| да противятся все, как врагу истины». Такое экстраординарное положение в Литовской митрополии братства занимали ввиду указанных выше угроз Православию, политической и религиозной ситуации в стране, плачевного состояния самой Церкви – церковной дисциплины, низкого морального и образовательного уровня духовенства. И хотя в целом православные братства того времени сыграли положительную роль в жизни Православной Церкви, но чрезмерное усиление власти братств (напомним здесь и о праве патроната, которое иные братства тоже имели) и излишнее вмешательство их в дела Церкви, имели и явно негативные последствия. Особое положение братств «тяготило епископов и лиц духовных, и у некоторых епископов явилось стремление отделаться от нежеланной опеки, что вызвало их на борьбу с братством, а впоследствии даже побудило к переходу в Унию» (15). Такова была ситуация в Церкви и вокруг неё при «ветхом деньми» митрополите Ионе III. И хотя, как отмечалось, это был ревностный архипастырь, он «не в силах был ответить на самые главные нужды: поднять духовный уровень духовенства; его просвещение и нравственность» (54). Чувствуя слабость своих сил и стремясь хоть как-то поправить положение дел, он приблизил к себе некоего шляхтича Илью Кучу и затем решил добровольно передать ему управление делами митрополии, оставив за собой решающий голос в делах духовных. Король Стефан Баторый согласился с предложением митрополита и 23 сентября 1576 г. выдал Куче грамоту, в которой говорилось, что «водле поставленья и умовы с митрополитом Ионою в том учинённой, при животе его тот вряд справовати, а по смерти его тую митрополию на себе держати и уживати» (51). Илия принял монашеский постриг (с тем же именем) и вскоре был посвящён в епископский сан, став по должности «нареченным» митрополитом. Спустя полгода митрополит Иона (Протасевич) скончался и, согласно «умовы», первоиерархом Литовской митрополии стал владыка ИЛИЯ (Куча). Король не замедлил направить грамоту Патриарху Константинопольскому, извещая его о смерти митрополита Ионы и о том, что его преемником уже назначен «смиренный владыка Илия Куча», которого король и просит утвердить, «за что обычную благодарность от нас, как и от предков наших, Вы получите» (26). Патриаршее утверждение было получено, но в 1579 году новый митрополит тоже скончался, не оставив от своей деятельности никакого следа. |
| И такого мнения она придерживалась в продолжение всего периода ее пребывания в изгнании. Она утверждала, что когда во время первой мировой войны Россия вступила в смертельную схватку с Германией, союзники намеренно препятствовали и задерживали поставки снаряжения и боеприпасов, в которых Россия так нуждалась, чтобы довести борьбу до победного конца. Я не видел в этом никакого смысла, и я так и сказал ей. – Смысл есть, – парировала Великая княгиня. – Союзники хотели поймать сразу двух зайцев – разбить Германию и обессилить Россию. Мне ненавистно имя Сталина, но он и его подручные, хорошо помня прошлый опыт России, пострадавшей от своих “союзников”, были совершенно правы, когда подозревали, что те возьмутся за свои интриги и во время второй мировой войны. Советское правительство не ошибалось, когда обвиняло Верховное командование союзников в преднамеренном затягивании вторжения во Францию. Великая княгиня была убеждена, что в конце первой мировой войны союзники относились к России, как к своему врагу. Под тем неубедительным предлогом, что большевицкое правительство подписало Брест-Литовский договор, они не допустили русских, независимо от того, белые это или красные, к участию в Версальской мирной конференции. Они забыли, что большевицкий режим не был выбран всей нацией и что Белые армии сражались с красными на нескольких фронтах. Никому ни в Великобритании, ни во Франции не приходило в голову, что все истинно русские люди рассматривали этот Брест-Литовский сговор, как позорное пятно в истории России и что все условия этого “договора” были бы сразу же аннулированы, если бы Белая армия одержала победу. – Союзники предпочли не обращать внимания на это обстоятельство, потому что наконец-то получили возможность наброситься на Россию и, отрывая куски от ее тела, швырять их поджидающим добычи стервятникам. Все страны, граничившие с Империей моего брата, увеличили свои территории за наш счет. Польша, Венгрия и Румыния не заставили себя долго ждать. Из территорий, принадлежавших России согласно заключенным в прошлом договорам, возникли такие образования, как Финляндия, Литва, Эстония и Латвия. Свою долю на Дальнем Востоке отхватила и Япония. Во время мирной конференции даже Грузия и Азербайджан превратились в независимые государства, и не прозвучал ни один голос протеста против такого предательства. |
