| «ПРАВИТЕЛЬСТВЕННАЯ Молния. Симферополь. Облздравотдел. Командируйте профессора Войно-Ясенецкого на съезд хирургов в Москве 1 октября. Заместитель министра здравоохранения Приоров». Телеграмма Облздравотделу была вручена 27/IX, на левой стороне в верхнем углу ее резолюция: «Тов. Белокуренко Направьте телеграмму Войно-Ясенецкому 28/IX Подпись (Басюл)». К телеграмме приложено отношение со штампом, на котором дата от 28/IX-46 г., следующего содержания: «Профессору Войно-Ясенецкому Госпитальная, 1 Направляю Вам телеграмму Н-ник лечебного сектора Белокуренко». И эта телеграмма вместе с отношением была вручена Войно-Ясенецкому только 2/Х-46 г. С этой телеграммой я обратился к председателю Облисполкома тов. Кривошеину, доложил ему, что был у меня архиепископ Лука и что он подозревает умышленное задержание о вручении ему телеграммы через 5 дней после ее получения. Тов. Кривошеин вызвал зав. приемной и предложил последнему непременно проверить, почему не была своевременно вручена телеграмма. Проверкой было установлено, что телеграмма на второй день получения, т.е. 28/IX-46 г., попала к нач-ку административно-хозяйственного сектора тов. Басюл, последний передал ее со своей резолюцией н-ку лечебного сектора Белокуренко, а Белокуренко передал своему секретарю Коваленко, а последняя с отношением, подписанным Белокуренко, того же 28/IX передала курьеру для вручения профессору Войно-Ясенецкому, а курьер заболела, таким образом, телеграмма вместе с отношением пролежала в столе секретаря Коваленко, пока не выздоровела курьер, т.е. до 2/Х, которая после выздоровления и вручила ее Войно-Ясенецкому. Тов. Кривошеиным было дано распоряжение наложить на виновных взыскание. 25 октября 1946 г. последовал по Областному отделу здравоохранения Крыма приказ за 670 такого содержания: «В результате расследования выявлено, что работники аппарата Облздравотдела: нач-к административно-хозяйственного сектора тов. Басюл, секретарь лечебного сектора Коваленко и нач-к лечебного сектора Белокуренко допустили канцелярско-бюрократическое отношение в доставке правительственной телеграммы Войно-Ясенецкому, вызванному на съезд хирургов к 1/Х-4 6 г. |
| В 1839 году в г. Липске вышел четвертый том геральдики польских дворянских родов. Составители книги, описывая герб Войно-Ясенецких (на красном поле сломанные стрелы, над ними полумесяц со звездой), спорили о том – три или пять страусовых перьев должны венчать шлем над щитом герба. Но здравствующим Войно-Ясенецким начала девятнадцатого века не было никакого дела до этих перьев и щитов. Владельцы пышного герба превратились в рядовых землепашцев Сенинского уезда Могилевской губернии. Дед героя нашей книги Станислав (родился около 1820 года) был мельником. Сохранилась записка, сделанная со слов Валентина Феликсовича его сыном Михаилом. Составляя список известных предков, Михаил Войно-Ясенецкий возле имени своего прадеда Станислава поставил в скобках «курная изба, лапти, на медведя с рогатиной». Сын мельника Станислава Феликс (родился около 1855 года) первым после падения рода попытался вырваться из деревенской глуши. При поддержке какого-то мецената Феликсу Станиславовичу удалось окончить гимназию, а потом факультет фармации, сто лет назад провизор Феликс Станиславович Войно-Ясенецкий женился и открыл собственную аптеку. Очевидно, торговля шла не слишком успешно, аптеку пришлось ему открывать трижды – в Херсоне, Кишиневе и Керчи. Здесь, в Керчи, в мае 1877 года и увидел свет третий по счету ребенок неудачливого провизора – Валентин, будущий епископ Лука. С конца восьмидесятых годов семья поселилась в Киеве. Феликс Станиславович оставил фармацию и поступил служить в страховое общество «Надежда». «Он был человеком удивительно чистой души, ни в чем не видевшим ничего дурного, всем доверявшим, хотя по своей должности был окружен нечестными людьми», – вспоминает об отце Валентин Феликсович, О том не говорила и дочь Ф. С. Виктория Феликсовна Дзенькевич (Войно-Ясенецкая). Возможно, что именно эта широко известная в городе честность Феликса Войно-Ясенецкого и выдвинула его на пост киевского агента богатейшего страхового общества страны. Контора общества находилась в самом центре города на Крещатике, напротив здания Думы. В том же доме, на третьем этаже, Войно-Ясенецкие – отец, мать, две дочери и три сына – занимали просторные комнаты. |
