичу Астафьеву, Василию Ивановичу Белову, Валентину Григорьевичу Распутину, Виктору Ивановичу Лихоносову, Борису Петровичу Екимову, и все они продолжили размышления о крестьянском стержне России, который начиная с Первой мировой многократно ломался, чудом восстанавливался, а в девяностые был сломлен вновь. |
| В 1841 году вся семья Менделеевых перебралась в Тобольск: приспел срок Дмитрию поступать в гимназию. Гимназические годы пролетели незаметно. Более всего полюбились ему математика и физика. Интерес проявлял он к отечественной истории и литературе и даже сдружился с инспектором гимназии — автором вышедшего в 1834 году «Конька-Горбунка» Петром Павловичем Ершовым (в 1856м Дмитрий Иванович поможет осуществить переиздание знаменитой сказки в стихах). Одно только омрачало воспоминания той поры: в 1847м не стало отца, Ивана Павловича. В 1849 году Дмитрий Менделеев оканчивает гимназию, и Мария Дмитриевна, распродав имущество, уезжает с ним в Москву, мечтая о поступлении сына в университет. Но по существовавшим тогда в Российской империи правилам окончивший гимназию в Тобольске мог поступать только в Казанский университет. После годичного пребывания в Москве Менделеевы приехали в Санкт-Петербург, и вскоре Дмитрий был принят в Главный педагогический институт, тот самый, который когда-то окончил его отец. В год поступления Дмитрия в институт умерла Мария Дмитриевна. Похоронили ее на Волковом кладбище. Спустя тридцать семь лет, в 1887м, в одном из своих сочинений, «Исследование водных растворов по удельному весу», Дмитрий Иванович напишет: «Это исследование посвящается памяти матери ее последышем. Она могла его возрастить только своим трудом, ведя заводское дело; воспитывала примером, исправляла любовью и, чтобы отдать науке, вывезла из Сибири, тратя последние средства и силы. Умирая, завещала: избегать латинского самообольщения, настаивать в труде, а не в словах и терпеливо искать Божескую или научную правду, ибо понимала, сколь часто диалектика обманывает, сколь многое еще должно узнать и как при помощи науки, без насилия, любовно, но твердо устраняются предрассудки и ошибки, а достигаются: охрана добытой истины, свобода дальнейшего развития, общее благо и внутреннее благополучие. Заветы матери считаю священными.Д.Менделеев». Теперь, после смерти матери, институт стал для Дмитрия единственным его родным домом. |
| И стал великий князь Дмитрей Ивановичь сь своим братом с князем Владимером Андреевичем и со остальными своими воеводами на костх на пол Куликове на речьке Непрядв. Грозно бо и жалосно, брате, в то время посмотрети, иже лжат трупи крестьяньские акы снныи стоги у Дона великого на брзе, а Дон река три дни кровию текла. И рече князь великий Дмитрей Ивановичь: «Считайтеся, братия, колько у нас воевод нт и колько молодых людей нет». И стал великий князь Дмитрий Иванович со своим братом, с князем Владимиром Андреевичем, и с остальными своими воеводами на костях на поле Куликове, на речке Непрядве. Страшно и горестно, братья, было смотреть: лежат трупы христианские как сенные стога у Дона великого на берегу, а Дон-река три дня кровью текла. И сказал князь великий Дмитрий Иванович: «Сосчитайтесь, братья, скольких у нас воевод нет и скольких молодых людей?» Тогды говорит Михайло Ондревичь московъскый боярин князю Дмитрию Ивановичю: «Господине князь великый Дмитрий Ивановичь, нту туто у нас сорока боярин больших мосъковъских, да 12 князей белозерскых, да 30 бояринов посадников новгородцких, да 20 бояринов коломеньскых, да 40 бояринов переяславъских, да полу 30 бояринов костромскых, да пол 40 бояринов володимеръских, да 50 бояринов суздальских, да 70 бояринов резаньских, да 40 бояринов муромских, да 30 бояринов ростовъскых, да трех да 20 бояринов дмитровских, да 60 бояринов звенигородцких, да 15 бояринов углецъких. А