| 8 . Так, изнуряя себя, Антоний удалился в гробницы, бывшие далеко 3 от селения, и поручил одному знакомому, чтобы, по прошествии многих дней, приносил ему хлеб; сам же, войдя в одну из гробниц и заключив за собою дверь, остался в ней один. Тогда враг, не стерпя сего, даже боясь, что Антоний в короткое время наполнит пустыню подвижниками, приходит к нему в одну ночь со множеством демонов и наносит ему столько ударов, что он от боли остается безгласно лежащим на земле; и, как сам Антоний уверял, весьма жестоки были его страдания, и удары, нанесенные людьми, не могли бы, по словам его, причинить такой боли. Но, по Божию Промыслу (ибо Господь не оставляет без призрения уповающих на Него), на следующий день приходит тот знакомый, который приносил ему хлеб. Отворив дверь и видя, что Антоний лежит на земле, как мертвый, берет и переносит его в храм, бывший в селении, и полагает там на земле. Многие из сродников и из жителей селения окружили Антония, как мертвеца. Около же полуночи приходит в себя Антоний и, пробудившись, видит, что все спят, бодрствует же один его знакомый. Подозвав его к себе знаками, Антоний просит, чтобы он, никого не разбудив, взял и перенес его опять в гробницу. 9 . Так Антоний был отнесен им, и когда, по обычаю, дверь была заперта, остается снова один в гробнице. От нанесенных ему ударов не в силах он еще стоять на ногах и молится лежа; по молитве же громко взывает: «Здесь я, Антоний, не бегаю от ваших ударов. Если нанесете мне и еще большее число, ничто не отлучит меня от любви Христовой». Потом начинает петь: аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое ( Пс. 26:3 ). Так думал и говорил подвижник. Ненавидящий же добро враг, дивясь, что Антоний осмелился прийти и после нанесенных ему ударов, сзывает псов своих и, разрываясь с досады, говорит: «Смотрите, ни духом блуда, ни ударами не усмирили мы его; напротив того – отваживается он противиться нам. Нападем же на него иным образом». А диавол не затрудняется в способах изъявить свою злобу. Так и теперь ночью демоны производят такой гром, что, по-видимому, все то место пришло в колебание, и как бы разорив четыре стены Антониева жилища, вторгаются, преобразившись в зверей и пресмыкающихся. |
| Так вопросил сын Навин – и узнал, Кто был Явившийся ( Нав 5:13 ). Так враг не утаился от вопросившего Даниила ( Дан. 10:11–21 )». 44 . Когда беседовал так Антоний, все тому радовались; в одних – возрастала любовь к добродетели, в других искоренялось нерадение, в иных – прекращалось самомнение; все же, дивясь данной от Господа Антонию благодати к различению духов, убеждались в том, что должно презирать демонские наветы. Монастыри в горах подобны были скитам, наполненным божественными ликами псалмопевцев, любителей учения, постников, молитвенников, которых радовало упование будущих благ и которые занимались рукоделиями для подаяния милостыни, имели между собою взаимную любовь и согласие. Подлинно, представлялась там как бы особая некая область богоче- стия и правды. Не было там ни притеснителя, ни притесненного; не было укоризн от сборщика податей; подвижников было много, но у всех одна мысль – подвизаться в добродетели. А потому, кто видел эти монастыри и такое благочиние иноков, тот должен был снова воскликнуть и сказать: коль добри доми твои, Иакове, и кущи твоя, Израилю! яко дубравы осеняю- щия, и яко сад при реце, и яко кущи, яже водрузи Господь, и яко кедри при водах ( Чис. 24:5–6 ). 45 . А сам Антоний, по обычаю уединяясь особо в монастыре своем, усиливал подвиги и ежедневно воздыхал, помышляя о небесных обителях, вожделевая их и обращая взор на кратковременность человеческой жизни. Когда хотел вкушать пищу, ложился спать, приступал к исполнению других телесных потребностей – чувствовал он стыд, представляя себе разумность души. Нередко, со многими другими иноками приступая ко вкушению пищи и вспомнив о пище духовной, отказывался от вкушения и уходил от них далеко, почитая для себя за стыд, если увидят другие, что он ест. По необходимому же требованию тела вкушал пищу, но особо, а нередко и вместе с братиею, сколько стыдясь их, столько уповая предложить им слово на пользу. Он говаривал: «Все попечение прилагать надо более о душе, а не о теле, и телу уступать по необходимости малое время, все же остальное посвящать наипаче душе и искать ее пользы, чтобы не увлекалась она телесными удовольствиями, но паче ей порабощалось тело. Это-то и значит сказанное Спасителем: не пецытеся душею вашею, что ясте, ни телом, во что облечетеся ( Мф.6:25 ). И вы не ищите, что ясте, или что пиете; и не возноситеся. Всех бо сих языцы мира ищут: ваш же Отец весть, яко требуете сих всех. Обаче ищите прежде всего Царствия Его, и сия вся приложатся вам ( Лк. 12:29–31 ). |
