| Известия о всем этом, особенно же о предстоящем освящении церкви в Журиловке, крайне беспокоили и смущали сарыкойцев. Относительно журиловского празднества старики сарыкойские, после долгих совещаний, решили, что необходимо принять самые решительные меры против тех, кто вздумал бы ехать на освящение церкви. Есаул сделал по селу закличку, что кто поедет в Журиловку, пусть забирает жену и детей и выезжает совсем из селения, а то убьют и разграбят. Несмотря на эти угрозы, Гончаров и еще четверо зажиточных сарыкойских казаков решились ехать на такое невиданное торжество, как освящение церкви, совершаемое архиереем. Накануне Введения они отправились в Журиловку. Народу собралось там довольно; на утро ожидали епископа с духовенством. К празднику все было готово; но праздника справить не удалось. В тот же день, накануне Введения, упомянутый выше Платон Семенов сделал донос турецкому начальству в Бабадаге. – Вы здесь начальники? – спросил он, явившись прямо в собрание турецкого меджлиса. – Мы начальники. – Что же вы здесь рассматриваете? – Какое дело есть, то и смотрим. – Ну, так плохо же вы смотрите; как бы вы смотрели хорошенько, не допустили бы себя до разорения. Турки встревожились. – До какого разорения? что такое говоришь ты? – А разве вы не знаете, что наши приняли греческую веру и согласились с греками делать вам зловредство? Я, жалеючи вас, говорю вам об этом. Меджлис потребовал, чтоб указаны были главные зачинщики и виновники этого дела. Платон назвал прежде всех Гончарова, потом епископа, священника и диакона. В Славский скит немедленно отправили гаваса за Аркадием и прочими лицами; тогда же послали приказ в Журиловку, чтобы Гончаров и старики журиловские немедленно ехали в Бабадаг. Когда утром 21-го ноября явились они в кунак, меджлис уже был в полном сборе, и только что Гончаров предстал пред лицо этого судилища, как аян отдал гавасам приказ отвести Гончарова в тюрьму. Не входя в разбирательство дела, туда же приказали отвести и Аркадия со священноиноком Евфросином и с диаконом, а прочих отпустили по домам, строго наказав, чтобы в следующее воскресенье, 23-го ноября, народ изо всех селений явился для суда и расправы. Таким образом этот день, в который журиловцы надеялись отпраздновать освящение своей новой церкви, оказался одним из самых злополучных для епископа и для всего общества некрасовцев, принявших белокриницкое священство: с этого дня началась для Аркадия и главных его сторонников тяжелая пора испытаний. |
| В устах греческого архиерея, ради личных неприятностей и материальных нужд (как и сак сознался) позорно бежавшего к раскольникам, изменившего православной церкви, публично проклявшего ее мнимые ереси (о которых, как причине удаления от нее, но осмелился и упомянуть в своем объяснении, и даже дозволившего раскольникам перемазать его каким-то фальшивым миром, как будто не получившего в греческой церкви и правильного миропомазания, – в его устах звучат преступным кощунством эти слова о благости и промысле Божием, якобы устроивших его бегство к раскольникам в Белую-Криницу. Была очевидная ложь и в тех его словах, что занявши праздную, а в действительности не существовавшую кафедру у раскольников, не только без законного поставления и назначения на оную от высшей церковной власти, как требуется канонами церкви, но и с отречением от той церковной власти, которою удостоен был епископского звания, – что поступив так, он будто бы следовал апостольскому примеру и соборным правилам. Трудно решить, понимал ли все это кощунство и всю эту ложь сам Амвросий, подписывая свое объяснение, а также и тот, кто писал для него это объяснение; но и тот и другой могли рассчитывать, что они останутся непонятными для австрийского правительства, и потому могут быть употреблены; а сделав притом упоминания об „осиротевшем“ народе, оставшемся без пастыря, и особенно о благодеяниях этому народу самого австрийского правительства, „посредством всевысочайшего указа“ давшего сему народу дозволение „искать и привезти“ себе пастыря, каковым дозволением и воспользовался Амвросий, сделав такие напоминания, они могли еще смелее рассчитывать на оправдание Амвросия австрийским императорским правительством против представленных патриархом жалоб. Наконец, упомянув, как бы мимоходом, что приведенные в патриаршем послании канонические правила к нему будто бы не относятся, Амвросий в ответ на приглашение патриарха возвратиться в Константинополь, писал, Что „вспять возвратиться отнюдь не желает“, напротив, „благодаря Бога, желает останки сил старых своих лет положить и самую жизнь скончать“ там, куда пришел „Божиим благоволением и по царской милости“, т.