| Корабли выпустили дымовую завесу. Как ненадёжна эта защита, которая может рассеяться в любой момент… Но Бог, услышав слова детской молитвы, повелел ветерку так обдувать корабли, чтобы дым закрыл их, и фашисты понапрасну разбросали свой смертоносный груз. Фашистские самолёты убрались восвояси, не повредив ни один из кораблей, не задев молящуюся девочку. Они улетели. Но что эти лётчики скажут Создателю, когда предстанут перед Ним? Беженцы целыми и невредимыми сошли на берег. И каждый со слезами благодарил малышку, что-то дарил ей, ибо все понимали, что произошло чудо: детская молитва спасла от верной гибели тысячи людей. Мы не знаем имени этой девочки. Она была так мала… Но какая огромная, спасительная вера жила в её сердце! Возвращение к жизни По мотивам рассказа А. Добровольского “Серёжа” Обычно кровати братьев стояли рядом. Но когда Серёжа заболел воспалением легких, Сашу переселили в другую комнату и запретили тревожить малыша. Только просили молиться за братишку, которому становилось всё хуже и хуже. Как-то вечером Саша заглянул в комнату больного. Серёжа лежал с открытыми, ничего не видящими глазами и едва дышал. Испугавшись, мальчик кинулся к кабинету, из которого доносились голоса родителей. Дверь была приоткрыта, и Саша услышал, как мама, плача, сказала, что Серёжа умирает. Папа с болью в голосе ответил: — Что ж теперь плакать? Его уже не спасти… В ужасе Саша бросился в комнату сестрёнки. Там никого не было, и он с рыданиями упал на колени перед иконой Божией Матери, висевшей на стене. Сквозь всхлипывания прорывались слова: — Господи, Господи, сделай так, чтобы Серёжа не умер! Лицо Саши было залито слезами. Вокруг всё расплывалось, как в тумане. Мальчик видел перед собой лишь лик Божией Матери. Чувство времени исчезло. — Господи, Ты всё можешь, спаси Серёжу! Уже совсем стемнело. Обессиленный, Саша с трудом встал и зажёг настольную лампу. Перед ней лежало Евангелие. Мальчик перевернул несколько страниц, и вдруг взгляд его упал на строку: “Иди, и как ты веровал, да будет тебе…” |
| В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени. Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты — она чувствовала — управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия. |
| Традиция, какое–то «старинное благоговенье» чувствовалась у него во всем. Даже в том, как хранились его церковные вещи. Так, белые клобуки, размещавшиеся на верхней полке в шкафу и наметкой свисавшие вниз, сверху, чтобы не пылились, были трогательно прикрыты ситцевыми «старушечьими» платками — белыми в мелкую крапинку. Для просфор у него был специальный мешочек из красной ткани. Когда ему дарили икону — любую, даже маленькую и малоценную, он обязательно крестился и прикладывался к ней. Очень почитал образ Божией Матери «Взыскание погибших», каждый раз перед отъездом в очередную командировку и после возвращения заезжал к Ней; на Всенощной, после помазания уходя в алтарь, и перед Литургией обязательно прикладывался. Вообще Владыка предпочитал древнерусскую иконописную традицию, но этот образ, «итальянского письма», несомненно, выделял — как необычайно одухотворенный. Чувствовалась некая глубокая близость между этой иконой и Владыкой. Возможно, она состояла в том, что многое в его деятельности было тоже нетрадиционно по форме, но строго православно по духу. Он любил, чтобы цветы у Божией Матери были белые. Как все чтимые иконы, образ «Взыскание погибших» был обильно украшен драгоценными пожертвованиями. Владыка некогда тоже внес свою лепту: привез из Италии розы тончайшей ювелирной работы: головки с полупрозрачной позолотой, серебряные листья и стебельки с шипами — все совсем как живое. Они удивительно гармонировали с изящнейшим окладом иконы — тоже серебряным и тоже с легкой позолотой. К сожалению, вскоре после кончины Владыки эти розы из киота изъяли как «не соответствующие убранству иконы». Кто и зачем это сделал? — «Да не возглаголют уста моя дел человеческих…» — увы, этот псаломский стих можно повторять, как припев акафиста, применительно ко многому, что происходило вокруг Владыки в последние годы его жизни. Побывав на Владыкиных службах, можно было подумать, что он живет размеренной, сосредоточенной молитвенной жизнью, подчиненной лишь требованиям устава. А между тем, это была жизнь в постоянном, многолетнем, сверх всяких уставов, нечеловеческом напряжении сил. |
