| 231. Александр Васильевич , прозванием Глазатый , безудельный князь суздальско-шуйский, пятый из шести сыновей Василия Семеновича, удельного кн. шуйского 495), от брака с неизвестной, внучатный (троюродной) дядя Василия Васильевича Темного, вел. кн. московского 44). – О времени его рождения – вероятней, в Шуе – сведений нет; потерял отца, в 1403 т.: упоминается, как вотчинник суздальский, в договорной грамоте своего брата Ивана, прозванием Горбатый 814), с вел. кн. Василием Васильевичем Темным (см. выше), писанной в 1451 т. Ни время смерти, ни место погребения тела его – не указываются. По родословным, оставил сыновей, писавшихся князьями Глазатыми-Шуйскими : Дмитрия, Бориса, Ивана, прозванием Барбаша, родоначальника угасших князей Барбашииых , и дочь Анастасию 276), за Борисом Александровичем, вел. кн. тверским 387). 232. Александр Всеволодович 232. Александр Всеволодович, кн. бельзский и, некоторое время, владимиро-волынский, старший из двух сыновей Всеволода Мстиславича. князя бельзекого 582), от брака с неизвестной, внук Мстислава II Изяславича, вел. кн. киевского 144). – Год и место его рождения – неизвестны: с помощью Лешка I Белого, короля польского, и Коврада I, кн. мазовецкого, утверждается на столе Владимира-волынского, уступив Бельз кн. Васильку (Василию) Романовичу 5 4), двоюродному брату своему, в 1204 г.; воюет с Литовцами и Ятвягами, в 1205 г.: помогает Даниилу Романовичу, кн. галицкому 67), двоюродному брату своему, отнять Галич у братьев Игоревичей, в 1208 г. получает Бельз, отнятый Лешком у Василька, в 1210 г,; отдает Даниилу и Васильку Тихомле н Перемиле, уступает им же, по требованию Лешка, своего зятя, и Галич, в 1211 г; уклоняется от действия за одно с Даниилом, при нападении Венгров и Ляхов, в 1213 г.; вступает в союз с Лешком, в 1217 г;; заключает мир с Коломаном, королем венгерским, но подвергается нападению Лешка и Романовичей, которые опустошают Бельз, в 1221 г. ссорит Мстислава Мстиславича Удалого, князя новгородского 145), с Даниилом, зятем его, но на очной ставке, уличается, как клеветник, в 1225 г.; идет, с Романовичами, на Киев, в 1228 г.; участвует в заговоре бояр Галицких на жизнь Даниила, в 1230 г.; бежит к Венграм, с ними идет на Даниила, получает Бельз и Червен, мирится с Романовичами и участвует в их походе на Плесньск, в 1231–1232 гг.; при новом нападении Венгров, соединяется, в Бужске, с Романовичами, в 1233 г; держит сторону мятежных Галичан против Даниила, но, при успехе последнего, бежит в Киев и, схваченный на дороге, умирает в неволе, в 1234 г. Был женат на дочери Владимира Рюриковича, кн. киевского 555), неизвестной по имени, и имел с нею сына Романа ), да дочерей: Гремиславу 627), за Лешком I Бедым, королем польским, и Анастасию 275), за Болеславом I Контраловичем, князем мазовецким. 233. Александр Всеволодович |
| Тогда-то Витовт и дал ту грамоту „о духовных правах греческой веры”, о которой упоминается в грамоте Сигизмунда 1511 г., самые же эти духовные права, получившие подтверждение, были не что иное, как устав Ярослава в восточно-русской редакции. Никакой другой редакции, в смысле общепринятой и общеупотребительной в собственно церковной практике, западная Русь, добавляет рецензент, не знала даже и после 1499 г., когда Александру Казимировичу представлен был для утверждения особый (сокращенный) свиток Ярославль. Последний есть не что иное, как довольно неискусная переделка устава Ярослава в восточно-русской редакции 580 . 