е. именно в Белой-Кринице с званием липованского митрополита 222 . |
| 146 У покойного П. И. Мельникова мы видели взятую им из архива министерства внутренних дел целую кипу этих подлинных донесений Мозжакова, писанных на почтовых листах большого формата. Где находятся теперь эти бумаги и множество других по делам раскола, взятых им из того же архива? 147 Сборник В. И. Кельсиева, вып. I, стр. 145. Под упоминаемыми здесь депутатами разумеются, конечно, В. В. Борисов и Жигарев; но они посланы были не для решения религиозного спора. 149 И. П. Липранди, в представлении министру от 15 апр., предлагал „взять Геронтия тогда, когда он поедет назад, – следовать тайно за ним, чтобы видеть, где он будет останавливаться, с кем будет видеться, что будет делать. Затем, когда он приблизится к границе, будут приняты меры об арестования его с бумагами, кои будут у него находиться“ («Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских при Московском университете», стр. 107). Но затем, как увидим, избрано было другое место для арестования Геронтия. 151 «Чтения в Императорском обществе истории и древностей Российских при Московском университете», стр. 111. 154 Сборник П. И. Мельникова. В одном письме неизвестного лица из Москвы в Дорофею и Павлу, писанном вскоре по взятии Геронтия и Дионисия, также говорится: „В течение их проживания в Москве на подворье так сильно были окружены преследователями, кажется около двадцати человек, и никогда не было им свободного ходу, но всегда вслед за ними имели надзор, и в самой близости с ними квартировали. А какой быль у них замысел, о том неизвестно; но однако о. Геронтий получил все документы новые на проезд восвояси без всякого препятствия“ (Там же). 155 См. письмо Павла от 20 Июня («Переписка раскольнических деятелей». вып. I, М., 1887, стр. 115). 156 В упомянутом письме неизвестного к Дорофею и Павлу об аресте Геронтия именно сообщалось: „Как выехал за заставу, и тут появилось две тройки лошадей с повозками, чиновники и жандармы окружили их и ехали с ними более ста верст. Но что там случалось, неизвестно; но только с жестокостию и бесчеловечием (!) и кроме всех прав народных обратно возвратили и привезли в Москву на 31 число в ночи, и где ныне находятся и чем сие кончится, узнать никак вскорости невозможно“ (Сборник П. И. Мельникова). |
| Дионисий, по словам следователя, видный, здоровый мужчина „с быстрыми глазами, но взглядом не всегда прямым“, с первого же раза обнаружил ловкость в ведении разговора, твердость характера и проницательность; а особенно сильное впечатление произвел на следователя сам Геронтий, о котором он отзывается вообще весьма сочувственно. Вот как именно описывает его г. Липранди: „Геронтий был среднего роста, сухощав, с маленькой редкой бородкой, как и на голове, темных волос, несколько с проседью 159 ; лицо продолговатое; физиономия чрезвычайно привлекательная, на которой изображалось смирение, никогда не изменявшееся (?); голос тихий, глаза карие, небольшие, но весьма живые; говор плавный, рассчитанный, память большая, и вообще он мне показался, как с первого раза, так и в продолжение всего времени, человеком умным, хитрым и вместе с тем твердым“ 160 . Между прочим и под влиянием таких впечатлений, произведенных личностью Геронтия, следователь озаботился обставить его пребывание под арестом всеми возможными удобствами 161 , и допросы, вернее беседы с ним вел, обыкновенно за чаем. Геронтий при этом ловко уклонялся от всяких щекотливых вопросов, и особенно поражал следователя