| Митрополит Нестор (Анисимов) Митрополит Нестор (Анисимов; 18851962) — удивительный человек, ревностный пастырь и великий миссионер, просветитель народов Камчатки. В своей жизни он никогда не заботился о собственном благополучии, проявляя редкостное самопожертвование и полагая душу свою за ближних. Николай Анисимов, будущий митрополит Нестор, родился 9 ноября 1885 года в Вятке, в семье статского советника Александра Александровича Анисимова и Антонины Евлампиевны, дочери протоиерея. Николай любил молитву и богослужение и с детства мечтал стать священником. Владыка вспоминал: «Меня и брата с детских лет приучали молиться по утрам и на сон грядущий. Стоя в детской комнате на коленях перед образом, озаренным светом лампады, я молился вслух так: “Боженька, сделай меня архиереем… Боженька, дай здоровье маме, папе, брату Ларичке, крестной бабушке и… моей собачке Ландышке”. Такова была моя наивная детская молитва». Николай окончил Казанское реальное училище и поступил на калмыцко-монгольское отделение миссионерских курсов при Казанской духовной академии. В 1905 году он поступил в число братии Казанского мужского Спасского монастыря. В 1907 году послушник Николай принял постриг с именем Нестор, был рукоположен во диакона и через несколько дней — в иерея. В мае того же года молодой и ревностный пастырь начал собираться в долгий путь на Камчатку. Отец Нестор так писал о коренных народах Камчатки: «Отрадным явлением среди убогого, дикого бытия этих забытых всеми людей было отсутствие всякой ругани и сквернословия. Камчатские народности не знали никакой брани, воровства и обмана. Это были доверчивые, как дети, чистые сердцем, но нищие духом люди. Среди них я чувствовал себя без малейшего напряжения, спокойно и радостно, словно жил там постоянно». Отец Нестор полюбил народ Камчатки и стал относиться к коренным жителям этого края как к собственным детям. Труды ревностного пастыря можно было воистину назвать апостольскими. Ему приходилось постоянно разъезжать на оленьих и собачьих упряжках по обширной, совершенно дикой территории, рискуя жизнью, попадая в многодневные снежные бураны, терпя холод и голод, совершая богослужения даже во время землетрясений. Местные жители прозвали его «Майгу-поп Нестор» (большой батюшка Нестор) и под этим именем он стал известен всему Камчатскому краю. |
| — Батюшка, Степан Трофимович, вас ли я, сударь, вижу? Вот уж и не чаял совсем!.. Али не признали? — воскликнул один пожилой малый, с виду вроде старинного дворового, с бритою бородой и одетый в шинель с длинным откидным воротником. Степан Трофимович испугался, услыхав свое имя. — Извините, — пробормотал он, — я вас не совсем припоминаю… — Запамятовали! Да ведь я Анисим, Анисим Иванов. Я у покойного господина Гаганова на службе состоял и вас, сударь, сколько раз с Варварой Петровной у покойницы Авдотьи Сергевны видывал. Я к вам от нее с книжками хаживал и конфеты вам петербургские от нее два раза приносил… — Ах, да, помню тебя, Анисим, — улыбнулся Степан Трофимович. — Ты здесь и живешь? — А подле Спасова-с, в В-м монастыре, в посаде у Марфы Сергевны, сестрицы Авдотьи Сергевны, может, изволите помнить, ногу сломали, из коляски выскочили, на бал ехали. Теперь около монастыря проживают, а я при них-с; а теперь вот, изволите видеть, в губернию собрался, своих попроведать… — Ну да, ну да. — Вас увидав, обрадовался, милостивы до меня бывали-с, — восторженно улыбался Анисим. — Да куда ж вы, сударь, так это собрались, кажись, как бы одни-одинешеньки… Никогда, кажись, не выезжали одни-с? Степан Трофимович пугливо посмотрел на него. — Уж не к нам ли в Спасов-с? — Да уж не к Федору ли Матвеевичу? То-то вам обрадуются. Ведь уж как в старину уважали вас; теперь даже