| Таковы вышедшие в 1946, 1949 годах работы А. С. Гаспаряна, в которых вклад хирурга-консультанта, архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), осмысливается как одна из самых ярких страниц истории здравоохранения Тамбовской области 2 . Более детально врачебный подвиг архиепископа Луки представлен в кандидатском исследовании (1973) тамбовского учёного А. В. Шмуттера 3 . Отраслевая медицинская печать в 1950–80-е годы посвящала выдающемуся хирургу и учёному специальные статьи, как правило, приуроченные к юбилейным датам. Духовный аспект деятельности авторы обходили молчанием, лишь констатируя факт принадлежности учёного к числу архипастырей Русской Православной Церкви 4 . Примечательна в плане аксиологической переоценки соотношения научного и бытийного мировоззрения святителя Луки, произошедшей в конце 1980-х – начале 1990-х годов, книга Т. И. Грековой «Странная вера доктора Швейцера», в которой, наряду с констатацией преимуществ материалистического мировоззрения, содержится контекст, примиряющий науку и религию. Заметим, что автор, оставляя вне критики тезис о непротиворечивости материальности видимого мира и невидимого духа, цитирует тезисы труда святителя Луки «Дух, душа и тело» 5 . В 1990-е годы мысль о неразрывности духовного святительского подвига Луки (Войно-Ясенецкого) и подвига профессионального становится общепринятой, а ипостась архипастыря постепенно преобладает над ипостасью учёного и хирурга-практика, что отражается уже в заголовках публикаций официальной массовой печати 6 . Более наглядно это стало проявляться после канонизации святителя Луки 7 . Примечательно, что и отраслевая медицинская печать, давая оценку учёным трудам и практической деятельности хирурга-целителя, с неизменным пиететом подчеркивает духовную основу его трудов 8 . Кратко характеризуя исследования, оценивающие научный и практический вклад хирурга-целителя в отечественную медицину, нельзя не назвать имена тамбовских авторов-врачей – Я. И. Фарбера, Ю. К. Щукина и директора областной научно-медицинской библиотеки В. И. Быковой, рассматривающих труд хирурга-консультанта, архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого) как духовный подвиг 9 . В последние годы XX века массовым тиражом вышли научные труды святителя, сопровождаемые различными комментариями 10 . При всей внушительности перечисленного списка работ (30 номинаций), многие важнейшие аспекты осмысления личности святителя исследователями не были затронуты, так как главной целью авторов было рассмотрение научной и врачебной деятельности архиепископа Луки и его вклада в развитие отечественной медицины. |
| На рубеже двух веков Киевский университет – одно из наиболее ярких учебных заведений страны. Список его профессуры блистает всероссийски и даже международно известными именами. На медицинском факультете преподают такие светила, как патолого-анатом В. К. Выскович, патолог В. П. Подвысоцкий, терапевты Ф. А. Леш и В. П. Образцов . Акушерство и гинекологию читал знаменитый хирург Г. Е. Рейн. Ученые стремились увлечь молодых наукой. Ежегодно факультеты объявляли несколько тем для научных исследований студентов. Лучшие работы награждались золотыми и серебряными медалями. Наиболее увлеченные наукой теснились вокруг любимых учителей. В кружках при кафедрах формировались серьезные исследователи. На естественном факультете под руководством профессора Навашина в начале девятисотых годов занимались будущий академик Н. Г. Холодный, будущий крупный цитолог профессор Г. А. Левицкий, видные в дальнейшем ботаники профессора В. Р. Заленский и В. М. Хитрово . Но сколько