обильно приводимыми текстами из священного писания и отеческих творений, чем поставлял его, как „очень мало сведущего в богословии“, в большое затруднение. Г. Липранди решился даже пригласить для состязания с Геронтием на текстах Н. И. Надеждина, как получившего основательное богословское образование в духовной академии. Беседа, действительно, состоялась и „продолжалась около двух часов“, при чем г-ну Липранди показалось, что Геронтий едва ли не одержал победы“ над Надеждиным, „по крайней мере изобилием приводимых им текстов сравнительно с теми, которыми возражал“ последний 162 . Следствием предположено было достигнуть уяснения следующих вопросов относительно подсудимых: 1) кто они такие, действительно ли русские беглецы, когда бежали и какое имеют теперь звание? 2) зачем приехали теперь в Москву и зачем приезжали прежде неоднократно в Россию? 3) с кем из русских раскольников и какие имели сношения? 4) найденные при них деньги и предметы, имеющие по преимуществу церковное употребление, где ими куплены и для чего? Единственной материальной уликой против Геронтия и Дионисия могли служить только эти взятые при них вещи, и особенно могли бы служить письма, если бы такие оказались. |
| „Дошло до сведения нашего, что некоторые из числа наших православных христиан, не имея здравого рассудка, или образом благочестия покрывают свою скупость и диавольское жестосердие, что по крещении новорожденных младенцев и по погребении тела усопших за святые труды приходского священника не только не хотят почтить деньгами, или чем другим по силе от своего достатка, но еще приводят в виде выговора, якобы они слышали, что грех есть священнику что дать на крещении младенца, или на похоронах усопшего тела. Сие в крайнее удивление и сожаление о вашем невежестве нас приводит. О, несмысленная и косная сердцем! Скажете, где и от кого вы таковой грех быти слышали?... Недобра о таковых похвала, чадца моя! „Может-быть вы нечто слышали от нашего запрещения, которое относится вовсе не к вам, а собственно только к лицу парахиальных священников. Поясним же вам зде и то самое наше запрещение, еже есть такого содержания: хотя точно возбраняет священникам за крещение и погребение требовать, но от произволения даемое принимать им не возбраняет, по-писанному: служащии бо алтарю от алтаря питаются. Запрещение же оное от нас сделано во избежание прежних богопротивных поступков, случавшихся от прежних беглых священников, так что тогда за корыстолюбивое от священника требование бедные неимущии оставляли детей некрещенных, а усопших погребали без напутствий священных, сиречь без священника и последнего надгробного разрешения, одни только простолюдины. Возлюбленная чада нашего смирения! Единаче ли вы суть без разума? Может ли когда бывать благотворительное почтение и награждение священника благодеющему в грех ? Не паче ли в мзду, во святом Евангелии предписанную: в кого имя приемлете, такая и мзда вам будет. О, глубокого вашего невежества!“ и т. д. Таким образом огорчившие Павла пренебрежительные и немирные отношения соколинских липован к их приходскому попу оказались не одиночным явлением в расколе: и впоследствии Павлу пришлось употреблять старания, чтобы оградить новое раскольническое духовенство, на учреждение которого он положил столько труда, от неуважительного обращения с ним старообрядцев, чтобы поставить его в глазах этих последних выше прежних беглых попов, которых оно заменило, но в которых раскольники видели именно попов, тогда как новые, взятые из их собственной среды, бывшие их товарищи по сохе, или ремеслу и торговле, казались им непохожими на попов и не внушали подобающего уважения. Все это крайне заботило и огорчало Павла. Но это было только началом его забот и огорчений. Много новых и еще больших пришлось ему испытать в продолжение начавшегося за сим существования Белокриницкой митрополии под номинальным управлением новопоставленного митрополита Кирилла, когда незаконная, на лжи и обмане основанная иерархия все яснее и яснее обличала свою незаконность и ложность неизбежно появлявшимися в ней беспорядками, неустройствами и раздорами, которые Павел тщетно старался устранить и исправить. |
