| Каких-либо более определенных сведений о Мотовиле в распоряжении исследователей нет (Мицько I. З. Острозька слов’яно-греко-латинська akaдeмiя. Ки¿в, 1990. С. 102–103). Полемическим ответом православных на книгу П. Скарги стало сочинение «Послание до латын из их же книг», написанное в 1581 г. в Супрасльском монастыре. Автор «Послания», не называя Скаргу по имени, последовательно опровергает его утверждения свидетельствами латинских отцов Церкви и латинских церковных историков. В целом разделяющий православную точку зрения автор с сочувствием приводит аргументы протестантов в пользу утверждения, что папа Римский — предтеча антихриста. Исследование и публикация памятника: Петров Н. И. Западнорусские полемические сочинения XVI в.//Труды Киевской Духовной Академии. 1894. Март. С. 349–380. Сохранились сведения о посещении Курбским коллегии иезуитов в Вильно. В имевшей место дискуссии князь отстаивал православное учение об исхождении Святого Духа//Krajcar J. Jesuits and the genesis of the Union of Brest//Orientalia christiana periodica. 1978. V. 44. P. 136. Исследования по истории распространения протестантизма на восточнославянских землях Речи Посполитой, появившиеся после выхода в свет «Истории Русской Церкви» митр. Макария, заставляют пересмотреть мнение митр. Макария об упадке протестантского влияния в последней трети XVI в. Так, к началу 80-х гг. XVI в. относятся первые сведения о создании на Волыни антитринитариями-арианами своих школ, а на рубеже XVI–XVII вв. здесь появляются арианские храмы (Tazbir J. Antytrynitarizm na ziemiach ukrai?nskich. S. 93, 95–97). О мерах, использованных митрополитом, чтобы принудить Ивана Борзобогатого принять монашеский обет, см. также: Площанский. Прошлое Холмской Руси. Ч. 1. С. 195. Еще в 1571 г. митр. Иона жаловался Сигизмунду II на действия королевских ревизоров, которые отбирают приходы у священников и, «взявши подарок», ставят на приход «человека неученого». Кроме того, подданных митрополита — его слуг и крестьян на горе около св. Софии они «привернули» к киевскому замку. Король предписал устранить злоупотребления (Описание документов архива Западнорусских униатских митрополитов. Т. 1. 72). |
| И король хотя заметил, что владыка не имел права дарить так церковное имение, но по просьбе Тимофея утвердил (июль 1572 г.) за ним этот дар, чрез что кафедра навсегда лишилась означенного имения. Заметим еще, что епископ Феодосий носил на руке своей кольцо по примеру латинских бискупов . Другой известный нам владыка, Луцкий и Острожский, Иона Борзобогатый, также своевольно распоряжался своими церковными имениями. Имение Луцкой кафедры Жабче с укрепленным замком он отдал зятю своему Александру Жоравницкому, старосте луцкому, в приданое за своею дочерью. Еще два села — Ставок, принадлежавшее Луцкой кафедре, и Невжин, принадлежавшее Жидичинскому монастырю,— отдал зятю же своему, дворянину Филиппу Водичке «до его живота» — и Сигизмунд Август, всегда благоволивший к Борзобогатому, утвердил (30 мая 1572 г.) такое его распоряжение, с тем чтобы и преемники его не отбирали у Водички данных ему сел до самой его кончины. Замок Хорлуп с относящимися к нему селениями, пожалованный Луцкой епископии еще великим князем Свидригайлом, Иона променял (в 1574 г.) чрез сына своего Василия, королевского секретаря, князьям Радзивиллам, детям Николая Черного, на имение Фалимич, получив от них полторы тысячи золотых придачи в пользу сына Василия, между тем как село Фалимич и вполовину не стоило хорлупского имения, а для благовидности исходатайствовал (5 сентября 1574 г.) на эту мену разрешение короля Генриха . В Львовской епархии по смерти епископа Арсения Балабана (в начале 1569 г.) тотчас началась борьба из-за архиерейской кафедры. Сын покойного, Григорий, считал ее своею в силу еще прежде полученной королевской грамоты. Но арцибискуп Львовский Станислав Шломовский, вспомнив свое давнее право назначать наместников Киевского