| М. А. Дьяконов , подтверждая в общем мнение Ключевского, относит прикрепление крестьян-старожильцев ко 2-й пол. XV и 1-й пол. XVI в., а также указывает, что право суда над крестьянами, представительство за них на суде и ответственность за уплату крестьянином государственных повинностей присваиваются владельцам уже раньше XVII в., как и продажа крестьян семьями и отдельно, и перевод их на новые земли. В. И. Сергеевич оспаривал мнение Ключевского о сближении крестьян с кабальными холопами и применении к крестьянам правил служилой кабалы и о прикреплении крестьян к лицу владельца, а не земли. В течение всей 1-й пол. XVII в. служилые люди хлопочут о продлении срока для розыска беглецов, и правительство увеличивает этот срок, сначала в частных случаях, а в 1642– в виде общей меры до 15 лет. При Алексее Михайловиче «урочные годы» для сыска беглых были наконец вовсе отменены. Существовали, однако, и в это время еще люди, не записанные нигде за владельцами и, следовательно, сохранившие право распоряжаться своею личностью; они могли садиться на владельческую землю и заключать порядные, но, по Уложению, они должны были заявить о своем желании поступить в крестьянство в Поместном приказе, и приказ, после исследования, действительно ли это люди вольные, делает определение об отдаче их в крестьяне. К к. XVII в. продолжается сближение владельческих крестьян с холопами. С одной стороны, владельцы сажают холопов на землю, с другой – государство стремится обложить холопов повинностями в свою пользу, но закон все-таки строго разграничивает эти две группы населения. Окончательно крепостное право утвердилось в России в к. XVII в., то есть гораздо позже, чем во многих западноевропейских странах (Германии, Австрии, Франции, Венгрии и др.), и охватило около половины всех крестьян, остальные продолжали оставаться свободными. При Петре I произошло слияние крестьян с холопами, как следствие податной реформы. Петр, вместо взимавшейся прежде подати с земли или со двора, переложил подати на души. |
| Кабак с самого начала оказался вещью выгодною, и были употреблены всевозможные меры, чтобы распространить его, но кабак не шел. Цари жаловали кабаками князей, и бояр, и даже татар, всякий мог приехать в Москву и купить там себе кабак, т. е. право поставить его там, где ему хотелось, а вместе с кабаком брались на откуп и все напитки, даже сусло и квас, народу нечего было пить – но кабак все не шел вперед, а, напротив, появилось множество тайных корчем и ропат, которые были скрыты от общественного надзора и скоро сделались местами разврата. Народу сделалось противно самое имя кабака, и велено называть их кружечными дворами, и очень часто случалось, что отдают кабак на откуп, и в целом округе не оказывается ни одного откупщика. В деревнях кабаки строго запрещались (до к. XVII в.), и еще в 1665 существовали честные русские люди, вроде Ордин-Нащокина, который, замечая зло, распространяющееся от казенных кабаков, хлопотал о прежней вольной продаже напитков. В Москве, в н. XVII в., было, вероятно, не больше двух-трех кабаков, но к концу века их число увеличилось многократно. Кабаки начинались с самого Кремля. Здесь, при царе Алексее Михайловиче, на Земском дворе, возле самого государева дворца, с ведома Приказа начальных людей, были заведены кабаки, где кабатчики, собравшись в артели, торговали вином. Всех этих кабатчиков было больше тысячи, и артель их получала большие выгоды. В XVIII в. в Кремле были известны два кабака: один духовный, другой подьяческий. Первый помещался на Соборной площади, под известной Царь-пушкой, и назывался «Неугасимая свеча». Здесь, после вечерень, обыкновенно собирались соборяне, пили и пели «Пасху красную». Подьяческий кабак стоял ближе к дворцу, перейдя туда вместе с Приказами, – он стоял под горой, у Тайницких ворот, и назывался «Катон». При Анне Иоанновне кабак этот велено было из Кремля вывести, вместо него поставили несколько кабаков, но уже не в Кремле. Из других московских кабаков славились Каменномостский кабак, служивший притоном всяким ворам, и «Красный кабачок», куда собиралось все, что только было тогда в Москве разгульного. Из особенно известных старых кабаков следует упомянуть кабак у Воскресенских ворот. Сюда собиралось после присутствия все подьячество. Между Моисеевской площадью и Никитской был кабак, называемый «Каменный скачок», позднее просто «Скачок». Против Моисеевского монастыря стояло «Тверское кружало», а где в сер. XIX в. был Воронин трактир, ранее стоял «Стеклянный кабак». В XVIII в. всю Россию обнимает откупная система, распространившаяся потом на Сибирь, на юг, где прежде московских кабаков не знали. Домашнее пиво и медоварение прекращается, и начинается пьянство в кабаках. |