| «Дочь Светланы знакома с очень религиозной католичкой, которая оказалась серьезно больна. Лекарства ей не помогали, и, как Светлана поняла, надежды на выздоровление не было. Тала, дочь Светланы, принесла больной женщине фотографию Мироточивой Иконы и рассказала все, что знала о ней. Женщина поставила икону на стол. Ночью она проснулась и увидела, что золотой нимб вокруг лика излучал сияние. Женщина подумала, что бы это могло быть, и вновь уснула. Каждый раз, когда она просыпалась, она видела сияние и предположила, что, возможно, на икону откуда-то падает свет. Женщина встала и принялась искать источник освещения, но ничего не нашла. Она вернулась в постель и вскоре почувствовала, как мир и величайшее спокойствие овладели ею. Несколько дней спустя она полностью выздоровела». Ксения (Нью-Джерси) сообщила брату Иосифу о двух чудесах, исходящих от Мироточивой Вратарницы: «У меня очень больной сын. Однажды вечером с ним случился сердечный приступ. Мы вызвали скорую помощь, и его увезли в больницу. Там за ним вели наблюдение по монитору, и после тщательного обследования было решено применить лечение сердца электрошоком. Это означает предварительную остановку сердца. Мы очень опасались подвергать сына такому риску, ведь сыну было всего 28 лет. 8 часов сын находился в больнице для восстановления деятельности сердца. Когда он проснулся, я достала копию мироточивой иконы и молитву, которые я всегда ношу с собой, и стала просить Матерь Божию восстановить нормальную деятельность сердца моего сына. Я обещала Матери Божией, если Она дарует выздоровление сыну, заказать копию Иверской Иконы и благоговеть перед ней в нашем доме. Когда я со слезами закончила молитву (именно в это мгновение сердце сына нормально заработало), доктор вошел в палату и сказал с улыбкой: «Вы счастливчик. Ваше сердце в норме. Одевайтесь и можете идти домой. Электрошок больше не нужен». Дорогой Иосиф, в другой раз, два года назад, благодаря заступничеству Иверской Иконы Божией Матери, был остановлен приступ астмы у сына. После молитвы перед Иконой сын смог дышать без помощи кислорода. Я искренне верю, что в обоих случаях Божия Матерь одарила нас чудесами. |
| «Еничка встретила меня обеспокоенная, – писал он своим четким овальным почерком. – Акушерка сказала ей, что у нее ненормальное положение плода, может потребоваться серьезное медицинское вмешательство и нужно ехать в Самару. А куда тут поедешь в такую погоду в ее положении! Вдобавок и я не могу ее сопровождать, потому что на днях приедут Александров и Пряхин, будут беседовать со старообрядцами; и с ними можно бы как-нибудь сговориться, отложить, но старообрядцы вызвали московского начетчика Варакина, и мой отъезд будет истолкован как бегство. Значит, уехать невозможно, а как отпустить ее одну? И как быть с Сонюркой?» Отцу Сергию припомнилась картина, которую он наблюдал вчера. Евгения Викторовна сидела на своем обычном месте, у стола в столовой, и шила миниатюрное бельецо. От Сони осталось много детского приданого, но кое-что нужно подновить и добавить; нарядный крестильный чепчик непременно должен быть новым, как и рубашечка. Рубашечку, купленную бабушкой, отец Сергий привез из Самары, но на ней были голубые банты, а кто знает, может быть, родится не мальчик, а девочка, и тогда банты должны быть розовыми. И молодая женщина, сделав к кружевному чепчику голубенькие бантики, готовит, на всякий случай, полный комплект розовых. Трехлетняя Соня стояла на коленях на стуле около матери и внимательно рассматривала привезенную отцом книжку. Всю страницу занимала большая красочная картинка: еж несет на иглах яблоки. Вверху картинки надпись – несколько слов, немного больше полстроки, – целая бездна премудрости. Соня, напрягая короткую детскую память, храбро борется с путающимися буквами и, хоть с трудом, но побеждает одно слово за другим. Евгения Викторовна, оторвавшись от своей работы, помогает ей. В ее взгляде, брошенном на мужа, ласка и любовь к обоим, к отцу и дочери, и та же тревожная мысль: «Как быть с Сонюркой? На кого оставить ее теперь и не останется ли она через несколько времени без матери навсегда?» Отец Сергий не записывал, что было переговорено с женой за эти тяжелые двое суток, не описывал горячих молитвенных вздохов перед иконой Покрова Божией Матери, тяжелых ночных дум, предшествовавших решению. Он только написал: «Решили положиться на волю Божию». |