| Да и есть сие просвещение истинное! Ибо они, по Апостолу, хотя «в научения странна и различна не прилагалися», но, вместо того, «благодатию утверждали сердца» (Евр. 13:9). Учение без добродетели не токмо есть не полезно, но и вредно, а добродетель и без наук всегда есть полезна. «Телесное обучение, — говорит Апостол, — вмале есть полезно, а благочестие на все есть полезно» (1 Тим. 4:8). Блаженный Августин, быв в свое время человеком неученым, но в жизни еще не управленным на путь спасения, — когда прослышал о святом Антонии Великом, что сей, будучи неучен, но житием святым прославился повсюду, даже и дара чудотворения от Бога сподобился, то возопил: «Восстают неученые и небо восхищают, а мы со своими учениями до ада нисходим». Сие признание ученого мужа достойно внимания и подражания для всех, кои мудрости ищут, а о спасении не пекутся. Истинное просвещение необходимо требует того честного жития, коим наши предки любили украшаться. Конечно, всякое правое учение должно к тому приводить, но, по слабости человеческой, нечувствительно к нему пристает высокоумие и мудрование. А сие нередко заставляет человека свои умствования почитать себе законом и думать, как будто и не почтут его за ученого, ежели он принятому правилу и закону благочестных предков последовать будет. Но предки наши держались истинного просвещения, твердо хранили то, что приняли от отцов своих, что общим согласием утверждено и что освящено верою. Самое обхождение предков наших имело много достопочтенного. Не было в нем блистательности и лестных для взора видов, но была простота с твердостью и постоянством. В разговорах и рассуждениях не было витийности и сладкоречия, но не было и суетности и суесловия. Беседы были простые, но полезные, твердые и основательные. И в сих-то обхождениях состояли тогда училища, в коих наставлялось и преуспевало юношество. Послушные и внимательные чада почерпали наставления из уст дражайших своих родителей или любезных сродников. Вопросите старцев и услышите, с коликою любовию отцы их беседовали о добродетелях людей благочестивых и о подвигах святых Божиих, и с коликою ревностию родители поучительные сказания свои внушали чадам их. Много бе потребно было времени, ежели б исчислять похвальные свойства предков наших. Но и сего для настоящего времени довольно. Ибо мое намерение только к тому клонится, дабы показать, в какие счастливые времена жил блаженный Митрофан. Радовался он, взирая на благоденствие паствы своей, и паства веселилась зрением святого лица его. Входил он во святая святых; не отлучалось от него и стадо Христово, и стоящие в храме «мнили стояти на небеси». Простым, но от доброго сердца исходящим словом толковал он им тайны Божия закона. Добрые христиане, яко нелестные израильтяне, текли на слышание, яко елени на источники водные. |
| Двойничество было свойственно некоторым христианским подвижникам, насколько можно догадаться по их житиям. Например, о преподобном Антонии Великом рассказывается, что однажды, ставши на молитву, он пришёл в экстаз и «увидел сам себя, будто бы он вне себя»; кто-то стал возводить его по воздуху, причём он видел демонов и ангелов; потом он увидел, «что как бы возвращается и входит сам в себя и снова делается прежним Антонием». (Житие преп. Антония, составленное св. Афанасием Великим). 3. Двойничество явление настолько редкое, необычайное и страшное, что вполне естественно недоверие большинства людей, особенно привыкших к наглядным опытам натуралистов, к рассказам о фактах раздвоения, вполне понятно стремление недоверчивых людей истолковать эти факты, как галлюцинации, если уж не как простые выдумки. Но реальность двойников, как именно тонких материальных выделений эманаций человеческого организма, и существовании у человека внутреннего тела находят себе подтверждение в явлениях материализации, которые отчасти поддаются даже экспериментальному изучению. Некоторые лица в состоянии сомнамбулического сна, особенно искусственного, выделяют из себя тонкое вещество подобное тому, какое наблюдается в двойниках; это вещество первоначально при первых опыта, бывает нестабильно и бесформенно, образуя например небольшое облачко или столб, полосу около загипнотизированного субъекта; впоследствии же, по мере упражнения, субъект, большею частью по-видимому, непроизвольно, формирует его в более или менее ясно очерченные фигуры, чаще всего человеческие фигуры. Судя по некоторым опытам, в этих фигурах человек материализует свои собственные или внушённые ему другими представления, т. е. Эти представления он выражает в материальных изображениях, сделанных из тонкого вещества, выделяемого его собственным телом 28 . Такая материализация совершенно аналогична тому, как человек делает куклы или статуи из дерева, глины, гипса, кости, камня, мрамора, металла; только при материализации изображение делается не из посторонних человеку твёрдых тел, а из эманаций его собственного организма, и не сознательно-произвольно, а в состоянии сомнамбулического сна, большей частью безотчётно. |