| Затем очень любопытно и важно свидетельство о перстосложении, какое дает друг Аввакума, Неронова и прочих расколоучителей – игумен Феоктист. Он говорит, что в книгах московских, в Псалтырях с восследованием и в Псалтырях малых, напечатанных при царе Михаиле Феодоровиче и при царе Алексее Михайловиче, положены четыре свидетельства о двуперстии: «Апостольское, и Феодоритово, и Мелетиево, и Максимово». Затем продолжает: «и аз о сих от юности моея многим временем утвердихся; а еже знаменати лице тремя персты, кроме Скрыжали, новые книги, свидетельства нигде не видех, разве прения Панагиота с Азимитом, и сие мрачно» 121 . Итак, игумен Феоктист откровенно признается, что двуперстию научился не от отца, или деда, а из печатных книг, где помещены четыре о нем свидетельства, а троеперстие потому утратило для него значение, что в этих книгах нет свидетельств о нем, кроме одного, в Прении Панагиота с Азимитом, которое ему кажется неясным, темным (хотя оно гораздо яснее мнимого «Мелетиева» свидетельства). Для Феоктиста и подобных ему важно было не живое предание, идущее из рода в род, а «писание», печатные книги, – и под их влиянием они оставляют от отцов и дедов наследованный обычай креститься троеперстно, ради возвещенного книгами двуперстия; для нас же само их сознание в этом представляет убедительное доказательство общераспространенного на Руси существования троеперстия до издания иосифовских печатных книг. Но особенно любопытно и важно свидетельство о троеперстии известного расколоучителя – дьякона Федора. В челобитной царю Алексею Михайловичу, писанной в 1666 году, очевидно, имея в виду сделанные патриархом Никоном и особенно отцами собора 1666 г. ссылки на простолюдинов, «из древнего обычая знаменающихся тремя первыми персты», Федор между прочим писал: «В сложении (государь) перстов во знамении крестном ссылаются ныне на деревенских мужиков земледелателей. Уже от света во тму идут... Духовнии власти и освященнии мнози переимают у поселян, – так де слагают три перста земледелатели и знаменуются. Можно ли, государь, таким их словам верить? Забыли писание, глаголющее: держай орало, когда умудрится... Како не срам им такие слова глаголати? Да еще архиереом сущим, а не простых мужиков ссылатися! А ин глаголет: у меня так бабушка крестилась и меня учила! Другой же глаголет: у меня так дедушка! А ин: у меня так матушка! Воистину от истины слух отвращают и к баснем уклоняются» 122 . |
| Особое место конфессии по отношению к народу состоит в том, что именно в конфессии сакрализуется бытие народа, именно в конфессии одухотворяется и освящается жизнедеятельность людей и иконографически описываются главные события жизни как отдельного человека, так и всего народа в целом. Особое место конфессии в отношении государства состоит в том, что только в ней происходит сакрализация власти, что позволяет осуществлять управление народом на основе всеми признаваемых правил (законов). Сами законы Государство народа Конфессия народа при этом приобретают в той или иной степени религиозный оттенок, а наиболее важные из них непосредственно апеллируют к высшим силам, которым народ осуществляет поклонение. В этой системе власть ограничена не столько юридическими нормами, сколько необходимостью подчиняться тем основным законам, которые имеют сакральное происхождение, и на основе которых регулируются все стороны жизни народа и действия элит. В то же время, уместно отметить то обстоятельство, что государство как субъект управления жизнью народа имеет чётко выраженные интересы (волю), не всегда совпадающие с интересами народа и с интересами доминирующей конфессии. Кроме того, на это несовпадение часто накладываются сложности субъект−субъектных отношений, спроецированные на межличностные отношения правящей и духовной элит. Отражение возникших и устоявшихся различий в мировосприятии и подходах к устроению жизни народа у руководителей государства и доминантной конфессии фиксируется в конечном итоге в дифференте исповедуемых Идеальных образах. При этом каждая из элит предъявляет молодому поколению свой Идеальный образ, предоставляя право выбора на не совсем равноправных условиях: государство, как правило, имеет гораздо больше преимуществ по сравнению с конфессией 92 . В России серьёзная коллизия в отношениях государства и Церкви возникла при царе Алексее Михайловиче с Патриархом Никоном , а затем развилась и углубилась при императоре Петре I. Сформировавшаяся к началу XIX в. система государственного образования, благодаря проведённым в своё время религиозным реформам Петра, возымела в себе мощный потенциал протестантизма и атеизма, что в конечном итоге привело к началу XX в. к деформациям и расколу педагогической системы, педагогической среды и всего русского общества. Идеал педагогической системы и идеал системы образования вошли в непримиримый антагонизм, который стал причиной разрушения систем духовной и государственной безопасности, а затем и революции, изменившей государственный строй и духовную доминанту народа. |