1) факт издания Василием Дмитриевичем грамоты, подтверждающей уставы Владимира и Ярослава, нельзя считать научно установленным. То обстоятельство, что в рукописях эта подтвердительная грамота обыкновенно (правильнее было бы сказать : иногда) помещается вслед за полным текстом уставов Владимира и Ярослава, так что все три акта составляют как бы одно целое, имеет весьма мало значения. Обыкновенно уставы Владимира и Ярослава помещаются не в связи с грамотой Василия Дмитриевича, а в связи напр. с подложным правилом 165 св. Отцов о обидящих церкви святыя, с русской правдой, иногда и с законом судным и т. п. Нужно, впрочем, заметить, оговаривается сам проф. Павлов, что подтверждение старых церковных уставов вел. кн. Василием Дмитриевичем имело только, так сказать, принципиальное значение: в следующем 1404 году состоялось новое соглашение вел. князя с митрополитом Киприаном, изложенное в особой договорной грамоте, в которой вел. князь выговаривает себе такие права относительно церковных судов и людей, которые составляют уже довольно значительное ограничение прежнего полного действия уставов Владимира и Ярослава. Это именно известная грамота, напечатанная в I т. А. А. Э. под 9 581 . Колебание между “принципиальным” утверждением и фактическим отрицанием уставов Владимира и Ярослава, обнаруженное князем и митрополитом в течение не более как одного года, становится еще более странным в виду того, что тому же князю Василию Дмитриевичу проф. |
| В некоторых древних памятниках мысль эта развивается указанием, что церковное богатство «старости и немощи и в недуг впадших прекормление, странным прилежание сирым и убогим промышление, вдовам пособие и девицам потребы, обидимых заступление, в напастех поможение – в пожаре и потопе, и полоненным искупление, в гладе прекормление, в худобе умирающим покровы и гробы и погребания, церквам пустым и монастырем подъятие, живым прибежище и утешение, а мертвым память. Того ради на потребу церковную имения свои люди давали» 17 . Таким образом, передавая имения Церкви, русские люди имели в виду и благотворительные цели большего общественного значения. По вопросу о церковных имуществах в России нельзя также не отметить, что князья и частные лица делали свои пожертвования, как об этом свидетельствуют многочисленные документы, под условием неприкосновенности имуществ, обращаемых ими в церковные. В своих грамотах, завещаниях и записях жертвователи особенно настаивают именно на этом и обыкновенно оканчивают грамоты проклятиями тех, кто решился бы посягнуть на церковное достояние. Замечательно, что это стремление русских людей, вызванное религиозными соображениями, было достаточно понято и получило признание далее у татарских ханов, господствовавших тогда над Россией. Это вполне ясно из ханских ярлыков, в которых, наирим., строго воспрещалось всем лицам, подчиненных ханам Золотой Орды, нарушать права Церкви, а татарским чиновникам под страхом смерти насильно отнимать у Церкви ее достояние или вмешиваться в его управление, потому что, поясняли ханы, мы Божие бережем и данного Богу не взимаем, а кто взимает Божие и тот будет Богу повинен, а гнев Божий на него же будет, а от нас будет казнен смертной казнью, да то видя и иные в боязни будут» 18 . Представители высшей церковной власти в древней Руси при всех возможных случаях всегда напоминали о неприкосновенности церковных имуществ. В этом смысле обращался к великому князю Василию Дмитриевичу Киевский митрополит Фотий 19 , а в 1467 году митрополит Филипп категорически объявлял жителям Новгорода, что святые вселенские соборы узаконили, а православные цари подтвердили, и все держащиеся благочестия приснопамятные великие князья «еже непременна быти никакоже препорученна святей Божии церкви, да даема в поминовение душ православных ни от кого же ни обидима, ни нарушена будут во веки неподвижна» 20 . |