митрополита в Галиции, представил королю своего кандидата для занятия этой кафедры, какого-то Ивана Лопатку-Осталовского, имевшего уже пресвитерский сан. И король послал старостам львовскому и галицкому свою грамоту (16 июня 1569 г.), в которой объяснял, что хотя прежде он обещал покойному владыке Арсению Балабану предоставить занимаемое им владычество его сыну Григорию, но обещал по неведению права, заявленного теперь Львовским арцибискупом, и потому приказывал теперь ввести Ивана Лопатку, как во Львове, так и в Галиче, в управление Львовскою епархиею и отнять ее у Григория Балабана. |
| Жиды владимирские, пришедшие вместе с возным, сказали на это: «Вольно пану карать своих подданных, но только согласно с законом, а ты нарушаешь наши права, подтвержденные королевскими привилегиями». Келемет отвечал: «Я ваших прав и вольностей знать не хочу» – и велел всем жидам выбраться из города. По королевскому декрету, Курбский должен был освободить жидов, отпечатать школу их, домы и лавки. Панцырный боярин ковельский, Порыдубский, подал королю жалобу, что Курбский наслал открытою силою слуг, бояр и крестьян своих на его имение и на дом, приказал схватить его самого и со всем семейством и держал шесть лет в жестоком заключении, имение все пограбил. Что касается до сопротивления судным и королевским приговорам, то поведение Курбского и слуг его не составляло исключения: в 1582 году возный доносил, что когда он, по приказанию городского владимирского уряда, ездил к пану Красенскому, чтоб взыскать с него деньги в пользу князя Курбского, то Красенский в панцыре, с несколькими сотнями конных вооруженных людей, загородил ему дорогу к своему селу и сказал: «Будем вас бить и защищаться до смерти», причем действительно прибил двоих слуг Курбского. Король принужден был дать указ, чтоб старосты кременецкий, владимирский и луцкий, ополчив шляхту бсего воеводства Волынского, вооруженною рукою произвели взыскание с Красенского; но многие шляхтичи, вместо того чтоб исполнить королевский указ, присоединились к Красенскому, который, разделивши вооруженных людей своих на три отряда, сам с одним отрядом загородил дорогу к двум своим имениям, а жена его, Ганна, с двумя другими отрядами загородила дорогу к имению Красному. В 1548 году католический виленский епископ Павел жаловался Королю, что в его епархии многие жены мужей своих покидают, живут с жидами, турками, татарами, забыв свое христианство. Но подле этих известий, которые не могут дать нам выгодного понятия о нравственном состоянии в Западной России в описываемое время, встречаем известия, которые показывают и действия животворного начали, которое будило человека и указывало ему высшие цели жизни: на дороге, по которой проезжал С пира пьяный пан с женою, тоже нетрезвою, оба, как в пьяном, так и в трезвом виде, не уважавшие жизни, чести и собственности меньших братий; на дороге, по которой ехал пан с вооруженным отрядом слуг и крестьян, чтоб напасть на имение своего противника; на дороге, по которой шли слуги и служанки, чтоб сделать пред судом ложное показание или бесстыдно объявить ложным справедливое, – на этой же самой дороге можно было встретить молодого человека, который, испытав беду, признал ее божиим наказанием, за известный грех свой для очищения себя от него предпринял подвиг: идет пешком собирать на церковное строение. |
| Ещё оно упоминается в акте от 21 июня 1579 года в завещании князя Богуша Феодоровича Корецкого, воеводы земли Волынской, старосты Луцкого, Браславского и Винницкого, причём здесь сказано, что пан Борзобогатый заставил свои имения – двор и село Красное, Радомышль и село Сухую Волю – за 3300 коп грошей Литовских у князя Богуша Корецкого (Архив, ч. 1, т. 1, стр. 102). Ещё оно, – кок имение пана Василия Красенского, королевского секретаря, – упоминается в акте от 10 октября 1584 года в королевском указе о том, чтобы староста Луцкий князь Александр Пронский, ополчил поветовую шляхту, вооружённою