| Таким образом, южные степи Московского Государства не иначе заселялись, как под прикрытием множества городов, городков, острогов, засек и всякого рода укреплений; в низовьях Волги долгое время только города, уединенно стоявшие на сотни верст один от другого, указывали на господство русской державы в безлюдной земле. В Сибири каждый шаг подчинения земель власти государя сопровождался постройкою городов и острогов. Повсюду в XVI и XVII веках постройка городов была одною из первых забот правительства и городовое дело важнейшею из повинностей всего народа. Когда в старых актах говорится о постройке городов, то разумеется под этим возведение и устройство укреплений, и в этом случае самое слово «город» означало ограду, а не то, что находилось в ней; говорилось: города каменные (включая в это название и кирпичные), города деревянные и земляные. В XVI веке каменных и кирпичных оград было чрезвычайно мало, исключая монастырские стены, которые чаще, чем городские, делались из кирпича. При Михаиле Федоровиче, после того как Смутные времена показали ненадежность деревянных твердынь, ощутительная потребность охранения государства от всех сторон побуждала выписывать из Голландии мастеров для каменных построек. Как медленно шло это дело, можно видеть из того, что в Астрахани, несмотря на ее одинокое и небезопасное положение, прежде 1625 года не было каменных стен. При Алексее Михайловиче, по свидетельству Котошихина, во всем Московском Государстве были, исключая монастыри, в двадцати городах каменные или кирпичные укрепления; но это число, кажется, преувеличено; по крайней мере, собирая рассеянные известия того времени по этому предмету, едва ли можно насчитать их столько (Москва, Новгород, Ладога, Псков, Смоленск, Тула, Нижний, Казань, Астрахань, Яик, Ярославль, Путивль, Вологда, Полоцк). Вообще же бесчисленные города, усевавшие пространство русских владений, были с укреплениями деревянными или земляными, то есть с валами и с тыном по валу. Города располагались так, чтоб около них находилась естественная защита: вода или ущелья; часто одна сторона стены, а иногда и несколько сторон примыкали к озеру, пруду или болоту; с других сторон, менее обезопасенных местоположением, под стенами проводился ров. |
| В простых русских избах окна были волоковые для пропуска дыма. По надобности на них натягивали кожу; вообще эти отверстия в избах бедных были малы для сохранения теплоты, и когда их закрывали, то в избе среди дня было почти темно. В зажиточных домах окна делались большие и малые; первые назывались красными, последние были по фигуре своей продолговатые и узкие. В каменных зданиях они были еще уже, чем в деревянных. Иногда в одном и том же покое делались окна и красные, и малые, последних числом больше, так, например, одно красное и два малых. Изнутри окна заслонялись втулками, обитыми красной материей, а с наружной стороны железными ставнями; последнее было в обыкновении в каменных домах в Москве и служило предохранением от пожаров. Вместо стекол употребляли чаще слюду, которая вставлялась в окна широкими и тонкими кусками. Самый простой способ вставки слюдяных кусков был посредством шнурков. Но они располагались иногда с большим искусством и нарядностью; делался железный крест, около которого во все стороны расходились жердочки в виде различных фигур; в эти фигуры вставлялись кусочки слюды; таким образом, окна были образчатые, когда слюда была вставлена четырехугольными кусочками, репьястые, когда вставляли ее репейками. Слюду расписывали красками и фигурами птиц, зверей, трав, листьев и прочее. Стекла были мало в употреблении: до открытия стеклянных фабрик при Алексее Михайловиче стекло исключительно доставлялось из-за границы и потому вошло в употребление для окон в Новгороде раньше, чем в Москве. Преимущественно использовались стекла цветные, бывшие в повсеместном употреблении в Западной Европе. Большие, или красные, окна назывались косящатыми – эпитет столь употребительный в народной поэзии. Некоторые из этих красных окон были двойные, то есть два одинаковых окна стояли рядом и разделялись одно от другого продольной перекладиной. В расположении окон не соблюдалось соразмерности. Большие и малые перемешивались без разбора между собой и стояли в одном и том же поясе строения не на одной линии. |
