| Смелым защитником своего народа и решительным выразителем его интересов выступал в эти суровые дни и Блаженнейший Экзарх Болгарской Православной Церкви Анфим. Как добрый пастырь, готовый положить душу свою за паству, он подал представителям иностранных держав меморандум о жестоких расправах турок с восставшими болгарами. На весь мир прозвучали и слова Экзарха Анфима, сказанные в ответ на просьбы близких к нему людей действовать менее открыто, чтобы не подвергнуться участи Константинопольского Патриарха Григория V. Дай Бог, – говорил Экзарх, – чтобы так именно было, ибо «когда повесили греческого Патриарха Григория, создалось свободное греческое королевство, и когда повесят меня, быть может создастся свободное болгарское царство» 322 . Он решительно отказался поставить свою подпись под предложенной ему великим визирем декларацией от имени болгарского народа о том, что народ якобы доволен своим положением под властью турок и вовсе нет нужды вмешиваться другим государствам, главным образом России. Мало того, Блаженнейший Экзарх обратился к Первоиерарху Русской Православной Церкви митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому Исидору с письмом, в котором умолял митрополита оказать помощь страдающим. «Если Его Величество император Всероссийский, – писал Экзарх, – не обратит внимания на положение болгар, не защитит их теперь, то лучше пусть вычеркнет их из списков славян и православных, потому что отчаяние овладело всеми» 323 . В заключение Экзарх просил прочитать это письмо императору. Подобными печальниками о православном болгарском народе явились и прочие священнослужители Болгарской Церкви 324 . В истории народов бывают моменты, когда живущая в глубине народного ума и сердца великая идея гуманности вдруг, словно мановением Высшей Силы, ярко выступает наружу и проявляется в самоотверженном подвиге во имя братства и любви. Такой священный момент пережил русский народ ввиду событий на Балканском полуострове. Весь русский народ, без различия общественных, сословных, бытовых разделений, принял близко к сердцу страдания единоверных и единоплеменных болгар. |
| Греческое происхождение действительно имели или приписывали себе и другие княжеские династии в Македонии. Так, правители Линкестида – области в верхней горной Македонии возводили себя к беженцам из Коринфа Бакхиадам. Во время греко-персидской войны, когда в Македонию вторглись полчища Мардония и потом самого шаха Ксеркса, Александр вынужден был признать верховную власть царя царей, снабжал его войска продовольствием и предоставил в его распоряжение воинский отряд, но после поражения и ухода персов из Европы он стал проводить политику сближения с греческими полисами и получил репутацию, а затем и прозвище Филэллина. Александр свободно говорил по-гречески и всячески способствовал распространению в стране эллинских обычаев и культуры. Но филэллинизм не удержал его от военного противостояния с Афинами, которые имели колонии на Халкидике, в то время как Александр стремился расширить македонское присутствие на побережье. Эта борьба оказалась для него неудачной, зато он с успехом действовал на севере Македонии, который ему удалось завоевать и таким образом объединить страну. Свою резиденцию Александр перенес из Эги в Пидну, но Эги осталась столицей. Царство Александра и его преемников не было монархией восточного типа; его устройство скорее напоминало раннесредневековые европейские королевства. В подчиненных областях сохранялись местные династы, которые выплачивали дань царю и предоставляли в его распоряжение для ведения войны свои дружины. Кроме того, царь мог включать в собственную дружину воинов из родовой знати всех зависимых племен. Эти знатные воины именовались гетайрами – товарищами царя. Гетайры обладали обширными земельными владениями. По словам Феопомпа, 800 гетайров имели больше земли, чем 10 тысяч самых богатых эллинов (см.: Сергеев, цит. изд, с. 382). Земледельцы, жившие на этих землях, были свободными арендаторами. В мирное время гетайры выполняли по поручению царя административные обязанности, вместе с царем участвовали в рассмотрении судебных дел. Из числа гетайров царь подбирал себе ближайших советников, которые под его председательством коллегиально обсуждали важнейшие государственные дела, образуя учреждение, подобное древнерусской боярской думе. |