рукою взыскал с Василия Красенского сумму, должную князю Курбскому, причём здесь сказано, что пан Василий Красенский жил в имении своём Красном (Курбский, т. 2, стр. 61). Ещё оно, – как имение того же Василия Красенского, – упоминается в акте от 16 декабря 1585 года в донесении коморника королевского Миколая Рокицкого о церкви соборной Луцкой, составленном при передаче этой церкви епископу Кириллу Терлецкому. При сем прилагается жалоба соборного духовенства о том, что Ганна – невестка бившего епископа Луцкого и Острожского Ионы Красенского, жена Василия Красенского и её сыновья Константин и Василий – расхитили церковное имущество и ограбили крестьян м. Хорлуп и сёл, к нему принадлежащих, Покощова, Бакорина и Новоселок, причём награбленное они отвезли «до своих именей, до Красного и до инших» (Архив, ч. 1, т. 1, стр. 209). Ещё оно, – как имение князя Феодора Даниловича Острожского, – упоминается в акте от 4 ноября 1386 года в грамоте, которою Владислав-Ягелло король Польский и брат его Витовт, вел. князь Литовский, надают князю Феодору Даниловичу Острожскому замок Острог и имения к мему принадлежащие – Корец, Заславль, Хляпотин (ныне м. Краснополь Новогр. у.). Иванин, Хрестович, Красне и Крупу (Archiwum ks. Sanguszkw, t. 1, стр. 6). 435 Село Липа – под именем села Липой Перемильского повета, как имение пана Митки, племянника пана Немиры, старосты Луцкого, – упоминается в акте от 31 декабря 1450 года в грамоте, которою великий князь литовский «Швитрикгайл Олькгирдович» надаёт верному слуге своему пану Митке (по другому акту – от 3 января 1452 года – Мишке), «племеньику пана Немири старосты луцкаго, – следующия имения село Липую у перемильском повете с обема береги ставу и со млином и со мшанцом, с мытом; а другое село на погорьи у володимерьском повете Будятичи, а Тишковичи, а Дубровица, а Лешная и Стяги со всеми тыми доходы и приходы, што с тым селом широко а округло слушаеть в тигяеть тыми разы, к полем, з рольями (т. |
| В 1565 году, по смерти епископа Иосифа, явилось двое соперников, желавших завладеть епископией владимирской и брестской: шляхтич Иван Борзобогатый-Красенский и епископ холмский Феодосий Лазовский. Первый, получив королевскую грамоту на епархию, завладел епископским замком, где посадил сына своего Василия. Но король Сигизмунд-Август в то же время дал жалованную грамоту на владимирское епископство Лазовскому. Последний явился во Владимир с вооруженной силой, потребовал у Василия Красенского сдачи замка, получил отказ, начал добывать замок приступами и, наконец, овладел им. Король, по жалобе Ивана Красенского, послал дворянина своего звать Феодосия на суд; дворянин явился к епископу в соборную церковь Владимирскую и объявил ему приказ королевский. Феодосий отвечал, что не поедет на суд, бросился с посохом на слуг Ивана Красенского, велел своим людям бить их и топтать ногами в соборной церкви, наконец, выгнал их из замка, сказавши: «Если бы здесь был сам Борзобогатый, то я велел бы изрубить его в куски и бросить псам». Этот поступок Феодосия показывает нам, с каким человеком имеем дело; утвердившись в своей епархии, он вел себя как и другие сильные паны; и на него, как на других, подавались жалобы, что он с толпою вооруженных слуг наезжал на имения соседних владельцев, производил разбои и грабежи на большой дороге; в глубокой старости он совершенно вверился зятю своему Дубницкому, войту владимирскому, который расточал церковную казну, разорял церковные имения, крал жалованные грамоты. Но мы должны рассматривать поведение Феодосия Лазовского в связи с условиями времени, не должны прилагать к нему требований нашего времени и общества. Феодосий принадлежал к числу людей сильных характером, общество же не могло выставить никаких препятствий тому, чтобы эта сила не выражалась незаконным образом; общество терпело Феодосия, и Феодосий, когда страсти его утихли, вспомнил, что «при жизни было много бито, граблено, а под конец надобно душу спасти», и сделал следующее распоряжение: выделил из церковных имении местечко Озераны и одиннадцать селений, назначил доходы с этих имений на украшение соборной церкви Владимирской, на учреждение при ней богадельни и школы для детей; часть доходов назначена была на содержание двух проповедников; в школе положено иметь двух бакалавров: один должен был учить греческому, а другой славянскому языку. |