изгибло нас всей дружины пол 300 000. И помилова Бог Рускую землю, а татар пало безчислено многое множество». Тогда отвечает Михайло Андреевич, московский боярин, князю Дмитрию Ивановичу: «Господин князь великий Дмитрий Иванович! Нет у нас сорока бояр больших московских, двенадцати князей белозерских, тридцати бояр – новгородских посадников, двадцати бояр коломенских, сорока бояр переяславских, двадцати пяти бояр костромских, тридцати пяти бояр владимирских, пятидесяти бояр суздальских, семидесяти бояр рязанских, сорока бояр муромских, тридцати бояр ростовских, двадцати трех бояр дмитровских, шестидесяти бояр звенигородских, пятнадцати бояр угличских. А погибло у нас всей дружины двести пятьдесят тысяч. И помиловал Бог Русскую землю, а татар пало бесчисленное множество». |
| Приблизившись, войска остановились. По обычаю того времени начиналась битва с поединка. Из ордынских рядов выехал Челубей —богатырь огромного роста. Выступит ли кто против него? Найдётся ли такой смельчак? Челубей копьём, как соломинкой, поигрывал. Ждал. Конь под ним испуганно всхрапывал, словно нёс на себе не человека, а зверя дикого. Но вот расступились русские воины, и навстречу богатырю выехал монах Пересвет. - Хорошо бы, братья,— сказал он,—старому помолодеть, а молодому чести добыть, свои силы испытать. - С богом!—крикнул ему вслед Родион Ослябя. Разогнали всадники коней, сшиблись и замертво оба упали, пронзённые копьями. Заиграли тут трубы, войско на войско двинулось. Дрогнула земля. Загудело всё окрест от ратного крика. Татары не могли зайти с флангов, потому прежде всего по центру ударили, как и предвидел князь Дмитрий Иванович. Стойко держался Передовой полк. Бились пешие русские ратники и с татарской конницей, и с генуэзцами. Всадников кололи копьями, рубили бердьшами и секирами. Только много их больно — свалят одного, глядишь, на его месте двое. Нелегко было драться и с генуэзцами: шли они плотным строем, копья положили на плечи воинов, закованных в панцири. Копья них длинные, брони крепкие. Попробуйк достань таких! Но приноровились русские доставали и этих. Князь Дмитрий Иванович сражался в первом ряду ополченцев. На нём был плотно стёганный кафтан со вшитыми железными бля хами. Крепко рубился князь, некогда был дух перевести, но не мог не похвалить о дровосека Сеньку Быкова, что рядом с ним топором орудовал. - Ты откуда будешь… добрый человек?- спросил князь Дмитрий Иванович. - Из Рязани я… к тебе убёг. - Отчего же ты… не с Олегом своим? - Оттого, князь, что… Не успел ответить Сенька Быков: пока одно копьё подрубал, проткнули ему груд другим копьём. — Ай ты, Сенька, брат ты мой!..—воскликнул князь Дмитрий. Но вот уже со всех сторон окружили его недруги. Одного он мечом свалил, второй третьего, да тут и сам упал: ударили его сзади по темени.. Стойко бились ополченцы, да полегли все как один. Прорвались татары к Большому полку. И вновь закипела сеча кровавая. |
| Добавим также параллели, найденные Г. М. Прохоровым в статьях 6882 и 6885 гг. Троицкой летописи и в тексте Жития Стефана Перм–ского . Приведу наиболее убедительные сопоставления: Троицкая летопись Житие Стефана Пермского …избравъ его мужа тиха, кротка, смрена, хитра, премудра, разумна, промышлена же и расъсуд–на… и спроста рещи всяку доб–родтель исправлешаго (ПСРЛ. Т. 15, вып. I. Стлб. 105—106); …обртохъ того самого Стефана мужа добра, мудра, разумна, смыс–лена, умна суща и хитра, и всячески добродтелми украшена (Житие Стефана Пермского. С. 60); Князь же великии зло любля–ше Митяя, и чтяше и, и въ сласть послушаше его (ПСРЛ. Т. 15, вып. I. Стлб. 128); Они же убо в сласть послушаша учениа его, и с радостию приаша проповдь его (Житие Стефана Пермского. С. 33); … и бывшу збору, и зопрашанию, и истязанию, и распытованию (ПСРЛ. Т. 15, вып. I. Стлб. 131). Аще и многу съпрашанию