| Император Николай Павлович одобрил эти предположения и собственноручно написал: на докладе: „Исполнить, доставив прямо к нам в штаб 150 . Между тем из Москвы в то же самое время Мозжаков извещал, что он тайно сопровождал Геронтия и Дионисия в их поездке на богомолье в Троицкую Сергиеву лавру, что по возвращении оттуда Геронтий начал ускорять свои сборы к отъезду, вообще стал обнаруживать особенное беспокойство и истреблять все получаемые им бумаги немедленно по получении, так как приметил производимые над ним бдительные наблюдения, и что поэтому он, Мозжаков, 6 мая обращался к московском у жандармскому начальнику генералу Перфильеву с просьбою оказать ему, на основании имеющегося у него открытого предписания, содействие к задержанию Геронтия и Дионисия, но генерал Перфильев не нашел себя в праве исполнить его просьбу без определенного именно на сей случай приказания 151 . Такое приказание после Всеподданнейшего высочайше утвержденного доклада 5-го мая было уже отправлено в Москву от шефа жандармов, о чем извещен был и Мозжаков, который мог теперь беспрепятственно воспользоваться помощию жандармского начальства, когда найдет нужным приступить к арестованию заграничных выходцев. Геронтий действительно приметил наконец, что находится в Москве под бдительным полицейским надзором Еще 1-го мая писал он Павлу в Белую-Криницу „живем в номере между обеих сторон окружены неблаговолящими нашего подряда, и мастерам стараются воспрепятствовать: но Бог милостив“ 152 . А 12 числа ему же писал еще подробнее: «Теперь уже к выезду паспорты получены, и на сей неделе, аще Господь поможет, то уже совсем соберемся и выедем; а чем выезд наш закончим, о том мы и сами не знаем: человек около двадцати, кои нам известны, а более неизвестных, даже два квартальные (?) секретно в простой одежде весьма строго подсматривают и не дают нам свободы отходить до торга, – на что уже, – пойдем к военному губернатору в его канцелярию для получения пасов, а они и туда следят. А чего они достигают, тому мы не известны. |
| О своих наблюдениях аккуратно, изо дня в день, посылал он письменные донесения в Петербург своему начальству 146 . На основании этих донесений министр внутренних дел мог уже во Всеподданнейшем докладе 16 апреля объяснить, что открыты весьма любопытные подробности“ дела, как-то: „имена главных московских раскольников, чрез которых производятся заграничные сношения, делаемый сбор денег и приготовление разных церковных утварей для отправления за границу под распоряжением Геронтия, переписка его с Казанью, Курском, Валдаем и другими городами и получение оттуда пожертвований деньгами и вещами; отправление из Москвы в Австрию депутатов для разрешения возникшего между раскольниками религиозного спора, и т. п.“ 147 . В том же докладе министр выразил свое мнение, что „успех сделанных открытой зависел единственно от того, что ни австрийский выходец, ни московские раскольники не имели ни малейшего подозрения, что за ними непрерывно следят и наблюдают“, почему и нужно для продолжения успеха продолжать неизменно тот же способ действования, воздерживаясь от всякого употребления обыкновенных мер полицейского вмешательства“. Император Николай Павлович на этом докладе собственноручно надписал: „Ежели с одной стороны подобное тайное наблюдение представляет некоторые пользы, то с другой стороны явные уже действия раскольников и дерзость их требуют решительных ныне же мер, дабы зло не расплодилось так, что силой придется останавливать“ 148 . Вскоре после этого Мозжакову послано было открытое предписание от начальника III отделения собственной Его Величества канцелярии, которым он мог требовать от московского жандармского начальства людей в свое распоряжение на случай арестования состоящих под его наблюдением лиц. В первых числах мая от Мозжакова получено было известие, что Геронтий и его спутник начинают собираться в обратный путь. В виду этого министр внутренних дел во Всеподданнейшем докладе 5 мая, по соглашению с графом