| И хотя говорят, что не была Москва освобождена к 4 ноября, а только какая-то часть ее, но этот аргумент не имеет никакого значения, поскольку все понимают, что и День Победы – условная дата: Вторая мировая война не закончилась 8 или 9 мая. Никто не говорит, что четвертого числа, в день памяти Казанской Божьей Матери, все в один день стало хорошо, нет. Но это был очень важный момент: мы знаем, что ополчение Минина и Пожарского молилось перед этой иконой и что Божья Матерь помогла не просто победить – а помогла, победив, обрести человеческий облик, вернуться к нормальной жизни. Именно поэтому мы центром воспоминания тех событий делаем 4 ноября – день празднования в честь Казанского образа Божией матери. Смею предполагать, что в ополчении Минина и Пожарского были не только русские люди … Это актуально в наше время: люди объединяются друг с другом без учета национальности, а по доброй воле и желанию блага своему Отечеству. Поэтому мы, православные люди, в этот день празднуем память чудотворного образа Божьей Матери. Благодарим Господа, что Он помог нам обрести свободу, которой наши предки воспользовались не во зло, а во благо, так как смогли договориться друг с другом и восстановить нормальное течение жизни в стране. Судите сами, нужен нам этот день или нет. Алексей Константинович Светозарский , заведующий кафедрой церковной истории МДА, преподаватель Сретенской духовной семинарии: – Конечно, прежде всего, это день преодоления Смуты. Это – одна из самых ярких эпох, которую мы, к сожалению, не так хорошо знаем, но тем не менее некий образ которой у нас все же присутствует со школьных лет. Интереснейшая эпоха, тяжелейшая и очень поучительная. Мы празднуем духовную победу над разделением, над Смутой, – не только славную воинскую победу, которая несомненно имела место быть, но и наступивший момент некоего национального первенства. Завершается вот этот старый «спор славян между собою», как говорил Пушкин, – после смутного времени маятник качнулся в нашу сторону. Это совершенно очевидно. |
| Боже мой, как же она рыдала, повторяя: “Юра! Юра! Прости!” Ужас охватил меня, мне было жалко, больно, что я обидел Киру, но невысказанное, не до конца осознанное чувство не давало возможности разорвать невидимую разделявшую нас преграду. Я взял Киру за локоть и стал вслух читать молитвы перед иконой Владимирской Божией Матери, а Кира рыдала и никак не могла остановиться. Закончив молиться, положил ей руки на плечи, усадил рядом с собой на диван, обнял, прижал к себе и стал молча и тихо проводить рукой по ее голове, плечам и рукам, осознав всю свою неправоту, жестокость, безудержное зазнайство и гордость, опустился перед ней на колени и, обняв, сказал: “Бога ради, прости меня, я не прав, надуманной отстраненности больше не будет – ты знаешь, я люблю тебя. Все мое поведение было результатом ложной гордости, и не этому учил нас с тобой о. Арсений”. Поднял, поставил перед собой и много раз расцеловал. Все прошло, рухнуло, осталась вера в Господа, соединяющая нас, дети – центр земной жизни, и любовь, скрепляемая верой и милостью Божией. Я был неправ и виноват перед Кирой, забыв благословение духовного отца, забыв, что она – моя жена, доставлял мучение Кире и самому себе, сейчас это исчезло. Никогда я не говорил, не спрашивал Киру, что толкнуло ее в годы войны совершить ложный шаг и родить ребенка. Однажды, через несколько лет она внезапно сказала: “Юрий! Все, чему учил о. Арсений, все, чему посвятила жизнь: вере, Богу, тебе, мужу, – пало в одно мгновение бездумно, подло. Это случилось единожды, гнусно, противно, безвольно; поняла – будет ребенок, уничтожить его нельзя, это убийство, огромный смертный грех перед Господом. Даже если бы не было ребенка – все равно призналась бы тебе в неверности; хотя это тоже смертный грех, но не убийство ребенка, Ангел Хранитель дается ему еще до рождения”. Больше об этом никогда не говорили. В 1958 г. из лагеря после 18 лет заключения возвратился о. Арсений. Дети выросли, Кате 15 лет, Сергею 16 лет. Мне было пятьдесят восемь, Кире – пятьдесят шесть лет, но она была такой же красивой и стройной, на вид можно было дать не более сорока. У нее всегда была особенность выглядеть на пятнадцать-шестнадцать лет моложе. |
