| Владимир отвечал им: «Как могу я это сделать, давши им клятву?» Те сказали ему на это: «Князь не будет на тебе греха: половцы всегда дают тебе клятву, и все губят Русскую землю, льют кровь христианскую». Владимир послушался и ночью послал отряд дружины и торков к валам: они выкрали сперва Святослава, а потом перебили Китана и всю дружину его. Это было в субботу вечером; Итларь ночевал на дворе Ратиборовом и не знал, что сделалось с Китаном. На другой день, в воскресенье, рано утром Ратибор приготовил вооруженных отроков и велел им вытопить избу, а Владимир прислал отрока своего сказать Итларю и дружине его: «Обувшись и позавтракавши в теплой избе у Ратибора, приезжайте ко мне». Итларь отвечал: «Хорошо!» Половцы вошли в избу и были там заперты; а между тем ратиборовцы влезли на крышку, проломали ее, и Ольбег Ратиборович, натянув лук, ударил Итларя стрелою прямо в сердце; перестреляли и всю дружину его. Тогда Святополк и Владимир послали в Чернигов к Олегу звать его с собою вместе на половцев; Олег обещался идти с ними и пошел, но не вместе: ясно было, что он не доверял им; быть может, поступок с Итларем был одною из причин этого недоверия. Святополк и Владимир пошли к половцам на вежи, взяли их, попленили скот, лошадей, верблюдов, рабов и привели их в свою землю. Недоверие Олега сильно рассердило двоюродных братьев; после похода они послали сказать ему: «ты не шел с нами на поганых, которые сгубили Русскую землю, а вот теперь у тебя сын Итларев; убей его, либо отдай нам: он враг Русской земле». Олег не послушался, и встала между ними ненависть. Вероятно, в связи с этими событиями было движение на севере брата Олегова, Давыда, о котором до сих пор дошедшие до нас списки летописи ничего не говорили; только в своде летописей Татищева читаем, что остальные Святославичи при Всеволоде имели волость в Муроме – известие очень вероятное; по смерти же Всеволода, как видно, Мономах принужден был отречься не от одного Чернигова в пользу Олега, но должен был уступить также и Смоленск Давыду. |
| (Л. Е. Морозова. Из книги «Великие и неизвестные женщины Древней Руси») Среди многочисленных жен Владимира I Святославича византийская принцесса Анна Романовна, несомненно, была самой знатной и в культурном отношении выдающейся женщиной. Ведь она происходила из рода византийских императоров, претендовавших некогда на роль владык мира. Правда, во второй половине X века правители Константинополя были не столь уж могущественными, и владения их были довольно скромными. Но среди европейских государей они все же занимали первое место. Породниться с ними стремились все короли. В этом отношении князь Владимир вовсе не был исключением. Ведь он являлся представителем одной из наиболее молодых династий, еще не отошедшим от варварства и стремящимся влиться в единую европейскую семью с помощью христианизации своей страны. Однако Владимир, несомненно, знал о печальном опыте своей бабки – Ольги, не сумевшей крестить Русь из-за боязни попасть в зависимость либо от Константинополя, либо от Рима. Хотя княгиня смогла стать духовной дочерью императора, это не освободило бы ее подданных от зависимости от него в случае крещения. Поэтому для князя важно было стать настоящим родственником византийских императоров и войти в их семью на равном с ними положении. Женитьба на сестре правивших в то время Василия и Константина давала такой шанс. Очевидно, именно такими соображениями руководствовался Владимир Святославич, когда во второй половине 80-х годов посватался к принцессе Анне Романовне. Несомненно, невеста во многом превосходила жениха: и по происхождению, и по образованию, и по воспитанию, и по общему культурному уровню. Ведь она выросла в культурной столице всей Европы и Малой Азии – Константинополе. К тому же она сама и многие поколения ее предков были христианами, а Владимир – язычником. При всех несомненных достоинствах, которыми обладала Анна Романовна, в русских летописях о ней содержится очень мало сведений. Причина этого, видимо, в том, что их создатели не захотели воздать должное женщине-иностранке, сыгравшей большую роль в крещении Руси и распространении христианской культуры и идеалов на ее территории. Эта тенденция была заложена еще митрополитом Иларионом, желавшим не зависеть от Константинопольского Патриарха и поэтому утверждавшим, что Русское государство крестил сам князь Владимир без какого-либо участия греков. |