Орловым, предлагал следующие дальнейшие мероприятия относительно состоящих под наблюдением заграничных раскольнических агентов: 1) „так как они намереваются скоро выехать обратно, то поспешить предписанием об их задержании; 2) задержание это произвести не в Москве, дабы не возбудить тем тревоги между московскими раскольниками, а также и для того, чтобы сказанных агентов захватить со всеми вещами и бумагами, которые они могут взять с собою; 3) посему распорядиться, чтобы задержание произошло в дороге, там, где это признано будет удобнее 149 , и притом сколь возможно осторожнее, без огласки; 4) задержанные лица со всем, что найдется при них, немедленно препроводить в С.-Петербург; 5) для сего имеющему произвести сие чиновнику дать в помощь секретно двух жандармов, которые и привезут сюда обоих преследуемых выходцев“. |
| В этом своем разъяснении Павел значительно изменил уже прежнее распоряжение относительно доходов приходского попа к немалому обременению прихожан, и этими расширенными правами на получение доходов раскольнические попы пользуются доселе с настойчивостью, доходящею до неприличий. Затем Павел, согласно желанию Сысоя, вразумляет соколинцев относительно значения просфор, о которых они отзывались с таким пренебрежением; что в них-де „одно только тщеславие, а более ничего, – съел, да и нема“: „О, несмыслений втории галате! В какое безумие вводит вас самомнение! Поистине, если слепого поставить среди полуденного солнца (а полуденное солнце, по мнению Павла, воссияло для линован с явлением у них Амвросия), то он обыкл в помрачении своем упражняться! Вонмите, о косные сердцем, поне отселе к вам отеческому гласу“. В предлагаемом вслед за сим пространном изъяснении значения просфор, приносимых в воспоминание живых и умерших, Павел, к удивлению, даже не строго различает эти просфоры от самого хлеба Евхаристии. Липован, говоривших о просфоре: „съел, да и нема“, он сравнивает с Иудой, бесстрашно вкусившим на тайной вечери тела и крови Христовых: „Неужели вы не слышали во святом писании, как пред распятием Христовым, будучи Апостоли со Исусом Христом на тайной вечери и от подаваемого им Христом хлеба просвещахуся, понеже со страхом, верою и любовию принимали; а Июда злочестивый, будучи на той же тайной вечери, и тоже того самого хлеба принял, но без веры и без страха Божия, потому в той же час, как глаголет Евангелие, по приятии хлеба вниде в онь сатана. Таково ваше безверие и бесстрашие... Жалость в сердце нашем снедает нас, слыша таковое ваше невежество. Скажите, кто бы столь был нечувствен, если бы ему подал кто малый ковалочик от того хлеба, который преломлял сам Христос на тайней своей вечери, неужели бы он явился сказать, что это есть одно тщеславие, – съел, да и нема!... О, несмыслении! Просите скоро у милосердого Бога толикому вашему великому греху прощения, и веруйте поне от сего часа, яко подаемые от святого алтаря дары и проскомисанные просфоры суть яко от самой трапезы Христовой, яже бысть на тайней Его вечери... |
| „Учиненное тобою, – писал Амвросию патриарх, – безрассудное, безумное бегство и противное священным канонам удаление от церкви ( κριτος κα παρλογος φυγ σο κα ντιβανουσα τος ερος νμοις ποσκρτησις σο π τς κκλησας), которою ты был облагодетельствован и почтен, составляет тяжкое с твоей стороны преступление, а твоя дерзость, с какою при этом занимаешься совершением архиерейских действия, рукополагая лиц сомнительного благочестия, есть великий духовный грех“. Затем патриарх упоминает, что при первых же слухах об этих преступных действиях Амвросия, дважды писал об них к карловицкому митрополиту Иосифу, которого просил – убедить его, Амвросия, чтобы возвратился к повиновению церкви, а в противном случае воспретить ему всякие священнодействия в австрийских владениях. „Однако, – продолжает патриарх, – никакого послушания с твоей стороны мы не видим, напротив ты продолжаешь свои антиканонические действия, производишь рукоположения неизвестных и неиспытанных лиц (γνωστα κα νεξταστα πρσωπα), злоупотребляя своим архиерейским званием (καταχρμενος το ρχιερατικο παγγλματος) и без зазрения совести попирая священные каноны (κα καταπατν τος ερος καννας, νευ λγχου τς συνειδσεως σο), каковыми действиями привел нас в немалое смятение“ (διετραξας μς ο μικρν). А 15-е и 35-е апостольские правила, также 13-е четвертого вселенского собора? 