| Им также усваивалась способность совершать магические действа. Знаток славянского язычества Б. А. Рыбаков по литературным материалам Древней Руси приводит обширный каталог таких знатоков и умельцев: «волхвы, волшебники, облакопрогонители (это, конечно, русская калька с греческого, почерпнутая русским христианским писателем из античной теологической номенклатуры. – В.Ц.) ... ведуны, чародеи, чаровники, хранильники, потворники, кощунники, баяны, кудесники, кобники... ведьмы, чародейки, чаровницы, обавницы, паузницы, потворы, потворницы» 1242 . В этот перечень можно было бы добавить еще широко известных и даже популярных и по сей день колдунов, а также несравненно более уникальных зелейников – видимо, мастеров по изготовлению всякого рода отрав, или, если угодно, лекарств. Но человеческое воображение более всего поражали оборотни, способные превращаться в существа другого рода, в животных, и особенно в волков – так называемые волкодлаки. Вера в реальность оборотничества, в иных случаях демонстрируемого не в порядке обмана и шарлатанства, а сопутствуемого самообманом, иллюзией действительного превращения, вызываемой употреблением наркотических средств – ядовитых грибов, конопляных или маковых семян, сближала древних славян с древними германцами, особенно с норманнами с их знаменитыми воинами-берсерками. Религиозные праздники древних славян были приурочены к определенным временам и дням года – к календарю. Вообще в середине I тысячелетия славянский календарь «состоял из 12 месяцев по 30 дней каждый. Следовательно, уже произошел переход от древнейшего лунного календаря (с которым связан смысл славянского и индоевропейского слова «месяц») к лунно-солнечному, видимо, с использованием какой-то формы високоса» 1243 . Древние названия месяцев носили ярко выраженный метеорологический характер и сохранились без особых изменений на украинском и других славянских языках – сичень, травень, лютый, но не на русском, на котором их заменили латинские заимствования. Год издревле делился на четыре сезона и начинался с дня зимнего солнцестояния. |
| Народом же этим могли быть только славяне» 1213 . Отождествление славян с сарматами не только запечатлено в исторических памятниках, у немцев эта традиция просуществовала фактически до наших дней. В немецкой литературе еще недавно поляки или все вообще славяне именовались сарматами, подобно тому как греко-римляне называли готов, а потом и гуннов скифами. Нашествие гуннов, явившееся толчком к великому переселению народов, вызвало радикальные изменения в этнической карте юго-восточной и центральной Европы. «Остатки Черняховского населения сохраняются в V веке только в верховьях Днестра и Южного Буга, отчасти в Прутско-Днестровском междуречье и, возможно, в Среднем Поднепровье, где отмечено сближение черняховцев с балтской (или балто-славянской?) киевской культурой» 1214 . Государство Германариха рухнуло под ударом гуннов, вестготы бежали от агрессивных пришельцев в пределы империи, за Дунай. Остготы, герулы, а также едва ли не большая часть аланов, а вместе с ними и анты были захвачены движением гуннов на запад и вместе с ними переместились в центральную Европу, в том числе в Паннонию, где расположилась ставка Аттилы. Г. В. Вернадский отождествлял покоренных гуннами славян в основном с антами 1215 . В действительности однако не все анты ушли с Аттилой в центральную Европу, а с другой стороны, там, в Подунавье, гунны застали более многочисленную ветвь славянства – ту самую, которая, очевидно, и усвоила себе славянское имя, в отличие от их сородичей антов и венедов. Присутствие многочисленного славянского элемента в гуннской державе убедительным образом зафиксировано Приском Панийским, который рассказывает о том, как посольство к Аттиле, в котором он участвовал, оказавшись после переправы через Дунай в пределах его державы, пользовалось гостеприимством местных жителей, очевидно, не кочевников, а оседлых, которые к тому же «отпускали» им «в пищу вместо пшеницы просо, вместо вина – так называемый у туземцев «медос»» 1216 , иными словами, если отбросить греческое окончание слова – мед. Принадлежность этого слова к славянской лексике очевидна. Но помимо лингвистической важности этого свидетельства не лишено значения и то обстоятельство, что мед – традиционный напиток славян, а бортничество – их старинный промысел. Интерес представляет с той же этнической точки зрения и сообщение Приска: «Следующие за нами служители получали просо и добываемое из ячменя питье, которое варвары называют «камос»». Комментируя это место, немецкий историк XIX века Нейман писал: «Не ослышался ли Приск? Известно, что монголы и калмыки кумысом называют кобылье молоко. Издатель первого русского перевода Приска Г. С. Дестунис со своей стороны добавляет к процитированному им комментарию Неймана ироническое замечание: «Кобылье молоко из ячменя! Г. Вельтман уверен, вместе с Венелиным, что камос – квас» 1217 . На квас, вероятно, оказалось перенесенным употреблявшееся гуннами название другого напитка – кумыса. |