| Помолчав, повернулся князь к боярам и старшей дружине: – Что скажете о том, мужи? По сердцу ли вам вера греческая, православная? – По сердцу, Святославич, – отвечали бояре. – Коли дурен был бы закон греческий, не приняла бы его бабка твоя княгиня Ольга, мудрейшая среди всех женщин русских. Увидев единство во всех мудрых мужах киевских, князь Владимир обрадовался. – Быть по сему. Где же примем крещение? – спросил он. – Где тебе будет любо, – ответила ему верная дружина. Вскоре после того, в 988 году, случились у русичей разногласия с греческим городом Корсунем. Корсунский наместник нанес несправедливую обиду киевским торговым людям, и князь Владимир решил наказать его за это. Не в обычаях русичей было прощать обиды. Оскорбление одному было оскорблением всем. Собрав большое войско, русичи осадили Корсунь и стали под ней укрепленным лагерем. Стенобитных орудий у них с собой не было, и, чтобы войти в город, князь Владимир велел насыпать у стен Корсуни земляной вал. Однако замысел этот не увенчался успехом, поскольку жители провели со своей стороны подкоп и, выбирая ночами землю, которую насыпали русичи, разносили ее потом по городу. Безуспешная осада затягивалась. Греки со стен Корсуни насмехались над русичами почти безнаказанно: мощные укрепления города делали штурм бессмысленным. Осаду пришлось бы снять, если бы среди корсунцев не отыскался друг русских по имени Настас. Этот Настас поднялся на стену и, привязав к стреле записку, пустил ее в русский стан. На свернутом пергаменте было написано: «Князь! Перекопай и перейми воду из колодца, который лежит от тебя к востоку. Вода из этого колодца по трубе идет в город. Нет в Корсуни иных колодцев, кроме этого». Метко пущенная стрела вонзилась неподалеку от высокого шатра Владимира. Поутру Добрыня нашел ее и принес князю. Когда прочитали ему письмо, обрадованный Владимир радостно воскликнул: – Если случится так, что от этого Корсунь сдастся, то будет это знамение, чтобы мне и народу моему креститься! Вскоре вода из колодца была перекопана и отведена в другое русло. Защитники города стали страдать от жажды и через несколько дней открыли ворота. Русские рати вошли в город и заняли его. |
| Злой человек хуже беса; и бесу того не выдумать, что злой человек замыслит; а ты прав пред Богом и пред людьми; ведь тебе без нас нельзя было ничего замыслить, ни сделать, а мы все знаем твою истинную любовь ко всей братье; пошли сказать им, что ты крест целуешь, но чтоб они выдали тех, кто вас ссорит». Давыд не согласился выдать Бориславичей. «Кто же мне тогда что-нибудь скажет после, если я этих выдам», – говорил он. Несмотря на то, Мстислав целовал крест, и Ростиславичи оба поцеловали; однако сердце их не было право с ним, прибавляет летописец. В то же самое время Владимир Андреевич начал припрашивать волости у Мстислава; тот понял, что Владимир припрашивает нарочно, чтоб иметь только случай к ссоре, и послал сказать ему: «Брат Владимир! Давно ли ты крест целовал ко мне и волость взял?» Владимир в сердцах уехал в свой Дорогобуж. Этим всеобщим нерасположением южных князей к Мстиславу воспользовался Андрей Боголюбский, чтоб предъявить права свои на старшинство и на Киев: он так же не любил Мстислава, как отец его Юрий не любил отца Мстиславова Изяслава, и точно так же, как прежде отец его, начал открытую войну, удостоверившись, что