| Вы пьете из кубков, украшенных драгоценными камнями, а он удовлетворял жажду из пригоршни; вы рядитесь в одежды, сотканные из золота, а он был одет хуже, чем последний из ваших рабов. Но небо открылось для этого нищего, а ваше великолепие не помешает быть низверженным в ад. Как ни был он гол, он сохранил белое одеяние своего крещения, а вы с вашими безумно дорогими одеждами утратили его. Павел восстанет во славе, хотя теперь он покрыт лишь грубыми песками; а столь богато украшенные гордые памятники, заключающие ваш прах, не предохранят вас от вечного огня. Сжальтесь же над самими собой. Пощадите, по крайней мере, те сокровища, которые вы так любите! К чему погребать трупы в золоте и шелку и к чему сохранять тщеславие среди вздохов и слез? Разве в драгоценных тканях тела богатых будут сохранены от тления? Кто бы ни прочел эти строки, вспомни, молю, о грешном Иерониме, который, если бы Бог предоставил это на выбор, предпочел бы бедное рубище Павла с его добродетелями пурпуру царей со всем их могуществом». Нельзя без волнения читать это сказание. Вот необыкновенный закал душ! Пробыв столько десятилетий без общения с людьми, Павел, когда пришел к нему человек, и тогда не порывался к нему и еле позволил увидать себя. Что могли сказать друг другу в эту беседу эти два человека, с такой искренностью, силой и исключительностью искавшие Бога? Какие духовные тайны, доселе заключенные во внутреннем мире этих людей, не получили здесь выражения на языке человеческом? Видно, даже в великом пустынножителе Антонии не совсем умерла потребность, составляющая один из типичнейших признаков человека, — общения с себе подобными, и сколько трагизма в этом вопле души: «Неужели я должен потерять тебя так рано, так поздно узнав тебя?» Не то же ли бывает и с нами? Как часто томимся мы одиночеством и наконец встречаем нужных нам людей лишь для того, чтобы, пережив несколько часов счастья от общения с ними, навсегда их утратить… Где же утешение? Что может смягчить тоску такой, как нам кажется, несправедливой разлуки? Только одно то, что смягчает всякую земную скорбь: надежда на вечность, в которой заглажены будут все изъяны и скорби земные. |
| С другой – изменившееся понятие о зле усилило чувство ответственности за направление жизни, не отвечавшее признанному идеалу. И тем не менее Августин все еще не мог сделать решительного шага. Из этого состояния мучительных колебаний его вывели примеры бесповоротной решимости, с которыми он случайно познакомился и которые возбудили в нем соревнование. Сюда относится рассказ Симплициана об обращении престарелого Мария Викторина, известного языческого ритора, пожелавшего открыто исповедать свою веру с церковного амвона. Но особенно сильное впечатление произвел на него рассказ Понтициана об Антонии Великом и внезапном отречении от мира под влиянием «Vita Antonii» двух молодых придворных. Этот рассказ поверг его в сильнейшее волнение. Он выбежал в сад, бросился на землю и разразился громкими рыданиями. В этот момент его слуха достигли повторяемые каким-то ребенком из соседнего дома слова «tolle et lege» 33 . Усмотрев в этом указание Божие, Августин схватил послания апостола Павла, раскрыл их наугад и прочел 13-ю главу, 1–14-й стихи Послания к Римлянам: «...будем вести себя благочинно, не предаваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству...». Это событие привело его наконец к полной решимости совершенно изменить свой образ жизни. Грудная болезнь еще ранее побуждала Августина отказаться от обязанностей преподавателя риторики и посвятить себя уединенной жизни философа, ищущего истины. Теперь, под влиянием происшедшего кризиса, окончив учебный год, он приводит свою мысль в исполнение и заявляет Амвросию о желании креститься. Освободившись от общественных обязанностей, Августин удалился вместе с матерью, братом Навигием, сыном Адеодатом и друзьями в Кассициаку, небольшое поместье близ Милана, предоставленное в его распоряжение владельцем, одним из его друзей, Верекундом. Время делилось здесь между хозяйственными заботами, религиозными упражнениями и философскими занятиями. Однако в это время Августин является перед нами скорее неоплатоническим философом, чем христианином. |