| а) Директора Института Ф.И. Успенского: „Византийский писатель Исаак Комнин Порфирородный и Севастократор“. б) Секретаря Института Б.А. Панченко – о новооткрытом законодательном кодексе вавилонского царя Гаммураби. в) Секретаря Института Р.Х. Лепер – о древних Афинах. г) Члена Института Н.А. Карабинова – о „Празднике акафиста“. д) Члена Института М. Paul " я Gaudin " a, – „des fouilles qúil a effectuées en 1904 a Aphrodisias (Carie)». Руководствуясь указаниями г. Директора Института, февраль месяц и начало марта я посвятил на более специальное ознакомление с греческою палеографией, что являлось необходимостью при настойчивой рекомендаций моих институтских руководителей, не ограничиваясь занятиями в стенах Института, ознакомиться с рукописными —406— собраниями Востока, в доступе к которым представительство Института имеет огромное значение, что мне, как лицу, лишь начинающему в науке, и пришлось испытать на себе во всей благотворной силе. Конец марта и первая половина апреля были проведены мною в Афинах в качестве члена первого Интернационального Археологического Конгресса. Для выслушания мною предпочтительно были выбраны рефераты VI-й секции конгресса: „Археология Византии“. На ряду с ними, в зависимости от свободного времени, были посещаемы рефераты и и VII-й секций („Archéologie classique“ и „Enseignement de l " archéologie“). Попутно с этим, и в особенности после прекращения заседаний секций, шли занятия в Национальной Афинской библиотеке, как над каноническим рукописным материалом, так и над афинскими Изданиями на новогреческом языке по Византийской и Новогреческой истории праву. Не могу не отозваться с большою признательностью о той предупредительности, которая уделена была мне в стенах этой библиотеки лицами, заведующими ею, благодаря любезной рекомендации меня им со стороны Р.Х. Лепер. Вслед за тем месяц был посвящен знакомству с рукописным материалом греческих и славянских (Зографа, Хилендаря) монастырей Афона. Одною из целей, преследуемых при этом знакомстве, как в Афинах, так и на Афоне, было установить то значение, которое должно было принадлежать исследуемому мною памятнику в позднейших сборниках канонического права Византийской церкви (в наипозднейшее время и в церкви Королевства Греческого) после издания „τς ξαββλον Κωνσταντνου το ρμενοπολου“, после падения Константинополя. |
| В результате, как мы знаем, на Берлинском конгрессе Сан-Стефанской договор был аннулирован, русское требование о возведении Андреевского и Ильинского скитов в монастыри не было признано. Вместо того в Берлинском трактате появилась специальная статья 62-я, которая гласила: «Афонские монахи, каково бы ни было их происхождение, сохраняют свои владения и пользуются, без всякого исключения, полным равенством в правах и преимуществах». Этим было узаконено фактическое старое положение бесправия для многих славян на Афоне. Таково было положение Афона до 1912 г., когда балканские государства Болгария, Сербия, Греция и Черная Гора объявили войну своему исконному врагу Турции. Вскоре после этого, как победоносные союзные армии освободили всю Македонию и Фракию, освобождена была и Святая Гора от турецкого владычества. Естественно, возникал вопрос о ее будущем. По одному проекту России, одобренному посланниками воюющих держав в Петербурге, будущее управление Святой Горы должно было находиться под покровительством шести православных государств: России, Греции, Румынии, Болгарии, Сербии и Черной Горы, для чего должна была быть учреждена комиссия из представителей этих государств. Конечно, этот проект стал известен и так как он не был угоден греческим шовинистам, они снова начали свою пропаганду. Делегация греческих афонцев явилась в Афины с требованием о присоединении Афонского полуострова к греческому королевству, а также изъять Святую Гору из юрисдикции Вселенского Патриарха и передать в юрисдикцию Синода Элладской Церкви. Началась печатная кампания в газете «Екклисиастикос Кирикс», в которой писалось открыто против России. Вследствие этого Россия приняла репрессивные меры против интересов греческих афонских монастырей, имения которых в Бессарабии были отняты и им запрещалось приезжать в Россию за пожертвованиями. Посоветовавшись между собою, греческий премьер-министр Венизелос и Вселенский Патриарх дали русскому посланнику в Константинополе следующий ответ: «Патриархия присоединяется вполне к проекту, по которому полуостров Афон должен сохранить свое автономное положение под руководством шести держав. |