| Но отчаяние было так велико, что мать соглашалась на все, лишь бы не оставаться в тот момент без сына, хотя бы еще на какой-то срок. Молитвы ее были приняты, сын остался жить до тех пор, пока жизненный путь не привел его к неизбежной виселице. В книге «Смерти нет» приведен такой рассказ: «В одной высокопоставленной семье в Петербурге умирал единственный сын, мальчик лет четырех. Положение было таково, что врачи, окружавшие постель больного, объявили его совершенно безнадежным, даже заранее определили час его смерти… В эту ужасную ночь мать стала молиться одной из трех молитв, когда от Бога требуют чего-нибудь как от наемника, когда не только умышленно забывают, но и намеренно вычеркивают чувство смирения перед Божией волей. Молитва была услышана. Мальчик остался жив. Но дальнейшие обстоятельства показали, что было бы лучше, если бы мать смирилась и отдала Богу своего ребенка добровольно, когда Он его к Себе призвал… Из него, как говорится, ничего не вышло… И немного за 30 лет, никому не нужный, он скончался от болезни почек, приобретенной в результате алкоголизма, без ведома матери, которая его когда-то вымаливала». И вот еще один рассказ Александра Добровольского приведенный в сокращении, – «Сережа»; он заметно перекликается с рассказанным выше. Здесь опять та же страстная, искренняя молитва не дала уйти из жизни малышу. Привело ли это его к счастью? Не случайно эпиграфом к рассказу стоит: «Да будет воля Твоя». «…Сережа был младшим и последним мальчиком в нашей семье. И вот случилось, что в нашу жизнь вошло что-то непонятное, страшное и тяжелое. Мама сказала мне, что Сережа болен, чтобы я не подходил к нему и не беспокоил его. Мне сказали, что у него воспаление легких, что это очень тяжелая болезнь, и чтобы я больше молился за Сережу Богу- И вот наступил один вечер. Я прошмыгнул к Сереже и встал около него. Я смотрел на него, и чем больше я смотрел на него, тем мне делалось страшнее. Сережа меня не видел. Его глаза были открыты, но они ничего не видели. Он не дышал, а хрипел. Я не мог больше смотреть на него и стал отходить от него. Мама говорила, закрывая лицо руками, что Сережа умирает, она все плакала. Вдруг отец сказал: «Ну, что же теперь плакать! Надо подумать о том, как и где заказать гроб». Меня охватил такой ужас, что я убежал – «Сережа умирает, Сережа умирает!» Я прибежал к себе и упал на пол перед Вариной иконой Казанской Божьей Матери. Я даже не молился, а только рыдал. Потом из моего отчаяния стали складываться бессвязные слова – молитва. Не подымаясь с колен, я все просил: «Господи, Господи, пусть Сережа не умрет! Господи, сделай, чтобы он стал здоровым, чтобы он не умер!» Я видел только икону Божьей Матери. Все остальное пропало. Я подымал голову и опять склонялся в плаче и отчаянии. Я уставал, но стоило мне на секунду приостановить свои просьбы к Богу, как я задыхался от ужаса и просил, просил… «Господи, Господи! Скажи, чтобы Сережа не умер!» |