ни рылся я в архивах университетов, сколько ни расспрашивал современников, нигде не обнаруживалось научной увлеченности студента Войно-Ясенецкого. Его однокурсники Александр Кан и Владимир Бергман получили золотые медали за работу о желатине как кровоостанавливающем средстве и исследование лучшего способа обеззараживания рук хирурга. Еще один однокурсник Валентина Войно-Ясенецкого, Григорий Пивоваров, человек, не лишенный общественной жилки, добился серебряной медали за труд о смертности врачей в России. Несколько других студентов в 1900–1903 годах получили за свои исследования медали имени Пирогова. Но будущий замечательный хирург Войно-Ясенецкий работ не пишет, медалей не домогается. Глубоко будоражили в те годы университетскую массу и вопросы общественные. В мае 1901 года министр народного просвещения предложил киевской профессуре ответить на 15 вопросов. Речь шла о самых насущных проблемах высшей школы. Пока профессора редактировали ответы, составленные, кстати сказать, весьма радикально, молодежь тоже обсуждала свои рекомендации и «наказы». Но имени Войно-Ясенецкого нет ни под «наказами», ни в числе заводил студенческой общественной жизни. |
| Да, он любил своих детей. И тем не менее в Ташкенте, а потом в Переславле-Залесском я несколько раз сталкивался с людьми, которые и слышать не хотели о семейных привязанностях профессора Войно-Ясенецкого. Любил? А почему же не расстригся в таком случае? Почему не снял рясу и крест? Ведь видел же, что именно из-за этой рясы голодают его дети, страдает ни в чем не повинная Софья Сергеевна Велицкая. Из-за его епископства мальчики не имели нормального детства, а потом годами терпели унижения в институтах, на работе. Так говорили некоторые врачи и профессора, бывшие коллеги Войно-Ясенецкого. Люди, не так чтобы очень уж преуспевшие, они прожили «правильную» жизнь советских служащих и на закате ее оставались в счастливом убеждении, что всякая иная жизнь ненормальна, неестественна и даже безнравственна. За их воздыханиями легко угадывалась система взглядов типа: «Плетью обуха не перешибешь», «Не так живи, как хочется» и даже «Поклонишься – не переломишься». По такой шкале ценностей профессор Войно-Ясенецкий представляется всего лишь холодным эгоистом и упрямцем, который, потакая своему неуживчивому, надменному характеру, играл судьбой малолетних детей. Расстаться с поповством мешала ему только склонность к самолюбованию. Для крестьянки Елизаветы Никаноровны Кокиной душевные извивы рефлектирующей интеллигенции – материя малознакомая. Однако и она готова возразить своему бывшему барину. Услыхав, как сложилась судьба детей Валентина Феликсовича после его пострижения в монахи, бывшая горничная Войно-Ясенецких разразилась следующей филиппикой: – Значит, он только о себе думал? В рай хотел, а дети – как знаешь… Мать бы этого никогда не позволила. Если бы он один был, тогда другое дело: молись, иди в монахи. А так, как же он бросил маленьких? Что ж это он так?.. Далее последовал рассказ, призванный, так сказать, иллюстрировать тезис о том, как следует поступать в подобных обстоятельствах. Муж покойной сестры Елизаветы Никаноровны, мужик из соседней деревни, остался вдовым при пятерых детях. Старшей дочери было тринадцать, младшему – полтора годика. Легко ли мужику с такой обузой? Но он другой жены не взял, так и ходил вдовый, пока не выдал замуж старшую дочь. «Вот…» – тяжело вздохнув, сказала Елизавета Никаноровна. И в заключительном этом вот звучал бескомпромиссный осуждающий вердикт легкомысленному барину, доктору Войно-Ясенецкому. |