найдет союзников на юге. Ждали только повода; повод открылся, когда Мстислав исполнил просьбу новгородцев и отправил к ним на княжение сына своего Романа; тогда все братья стали сноситься друг с другом и утвердились крестом на Мстислава, объявивши старшим в роде Андрея Юрьевича. Боголюбский выслал сына своего Мстислава и воеводу Бориса Жидиславича с ростовцами, владимирцами, суздальцами; к этому ополчению присоединилось 11 князей: Глеб Юрьевич из Переяславля, Роман из Смоленска, Владимир Андреевич из Дорогобужа, Рюрик Ростиславич из Овруча, братья его – Давыд и Мстислав из Вышгорода, северские – Олег Святославич с братом Игорем, наконец, младший брат Боголюбского, знаменитый впоследствии Всеволод Юрьевич и племянник от старшего брата, Мстислав Ростиславич. Не пошел Святослав Всеволодович черниговский, не желая, как видно, отнимать Киев у Мстислава в пользу князя, старшинства которого не мог он признать; не пошел и один из родных братьев Боголюбского – Михаил Юрьевич; его Мстислав отправил с черными клобуками в Новгород на помощь сыну своему Роману; но Ростиславичи – Рюрик и Давыд, узнавши, что рать Боголюбского и родного брата их Романа уже приближается, послали в погоню за Михаилом и схватили его недалеко от Мозыря благодаря измене черных клобуков. |
| Но, заключивши мир, русские князья не переставали думать о походе на варваров; мысль о походе на поганых летописец называет обыкновенно мыслию доброю, внушением божиим. В 1103 году Владимир стал уговаривать Святополка идти весною на поганых; Святополк сказал об этом дружине, дружина отвечала: «Не время теперь отнимать поселян от поля», после чего Святополк послал сказать Владимиру: «Надобно нам где-нибудь собраться и подумать с дружиною»; согласились съехаться в Долобске (при озере того же имени), выше Киева, на левой стороне Днепра; съехались и сели в одном шатре – Святополк с своею дружиною, а Владимир с своею; долго сидели молча, наконец, Владимир начал: «Брат! Ты старший, начни же говорить, как бы нам промыслить о Русской земле?» Святополк отвечал: «Лучше ты, братец, говори первый!» Владимир сказал на это: «Как мне говорить? Против меня будет и твоя и моя дружина, скажут: хочет погубить поселян и пашни; но дивлюсь я одному, как вы поселян жалеете и лошадей их, а того не подумаете, что станет поселянин весною пахать на лошади, и приедет половчин, ударит его самого стрелою, возьмет и лошадь, и жену, и детей, да и гумно зажжет; об этом вы не подумаете!» Дружина отвечала: «В самом деле так»; Святополк прибавил: «Я готов», и встал, а Владимир сказал ему: «Великое, брат, добро сделаешь ты Русской земле». Они послали также и к Святославичам звать их в поход: «Пойдем на половцев, либо живы будем, либо мертвы»; Давыд послушался их, но Олег велел сказать, что нездоров. Кроме этих старых князей, пошли еще четверо молодых: Давыд Всеславич полоцкий, Мстислав, племянник Давыда Игоревича волынского (изгой), Вячеслав Ярополчич, племянник Святополка (также изгой) и Ярополк Владимирович, сын Мономаха, Князья пошли с пехотою и конницею: пешие ехали в лодках по Днепру, конница шла берегом. Прошедши пороги, у Хортицкого острова пешие высадились на берег, конные сели на лошадей и шли степью четыре дня. Половцы, услыхав, что идет Русь, собрались во множестве и начали думать; один из ханов, Урусоба, сказал: «Пошлем просить мира у Руси; они станут с нами биться крепко, потому что мы много зла наделали их Земле». |