| Когда более 500 000 его ратников вступили на территорию тогдашней России, многим казалось, что этой силе невозможно ничего противопоставить. Первые месяцы войны как бы доказывали это. Две русские армии — одна под руководством Барклая де Толли, другая под руководством Багратиона — отступали, и ропот был в войсках. Отступив до города Смоленска, армии соединились. Казалось, вот здесь-то и совершится самое главное, враг будет остановлен, но объединенная армия была разбита, и войска отступили к Москве. Тогда Смоленский образ Божией Матери был привезен в армию Кутузова. Перед этим образом коленопреклоненно молилась наша армия накануне Бородинского сражения, призывая в помощь Богоматерь, и Божия Матерь вновь пролила Свое материнское благоволение над землей Русской. Пусть враг и не был остановлен, но он был духовно сломлен, морально подавлен, и даже взятие Москвы эту внутреннюю подавленность, сознание поражения не излечило. Мы знаем, что с Бородинского поля началось освобождение страны нашей в 1812 году. Затем страшное испытание — Вторая мировая, Великая Отечественная война. Казалось, по всем законам страна наша должна была быть разрушена. Во много раз превосходивший нас по силам противник буквально за несколько недель достиг столицы нашего Отечества. Но здесь, как мы знаем, не только проявился талант наших полководцев, мужество наших воинов, но и вся страна стала на молитву, призывая в помощь Божию Матерь пред Ее Казанской иконой, перед которой совершилось чудо избавления в 1612 году. Вопреки всем расчетам грозного противника, вопреки всяким человеческим представлениям о соотношении сил, наша армия чудом Божиим и великим мужеством своим отбросила противника от стен Москвы. Знаем, что непрестанно в церквах и по домам возносилась молитва к Пречистой Богоматери об избавлении земли нашей, и верим, что вновь по Ее предстательству Господь разрушил лукавые замыслы противника, и страна наша сохранила свою независимость. Не только с временами военными, с грозными годами сечи, но и и с мирными временами нередко связываются судьбоносные моменты в жизни нашего Отечества. |
| Молчаливый отец Роман ответил: – Дай Бог дождя! Мы опять пошли дальше за осленком. Вдруг вдали послышался глухой отзвук грома. Теперь нам уже было ясно, что с тучами надвигается гроза, а с нею, конечно, и дождь. В лесу же стало так темно, что мы буквально почти не видели своих собственных ног. Вдруг сверкнула молния, раздался гром, и мы увидели свою тропинку на несколько сажен вперед. Потом тьма опять обняла нас, и только привычный осленок шел твердо впереди нас, как вожатый. Молния стала блистать чаще и чаще, как бы освещая нам путь. И я сказал отцу Роману: – Господь зажигает нам на небе будто спички и указывает дорогу. Воздух становился холодным. Мы прошли еще по горам около трех с лишним верст. Здесь дорога раздваивалась: один путь, более длинный, пологий, шел направо в обход оврага; другой же шел прямо, а потом путь поднимался круто вверх к скиту. Мы хотели направиться по более удобной дороге – направо. Но осленок заупрямился и никак не соглашался идти этим путем. И мы вынуждены были повиноваться ему. Когда дошли до средины оврага, осленок круто повернул вверх к скиту. Молния сверкала, и гремел гром уже почти непрерывно. Отец Роман говорит мне: – Ну, владыка, если вы хотите остаться сухим, бегите один вверх, а мы уже придем после. Так я и сделал. Минут через десять я подходил к крыльцу нашего скита. Вдруг дождевая капля глухо упала на землю. Но я уже был в безопасности. Полил дождь. И лил всю ночь и напоил с избытком жаждущую землю. Минут через пять пришел батюшка отец Роман с осленком, но уже весь мокрый. Плачущие и миротворящие иконы Кто не слыхал или не читал рассказов о плачущих иконах Божией Матери? Мне самому пришлось видеть таких два случая. Когда я был еще профессорским стипендиатом Санкт-Петербургской Академии (1907–1908 годы), меня попросили прийти в одну семью для служения молебна. Это были мои знакомые: вдова фельдшера, неожиданно рано скончавшегося, и сын его, которого по моей рекомендации приняли в Санкт-Петербургское духовное училище. Жили они, кажется, на Обводном канале. Когда я зашел к ним в комнату, в углу перед иконой Божией Матери я увидел зажженную лампаду; под иконою была широкая тарелка, на нее сочилась непрестанно какая-то маслообразная жидкость бесцветного вида и без запаха. Сочившаяся жидкость впитывалась в вату, которую вдова раздавала знакомым, не объявляя по смирению о необыкновенном событии церковным властям. Икона была величиною вершков 10×6. Задняя сторона ее пропитана была насквозь каким-то миром, чего прежде не было. Я отслужил перед нею молебен и возвратился в Академию. |
|
|