| В работе над книгой очень помогли заместитель директора Литературно-мемориального музея Ф.М.Достоевского в Санкт-Петербурге Борис Николаевич Тихомиров и заведующий отделом рукописей Российской государственной библиотеки Виктор Фёдорович Молчанов – доктор исторических наук. В трёхтомный комплект, помимо факсимиле личного экземпляра Нового Завета со всеми пометами писателя, вошли исследования и комментарии к маргиналиям Фёдора Михайловича (их более 1400). Найти и различить многие из них удалось благодаря разработанной в отделе рукописей РГБ методике оптико-электронной текстологии. 4/5 объема второго тома занимает подробное описание отражений евангельского слова в текстах Достоевского, которое выполнил Б.Н.Тихомиров. Раскрыто значение Евангелия в жизни и творчестве писателя. Всё это подводит нас к важной мысли. Достоевский не случайно каждый день читал Евангелие. Оно даёт для понимания смысла его трудов, чем критика о нем. В третьем томе представлены исследовательские работы, в которых так или иначе отражено Евангелие. Работа над трехтомником – долгий труд. Постоянно вносились изменения, уточнения. Аркадий Григорьевич нас долго терпел, и без его участия эта работа бы не состоялась. Аркадий Григорьевич – движитель таких великих по труду проектов, он и коллекционер, меценат, который дарит свои коллекции научным и культурным центрам России. И то, что сегодня происходит презентация в доме Куманиных, это не случайно, это его заслуга. И, конечно, спасибо Михаилу Дмитриевичу Афанасьеву, который бережет память о Достоевском в этих памятных, отмеченных словом история местах – доме Куманиных и Библиотеке». Далее слово было предоставлено художнику-дизайнеру многих издательских проектов фонда «Возрождение Тобольска» Василию Евгеньевичу Валериусу. Выступающий художник рассказал, что у него две профессии – книжный дизайнер и театральный художник. И в проекте издания «Евангелие Ф.М.Достоевского» обе эти профессии соединились, так как оформление трёхтомника позволяет, фактически, сыграть короткий спектакль, который имеет начало, развитие и финал. При открытии верхнего короба, по внешнему виду, напоминающего острог, является на свет коробка, оформленная под арестантскую робу. А уже в ней и находятся три тома этого издания и «Сибирская тетрадь» Ф.М.Достоевского. Фактически, повторяется сюжет русских сказок – на дереве ларец, в нём утка, в утке яйцо, в яйце игла, а уж на её конце – самое важное! Толщина бумаги книг подобрана так, что страница Евангелия и страница с комментариями к ней (во втором томе) оказываются на одном уровне. Удобно читать и одновременно изучать комментарии». |
| Епископы латинские (владимирсккий, холмский и др.) придумывали всякие средства, чтобы, по собственным их словам, «в землю русскую (находившуюся под властию Польши) как можно более стекался народ латинский и искоренял россиян и других схизматиков, живущих в России» 144 . Такие насилия римского духовенства, конечно, не могли не возбудить в православных соответственно го противодействия. Лишь только Ягелло возвратился из Кракова и начал распространять в своем кня жестве римскую веру, многие знатные лица 145 , испове довавшие православную веру (в том числе и мать короля, урожденная княжна тверская), тогда же восстали и требовали от Ягелла, чтобы православным «никто насилия в вере не чинил» 146 . Ягелло не хотел умерить своей ревности к папизму, и потому россияне волынские, как и литовцы, спустя три года приняли сторону двоюродного брата его Витовта и объявили его своим великим князем. Этот князь, хотя дозволил окрестить себя в Кракове по обряду латинскому и, ласкаемый папою 147 , не отказывался от римской веры, при всем том во все время своего правления (1392–1430 гг.) старался покровительствовать своим подданным и в 1396 г. дал слово великому князю Василию Дмитриевичу (при свидании с ним в Смоленске) не притеснять веры греческой и оставил митрополита Киприана главою духовенства в подвластных ему областях волынских 148 . На сторону же поляков он преклонялся только тогда, когда находился или в опасности со стороны крестоносцев, или когда в союзе с поляками видел пользу своего княжества или какие-либо выгоды личные. Так, замыслив возложить на себя королевский венец, Витовт для достижения своей цели ласкал римское духовенство и в 1427 г. учредил в Луцке римско-католическую епископию 149 . Но эта новая кафедра не долго на этот раз существовала в Луцке: избранный (1431–1432 гг.) в преемники Витовту брат его Свидригайло (в православии – Лев, а по перекрещении в Кракове – Болеслав) был страшным бичом папистов. Он разорил почти все костелы, воздвигнутые в областях волынских латинами, умертвил всех попавшихся ему римско-католических священнослужителей, выгнал из Луцка и других городов бискупов польских, взял их имения, так что епископство луцкое и другие, находившиеся в областях литовско-русского князя, сделались только пустыми титлами 150 . |