| В. Ошанин. Главный хирург оперировал сестру его жены. У нее был далеко зашедший рак правой молочной железы, больная не сразу обратилась к врачу. Обычно при таком вмешательстве «разрез по Кохеру» считается вполне достаточным. Но Войно-Ясенецкий для блага больной значительно «расширил» оперативное поле. Он произвел радикальный хирургический «туалет» и буквально выгреб все лимфатические железы не только из подмышечной впадины, но и из-под ключицы, и из-под лопатки. Ведь, возможно, в них уже были метастазы рака. После столь тщательной операции больная прожила еще тридцать лет и умерла в глубокой старости… Рентгеновского аппарата в начале 20-х годов в больнице не было, исследования в больничной лаборатории ограничивались анализом крови и мочи. Выслушивать больных главный врач тоже не мог – дурно слышал. Но сколько-нибудь серьезных ошибок в диагностике тем не менее не совершал. Если же ошибался, то, по словам доктора Беньяминович, «как грешник на исповеди, спешил выложить ученикам все малые и большие свои промахи». Эти «покаяния» Войно-Ясенецкого были своеобразной формой обучения в «школе» Войно-Ясенецкого. Лжи главный хирург не терпел: солгавший навсегда погибал в его глазах. Впрочем, даже промахи во время операций у такого учителя, как Валентин Феликсович, оказывались поучительными. Одна из принятых в те годы операций – удаление пораженных туберкулезом шейных желез – требовала особого артистизма. Железы эти интимно связаны с шейными сосудами. Обычно, прежде чем заняться вылущиванием желез, Войно-Ясенецкий выделял сосудистый пучок и отводил его в сторону от операционного поля. Но однажды он все-таки поранил скальпелем поверхностную наружную вену. В порез тут же засосало воздух. Ассистенты услышали зловещее «пс-с-т» и похолодели: воздух в кровеносном русле – это почти верная смерть. Войно-Ясенецкий не проявил никаких признаков паники. Ни одна мышца на его лице не дрогнула и тогда, когда, к ужасу ассистентов, волна пузырьков воздуха поползла по обнаженной яремной внутренней вене – глубинный эмбол вот-вот готов был прорваться в жизненно важные органы. |
| Муртинский военком Соболь умиленно вспоминает, что по просьбе военкомата профессор обследовал несколько «подозрительных» допризывников и разоблачил симулянтов. Один деревенский парень, чтобы не идти на военную службу, втер себе в глаза какую-то ядовитую траву, другой, распарив в бане ногу, загнал под кожу керосин. Войно не поинтересовался, какие именно личные обстоятельства толкнули молодых людей совершить незаконный поступок. Была ли причиной любовь, которую мучительно потерять, или страх перед длительным расставанием с родными. Нет, личные причины не заинтересовали Луку. Ибо как моралист определенного склада считал он охрану отечества одной из наиболее естественных роевых функций общества. Уклоняться от службы – аморально, независимо от личных обстоятельств будущего солдата и того, какова сама по себе армия. Историю с мальчишками, которые после экспертизы профессора Войно-Ясенецкого пошли под суд, рассказывали мне и другие муртинцы. И в голосе их я не уловил ни малейшего порицания врача. Нет, поступок Войно не выходил, по их понятиям, за пределы должного. Если бы парнишки были похитрее да провели бы медика, тогда другое дело. Молодцы. Но коли попались – поделом. Тут виноватых нет. Не попадайся… Взгляды моралиста и тех, кому он проповедует свою мораль, как видим, разнятся. Но обе стороны во многом и сходятся: и пастырь, и его стадо вовсе не страдают от жестокости власти, от безвыходного положения, в котором оказывается личность, не желающая по какой-то причине служить «правительственным видам». И маленькое, районного масштаба самодержавие, и самодержавие большое, всероссийское в общем-то по душе и профессору Войно-Ясенецкому, и муртинским (и только ли муртинским) мужикам. Причины разные, а практический вывод один: «свой» Сталин лучше «чужого» британского парламентаризма. А буде одна из сторон лучше знала бы историю, то, несомненно, предпочла бы строгую Спарту демократическим Афинам. Власти всегда и везде объясняют, что тяготы, которые возлагают они на плечи народа, есть мера совершенно необходимая для спасения отечества, для блага самих граждан. В странах с режимом демократическим, где есть различные партии и разных направлений газеты, нетрудно установить, действительно ли это так и согласен ли народ такие тяготы переносить. У народа