| 1, т. 1, стр. 19–28). Ещё оно, – как имение Жидичинского монастыря, под именем с. Буремца, – упоминается в акте от 30 июня 1580 года в жалобе епископа Луцкого и Острожского Ионы Красенского, архимандрита Жидичинского монастыря, о том, что князь Константин Константинович Острожский, воевода Киевский и маршалок Волынской земли, в 1580 г. в среду в день святых апостолов Петра и Павла, «наехал моцно кгвалтом, маючи при собе почет великий слуг, татар-поганьцов и иных много разного стану людей, бояр и подданных его, на монастыр, на двор и на именя мои (архимандрита) Жидичин, также теж на двор и село Буремец, Подгайцы и село Боголюбое, меновнный монастыр светого Николы, двор и село Жидычин, двор и село Буремец и Подгайцы и село Боголюбое зо всею маетностью моею, которая на тот час в дворе Жидычинском и в тых дворех и селех у схованьях моих, яко на местьцу безпечном, была, то есть: серебро, золото, цын, медь, кони, быдло рогатое, волы, коровы и инший малый добыток, збожъе, в гумне стоячое, и на поли засеяное, озимое и ярое, попелу шмалцованого двесте и пятьдесят лаштов, в моц и в держанье свое, все от мала до велика, его милость взял, бояр и подданных всех под послушенство и держанье дей свое подбил и колко десять коней поганцов, татар своих, у манастыри светого Миколы, а в дворе Жидичынском и везде, по тых вышей менованых именьях моих, слуг, бояр и подданых своих почты немалые людей зоставил в тых кгвалтовным на дворы и села мои наеханьем и неслыханым безправьем, отнятем манастыра, двора и именя Жидычина, а двора села Буремца, Подгаец и Боголюбового, спокойного держанья, мене его милость выбил, за которым кгвартовным выбитием – сталися мне шкоды на тот час немалые, которых я всих шкод своих обраховавши, собе шацую осм тысечей коп грошей Литовских» (Архив, т. 1, т. 1, стр. 143). Так поступил князь Константин Острожский, согласно приказанию короля Стефана Батория, приказавшего ему отобрать Жидичинский монастырь от Ионы Красенского и отдать в управление Феофану Греку, – епископу Меглинскому, ибо Иона Красенский расточал монастырскую казну, разорял имения и отчуждал их меною и другими способами. |
| п. Видя силу и произвол патронов, церковные причты часто отказывали в послушании епархиальным епископам: «чье подаванье, говорили обыкновенно, – тому и послушанье попов». Особенно злоупотребляли патронатством паны – католики и король. Последнему принадлежал патронат на коронных и государственных землях. Подобно верховному сюзерену в эпоху западно – европейского феодализма, он присвоил себе право подаванья «столиц духовных» – епископских кафедр и настоятельских мест (в некоторых монастырях). Сначала это было только пожалованием новоизбранному права распоряжаться именьями, принадлежащими кафедре и монастырю («духовными хлебами»), в связи с утверждением его в должности, затем мало – по – малу обратилось в право назначения лиц на епископские кафедры и настоятельские места (подобно западно – европейской инвеституре), рядом с верховным судом над ними. Таким образом прежде существовавший порядок соборного избрания (духовными и мирянами) епископов заменился (с XVI в.) новым – назначением от короля. Начались искательства и подкупы, раздачи духовных столиц, как наград за военные и гражданские заслуги, с пожизненным владением и даже с правом передачи детям и т. п. Отсюда нестроения в иерархии и управлении: иной получал себе в пожалованье кафедру или монастырь, занятые уже епископом или настоятелем и иногда вооруженною силою отнимал их (например