быв–шу, аще и велику промежу ими истязанию сущу (Житие Стефана Пермского. С. 31). Интересно, что даже знаменитой фразе, читающей в Троицкой летописи под 6900 г.: «И аще хощеши распытовати, разгни книгу Лто–писецъ великии русьскии и прочти» , находятся параллели в Житии Сергия Радонежского: «и куюждо разгнет книгу, ту абие добр чтыи» , а также в Житии Стефана Пермского: «елика в письмена сиа приницающихъ, и разгыбающихъ, и почитающих» . В свете всего вышеизложенного вывод о том, что автором Троицкой летописи являлся Епифаний Премудрый, представляется нам достаточно обоснованным. По основным идеям, воплощенным в Троицкой летописи, она является в полном смысле московской. Во всех описанных в летописи конфликтах (московско–рязанском, московско–тверском, московско–новгородском, московско–литовском) московская сторона всегда объявляется правой, а противная осуждается. Промосковской же идеей является обоснование тезиса о вотчинном владении московскими князьями великого княжения Владимирского. С этих позиций под 6868 г. оговаривается, что Дмитрий Константинович Суздальский получил великое княжение «не по отчин, ни по ддин», а под 6870 г. утверждается, что Дмитрий Иванович завладел Владимирским княжением именно «по отчин и по ддин»; в обоснование той же мысли под 6870 г. сообщается, что Дмитрий Иванович «сде на великомъ княжении, на стол отца своего и дда и прадда» , а под 6871 г. Дмитрий Иванович изгоняет Дмитрия Константиновича «съ вели–каго княжениа съ Володимеря, съ своее отчины, въ его градъ въ Суждаль» . |
| Коломну воинства понаехало со всех сторон. На большом лугу близ Оки устроил князь Дмитрий Иванович смотр своей рати. Гремела военная музыка — трубили трубы, били бубны, свистели сопелки. 26 августа в походном порядке вышли полки из Коломны. А было всего ни много ни мало 150 тысяч ратников. Самый короткий путь к Дону лежал через земли рязанские. Но князь Дмитрий не вступил во владения Олега, а в обход пошёл по Оке, левым берегом. Делалось это умышленно. Князь Олег не мог теперь знать, как идёт войско Дмитрия Ивановича, не мог сообщить об этом Мамаю. У реки Лопасни, притока Оки, войско на один день остановилось. Нужно было обождать тех, кто опоздал прийти к Коломне. Сюда подоспела и приотставшая пешая рать, которую привёл воевода московский Тимофей Вельяминов. Здесь же князь Дмитрий получил от разведки известие, что с запада движется литовское войско Ягайлы. — Други мои,—сказал Дмитрий Иванович князьям и воеводам,— нельзя нам тут больше стоять. Нужно опередить Ягайлу, пока войско своё не привёл он к Мамаю. Ныне же переходим Оку и пойдём к Дону рязанской землёй. А посему даю строгий приказ: ничем не обижать жителей, ничего не забирать у них, ни единого волоса их не касаться. Великий князь понимал, что простые рязанцы, как и все люди русские, ему сочувствуют. Так оно и было. Даже бояре рязанские, узнав о переправе московских войск через Оку, сообщить о том своему князю «устыдились». Высланная вперёд разведка во главе с «крепким воеводой» Семёном Меликом всё время подавала князю Дмитрию «скорую весть» о противнике. Мамай же не знал, где русские, и не ведал, как они движутся. Почти десять дней шли полки Дмитрия Ивановича к Дону. Войско торопилось, останавливалось лишь на короткие передышки. Поднимались рано утром — затемно. Рассвет в пути встречали. Шли росистыми лугами, перелесками, окрашенными в золотой и багряный цвет, переходили неглубокие овраги и малые речки. Воинам шуму делать было не велено. Песен не пели. Негромко говорили меж собой ратники—про жён, да про детей, да про хозяйство. О бое грядущем вслух не поминали. Чему быть, того не минуешь. Но каждый думал о бое — срывал ли на ходу гроздь брусники, пил ли воду из лесного ручья, прислушивался ли к грустному курлыканью первых отлетающих журавлей. |
|
|