вспоминают неоднократно… — Да, да, и к Федору Матвеевичу. — Надо быть-с, надо быть-с. То-то мужики здесь дивятся, словно, сударь, вас на большой дороге будто бы пешком повстречали. Глупый они народ-с. — Я… Я это… Я, знаешь, Анисим, я об заклад побился, как у англичан, что я дойду пешком, и я… Пот пробивался у него на лбу и на висках. — Надо быть-с, надо быть-с… — вслушивался с без жалостным любопытством Анисим. Но Степан Трофимович не мог дольше вынести. Он так сконфузился, что хотел было встать и уйти из избы. Но подали самовар, и в ту же минуту воротилась выходившая куда-то книгоноша. С жестом спасающего себя человека обратился он к ней и предложил чаю. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание ЕЛИСЕЙ Преподобные Елисей Радонежский и Максим Грек. Фрагмент иконы «Прп. Сергий Радонежский с учениками в молении Св. Троице». Кон. XVII в. (СПГИХМЗ) Преподобные Елисей Радонежский и Максим Грек. Фрагмент иконы «Прп. Сергий Радонежский с учениками в молении Св. Троице». Кон. XVII в. (СПГИХМЗ) (род. ранее 1332, Ростов?), прп. (пам. 6 июля - в Соборе Радонежских святых, 23 мая - в Соборе Ростово-Ярославских святых), Радонежский, иеродиак. Троице-Сергиева мон-ря, родственник и ученик прп. Сергия Радонежского. Единственным источником сведений о Е. является Житие прп. Сергия, написанное Епифанием Премудрым ок. 1418-1419 гг. Житие не содержит точных дат, поэтому факты биографии Е. восстанавливаются благодаря косвенным сведениям. Согласно Житию, в нач. 30-х гг. XIV в. (по-видимому, после голода 1332) в Московское великое княжество из Ростова переселилась большая группа его жителей, в т. ч. «болярин» Кирилл и его дядя, отец Е. Анисим, переехавший в Радонеж вместе с тысяцким Протасием. В Житии отмечено, что мн. переселенцы прибыли с «родом си» из Ростова, откуда Анисим, не указано. В числе переселенцев имя Е. не фигурирует, поэтому можно предположить, что Анисим переехал один, а сын его остался в Ростове и оказался в Троице-Сергиевом мон-ре позднее, после того как в обители поселился его отец. Житие упоминает отца Е. в числе первых 12 насельников Троице-Сергиева мон-ря, собравшихся на Маковце до поставления в 1354 г. прп. Сергия в игумены. При этом агиограф поясняет, что входивший в их число Анисим «бе диакон, диаконов отець Иелесеа глаголемаго» ( Клосс. 1998. С. 321). По сведениям архим. Леонида (Кавелина) , Е. был похоронен под монастырским Троицким собором ( Леонид (Кавелин). Св. Русь. С. 142-143). В «Описании о российских святых» (известно в списках XVIII-XIX вв.) Е. наряду со своим отцом Анисимом и Иаковом Якутой назван учеником прп. Сергия (С. 79). В данном сочинении отразилась поздняя агиографическая традиция, сложившаяся в Троице-Сергиевом мон-ре к нач. |
| И долго страдала она от него попущением Божиим, что часто бывает людям в наказание за грехи их и ради душевного спасения. Так случилось и на этот раз. И пришло тому Анисиму на ум отправиться на богомолье в монастырь на Соловки, к всемилостивому Спасу и Пречистой Богородице и ко гробам преподобных отцов наших Савватия и Зосимы, чтобы помолиться там вместе с женой своей. Так и поступил он вскоре. Уложил он свою больную жену в карбас, и отправились они в морское путешествие. Больная же уснула, а, проснувшись, стала говорить своему мужу: «А я уже была в монастыре!» Он же возражал ей, говоря: «Перестань, что ты беснуешься?» Она же продолжала настаивать на своем и стала рассказывать о том, какая церковь в монастыре, какова другая там церковь и трапезная. Вскоре же достигли они монастыря. Анисим, по благословению священников и старцев, привел свою больную жену в монастырь. И стали они молиться в церквах Спаса и Пречистой Богородицы и, отслужив молебен, вошли в гробницу