Феодосий Лозовский брестскую кафедру у Ионы Красенского); иной мирянин вступал в полное заведывание монастырем, не принимая пострижения, сам поселяясь в монастыре с женою и детьми, не всегда даже имея духовного викария здесь для духовной «справы» (управления). Иерархия, начиная с высшей и кончая низшей, была наполнена недостойными членами: даже на епископских и митрополичьей кафедрах встречались двоеженцы или состоящие в браке. Епископы и настоятели монастырей смотрели на свои должности, как на доходные статьи, и на церковное имущество, как на свою собственность; поэтому единолично распоряжались им, раздавали своим родственникам в пожизненное владение, сдавали в аренду или под залог, продавали, отдавали в приданое за дочерьми, даже расхищали церковную утварь. |
| —337— ности, а епископ Луцкий Кирилл Терлецкий свою карьеру начал с того, что, составив из людей разных национальностей отряд в тысячу человек и вооружив их пушками, отправился отбивать свой епископский замок Жабче, занятый неким шляхтичем Жаровницким, который считал себя в праве владеть этим замком, так как получил его от своего тестя Луцкого епископа Ионы Красенского в качестве приданого за его дочерью. 439 Что же касается до епископа Владимиро-Брестского Ипатия Потея, то известно, что он, будучи рожден в православии, еще в молодости изменил своей вере и перешел в протестантство, состоя на службе у князя Радзивила, но затем снова перешел в православие и, благодаря своему уму и образованию, достиг звания польского сенатора; укрепившись в мыслях об унии, он с совершенно установившимися на этот счет планами занял в 1593 году при содействии латинян епископскую кафедру. Эта краткая характеристика конечно, но может выяснить всех мотивов, побудивших этих лиц сделать такой решительный и бесповоротный шаг, но она, однако, вполне убеждает, что иезуитам, во главе со Скаргою, и латинским прелатам, во главе с Луцким бискупом Бернардом Мацеевским и Львовским арцибискупом Соликовским, не стоило больших трудов уговорить названных епископов изменить вере, тем более, что им за принятие унии были обещаны богатые имения и сенаторские кресла. Кстати сказать, этого последнего обещания польское правительство не исполнило, и униатские епископы, получив, правда, материальные блага в виде обширных и богатых имений, не до- —338— стигли, однако привилегированного положения римско-католического духовенства. 440 Сговорившись тайно на нескольких съездах о принятии унии, православные епископы выработали условия подчинения русской западной церкви Римскому папе, и, привлекши на свою сторону жалкого митрополита Михаила Рагозу, подписали эти условия, а затем чрез польского великого канцлера Яна Замойского вручили их на предварительное одобрение королю. Сигизмунд III принял это желание с большою радостью и с этого времени, то есть с 1592 года, не выпускал более дело об унии из своих рук. |
| Село Бакорин – под именем села Бакорин Хорлунской волости Луцкого повета, как имение соборной Луцкой церкви Иоанна Богослова, – упоминается в акте от 1585 года 16 декабря в донесении королевского коморника Николая Рокицкого о церкви соборной Луцкой, составленном при передаче этой церкви епископу Кириллу Терлецкому, при этом излагается жалоба соборного духовенства о том, что невестка умершего (в 1585 г.) епископа Луцкого Ионы Красенского пани Ганна з Соколя Васильевая Борзобогатая-Красенская, секретаровая его королевское милости, и сыновья ея, Константин и Василий, расхитили церковное имущество и ограбили крестьян причём здесь сказано: «все духовенство церкви соборное Луцкое и бояре того владыцства, и все подданые люди старые, оповедили мне (т. е. коморнику Рокицкому), иж што замок был церковный Хорлуп, надане великого князя Швитригайла, в том замку было дел три отливаных, а две железных, гаковниц двадцать, ручниц пятдесят и шесть, и местечко Хорлуп и села, к нему прислухаючые: село Покосчов, село Бакорин, село Новоселки, то