| В Воскресенском своде, как мы видели, помещены не все известия о Московском княжестве. Некоторые из них не вошли в него, может быть, потому, что их не было под руками у составителя, но относительно других следует сказать, что они им пропущены намеренно; так, в известии под 6864 годом об убиении московского тысяцкого Алексея Петровича опущены последние слова о мятеже в Москве и об отъезде московских бояр в Рязань с своими семействами, что читается в Никоновском своде, в котором, как видно из сравнения, известие это взято из одного источника с Воскресенским. Равным образом, нет известия о вызове из Рязани двух бояр, уехавших туда. Точно также в рассматриваемом своде нет никакого намека на распрю между митрополитами Алексеем и Романом; мало того, нет даже имени митрополита Романа. Правда, и в Никоновском своде известия о Романе находятся среди тверских известий, но во всяком случае об этой распре знали и в Москве; не внесено же упоминание о ней в Воскресенский свод с тою целью, чтобы на святителя, чтимого в Москве, не было наброшено никакой тени. Не беспристрастие Воскресенского свода видно и в известии о присоединении Нижнего-Новгорода к московским владениям; факт этот выставляется как проявление особой милости хана к Василию Дмитриевичу Московскому: хан «придаст ему к великому княжению и Новгород Нижний и Городец... Сице удиви Господь милость свою на нем», заканчивает летописец свое сообщение 442 . В других местах он попросту выпускает известия, набрасывающие неблаговидную тень на государя; так, в рассказе о распре великого князя Uoahha III с братьями выброшено все начало, объясняющее причину неудовольствия братьев на великого князя и выставляющее последнего не совсем в приглядном виде; рассказ, переданный без этого начала, рисует братьев изменниками, представляет их виноватыми, пропущено место о гневе великого князя на свою мать, которую он подозревал в потачке братьям, так как этот гнев характеризовал бы Ивана III как непочтительного сына; поступок Uoahha III с доктором Жидовином опущен, потому что он рисует великого князя жестоким человеком. На основании этого следует признать Московские своды, особенно Воскресенский и Никоновский, официальными. Официальными следует признать их не только по господствующей тенденции, но и потому, что, начиная со второй половины XV века, они представляют из себя сборники официальных известий. |
| Мне хотелось, чтобы он пошел с добрым желанием: и я отпустил его, чтобы он подумал. Когда я призвал его на другой день: он жаловался на геморроидальную болезнь, на безсонную ночь, и стал просить освобождения от предлагаемого послушания, после того, как в первый раз не отказался послушаться, хотя без желания. В сих-то обстоятельствах писал я к вам. Сего дня вновь призвал я его, и представлял ему, что я писал к вам вторично, и вы не указали мне другого, что я имел в виду трех желающих из Московских монастырей, но, говорив с ними, не убеждаюсь взять кого-либо из них; что Лавра имеет особенный долг, чтобы вере Государя Императора и Государыни Императрицы к Преподобному Сергию соответствовать нашим служением; что, приняв послушание без желания, он принесет тем более угодную Богу жертву, и может уповать на помощь Его; что, кажется, он имеет и от Преподобного Сергия указание на сие служение; что я не могу принять на себя уволить его от этого послушания, и если он не пойдет, то ответ будет на нем. И после сего он продолжал требовать освобождения от