214 , и многие другие, как и самому тебе не безызвестно, подвергают и тебя и дерзостные действия твоих рукоположений силе тягчайших наказаний (ποδεικνουσι κα σεαυτν κα τς τολμηεσας πρξεις τν χειροτονων σο π εϑνην βαρυττων πιτιμων). В заключение же патриарх писал: „Настоящая наша правительственная церковная епистолия ( παροσα διεϑυνομεα κκλισιαστικ μν πιστολ), посылается для того, чтобы ты, внимательно рассудив о всем и выразумев указанные церковные правила, пришел в себя, послушался призывающего гласа церкви и возвратился к ней. Видя твое раскаяние, она не только удостоит тебя прощения и оставления, но и будет иметь о тебе попечение с своею обычною любовию и расположением, которыми ты и прежде пользовался (τ συνϑει φιλοστργ ατς διαϑσει, ς περαν λαβες κα λλοτε πρτερον) 215 ; в противном же случае, если окажешься невнимательным и непослушным и будешь упорствовать в своем противном священным канонам поведений, твердо знай, что последует извержение твоего архиерейства, согласно божественным и священным канонам и правилам, которые ты дерзнул попрать, и не только сам подвергнут будешь строгости праведного церковного наказания, но вместе навлечешь те же наказания и на всех, кого дерзостно рукоположил, подлежащих осуждению, как безвестных и не священных, согласно смыслу и решению священных законов“ 216 . |
| Между тем, еще в 1846 г. собрал довольно точные сведения о раскольнических замыслах относительно учреждения архиерейской кафедры в Белой-Кринице и даже сделал весьма основательные предположения, что будет приобретен для занятия этой кафедры какой-нибудь из безместных греческих архиереев, которые во множестве проживали в Константинополе, путешествовавший именно для изучения быта заграничных раскольников чиновник министерства внутренних дел, известный ученый Н. И. Надеждин, и изложил свои наблюдения и соображения в весьма любопытной и основательно составленной официальной записке“ 139 . Но записка эта до февраля 1847 года, повидимому, не была представлена министру, и первые сведения об учреждении белокриницкой иерархии получены были правительством только в январе этого года из донесения московского митрополита Филарета Святейшему Синоду о полученных им частным путем известиях, что за границей у раскольников учреждена архиерейская кафедра, и из довольно подробной записки об ее учреждении, около того же времени присланной министру народного просвещения львовским корреспондентом Археографической Комиссии – Д. И. Зубрицким: при отношениях от 11 и 12 января то и другое сообщение препровождены были в министерство внутренних дел, которым вскоре после того получено было подобного же рода известие от киевского военного генерал-губернатора, на основании показания, данного одним из заграничных выходцев: тогда наконец все эти сведения подтвердил и дополнил Надеждин, представивший свою записку. Свод всех сих сведений, с собственными по их поводу заключениями и соображениями, тогдашний министр внутренних дел Л. А. Перовский представил 9 февраля в секретный комитет по делам раскола. А 28 февраля из III отделения собственной Его Императорского Величества канцелярии сообщено и министру иностранных дел об учреждении в Буковине раскольнической архиерейской кафедры 140 . Таким образом уже только в начале 1847 г., и первоначально из частных донесений, наше правительство узнало наконец о событии такой чрезвычайной важности для русской церкви и русского государства, как учреждение за границей самостоятельной раскольнической архиерейской кафедры, тогда как можно было бы узнать о нем гораздо раньше, во-время принять меры против преступных замыслов и хлопот раскольников, тянувшихся целые шесть лет, остановить дело в самом начале и тем пресечь крайне прискорбные последствия его для церкви и государства, доселе не прекращающаяся 141 . |
|
|