преподобного Зосимы. И оставил Анисим свою жену одну помолиться у гроба, а сам пошел в гробницу преподобного Савватия, отстоящую примерно на сорок шагов оттуда, чтобы и там помолиться о больной. И когда он молился, жена его вдруг закричала криком великим. Анисим же поспешил назад и нашел ее лежащей на земле, безгласной. Он же поднял е и отвел в храм Успения Пресвятой Богородицы. Священник же, вышеупомянутый Геласий, освятив воду, покропил ею больную и осенил Крестом Господним. Она же тотчас освободилась от своего недуга, стала здоровой, и рассудок вернулся к ней, так что и следа не ощущала она в себе от прежней болезни своей. И стала она затем рассказывать о всем случившимся: «Пришли мы в гробницу, и муж оставил меня одну, и вот стала я молиться у гроба. И тут оказался передо мной эфиоп черный. Страшный образом своим, в руке же держал он большую палку. И ударил меня той палкой по голове. Я же от страха перед видением тем и от удара того закричала что было силы, и упала на землю, и не знаю сколько времени так лежала. |
| Подобные рассуждения типичны, и смысл их однозначен: ложь и несправедливость убивают веру. А если что и остаётся, то лишь внешняя видимость да мелкое суеверие, страх наказания. Отсутствие опыта подлинной религиозной жизни не позволяет человеку ощутить присутствие Бога в себе самом, то есть услышать голос совести. Редко, да и то лишь на мгновения, пробуждается в ком-нибудь подлинное религиозное сознание. Но то мимолётное стремление к Богу остаётся непонятным людям и толкуется ими ложно, приспосабливается к низменным понятиям толпы. «Когда меня венчали,— рассказывает Анисим Варваре,— мне было не по себе. Как вот возьмёшь из-под курицы яйцо, а в нём цыплёнок пищит, так во мне совесть вдруг запищала, и, пока меня венчали, я всё думал: есть Бог! А как вышел из церкви— и ничего» (С-10,157). А вот авторское описание этой сцены: «Анисим, в чёрном сюртуке, с красным шнурком вместо галстука, задумался, глядя в одну точку, и когда певчие громко вскрикивали, быстро крестился. На душе у него было умиление, хотелось плакать. Эта церковь была знакома ему с раннего детства; когда-то покойная мать приносила его сюда приобщать, когда-то он пел на клиросе с мальчиками; ему так памятны каждый уголок, каждая икона. Его вот венчают, его нужно женить для порядка, но он уже не думал об этом, как-то не помнил, забыл совсем о свадьбе. Слёзы мешали ему глядеть на иконы, давило под сердцем; он молился и просил у Бога, чтобы несчастья, неминуемые, которые готовы уже разразиться над ним не сегодня-завтра, обошли бы его как-нибудь, как грозовые тучи в засуху обходят деревню, не дав ни одной капли дождя. И столько грехов уже наворочено в прошлом, столько грехов, так всё невылазно, непоправимо, что как-то даже несообразно просить о прощении. Но он просил и о прощении и даже всхлипнул громко, но никто не обратил на это внимания, так как подумали, что он выпивши» (С-10,153). Анисиму в этот момент даровано слезное умиление, сердечное сокрушение о грехах, но светлому порыву его противопоставлено нелепое тупомыслие толпы— безверие людей «из оврага». Поэтому слёзный дар и вера оставляют его, как только он покидает церковь, вновь погружаясь в туман безверия. Именно безверие и становится причиною всех бед и преступлений, совершающихся здесь. Да и что иное может стать причиною греха? |