| Это служит доказательством, что переселение иноземцев в русские края не удовлетворяло в XIV и в XV веках намерениям окатоличить русскую страну, и что, напротив, поселенцы, составлявшие меньшинство народонаселения, уступали влиянию большинства. Притом, в XV веке вообще, не все сильные мира сего были расположены смотреть неприязненными глазами на восточное православие. Тогда католичество потрясал опасный враг – чешское гусситство, находившее себе сочувствие в владениях короля Ягейла. Опасно было раздражать православных, чтоб не загнать их толпами в ряды таборитов, особенно после того, как один из литовских князьков с толпою удальцов, в которой было очень много, а может быть, более всего русских, под знаменем гусситства покушался уже вырвать из императорских рук чешскую корону. Конечно, с намерением отклонить от себя дружбу русских с гусситами, император Сигизмунд, приехавши в Луцк, торжественно заявлял, в присутствии русских, что православная вера в святости своих догматов не уступает римско-католической и православные от католиков, в сущности, отличаются только бородами да жёнами священников. Голос императора в то время значил много. Наследник Ягелла Владислав II уничтожил всякое стеснение греческой религии и дал равные права её исповедникам с последователями римской. Тогда совершилась первая уния на флорентийском соборе. Митрополит Исидор, изгнанный из Москвы, провозгласил унию в литовских владениях; католическое правительство не могло этому не благоприятствовать, но православные люди приняли нововведение дурно. Исидору неудобно оказалось жить в Южной Руси, и он должен был удалиться в Рим. Митрополитом после Исидора был Григорий в продолжении тридцати лет. К сожалению, малоизвестна внутренняя история южнорусского края в те времена, и нельзя решить: в какой степени были успешны усилия католичества и в каком размере противодействовал им народ. Во всяком случае, нельзя думать, чтоб католичество могло одержать верх в Южной Руси, тогда, когда ею правил Свидригелло, ревностный покровитель православной веры. |
| Она пишет: «Сейчас вспоминаю весьма горестный случай, когда под русские танки сами литовцы толкали своих единомышленников. Как первый выстрел в солдат сделал человек, стоящий у далекого забора, потому что кому-то понадобились жертвы. Ещё помню торжествующий голос Ландсбергиса по радио: «Есть жертвы, есть жертвы...». А как было на самом деле? Утром после страшных событий той ночи на работу пришел сотрудник музея, участвовавший в митинге (у телебашни. - В.Ш .), и с ужасом рассказал о том, что происходило в действительности. Он сообщил, что едва успел вытащить свою жену из цепи, устроенной молодыми мужчинами, которые, сцепившись руками, все больше и больше сжимали узкое кольцо, стараясь толкнуть стоящих людей под танки...». Но и в такой ситуации советские танкисты не допустили наезда на людей. Троих из четверых погибших, которых литовские прокуроры называют раздавленными танками, литовские судмедэксперты признали жертвами автомобильных аварий. В этой связи сообщим, что советские восьмиколесные бронетранспортеры БТР-80, действовавшие у телебашни, весили до 18 тонн. Их наезд означал безусловное раздробление костей скелета. Между тем у погибших было зафиксировано лишь сдавливание и перекатывание колеса. Четвертая жертва Лорета Асанавичюте, по словам очевидцев, была вытолкнута из толпы к бронетранспортеру, который «притёр» её к проволочной изгороди вокруг телебашни. Существует видеофильм, на котором Лорета была запечатлена в момент доставки её в больницу. Она была в сознании и даже пыталась улыбнуться! И это при утверждении, что Лорету переехал 40-тонный танк. О том, что Ландсбергис и Буткявичюс в январе 1991 г. готовили провокации, проговорился один из организаторов обороны ВС, а сегодня майор запаса Альбертас Даугирдас. 10 января в 2013 года он выступал на ранее упомянутом семинаре по обмену боевым опытом сопротивления, который организовала Военная академия им. Й. Жемайтиса. Помимо рассказа о ловушках, минах и военных хитростях, которые должны были встретить советских десантников при штурме здания ВС, Даугирдас рассказал, что планировалось «вооружить защитников, которые должны были влиться в толпу и во время штурма ударить по врагу с тыла». Это была явная провокация, так как при этом ненеизбежно пострадали бы безоружные люди, служившие провокаторам живым щитом. Майор Даугирдас также подтвердил, что планировался поджог здания ВС. |