российского проверить свое правительство возможности нет. Остается верить. И привыкли верить. Говорили нам в свое время, что истреблять «врагов народа» надо ради внутренней безопасности страны, а костоломная индустриализация и столь же костоломная коллективизация необходимы ради экономической независимости и безопасности внешней. Верили. Верили и мужички (городские и деревенские), верил и Войно. Ибо, как и миллионы других, обожествлял идею гнезда, дома, родины, верил в неизменный приоритет прав государственных над правами личности. «Ведь это нам же на пользу…» Так что не было у моралиста Войно-Ясенецкого серьезного морального разлада со своим народом. Он любил народ, народ любил его. |
| Городская, или, как ее еще называли, Ново-Городская, больница представляла собой барачный городок для заразных больных. Построенная без затей, но добротно, больница эта и по сей день служит городу. Незадолго до приезда Войно-Ясенецкого молодой талантливый врач Моисей Ильич Слоним развернул тут терапевтическое отделение. Теперь Валентину Феликсовичу предстояло организовать отделение хирургическое. Они очень подошли друг к другу: больница в центре города, где каждую минуту можно было ожидать самых различных и самых тяжелых больных, и Войно-Ясенецкий с его всегдашней деловитой готовностью действовать и сильно развитым чувством врачебной ответственности. Чтобы хирург был «всегда под рукой», дом главного врача построили на территории больницы. Валентин Феликсович, домосед и труженик (если не в операционной, так в анатомичке, а коли не там, то у себя дома за письменным столом), всегда был под рукой. К нему в Ташкенте быстро привыкли, и сам он, казалось, безо всякого труда сменил больничку в 25 коек на отделение, где лежало несколько сот больных. Конечно, по сравнению с Переславлем-Залесским в Ташкенте для хирурга изменилось многое, но неизменной осталась его привычка жить лишь тем, что сам он считал серьезным и достойным внимания. Все же серьезное и важное относилось более ко внутренней, нежели внешней жизни его. А внутренний мир ученого оставался четким, упорядоченным и до поры до времени независимым от сотрясавших край политических и общественных событий. Врач (впоследствии профессор-антрополог) Лев Васильевич Ошанин, более трех лет прослуживший в Ташкенте под началом Войно-Ясенецкого, так описывает обстановку тех лет: «Время было тревожное. Нести суточные дежурства приходилось через двое-трое суток. В 1917–1920 годах в городе было темно. На улицах по ночам постоянно стреляли. Кто и зачем стрелял, мы не знали. Но раненых привозили в больницу. Я не хирург и за исключением легких случаев всегда вызывал Войно для решения вопроса, оставить ли больного под повязкой до утра или оперировать немедленно. В любой час ночи он немедленно одевался и шел по моему вызову. Иногда раненые поступали один за другим. Часто сразу же оперировались, так что ночь проходила без сна. Случалось, что Войно ночью вызывали на дом к больному, или в другую больницу на консультацию, или для неотложной операции. Он тотчас отправлялся в такие ночные, далеко не безопасные путешествия, так как грабежи были нередки. Так же немедленно и безотказно шел Войно, когда его вызовешь в терапевтическое отделение на консультацию. Никогда не было в его лице досады, недовольства, что его беспокоят по пустякам (с точки зрения опытного хирурга). Наоборот, чувствовалась полная готовность помочь». Внутреннее спокойствие, невозмутимость, которыми главный врач встречал любые жизненные и профессиональные испытания, уже тогда изумляли сослуживцев. |