| И, пришедши туда, поселился около церкви, названной в честь святого Рождества Христова, — и поныне стоит церковь эта. И здесь он жил с родными своими. Не только он один, но с ним и другие многие люди переселились из Ростова в Радонеж. И были они переселенцами на земле чужой, а в числе их Георгий, сын протопопа, со своими родными, Иван и Федор, род Тормоса, Дюдень, зять его, со своими родными, Анисим, дядя его, который впоследствии стал дьяконом. Говорят, что Анисим с Протасием-тысяцким пришли в ту деревню, называемую Радонеж, которую дал князь великий сыну своему младшему князю Андрею. А наместником он поставил в ней Терентия Ртища, и многие льготы людям даровал, и также он обещал уменьшить многие налоги. И благодаря этим льготам там собралось много людей, так как из ростовских земель из-за нужды и несчастья разбежались многие. Отрок же преславный, преславного отца сын, о котором мы речь ведем, подвижник, о котором всегда помнят, родившийся от родителей благородных и благоверных, вырос как от доброго корня добрая ветвь, воплотив в себе всяческие достоинства доброго корня этого. Ведь с молодых лет он был подобен саду благородному и вырос как богатый плод, был отроком красивым и благонравным. Хотя по мере роста он становился все лучше, но красоты жизни он ни во что не ставил и всякую суету мирскую, как пыль, попирал ногами, так что, можно сказать, самую природу свою хотел презреть, и унизить, и преодолеть, часто нашептывая про себя слова Давида: «Какая польза в крови моей, когда я сойду в могилу?» Ночью же и днем он не переставал молить Бога, который начинающим подвижникам помогает спастись. Как я смогу перечислить прочие добродетели его: спокойствие, кротость, молчаливость, смирение, негневливость, простоту без ухищрений? Он любил одинаково всех людей, никогда не впадал в ярость, не препирался, не обижался, не позволял себе ни слабости, ни смеха; но когда хотелось ему улыбнуться (ведь и ему это было нужно), он и это делал с великим целомудрием и воздержанием. Он всегда сокрушаясь ходил, как будто в печали; еще же более плакал, часто слезу из очей по щекам испуская, на плачевную и печальную жизнь этим указывая. |
| Пока шло строительство, Анисим Мальцев за огромные деньги приобрел несколько сот драгоценных дониконовских икон, которые в 1915 году были размещены в храме. Иконостас и ризы выложены серебряной вызолоченной басмой. В храме имелись уникальные мозаичные панно — иконы «Троица», «Спас Нерукотворный», «Знамение». Анисим Мальцев всего несколько месяцев не дожил до освящения церкви. 10 февраля 1914 года, собираясь на свои хутора по хозяйственным делам, он скоропостижно скончался. Хоронили Анисима Михайловича с большими почестями всем городом. Его брат Паисий достроил храм. В газете «Заволжье» сказано: «На днях состоялась закладка придела старообрядческой церкви, построенной на средства умершего А.М. Мальцева. На торжество закладки прибыл епископ Мелентий с духовенством. Торжество привлекло большую толпу народа». Начиная с 1919 года, из Троицкого храма изымалось церковное имущество: серебряная утварь, канделябры, иконы, сусальное золото с главок. Затем государство наложило непомерный налог на здание, и старообрядческая община, в связи с отсутствием средств, вынуждена была письменно отказаться от здания. Так старообрядцы потеряли свой храм. После перехода здания церкви к государственным властям председатель горсовета А. Карпухин в 1930 году посылает в Ленинград запрос о ценности здания. Из письма директора Центральных государственных реставрационных мастерских (ЦГРМ) И. Грабаря следует, что здание не является памятником архитектуры и не состоит на охране государства, но имеется приписка: «Среди имущества церкви представляет особую ценность иконная живопись (мозаичные панно), которая является памятником монументального искусства и находится в ведении Главнауки». В 1930 году одновременно с разрушением всех церквей города разрушаются шатры центрального объема и колокольни Троицкого храма. Разобрана верхняя звонница, все апсиды, алтарная преграда. Со второго яруса колокольни сбросили знаменитый колокол. Он разбился, драгоценные осколки милиция собрала и куда-то вывезла. Сохранился акт осмотра здания Белокриницской церкви 1930 года с заключением: здание надлежит приспособить под городской театр. О судьбе приобретенных А. Мальцевым ценных древнерусских икон ничего не известно. Трагикомическая подробность: театр получил имя Чапаева. Здание было страшно изуродовано, алтарь превращен в сценическую коробку. |