| В 1094 г. ослабленного после прошлогодних боев Мономаха осадил в Чернигове Олег Святославич, приведший с собой огромные силы половцев. Видя бесполезность сопротивления, Владимир уступил Святославичу город его отца и вынужден был уйти в Переяславль. Менее сотни дружинников охраняло обоз с женщинами и детьми, двигавшийся " сквозь полки половецкие " , и половцы облизывались по-волчьи, глядя, как ускользает добыча. С тех пор Чернигово-Северская земля стала достоянием потомков Олега и его брата Давыда, известных в летописях как Ольговичи. Начался новый, 20-летний, переяславский период в жизни Владимира Всеволодовича. Основным содержанием его стала практически непрерывная борьба с половцами, объединение сил русских княжеств для обороны южной границы. Эта война не знала жалости к врагу. Более 30 лет набегов и разорения ожесточили сердца. Когда в 1095 г. орды двух ханов с миром подошли к Переяславлю, Владимир нарушил закон гостеприимства и убил этих вождей, напросившихся к нему в гости. Для этого ему пришлось отдать одного из сыновей заложником, гарантируя безопасность хана Итларя, вошедшего в город, но рискованная комбинация закончилась удачно. После убийства в городе хана со свитой верные дружинники выкрали княжича из шатра, заодно заколов и его хозяина. Не теряя времени, той же зимой Владимир совместно со Святополком совершили первый поход в степь и вернулись с добычей. В следующем году ими была одержана крупная победа над половцами хана Тугоркана под Переяславлем, причем сам Тугоркан был убит. После гибели этого главы мощного половецкого объединения на службу к Владимиру стали переходить подвластные ранее половцам мелкие племена кочевников. Постоянная борьба переяславского князя со степняками поднимала его авторитет среди народа и, главное, - в глазах киевского боярства, от которого зависел выбор очередного великого князя. В 1097 г. Владимир Мономах попытался собрать княжеский съезд, чтобы осудить своего главного противника Олега Черниговского, обвинив его в дружбе с половцами, но добиться этого ему не удалось. Любечский съезд лишь закрепил уже существовавшее фактическое раздробление Руси: " каждо да держит отчину свою " , но это не прекратило усобиц. Вскоре после него волынский князь Давыд Игоревич, действуя в союзе с великим киевским князем Святополком Изяславичем, ослепил Василька Ростиславича Теребовльского. Это злодеяние вызвало новую феодальную войну. Лишь в 1100 г. русские князья примирились между собой. Восстановился союз Святополка и Мономаха, и появилась возможность для нового удара по половцам, чтобы совместными усилиями вырвать у противника стратегическую инициативу, перенести тяжесть войны на его территорию. |
| И впоследствии Владимир Мономах всегда желал, чтобы русские князья жили между собою в мире и согласии, общими силами защищали русскую землю от врагов и все вместе общим голосом решали всякие междоусобия свои и все вообще важнейшие вопросы. Поэтому и Олега Святославича Владимир Мономах звал в Киев, чтобы посоветоваться об общих делах и урядицах земли русской с другими князьями пред архиереями, духовными лицами, дружиною и старейшинами народа. Но Олег Святославич отверг этот мудрый совет, сказав гордо: «не меня судить игуменам да черни». Владимир Мономах даже войною хотел заставить Олега Святославича жить в Киеве и соединиться с другими князьями. Но съезд князей в Киеве так и не состоялся. Только в 1097 году, по настоянию и совету Владимира Мономаха, собрались русские князья того времени в г. Любече. Здесь они с общего согласия постановили такое решение: «зачем мы губим русскую землю, сами друг против друга начиная распрю, а половцы разоряют нашу землю и рады, что между нами война; теперь пусть будет в нас одно сердце и защитим русскую землю: пусть каждый охраняет свою отчину». Все князья целовали крест во свидетельство того, что они будут исполнять одно общее решение. «А кто отныне на кого пойдет, на того будем все и честный крест», сказали в заключение все князья и, целовав крест, разошлись по своим отчинам. Но согласие между русскими князьями было непродолжительно. Вскоре после Любечского съезда, князь Давид Игоревич, опасаясь своих родичей – князей Ростиславичей и особенно смелого и решительного князя Василька, подговорил великого князя Святополка захватить Василька Ростиславича. Святополк