| 21 Суждение автора о значении голоса мирян и клира на соборах требует некоторых оговорок, особенно необходимых в виду практической важности вопроса. Утверждая, что клиру и мирянам на соборах принадлежал лишь совещательный голос, автор слишком модернизирует древние памятники, влагая в них наши современные понятия. В настоящее время строго различается качество голоса, принадлежащего тем или иным членам собрания, при чем совещательный голос ни к чему не обязывает власть. Выслушав единогласное мнение совещательного собрания или заявление большинства его членов, власть не лишается права поступить обратно высказанному совету. Ничего подобного не бывало и не могло быть на древних соборах, и если нельзя доказать, что клир и миряне располагали решающим голосом, то столь же трудно доказать исторически, что им принадлежал лишь совещательный голос в современном значении слова. Качественное различие голосов не сознавалось в то время ясно и не было формулировано, но епископы руководились на соборе здравым тактом, который никогда не позволил бы им резко разойтись с мнением большинства присутствующих на соборе клириков и мирян и принять решение, не соответствующее желаниям своих пасомых. Во всяком случае, вопрос этот требует специального изучения, результаты которого могут совершенно разойтись с выводами автора. (Прим. ред. «Богословского вестника», 1906 г.) 27 Hefele, 1, 132. Rerzog-Hauck, Realencyklopädie V. Bd. V. Lpz. 1898. Art. «Elvira». S. 327 ff. – To же самое сообщается о диаконах и мирянах в актах соборов – римского (465 г.) и равенского (967 г.). См. Hefele, I, 18. 47 «Высочайшая грамота, посланная святому собору чрез придворного сановника Кандидиана, которому поручено и наблюдение благочиния на соборе». Деяния вселенских соборов, т. 1, стр. 487, 488. 74 Слова Христофора Филалета в его «Апокрисисе» (лат. Christophor Philaleth, польск. Chrystofor Filalet; ум. после 1632 – псевдоним автора одного из величайших произведений полемической литературы конца XVI века под названием «Апокрисис», представителя православной стороны в богословской полемике по поводу Брестского собора. В конце XIX века написанное им произведение относили к примеру западнорусской литературы Великого княжества Литовского). |
| Глава 2. Новые товарищи Дорогой Михеич несколько раз пытался выведать от незнакомцев, кто они таковы, но те отшучивались или отделывались разными изворотами. – Тьфу, тетка их подкурятина! – сказал наконец сам про себя Михеич. – Что за народ! Словно вьюны какие! Думаешь, вот поймал их за хвост, а они тебе промеж пальцев! Между тем стало темнеть; Михеич подъехал к князю. – Боярин, – сказал он, – хорошо ли мы сделали, что взяли с собой этих молодцов? Они что-то больно увертливы, никак от них толку не добьешься. Да и народ-то плечистый, не хуже Хомяка. Уж не лихие ли люди? – А хоть и лихие, – отвечал беззаботно князь, – всё же они постоят за нас, коли неравно попадутся нам еще опричники! – А провал их знает, постоят ли, батюшка! Ворон ворону глаз не выклюет; а я слышал, как они промеж себя поговаривали черт знает на каком языке, ни слова не понять, а, кажись, было по-русски! Берегись, боярин, береженого коня и зверь не вредит! Темнота усиливалась. Михеич замолчал. Боярин также молчал. Слышен был только лошадиный топ да изредка чуткое фырканье. Ехали лесом. Один из незнакомцев затянул песню, другой стал подтягивать. Песнь эта, раздающаяся ночью, среди леса, после всех дневных происшествий, странно подействовала на князя: ему сделалось грустно. Он вспомнил о прошедшем, вспомнил об отъезде своем из Москвы, за пять лет назад, и в воображении очутился опять в той церкви, где перед отъездом слушал молебен и где сквозь торжественное пение, сквозь шепот толпы, его поразил нежный и звучный голос, которого не заглушил ни стук мечей, ни гром литовских пищалей. «Прости, князь, говорил ему украдкою этот голос, я буду за тебя молиться!..» Между тем незнакомцы продолжали петь, но слова их не соответствовали размышлениям боярина. В песни говорилось про широкое раздолье степей, про матушку-Волгу, про разгульное бурлацкое житье. Голоса то сходились, то расходились, то текли ровным током, как река широкая, то бурными волнами вздымались и опускались, и наконец, взлетев высоко, высоко, царили в небесах, как орлы с распростертыми крыльями. |