| — Ой, Анисим Иванович, вам бы не музей сторожить, а лекции по атеизму читать. Всех бы профессоров за пояс заткнули. — Ты меня, девка, атеистом не брани, — рассердился он, — что я те, пес какой? — Замолчал, но долго молчать терпения недоставало, и глаза ее так ласково смотрели, что опять загорячился: — А что ты думаешь? Монахи дак те же мужики были. Я тебе так скажу: бабы им опостылели, вот и зажили они отдельно. Хозяйство свое завели, рыбу ловили, сады у них были, это в наших-то местах. А счас? — Он махнул рукой, нахмурился, и она тоже загрустила и стала жаловаться на директора, которому ни до чего нет дела, фонды разбазарены, самое ценное вывезено в Москву и Ленинград. Анисим Иванович сочувственно слушал и в утешение сказал: — Прежний начальник еще поганьше был. При ем дак до самой до войны иконы на полу вверх ликами лежали, а людей по им ходить заставляли. Счас такого хоть нет безобразия. Городок стоял на отшибе, экскурсии приезжали нечасто, и хотя давно пора было делать ремонт, с ремонтом откладывали, закрывая одну за другой обветшавшие церкви, и все к этому привыкли: меньше экспозиций — меньше работы, только Любовь Федоровна стала возмущаться: — Ну объясните вы мне, почему мы, богатейшая страна, запускаем в космос тысячи спутников, строим заводы, станции и не можем найти нескольких десятков тысяч на ремонт музея, которому нет цены и который, исчезни он, ничем уже не заменишь. Понимаете, ничем! — Брось, Любовь Федоровна, — возразил он твердо, — какой уж там космос? В шестьдесят первом как раз Гагарина запустили — начальство сюда приехало, дак хотели собор центральный порушить. Говорят, Бога нет, теперь наукой доказано, а церква ваша больно высока, выше всех в городе и людей смущает. Так что трудящиеся требуют, подписи собрали, ироды, — он злобно сплюнул, — одно спасло тогда: зрывчатки им не хватило. Никто нас не трогает, и слава Богу. — Да что вы глупости какие-то говорите? — вспылила она. — Это кто ж сейчас позволит памятник взрывать? — Ну не взрывать, так другую пакость учудят. |
| — Любовь Федоровна, — позвал он негромко. Она не отозвалась, и тогда он стал говорить, оправдываясь, очень быстро, что другого выхода не было, это единственный способ спасти монастырь, и лучше уж так, чем дожидаться, пока он рухнет, область получит валюту, о ней он договорился, ее возьмут на самую высокооплачиваемую работу. Постепенно к его голосу возвращалась уверенность, словно говорил, обращаясь к массе людей. Она обернулась, и сторож увидел полные слез и обиды глаза. Тогда еще не понимая, что и зачем он делает, Анисим Иванович встал и, не говоря ни слова, вытолкнул непрошеного гостя из сторожки. — Зря вы с ним так, — сказала она рассеянно, — он ведь как лучше хочет. Все равно, только я тут больше не смогу. И ему стало вдруг стыдно, точно это он был виноват, что не смог уберечь белые церкви и старые стены, не уберег свою бесценную, единственную семужку, уплыла она от него Бог знает куда, в тот же вечер уехала, толком и не простившись, и с тех пор не было от нее ни единой весточки — где она, как, что с ней? Он остался один, и только слышалась чужая речь аккуратных белобрысых рабочих. Одно было ему утешение — несколько дней спустя разыгрался над городом ветер, да такой страшный, какого старики не помнили. Он срывал