пять дей тую всю стрелбу пан Василей Красеньский, секретарь, з сыном своим Костентином с того замку побрали до своих именей, до Красного и до инших, и есче, змовившися и спрактыковавшися з некоторыми особами, ку шкоде церкви Божое, променял сам Иона Красеньский, владыка Луцкий, недавно зошлый, без ведомости и позволенья нашого, всее капитулы через сына своего Василья, их милости, паном Радивилом, отдал и променял на дворец Фалимичи а село Иванчичи, и к тому полторы тисечи золотых Польских придатку, а бо барышу, собе Василей с сыном взял, а тые дей селца з Фалимичами не стоять и за половицу замку и места Хорлупа и сел Хорлупских» (Архив, ч. 1, т. 1, стр. 209). Ещё оно – под именем села Баковина Луцкого повета, как имение Луцкого земского писаря Войтеха Станишевского, – упоминается акте от 14 мая 1619 года в донесении возных – генералов воеводства Волынского, Киевского, и Береславского – Станислава Ставского и Вавринца Прибышевского об осмотре ими опустошений, произведённых панами Кганецкими в сёлах Бакорине и Новеселках, арендуемых ими у Войтеха Станишевского, и об угнетении ими тамошних крестьян (Архив, ч. 6, т. 1, стр. 409–410). Ещё оно упоминается в акте от 15 июня 1566 года в жалобе Луцкого и Острожского владыки Марка Жоравницкого о грабеже одежды и волов с плугами у его крестьян на поле в с. Бакорине Олыцким урядником Богданом Сосницким. (Опись актовой книги Киевск. центр. архива 2,040, стр. 18, п. 24). Ещё оно упоминается в акте от 9 июля 1566 года в жалобе урядника Луцкого и Острож. владыки Марка Жоравницкого о нанесении побоев крестьянам, ограблении их и потраве полей в сёлах Хорлупах и Бакорине крестьянами Литов. стольника Николая Кухмистровича (там же, стр. 21, п. 15). |
| Не вдаваясь в подробную характеристику лиц, вступивших в это соглашение, достаточно сказать, что епископ Холмский Дионисий Збируйский обвинялся в тяжких уголовных преступлениях, епископ Пинский Леонтий Пельчицкий был человеком весьма сомнительной нравственности, а епископ Луцкий Кирилл Терлецкий свою карьеру начал с того, что, составив из людей разных национальностей отряд в тысячу человек и вооружив их пушками, отправился отбивать свой епископский замок Жабче, занятый неким шляхтичем Жаровницким, который считал себя в праве владеть этим замком, так как получил его от своего тестя Луцкого епископа Ионы Красенского в качестве приданого за его дочерью. 101 Что же касается до епископа Владимиро-Брестского Ипатия Потея, то известно, что он, будучи рожден в православии еще в молодости изменил своей вере и перешел в протестантство состоя на службе у князя Радзивила, но затем снова перешел в православие и, благодаря своему уму и образованию, достиг звания польского сенатора; укрепившись в мыслях об унии, он с совершенно установившимися на этот счет планами занял в 1593 году при содействии латинян епископскую кафедру. Эта краткая характеристика конечно не может выяснить всех мотивов, побудивших этих лиц сделать такой решительный и бесповоротный шаг, но она однако вполне убеждает, что иезуитам, во главе со Скаргою, и латинским прелатам, во главе с Луцким бискупом Бернардом Мацеевским и Львовским арцибискупом Соликовским, не стоило больших трудов уговорить названных епископов изменить вере, тем более, что им за принятие унии были обещаны богатые имения и сенаторские кресла. Кстати сказать, этого последнего обещания польское правительство не исполнило, и униатские епископы, получив, правда, материальные блага в виде обширных и богатых имений, не достигли однако привилегированного положения римско-католического духовенства. 102 Сговорившись тайно на нескольких съездах о принятии унии, православные епископы выработали условия подчинения русской западной церкви Римскому папе, и, привлекши на свою сторону жалкого митрополита Михаила Рагозу, подписали эти условия, а затем чрез польского великого канцлера Яна Замойского вручили их на предварительное одобрение королю. |
|
|