| Лермонтов — великий психолог, несравненный знаток человеческого сердца. Он читает в сердцах. Это знали и друзья, и враги его, поклонники, недоброжелатели. Это увеличивало кадры его врагов и из вчерашних друзей делало врагов. Эта зрячесть пугала, отчуждала, отталкивала. Но всех окружающих объединяла одна черта, об этом говорит поэт во введении к романтической драме «Странный человек». «Справедливо ли описано у меня общество? По крайней мере, оно всегда останется для меня собранием людей бесчувственных, самолюбивых в высшей степени и полных зависти к тем, в душе которых сохраняется хотя малейшая искра небесного огня!…» И он отдаёт себя на суд этому обществу. В обществе, при встрече, на балах и собраниях, беседуя и танцуя, люди, как в масках или полумасках («Княгиня Литовская», т. 4, стр. 365). Из зависти рождается ненависть. «Хорошо, — подумал он, удаляясь, — будет и на нашей улице праздник; жалкая поговорка мелочной ненависти» (т. ж., стр. 364). Душевный облик Печорина, его слабые и сильные стороны, духовное богатство и мелочность, — один из шедевров романической психологии. Лермонтов — тонкий ценитель и знаток женщин. Все женские образы его в любовных стихотворениях рельефны, живописны и скульптурны. Ему знакомы все нюансы любви и злобы, ревности и ненависти; привязанность, недоверие и отчуждение. Светили мне твои пленительные глазки И улыбалися лукавые уста (т. 2, 302). Девственность ланит, белизна шеи… Из «Боярина Орши» Творец, отдай ты мне назад Её улыбку, нежный взгляд, Отдай мне свежие уста И голос сладкий, как мечта (т. 2, 385). Или «глазки лазурно-глубокие» и «голос звонкий и ласковый» (ст. 1838 г.). В стих. «М. А. Щербатовой» (39, 1840): «исполнены тайны Слова её уст ароматных» И прозрачны и сини Как небо тех стран её глазки (т. ж.). В смертных женщинах находит небесные черты: Я не знал, Что очи, полные слезами, Равны красою с небесами. Пока слеза катилась, «в ней искра божества хранилась» («Стансы», стр. 207, 1831 г.). На Кавказе он видит «пару божественных глаз», когда ему было 10 лет, и он познал любовь. |
| Наружный вид преосвященного Иосифа, его голос и движения. Уединенное положение митрополита Иосифа среди русского и польского общества в Вильне. Самоуглубленное, молчаливое настроение духа и характер беседы митрополита Иосифа, Чтение книг и библиотека преосвященного Иосифа. Любовь его к научным занятиям и к произведениям искусств, особенно к живописи. Устроенная им картинная галерея. Любовь к пению и физическому труду, Простой образ жизни митрополита Иосифа в Тринополе. Родственные отношения преосвященного Иосифа к семейству кафедрального протоиерея В. Гомолицкого и к другим родным. Письмо к родителю протоиерею Семашке. Высокопреосвященный Иосиф был среднего роста, несколько полный и отличался крепким телосложением. До шестидесятилетнего возраста он почти не подвергался болезням. Он имел прекрасную голову, несколько открытую, с короткими, вьющимися волосами, римский, несколько закругленный нос и проницательные глаза, полные ума и доброты. Представительная фигура его, с лицом строгим и выразительным, стала еще более внушительною и прекрасною, когда темная окладистая борода его совершенно побелела, как бы в соответствие с нежно-белым лицом и с белым клобуком, украшенным бриллиантовым крестом. Голос у владыки был средний, отчетливый и слегка пришепетывающий. Особенно величественною казалась его фигура в архиерейском облачении, во время богослужений, которые отличались необыкновенною чинностью и торжественностью, хотя не были продолжительны. Во время священнодействия слова и движения его были плавны и стройны. Во всей осанке его, в движениях и в голосе светился огонь нелицемерной веры. Жизнь в большом, разноплеменном и разноверном городе и занимаемое митрополитом высокое общественное положение требовали от него соблюдения известного декорума и этикета. В Вильне он уже не мог жить с такою патриархальною простотой, как бывало в Жировицах, где он всегда являлся как бы отцом среди родной семьи. Здесь уже не было прежних ближайших его помощников и сверстников по образованию. Одни из них умерли, другие доживали дни свои на покое. Не мог найти владыка искренности, задушевности, отрады и среди не большого кружка местного высшего русского общества, как соприкасавшегося во многих отношениях с высшим польским обществом, которое не могло простить Иосифу его «отступничества». Он по необходимости и для пользы службы должен был поставить себя в положение официальное, властное. Еще более почувствовал одиночество митрополит со времени усиления его болезни и особенно со времени мятежа, когда в шесть лет переменилось в Вильне четыре генерал-губернатора и когда постоянно обновлялся почти весь состав высшего чиновничества в крае. Некоторые из приезжих русских, мало знакомые с прошлым Иосифа, смотрели на него косо, а иные даже недоверчиво. 393 |