предлагаемого послушания, говоря, что пошел из Лавры не подумавши, и надееясь, что я освобожу его; и что сон видел за несколько дней, и относит его к прешедшему, когда его надлежало поставить ко гробу Преподобного Сергия, но его не поставили, и он принял сие с покорностью воле начальства. Во все время его бытности здесь я говорил ему, как просящий и убеждающий, без неудовольствия и повелительности. Наконец сказал ему, что отпускаю его в Лавру, не думая, что он на правом пути, и напоминая ему подумать, чтобы не прогневать Бога и Преподобного Сергия. Еще скажу Герасиму, что не принимаю на себя уволить его, а обращаю его к вам, не лучше ли вы направите его на правый путь. Вчера я решился было послать к Василию Дмитриевичу его послужной список, и спросить, отправить ли в Крым. Но теперь останавливаюсь. Что если потребуют его в Петербург, как там заплачет и скажет, что поневоле послав, и что ему это не в силу? Не отпустить ли Пакратия? С его добрым намерением и простотою он может, думаю, быть полезен. |
| К этому следует добавить, что ярлык этот был выдан именно Улуг-Мухаммедом («по твоему же жалованию»). Когда мог быть получен такой ярлык? Уже вскоре после воцарения Улуг-Мухаммеда, в 1422 г., доминирующее положение в Орде получил другой хан – Борак. Он сохранял его примерно до осени 1423 г. 779 В первой половине 1424 г. первенство вновь было у Улуг-Мухаммеда (получившего помощь от Витовта), но затем он оказался вытеснен из степей ханом Худайдатом и в январе 1425 г. (т.е. за месяц до смерти Василия Дмитриевича) находился в Литве 780 . Оба соперника Улуг-Мухаммеда совершали походы в район Одоева – столицы одного из полусамостоятельных русских княжеств в верховьях Оки. Поход Борака имел место осенью 1422 г.: «и града не взя, а полону много повел в поле. И князь Юрье Романович Одоевскии да Григореи Протасьевич, воевода мценскии, состих царя, в поле били, а полон отъимали» 781 . Худайдат подступал к Одоеву в конце 1424 г.: «Царь Кудаидат поиде ратью ко Одоеву на князя Юрья Романовича. И слышав то князь великии Витофт, и посла на Москву к зятю своему к великому князю Василию Дмитриевичи), чтобы послал помоч на царя, а сам послал князя Андрея Михаиловича, князя Андрея Всеволодича, князя Ивана Бабу, брата его Путяту, Дрючских князей: князя Митка Всеволоднча, Григория и Протасьевича. Они же, шедше со князем Юрьем, царя Куидадата били, и силу его присекли, а сам царь оубежал, а царици поимали, одину послали в Литву к Витофту, а другую на Москву к великому князю. А московская сила не поспела. Тогды же оубили Ногчю, богатыря велика телом» 782 . В письме Витовта магистру Ливонского Ордена от 1 января 1425 г. (где сообщается и о пребывании Улуг-Мухаммеда в Литве) содержатся дополнительные подробности об этом событии: пробыв три недели в Одоевском княжестве (зависимом, по словам Витовта, от Москвы), Худайдат двинулся к границе литовских владений (по-видимому, к Мценску, чей воевода участвовал в военных действиях), где пробыл 8 дней, а затем отправился в Рязанскую землю; здесь его и настигли литовско-русские отряды 783 . |
| 726 Неизвестно, по какому списку был напечатан текст послания Едигея в СГГД, но даже если это был внелетописный список, он дальше отстоит от первоначального, чем текст в Новгородской IV и Новгородской Карамзинской летописях, так как обнаруживает сходство с текстами послания в Новгородской летописи Дубровского и Архивской летописи, восходящих к своду 1539 г. (Ср.: СГГД. М., 1819. Т. 2. С. 16–17; ПСРЛ. Т. 4, ч. 1, вып. 2. С. 488; РГАДА. Ф. 181. Л. 439 об.–440 об.). 728 Словарь книжников и книжности Древней Руси: Вторая половина XIV-XVI в. Л., 1989. Ч. 2. С. 199. 731 «Ярлыками» именовались жалованные грамоты и послания к нижестоящим правителям, исходящие от ханов. Едигей ханом не был, а послание его начинается с «поклона». «Поклон» – это перевод слова «сапам», применявшегося в обращении равного к равному (см.: Усманов М.