послушался и дозволил жестоко ослепить Василька. Когда Владимир Мономах услышал об этом, то он ужаснулся, заплакал и сказал: «такого зла еще не бывало в земле русской ни при отцах, ни при дедах наших». Вся земля русская поднялась тогда против великого князя Святополка, допустившего неслыханное злодеяние. Все русские князья, во главе с Владимиром Мономахом , подступили с своими войсками к Киеву. Уже готово было совершиться страшное кровопролитие. Святополк испугался и думал бежать из Киева. Но киевляне не пустили его. Зная миролюбивый характер и мудрость Владимира Мономаха, они поступили так: послали к нему мать его и митрополита. Митрополит от имени киевлян обратился к Владимиру Мономаху с такою речью: «молим, князь, тебя и братьев твоих, не губите земли русской. Если начнете между собою войну, то поганые будут радоваться и возьмут землю нашу, которую отцы ваши и деды приобрели великим трудом; храбро борясь за нее, они приискивали себе и другие земли, а вы хотите погубить свою». Услышав эти слова, Владимир Мономах заплакал и сказал: «поистине, отцы наши и деды берегли русскую землю, а мы хочем погубить». Князья примирились, но к сожалению, ненадолго. |
| Примечателен и подход Владимира к осуществлению военной реформы. Если первые германские императоры, создавая «полабский легион» для защиты восточной границы, комплектовали его из уголовников (служба на Эльбе освобождала от наказания), то Владимир направлял на границу действительно лучших, военных профессионалов, к тому же он привнес в дело защиты единого Отечества моральный элемент – столь близкую русской душе идею жертвы «за други своя», идею служения государству как средству защиты народа от векового зла, приходящего со степного юга. Вот, где корни самобытности организации нашей военной силы, ее принципиального отличия от западной, где в основе всегда, прежде всего, лежал материальный стимул. С Владимира же прекратилось, наконец, и засилие скандинавов в русском военном деле. Составители летописи, вынужденно черпая информацию об удалённой от них эпохе Владимира из фольклорных источников, записали, что он, произведя, по утверждению в Киеве (реально – в 978 г.), отобрав лучших среди норманнских варягов, остальных отпустил в Царьград, однако греческие источники не фиксируют прибытия из Руси крупных воинских контингентов вплоть до 987 г. Так что в массовом порядке произошло это только в связи с намечавшимся крещением. Владимир Святославич не был харизматическим героем, как его отец. Нельзя его назвать и великим полководцем – не всё ему удавалось, бывал он и бит, хотя в молодости воевал даже больше и чаще, чем Святослав. Он взял мощную крепость, не уступающую Филипополю (Пловдив), взятому отцом, но куда менее героическим способом. Зато был Владимир мудрым политиком и отличным организатором обороны страны. При всех своих военных заслугах, в историю князь Владимир вошел как Святой и Равноапостольный. Слава Крестителя Руси затенила его полководческую деятельность, что само по себе вполне оправдано, ибо приобщение к спасительной вере (а через нее и к мировой культуре) превышает все остальное. Ведь сама история рода людского есть в первую очередь история культуры, как пути человека к Богу, в то время как войны и связанные с ними искушения, есть испытания духа на этом пути. |