| Добившись епархии, епископы спешили вознаградить себя за понесённые издержки. Собирая в пользу патриарха и свою собственную всевозможные налоги, епископы ничего не делали без денег. Каждый обряд церковный, всякое таинство совершались только на вес золота. Епископы продавали священнические места, обогащались от бракоразводных дел и творили всякого рода беззакония без зазрения совести. Болгарское население ничем не могло защититься против бесчисленных и незаконных поборов. Непокорным грозила церковная анафема и турецкий суд. Не менее страдали от греческих архиереев и болгарские священники. Малограмотные и бедные священники отличались от крестьян лишь камилавкой и бородой. Покупая приходы у епископов, они находились в полной власти последних. Обращение епископов со священниками было самое недостойное. Епископы били священников в алтаре, заставляли священников работать в своих дворах, на конюшне, в садах 75 . Притесняя болгар материально, греческие архиереи не давали пастве ничего и в духовном отношении. Они не заботились о том, чтобы питать своё стадо словом Божиим, чтобы утешать и услаждать его благолепием священнослужения. Часто сами архиереи бывали причиной соблазна для паствы, совершая священнослужение без всякого благоговения и произнося среди молитв и песнопений ругательства и неприличные слова. Не зная болгарского языка, епископы не только не поучали народа на его языке, но и другим возбраняли это, употребляя все средства к замещению родного языка в церквах и училищах непонятным греческим языком 76 . Какая же могла быть религиозно-нравственная жизнь народа под опекой таких епископов и под руководством малограмотных священников? Редко кто знал молитвы. Суеверия беспрепятственно царили и распространялись. Люди годами не бывали в церквах и не причащались. Церквей было мало. Часто не бывало и священников. Своими притеснениями греческое духовенство многих само отталкивало от православия и вынуждало одних переходить в мусульманство, других бросаться в объятия католиков или позднее – протестантов. |
| Патриарх Иоким II видел, что не вернуть всего случившегося, и потому искренно желал примириться с экзархом, но только «на условиях, не задевающих определения великого собора 1872 г.». Экзарх Анфим со своей стороны искал примирения и готов был ежегодно уплачивать патриарху сумму за те епархии, которые войдут в состав экзархата. К сожалению, ежедневные мелкие распри отдельных лиц портили общее примирительное настроение и мешали ему развиться и прийти к осязательному результату 84 . Успехи экзархии во время опроса жителей в смешанных епархиях также препятствовали течению мирных переговоров, хотя экзарх соглашался даже удалиться из Константинополя, восстановить поминовение патриаршего имени, а в вопросе – о разграничении епархий подчиняться решениям Порты и смешанной комиссии, лишь бы остались без изменения его права над епархиями, указанными в фирмане. Дело без всякого успеха тянулось до 1876 г., когда наставшие для болгар тяжёлые времена отвлекли внимание в другую сторону. Начавшиеся после герцеговинского восстания волнения болгар в Северной Болгарии и во Фракии послужили поводом для неслыханных ещё турецких жестокостей. Болгария озарилась заревом пожаров. Всюду потекли потоки крови. Черкесы и башибузуки преследовали болгар и убивали, как зайцев. Поголовно избивались жители не только сёл, но и целых городов. Во время этих ужасов особенно тяжело приходилось болгарскому духовенству, стоявшему всегда во главе народных дел. Многие из болгарских священников поплатились жизнью. Их вешали, распинали на крестах. Многие томились и умирали в мрачных турецких тюрьмах. Болгарские архиереи были удаляемы из епархий или же подкупом могли только задобрить своё местное турецкое начальство, смотревшее на них, как на опасных соглядатаев. Всех труднее оказалось положение болгарского экзарха, вследствие внутренних нестроений в экзархии и ввиду неприязненности и подозрительности правительства. Экзарх безбоязненно ходатайствовал за болгар, оказавшихся жертвами турецкого фанатизма. Ни благие обещания, ни угрозы не могли отклонить доблестного пастыря от патриотического служения народу, стремившемуся к политической свободе 85 . Армяно-католический патриарх Хассун предупреждал экзарха быть осторожней, чтобы не подвергнуться участи патриарха Григория V. «Дай Бог , чтобы слова ваши были истиной, – отвечал экзарх, – потому что, когда повесили п. Григория, создалось свободное греческое королевство, и, если бы и меня повесили, могло бы создаться свободное болгарское царство». Когда в 1886 г. собралась в Константинополе конференция европейских представителей, экзарх представил ей мемуар о мерах к улучшению положения болгар. В то же время он отказался подписать приготовленный некоторыми болгарами благодарственный адрес султану и не присутствовал на собрании у великого визиря, которое должно было отвергнуть проектированные для Турецкой империи реформы. |