| «В начале Великой Отечественной войны Сталин вызвал к себе академика Бурденко, главного хирурга Красной Армии. – Что вам нужно для нормальной работы? Чем партия и правительство могут помочь фронтовым медикам? – спросил Сталин. – Нам нужен профессор Войно-Ясенецкий, – ответил Бурденко. – Это замечательный хирург и ученый. – А где он? – В ссылке. – Дадим вам вашего Войно-Ясенецкого, – ответил Сталин. И вскоре после того Валентин Феликсович был освобожден из ссылки в деревне Большая Мурта, где-то на Енисее. Сталин сам распорядился, чтобы ему было присвоено звание генерал-лейтенанта, и направили его командовать всеми госпиталями Сибири». Ташкентскому профессору-антропологу Льву Васильевичу Ошанину события 1941 года рисуются, однако, по-иному: «Война застала Войно-Ясенецкого в Томске… Отбывая ссылку, а потом живя в Томске, он все время оставался архиепископом. Правда, архиепископом не у дел, архиепископом без епархии. Но он продолжал ходить в архиерейском одеянии. С первого же дня на страницах «Епархиальных ведомостей» стали появляться пламенные патриотические статьи Войно, призывающие стать на защиту Родины. Месяца через три после начала войны Войно сообщили, чтобы он был готов к утру следующего дня к полету, так как его отправляют самолетом в Москву по вызову тогдашнего комиссара здравоохранения тов. Митерева. Прямо с аэродрома, как был в архиерейской одежде, он был доставлен в комиссариат здравоохранения. Митерев встретил его очень любезно, пожал руку, просил садиться. Разумеется, Митерев не называл его «Владыкой» (обычная форма обращения верующего к архиерею), он звал его просто профессором. «Так вот, мы прекрасно знаем вас не только как прекрасного хирурга и ученого, но и как пламенного русского патриота. Не согласитесь ли вы помочь нашей армии, нашим тяжело раненным бойцам? Мы предлагаем вам пост главного консультанта-хирурга большого сводного госпиталя в городе Пензе. Этот город является своего рода коллектором для гнойных раненых, которых будут направлять из госпиталей Рязани, Тулы и Мичуринска. Таким образом, госпиталь специально образуется и оборудуется для гнойных раненых». Это по прямой специальности Войно, и, следовательно, он в госпитале может продолжить свою научную работу. |
| сост. О.А. Борзова IV. В.Ф. Войно-Ясенецкий – ученый и хирург Вклад В.Ф. Войно-Ясенецкого в науку и медицину Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий – хирург, доктор медицинских наук, профессор, лауреат Сталинской премии I степени 1946 г. за книги «Очерки гнойной хирургии» (2-е издание 1946 г.) и «Поздние резекции при инфицированных огнестрельных ранениях суставов» (1944 г.). Валентин Феликсович Войно-Ясенецкий, сделав свой выбор между живописью и медициной в пользу медицины, в 1903 г. с отличием окончил медицинский факультет Киевского университета имени Святого князя Владимира. Во время учёбы в университете он успешно применял свои художественные способности в изучении анатомии, серьёзно изучал на трупах различные виды оперативных вмешательств, в совершенстве осваивал правила и особенности наложения на рану повязок любого вида. Ему пророчили блестящее научное будущее в хирургической анатомии, но после выпускных экзаменов он заявил о намерении стать земским врачом: «Я изучал медицину с исключительной целью: быть всю жизнь земским, мужицким врачом». Во время русско-японской войны 1904–1905 гг. заведовал хирургическим отделением в эвакуационном госпитале в Чите и получил большую практику, делая крупные операции на костях, суставах и черепе. Некоторые операции были чрезвычайно сложными, но проходили безупречно. Хирургическая практика Валентина Феликсовича была неразрывно связана с его научной деятельностью. Занимаясь научной работой, В.Ф. Войно-Ясенецкий всегда руководствовался желанием облегчить страдания больных и труд врачей. Многие раны на третий-пятый день покрывались гноем, а на медицинском факультете отсутствовало само понятие гнойной хирургии. Кроме того, в тогдашней России не было понятий обезболивания и анестезиологии. Этими проблемами и заинтересовался Валентин Феликсович. Оперативный опыт, полученный В.Ф. Войно-Ясенецким в ходе военных действий, привёл его к выводу, что лучший способ борьбы с нагноением – это проведение больших и глубоких разрезов. Такие операции стали первым шагом к накоплению собственного материала для будущих «Очерков гнойной хирургии». |
|
|