| Судьба останков Владимира Святославича. Мраморный саркофаг Владимира Святославича в Десятинной церкви, по свидетельству Титмара, был установлен рядом с саркофагом Анны, посреди храма, что было нетипично для визант. традиции, воспроизводя скорее центральноевроп. практику (по мнению Поппе, такая постановка раки могла быть связана с подготовкой канонизации Крестителя Руси). Гроб и мощи Владимира Святославича были утрачены в кон. 1240 г., после захвата Киева монголо-татарами, оказавшись погребены под развалинами Десятинной еркви. В 1632/36 г. при разборке руин с целью возведения нового храма по повелению Киевского митр. св. Петра (Могилы) были якобы обнаружены то ли 2, то ли 1 мраморный саркофаг с останками, которые свт. Петр счел за мощи Владимира Святославича, согласно найденной при гробе надписи; затем саркофаги были закопаны снова. (Известны 2 отличающихся друг от друга описания этого обретения: в кн. митр. Самуила (Миславского) «Краткое ист. описание Киево-Печерской лавры» (СПб., 1817. С. 105-106) и, по сведениям И. И. Жиленко, в неопубл. рукописи XVIII в. из Киево-Печерской лавры - НБУВ ИР. П. 390 (194)). Череп останков, найденных свт. Петром, был перенесен им в Успенский собор Киево-Печерской лавры, откуда незадолго до начала Великой Отечественной войны отправлен в Ленинград с целью создания скульптурной реконструкции по методу Герасимова (в наст. время местонахождение неизвестно). Нижняя челюсть была в 1638 г. подарена митр. Петром царю Михаилу Феодоровичу и хранилась в Успенском соборе Московского Кремля (мощи Владимира Святославича упоминаются в описи Успенского собора за 1701 г. и в описи Образной палаты Московского Кремля за 1669 г.; в наст. время не сохр.). Кисть руки была положена в киевском Софийском соборе (исчезла, вероятно, во время Второй мировой войны). Однако надпись, цитируемая в описаниях обретения мощей, явно позднего происхождения и содержит фактические несообразности (погребение Владимира Святославича и Анны в одном гробу, датировка от Рождества Христова и т. д.); кроме того, в этом погребении, заново раскопанном киевским архит. Н. Е. Ефимовым в 1826 г., обнаружились саркофаги, не соответствующие описанию времени свт. Петра. Все это заставляет усомниться в отождествлении останков, обнаруженных в 30-х гг. XVII в., с мощами Владимира Святославича. |
| Предуготовляя его, Владимир Святославич принял Крещение. Если дата Крещения выбиралась согласно К-польскому евхологию (что в случае «политического» Крещения не выглядит, впрочем, обязательным), то оно имело место скорее всего на праздник Крещения Господня 6 янв. 988 г. (Поппе), т. е. еще в 6495 мартовском году; др. возможности - на Пасху (8 апр.) или на Троицу (27 мая) 988 г. (М. Арранц), уже в следующем, 6496, году - следует, видимо, отвергнуть как вступающие в противоречие с относительной хронологией Иакова Мниха. По свидетельству Степаноса Таронеци (С. 142, 175), сбивчивого в деталях, но достоверного в своей основе, в визант. посольство входил бежавший от Фоки Варды митр. Севастии (в пров. Армения Вторая) Феофилакт, который и мог крестить киевского князя. Древнерус. источники единодушно утверждают, что в Крещении Владимир Святославич был наречен Василием - несомненно, в связи с тем, что его заочным крестным отцом считался имп. Василий II (такова была обычная практика визант. «политических» Крещений). Летом 988 г. Владимир Святославич отправил в Византию рус. войско и у днепровских порогов (место, наиболее подверженное нападениям степняков) дожидался царевны Анны (летом-осенью 988 (6496) г., т. е., действительно, «на другое лето по Крещении»). Однако Анна не прибыла, а возможно, если полагаться на Степаноса Таронеци (к-рый, однако, путает Русь с Болгарией), греки пытались даже подменить невесту. Разгневанный Владимир Святославич осенью выступил к Корсуни, который после продолжительной осады захватил между апр. и июлем 989 (6497) г. («на третье лето» после Крещения по древнерус. счету). Василий II вынужден был выполнить свое обязательство, багрянородная царевна прибыла в Херсонес, где и произошло ее бракосочетание с Владимиром Святославичем, по всей вероятности, еще в том же 989 г. Осенью 989 или весной 990 г. Владимир Святославич вернулся в Киев. Восстанавливаемая т. о. хронология совпадает с хронологией Иакова Мниха, если исходить из его известия, что Владимир Святославич крестился «в 10-е лето по убиеньи брата своего»: 978/79 (6486) + 9=987/88 (6475). |
|
|