| Предводитель же их был полон настолько важных и значительных мыслей, что даже осунулся и побледнел. Поражало предводителя, во-первых, отсутствие на перекрестке всего того, что было обещано голосом. Здесь, на перекрестке, Николка должен был застать отряд третьей дружины и «подкрепить его». Никакого отряда не было. Даже и следов его не было. Во-вторых, поражало Николку то обстоятельство, что боевой пулеметный дробот временами слышался не только впереди, но и слева, и даже, пожалуй, немножко сзади. Втретьих, он боялся испугаться и все время проверял себя: «Не страшно?» — «Нет, не страшно», — отвечал бодрый голос в голове, и Николка от гордости, что он, оказывается, храбрый, еще больше бледнел. Гордость переходила в мысль о том, что если его, Николку, убьют, то хоронить будут с музыкой. Очень просто: плывет по улице белый глазетовый гроб, и в гробу погибший в бою унтер-офицер Турбин с благородным восковым лицом, и жаль, что крестов теперь не дают, а то непременно с крестом на груди и георгиевской лентой. Бабы стоят у ворот. «Кого хоронят, миленькие?» — «Унтер-офицера Турбина…» — «Ах, какой красавец…» И музыка. В бою, знаете ли, приятно помереть. Лишь бы только не мучиться. Размышления о музыке и лентах несколько скрасили неуверенное ожидание неприятеля, который, очевидно, не повинуясь телефонному голосу, и не думал показываться. — Ждать будем здесь, — сказал Николка юнкерам, стараясь, чтобы голос его звучал поувереннее, но тот не очень уверенно звучал, потому что кругом все-таки было немножко не так, как бы следовало, чепуховато как-то. Где отряд? Где неприятель? Странно, что как будто бы в тылу стреляют? И предводитель со своим воинством дождался. В поперечном переулке, ведущем с перекрестка на Брест-Литовскую стрелку, неожиданно загремели выстрелы и посыпались по переулку серые фигуры в бешеном беге. Они неслись прямо на Николкиных юнкеров, и винтовки торчали у них в разные стороны. «Обошли?» — грянуло в Николкиной голове, он метнулся, не зная, какую команду подать. Но через мгновение он разглядел золотые пятна у некоторых бегущих на плечах и понял, что это свои. |
| Сие предложение не осталось без действия: ибо Султан был страшнейшим из врагов Королевства Польского. В Варшаве, в Кракове говорили о Стефане, обязанном своею княжескою честию и властию не предкам, а собственному уму и характеру, избранию Вельмож и народа Седмиградского. В сей стране полудикой, необразованной, населенной людьми грубыми, духа мятежного, происхождения и Закона разного, он утвердил тишину, безопасность, терпимость Вер: исповедуя Римскую, приобрел любовь и Лютеран и Кальвинистов; снискал доверенность Султана и в то же время оказывал важные услуги Императору; не менее отличался и храбростию, сведениями в Науках, красноречием – и самою величественною наружностию: имея 42 года от рождения, еще был прекрасным мужем. Одним словом, усердные к Государственному благу Поляки не могли желать достойнейшего Венценосца. Сторона их усилилась ходатайством Вельможи Самуила Зборовского, бывшего изгнанником в Трансильвании и там облаготворенного Стефаном. Действовали и любовь к отечеству и золото Баториево; еще более закоренелая народная ненависть к Австрийскому Дому. Сенат усердствовал Императору и Эрнесту; но в решительный час избрания раздался голос: «Хотим Батория! он даст нам мир с Турками и победу над всеми иными врагами!» Шляхта завопила: «Батория!» Напрасно многие Вельможи представляли, что он есть данник неверных, что стыдно Христианской Республике иметь главою раба Султанского. Коронный Гетман Ян Замойский, Епископ Краковский и знатная часть Дворянства наименовали Королем Седмиградского Князя, а Примас и Сенаторы Польские Максимилиана, старого, недужного, как бы для того, чтобы вероятною близостию нового выбора угодить мятежной Шляхте, которая любила законодательствовать на Сеймах. Та и другая сторона уведомили избранного ею о сей чести, и Максимилиан, уже с смертного одра, писал в Москву, что он Король Польский. «Радуюсь, – отвечал Царь: – но Баторий уже в Кракове!» Он действительно прибыл туда с хоругвию Султанскою и с именем Короля, к искреннему огорчению многих Литовских Вельмож, усердно хотевших иметь Феодора своим Государем в надежде, что сей юный Царевич, невинный в жестокостях родителя, будет всегда жить в Литве, примет их обычаи и нравы, полюбит сию страну единоверную как второе отечество, утвердит ее целость миром с Россиянами и возвратит ей не только Полоцк, но, может быть, и Смоленск, и всю землю Северскую. |
|
|