крыши с домов, разбрасывал поленницы и валил деревья, а наутро Анисим Иванович увидел, что рухнул с высоты на землю трубящий ангел, и, воровато оглянувшись, взвалил его старик на спину и унес к себе, чтобы слушать ночами его тихую, нежную песню. Заступница По воскресеньям мать не делала никакой работы по дому. Загодя она прибиралась в комнатах, готовила обед и поджидала детей. Нас было у нее четверо — трое братьев и сестра. Старший, Андрей, уехал в Ленинград и работал в порту инженером, а мы остались в Норильске, но жили своими семьями и встречались только у матери. Она была на вид крепкая, здоровая женщина, с сильными, полными руками, немного грузная, но очень подвижная, хотя два раза у нее была тяжелая операция на ногах. Мать была украинкой, и ее обеды всегда были щедрыми — она варила борщи, делала галушки в сметане, зразы, кормила нас супами, капустой и картофельными драниками. Но мои брат и сестра, казалось, тяготились этими обедами, старались быть оживленными и не знали, о чем говорить, отсиживали свои часы и уходили, а я оставался. Я был у матери последним ребенком и, может быть, поэтому сильнее, чем старшие, ощущал живую с ней связь, и она со мной была доверчивее, чем с ними. |
| Конфликт удалось погасить. Отношения между попечителем Н.Т. Макаровым и священником наладились. О. Анисим прослужил в Вышнем Волочке до 1907 г. Однако, средств священнику явно не хватало. Попечитель даже просил высшее церковное начальство выделить «субсидию» священнику. Жалуясь на своё голодное положение о. Анисим «скрылся в Торжок». Финансовое положение на приходе вызвало недоумение у церковного начальства. Прихожан насчитывалось 700 человек, а священник почему то влачил голодное существование. «Священник скрылся, ключи от церкви не передал, церковную утварь, принятую от попечителей, под расписку не сдал. Как наши пастыри не по Евангелию поступают, не полагают душу свою за овца, а оставляют и бегают…», - писали архиепископу Иоанну (Картушину) попечители старообрядческого молитвенного дома. В ответ архиепископ указал, что сам перевел о. Анисима в Торжок, а в Вышний Волочёк назначил о. Нестора. Если вышневолоцкие старообрядцы не готовы содержать иногороднего священника, то «хорошо бы, если бы в среде вас нашелся достойный кандидат на эту степень. Если имеется таковой в виду, то пришлите приговор и свидетельство отца его духовного: я, по рассмотрении этих бумаг, вызову его для рукоположения», - предложил архиепископ вышневолочанам. В итоге и о. Нестор не остался на приходе. 27 марта 1907 г. к молитвенному храму в Вышнем Волочке назначен о. Зотик, окормлявший не только Вышний Волочёк, но и Валдай. При нём Вышневолоцкая община старообрядцев, приемлющих священство Белокриницкой иерархии официально была зарегистрирована Тверским губернским правлением 8 апреля 1907 г. В 1908 г. новым настоятелем общины стал священноиерей Григорий Трифонович Ширяев, переведённый через два года в г. Ржев. Он стал одним из участников закладки первого каменного старообрядческого храма в Вышнем Волочке. И хотя по оценкам самих старообрядцев община была весьма бедной, этот факт не помешал в 1911 г. в Вышнем Волочке начать сооружение на средства купцов Павла Ивановича Соколова, его супруги Елизаветы Александровны и председателя Вышневолоцкой старообрядческой общины Антона Михайловича Капустина особого каменного храма. В 1911 г. настоятелем общины в Вышнем Волочке был уже священноиерей Андрей Клюшкин. Из сообщения корреспондента журнала «Церковь» из г. Вышний Волочёк Тверской губернии следует, что 28 сентября 1914 г. на строящийся уже три года каменный храм во имя Казанской иконы Божией Матери «при большом стечении народа, состоялось торжественное поднятие крестов». |
|
|