А. Жалованные грамоты Джучиева улуса XIV-XVI вв. Казань, 1979. С. 197–198). В ордынской социально-политической практике русские князья приравнивались к эмирам (бекам) (Федоров-Давыдов Г.Л. Общественный строй Золотой Орды. М., 1973. С. 90–93; Усманов М.А. Указ. соч. С. 197). Следовательно, начальный протокол выглядит именно так, как и должно начинаться послание главного эмира (беклярибека) Едигея к великому князю Василию. 732 Григорьев А.П. «Ярлык Едигея»: анализ текста и реконструкция содержания//Историография и источниковедение истории стран Азии и Африки. Л., 1988. Вып. 11. С. 55–93. 733 Текст послания несомненно был уже в этом своде, так как Софийская I летопись упоминает о «грамоте Едигея», хотя и не приводит ее текста (ПСРЛ. Т. 5. С 257). 734 Лурье Я.С. Указ. соч. С. 108–117. В последней своей работе Я.С Лурье датировал составление Новгородско-Софийского свода концом 30-х – началом 40-х гг. (Лурье Я.С. Россия Древняя и Россия Новая. СПб., 1997. С. 37). 735 Кучкин В.А. Тверской источник Владимирского полихрона//Летописи и хроники: 1976. М., 1976; Бобров А.Г. Из истории летописания первой половины XV в.//ТОДРЛ. СПб., 1993. Т. 46. Дата 1448 год была предложена А.А. Шахматовым на основе не анализа общего материала летописей, восходящих к Новгородско-Софийскому своду (ои заканчивается 1418 годом), а интерпретации летописной записи о совпадении Пасхи с Благовещением, интерпретации явно ошибочной (См.: Бобров А.Г. Указ. соч. С. 10); сам Шахматов отказался затем от этой датировки, отнеся составление Новгородско-Софийского свода к 30-м гг. (Шахматов А.Л. Обозрение русских летописных сводов XIV-XVI вв. М.; Л., 1938. с. 366). |
| Согласно посланию, причинами похода Едигея явились: 1) укрывательство Тохтамышевых детей; 2) плохое обращение с ордынскими послами и купцами; 3) неявка великого князя в Орду со времени Тимур-Кутлука (т.е. за все время правления Едигея); 4) уклонение от уплаты выхода под предлогом того, что «ся улоус истомил, выхода взяти не на чемь». Исследователи 751 давно обратили внимание на одно противоречие между посланием Едигея и повестью о его нашествии, содержащейся в Рогожском летописце и Симеоновской летописи и принадлежащей перу автора тверской обработки общерусского свода начала XV в. (Троицкой). Едигей упрекает Василия в игнорировании мнения «старцев земских», «бояр старейших», стоявших в отношениях с Ордой за «пошлину» (т.е. отношения «по старине» 752 ). В Рогожском летописце и Симеоновской летописи, наоборот, как раз «старцы» упрекают Василия в дружбе с татарами. Когда татарские отряды приняли участие в войне с Литвой 1406 г., «старцы же сего не похвалиша, глаголюще: добра ли си будеть дума юных наших бояр, иже приведоша половець на помощь... Да не будеть ли си пакость земли нашей на прочая дни, егда Измаильте оусмотривше наряд нашея земля на ны приидуть?» Автор подчеркивает, что «не бяшеть бо в то время на Москве бояр старых, но юнии свещевахуть о всемъ», а далее, говоря о нашествии Едигея, упрекает тех, кто хочет «любовь имети с иноплеменникы» 753 . Помимо разной вроде бы позиции старцев, контрастируют, казалось бы, также упреки Едигея Василию в нелояльности с утверждением автора свода 1412 г. (протографа Рогожского летописца и Семеновской летописи) о его хороших отношениях с Ордой (подкрепляемым фактами участия татар в московско-литовских конфликтах). Как сказано выше, противоречий в описании московско-ордынских контактов между посланием Едигея и повестью Рогожского летописца – Симеоновской летописи нет. Нет, следовательно, и оснований подвергать сомнению указание письма, что за весь период правления Едигея Василий не платил выход. В то же время из послания следует, что великий князь не выполнял своих конкретных обязательств по этому поводу. Очевидно, в результате переговоров 1403 и 1405 гг., Василий согласился возобновить уплату выхода, но не делал этого, отговариваясь неплатежеспособностью 754 . |
|
|