| 90 . Двойничество было свойственно некоторым христианским подвижникам, насколько можно догадываться по их житиям. Например, о преподобном Антонии Великом рассказывается, что однажды, ставши на молитву, он пришел в экстаз и «увидел сам себя, будто бы он вне себя»; кто-то стал возводить его по воздуху, причем он видел демонов и ангелов; потом он увидел, «что как бы возвращается и входит сам в себя и снова делается прежним Антонием». 91 3. Двойничество – явление настолько редкое, необычайное и страшное, что вполне естественно недоверие большинства людей, особенно привыкших к наглядным опытам натуралистов, к рассказам о фактах раздвоения, вполне понятно стремление недоверчивых людей истолковать эти факты как галлюцинации, если уж не как простые выдумки. Но реальность двойников как именно тонких материальных выделений – эманаций человеческого организма, и существование у человека внутреннего тела находят себе подтверждение в явлениях материализации, которые отчасти поддаются даже экспериментальному изучению. Некоторые лица в состоянии сомнамбулического сна, особенно искусственного, выделяют из себя тонкое вещество – подобное тому, какое наблюдается в двойниках; это вещество первоначально, при первых опытах, бывает необильно и бесформенно, образуя, например, небольшое облачко или столб, полосу около загипнотизированного субъекта; впоследствии же, по мере упражнения, субъект, большею частью, по-видимому, непроизвольно, формирует его в более или менее ясно очерченные фигуры, чаще всего – человеческие фигуры. Судя по некоторым опытам, в этих фигурах человек материализует свои собственные или внушенные ему другими представления, то есть эти представления он выражает в материальных изображениях, сделанных из тонкого вещества, выделяемого его собственным телом. 92 Такая материализация совершенно аналогична тому, как человек делает куклы или статуи из дерева, глины, гипса, кости, камня, мрамора, металла; только при материализации изображение делается не из посторонних человеку твердых тел, а из эманаций его собственного организма, и не сознательно – произвольно, а в состоянии сомнамбулического сна, большей частью безотчетно. |
| – Помогло ли создание православных программ вашему личному воцерковлению? – Безусловно! И не только моему, но и моих коллег и друзей! Я бесконечно благодарен Богу за программу «Библейский сюжет», потому что, занимаясь ею, мы все возрастаем в вере. Когда мы изучаем материал, из которого предстоит сделать программу, то получаем бесконечное количество новых знаний, новых источников для размышлений, сомнений и открытий. И это очень интересный и увлекательный процесс. И он бесконечный. Изучая духовный путь художника, я открываю сразу еще несколько интересных личностей и тем. Именно поэтому вряд ли в ближайшее время у нас иссякнут идеи для передач. Их гораздо больше, чем мы способны охватить. Я надеюсь, что духовный поиск художников, о котором мы рассказываем, может вдохновить и зрителей наших на какое-то нравственное усилие. – Вы упомянули людей, повлиявших на ваше мировоззрение. У вас есть программы об этих людях? – Есть. И о владыке Антонии, и об отце Александре. Главное, о чем мы хотели в них рассказать, – это их любовь к Богу и ближним. Они были удивительными людьми, и ведь они – почти наши современники, им удавалось быть христианами в мире, который нам так хорошо знаком и который, как нам по нашей лености иногда кажется, абсолютно не располагает к каким-то откровениям духа. Меня поражает их проповедь и самоотверженное служение, они горели, как та свеча, о которой в Евангелии сказано: «Никто, зажегши свечу, не покрывает ее сосудом, или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет». Вот так и они нам всем светили, и мы грелись этим теплом. – А какие еще церковные деятели заинтересовали вас в качестве героев для программ? – У нас были передачи и про отцов Церкви, и про ветхозаветных пророков: Моисея, царя Давида, царя Соломона, Исаию и других. Говорили мы и о преподобном Иоанне Дамаскине, святителях Григории Богослове, Иоанне Златоусте, Василии Великом, о блаженном Августине. – Человеку трудно гореть постоянно. Были ли в вашей работе какие-то сложности, когда хотелось все бросить и закрыть программу? |