| Но из греков также назначались и епископы, которые совершали богослужение на греческом языке; так было во всех епископских городах. Правда, оставалось румынским низшее духовенство, но оно коснело в полном невежестве и потому не могло оказывать просветительного влияния на народ. При князьях и митрополитах из греков образование низшего духовенства упало ещё более, потому что от будущих пастырей теперь требовалась лишь одна грамотность, т. е. умение читать и писать, да знание церковных служб. Это обстоятельство делало их механическими исполнителями треб. Притом и общественное положение их было крайне низко. Наравне с крестьянами, они исполняли все государственные повинности, вносили в казну налоги и проч. Что касается исполнения этими чужестранными митрополитами и епископами своего пастырского служения, то оно, как и следовало ожидать, не было высокого достоинства. Митрополит-грек, получив от князя-фанариота за более или менее значительную сумму денег своё звание, немедленно же по назначении своём приступал к возмещению расходов, не стесняясь никакой симонией: он раздавал протопопские места тем, кто давал больше, не справляясь о нравственных качествах назначаемых. Протопопы назначались на свои места только на один год, и в системе откупа, царившего как в гражданском, так и в церковном управлении, играли совершенно такую же роль, как исправники. Исполняя обязанности духовных администраторов 151 , протопопы имели право взимать со священников и народа деньги под названием сбора за протопопский посох в размере, никакой таксой, конечно, не ограниченном. В священники митрополит и епископы-фанариоты назначали решительно всякого, кто только мог заплатить за это назначение; отсюда громадное количество священников безместных, вроде наших крестцовых попов, голодных, ничем не обеспеченных, которые бродили по стране, не будучи привязаны к определённому месту – приходу, ища себе случайного пропитания и вконец роняя и без того упавшее в глазах народа звание священника. Монашеская жизнь в эту пору всеобщей распущенности в среде вообще всего духовенства была также в страшном упадке. |
| Римская универсальная Империя отныне принадлежит прошлому. В то время как на Западе формируются германские королевства, Византия, как бы крепко она ни цеплялась за римские государственные идеи и предания, становится средневековой греческой державой. Греческая культура и язык, которые в восточных областях одерживают окончательную победу над искусственно поддерживаемой «римскостью» ранневизантиискои переходной эпохи, придают этой державе свой особый отпечаток и указывают ее развитию новое направление. 180 Новое критическое издание с итальянским переводом и подробным комментарием: Pertusi A. Giorgio di Pisidia. Poemi, I. Panegirici epici. Ettal, 1960. 182 Издание: Theophanis . Chronographia/Ed. С. de Boor. Vol. I-II. Lipsiae, 1883–1885. Заключительная часть (717–813) была переведена на немецкий язык Л. Брайером и снабжена предисловием: Breyer L. Bilderstreit und Arabersturm in Byzanz: Das 8. Jahrhundert (717–813) aus der Weltchronik des Theophanes. Graz, 1957. (Byzantinische Geschichtsschreiber; VI). 183 Ср.: Ostrogorsky. Chronologic S. 1 ff., где также обсуждается более ранняя литература, посвященная проблеме хронологии Феофана. См. тж. мою статью: Theophanes//RE. И. Reihe. Halbbd. 10. 1934. Sp. 2127–2132. Попытка Грюмеля ( Grumel V. L " année du monde dans la Chronographie de Théophane//EO 33 (1934). P. 396–408) объяснить несовпадение лет мира и индиктов посредством предположения о том, что Феофан считал начало года не с 1 сентября, а с 25 марта, является неудачной, как это показал Ф. Дёльгер (BZ 35 (1935). S. 154–155). См. тж.: Dölger F. Das Kaiserjahr der Byzantiner//Sitzungsberichte der Bayerischen Akademie der Wissenschaften. 1949. Heft 1. S. 21, 38. Также и Анастасиевич (Царский год в Византии//Annales de l " lnstitut Kondakov И (1940). P. 147–200, особ. 170 сл.) отвергает теорию Грюмеля и присоединяется к моим выводам, однако полагает, что встречающаяся в хронике Феофана в 609/10 г. разница между годами индикта и числами лет продолжается не до 714/5 г., а выравнивается уже в последние годы правления Константа II. Мартовский стиль отстаивал в недавнее время также Мошин ( Мошин В. Мартовско датиранье//Историски Гласник 1–2 (1951). С. 19–57). Ср. мою критику (BZ 46 (1953). S. 170–174), где показывается, что мартовский стиль в Византии не имел такого распространения, какое ему приписывают Грюмель и Мошин, и что он не может объяснить хронологических особенностей хроники Феофана, поскольку та основывается, скорее, на сентябрьском стиле. |
|
|