| Теперь это чисто русский приход. Когда я приезжаю, у меня даже складывается впечатление, что я вдруг перенеслась в Москву, в какой-то московский храм: всюду русские люди, женщины стоят в платочках, в то время как женщины из поколения моих родителей ходили в храм в шляпках, а не в платках. Мне кажется, это какие-то древние-древние корни сказываются. Так что сегодня это типичный современный русский приход. – Ирина Арсеньевна – вы профессор Кембриджского университета. Классической литературе в России сейчас уделяется очень мало внимания, люди, особенно молодежь, читают мало. Вот только в последнее время что-то стало меняться к лучшему. Какая ситуация с этим в Англии? – То же самое! Может быть, даже хуже – не знаю точно, но картина очень печальная. И даже в таком древнем и элитарном университете, как Кембридж, я сейчас никому бы не посоветовала поступать на славянское отделение, потому что там настоящая русская литература почти полностью отсутствует. Теперь там преподают молодые американки и американцы, и это не тот факультет, на котором я работала, где мы – и англичане, и русские – действительно хранили вот эту святую русскую культуру. Мне недавно кто-то передал, что один из моих коллег (бывший студент, потом коллега), дипломатично комментируя состояние русского отделения в Кембридже, сказал: «Вы знаете, когда ушла на пенсию Кириллова, ушла не только русская литература, ушло и ощущение России!» Мне это бесконечно дорого. – Я полностью согласен с ним, я тоже ощущаю, что от вас и ваших слов исходит настоящая, подлинная любовь к России, которая не передается словами, а ощущается именно душой, теплом души. Ирина Арсеньевна, вы опубликовали работу о Достоевском. Что особенно интересует вас в этом великом писателе? Чьи литературоведческие, научные работы о Достоевском вам духовно близки? – О Достоевском писали многие, не связанные впрямую с литературой люди. Скажем, преподобный Иустин (Попович) очень любил и чтил Достоевского. Я с большим увлечением прочитала его книжку о Достоевском: она дышит любовью к писателю, но воспринимается больше не как научное, а как поэтическое творение. Есть хорошие исследования в Америке, во Франции – все это очень достойно. Но я считаю, что как научный автор Бахтин совершенно не превзойдён, причем именно ранние статьи Бахтина о Достоевском . Бахтин – «мудрец о Достоевском». Еще Мочульский. Мы росли на «Критических биографиях» Константина Мочульского (это было еще первое поколение русской эмиграции). Я не знаю, кого бы я выше поставила. Хотя вот это проникновение в самую суть видения Достоевского – это, конечно, Бахтин. |
| 16 Пламенная любовь к Христу, как Небесному Жениху, является характерной чертой не только мистики пр. Макария, но и всего представляемого им направления. В Симпосионе Мефодия Патарского , представляющем собою глубоко мистический трактат о девстве, как главном условии таинственного сочетания души с Христом, хор девственниц поет гимн Господу, где в поэтической форме изображается страстная тоска души по своем Возлюбленном: ради Возлюбленного душа оставляет брачное ложе, дорогой дом. мать, родных, отечество, все удовольствия и развлечения мира, чтобы войти внутрь всеблаженного чертога жениха, укрыться в Его объятиях, непрестанно созерцать Его небесную красоту (MG. t. 18, Sympos. XI. 2: ср. р. п. проф. Е. Ловягина , СПб. 1877, стр. 107–108). Мотивы этой песни основным тоном проходят через всю мистику рассматриваемого направления. По Григорию Нисскому , который с гностической мистикой сумел сочетать порывы мистики " эмоциональной». Бог в Песни Песней указует " самый совершенный и блаженный способ спасения, именно, посредством любви«(Творения, ч. III, М. 1862, стр. 12). Эта любовь есть мистическая любовь души, этой невесты, к Логосу, как возлюбленному жениху своему. Чем более душа приближается к Логосу, тем сильнее пламенеют в ней любовь и желание созерцать красоту Его лицом к лицу. Она ищет Жениха своего ночью и, охваченная " опьянением любви, погружается в " экстатическое " состояние.»Уязвленная этой любовью», она оставляет все " тварное, и все умопредставляемое в твари, верою обретает любимое и уже не выпускает из объятия веры Обретенного, пока Он не вселится внутри чертога ее, т. е. внутри сердца«(там же, стр. 158–159). Это единение души с Господом есть " пречистое супружество, в котором душа прилепляясь Господеви, делается един дух с Господом»(там же, стр. 20). 17 Horn. 4, 9; Нужно заметить, что в своем учении о телесности души Макарий не стоит среди церковных писателей первохристианства совершенно одиноко. Под влиянием того же стоицизма Тертуллиан приписывает телесность не только человеческой душе, но и Богу. Далее эфирную телесность душе, ангелам и демонам приписывают Иустин, Ириней, Климент Александрийский . Об Антонии Великом сообщается, что он видел душу Амония, поднимавшуюся на небо. Неудивительно, что и Макарий усвоил этот стоический взгляд на природу человеческой души, а также ангелов и демонов. |
|
|