| Царь и побывавшие с ним на Западе придворные и дворяне сами делаются покровителями этих новых западных замашек, оценить изящество и удобство которых они уже успели во время польского похода. Целый ряд западнорусских и польских художников и декораторов с конца 1650-х годов работает на царский дворец в Москве. У многих бояр появляются западные картины, польские и немецкие слуги, и даже такой близкий родственник царя, как Никита Романов, одевает своих слуг в польское и немецкое платье 496 . В 1654–1657 годах дворец царя украшается мебелью западного стиля, а на троне Алексея Михайловича делается не славянская или греческая, а латинская надпись. К концу царствования этого второго Романова дворцовые порядки уже напоминают скорее будущие петровские ассамблеи, чем старомосковский надменно-суровый и чинный обиход. Дворцовые разряды так описывают один из царских приемов:»У государя было вечернее кушание в потешных хоромах – бояре все без мест, думные дьяки и духовник. После кушанья [царь] изволил тешить себя всякими играми, немчин играл в органы, и в сурну, и в трубы трубили, и в суренки играли, и по накрам и по литаврам били. Жаловал царь духовника, бояр и дьяков думных. Напоил их всех пьяными. Поехали в двенадцатом часу ночи " 497 . Эта сцена, которая мало похожа на богобоязненные церковные развлечения начала царствования, лучше всего показывает перемену стиля жизни во дворце. К самому концу царствования в Преображенском летнем дворце был даже организован театр, и немец Иоганн Готфрид Грегори давал первые русские театральные представления. Во время этих представлений оркестр играл на западных музыкальных инструментах, органе, фиоле, стратенте. Артисты танцевали. Наталья Кирилловна уже не сидела в тереме, а ездила в театр и с царем на охоту; недаром в доме Матвеева, в котором она воспитывалась шотландской женой этого боярина, она привыкла к встрече с представителями и культурой Запада 498 . Конечно, эта европеизация московской жизни происходила не так стремительно, как при Петре, но быстрота петровских начинаний стала возможной через следующие сорок лет именно потому, что при царе Алексее Михайловиче уже произошли большие психологическо-культурные сдвиги, Запад приблизился к Москве, а старый быт начал отмирать в кругах высшего московского общества. |
| [Том II]. Объяснительные примечания к рисункам. Составлены Ф. Аделунгом, вновь просмотрены и дополнены А. М. Ловягиным. 8°; стр. XVIII+192. Об извлечениях из «Донесения» и «Путешествия» см. у Минцлова. а] Новое издание, сделанное под редакцией русского ученого La relation de trois ambassades de Monseigneur le comte de Carlisle, De la part du Sérénissime et très puissant prince Charles II roi de la Grande-Bretagne, vers leurs Sérénissimes Majestés Alexey Michailovitz, czar et grand duc de Moscovie; Charles, roi de Suède, et Frédéric III, roi de Danemark et de Norvège, Commencées en l " an 1663 et finies sur la fin de 1664. Nouvelle édition revue et annotée par le prince Augustin Galitzin. Paris, P. Jannet, 1857. Стр. XXXII+368. (Bibliothèque Elzevirienne). Редактор разъяснил в предисловии вопрос об участии в первых изданиях Мьежа (Guy Miège). См. примечание 281. 26) Минцлов, 261. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне. Сочинение Самуила Коллинса, который девять лет провел при дворе московском и был врачом царя Алексея Михайловича. [Эпиграф]. Перевел с английского Петр Киреевский. Москва. 1846. стр. VIII+48. (Из «Чтений в И. О. И. Д. Р.» 1846, кн. 1). Перевод глав XX–XXII: О Дворе Российском при Царе Алексее Михайловиче. [«Московский Вестник», VII, 243–256 (1828, 2)]. Здесь на стр. 245–246 переведены 12 строк в главе XX (о Б. И. Морозове), отсутствующие у Киреевского на стр. 31. а] Минцлов, 277. Путешествие по России Голландца Стрюйса. Переводил П. О. Юрченко. [«Русский Архив» 1880. кн. I, стр. 5–128]. «Р. Арх. 1880, I». [Заметка в авторском экземпляре книги]. Библиографическая заметка о немецком переводе книги Штрауса [Johann Jansen Straussens Reise durch Italien etc., Gotha und Erfurt, 1832, помещена в Ж. M. Н. П., II. – Ж. М. Н. П., 1834, ч. 2, стр. 326–328]. Ср. Adelung, II, стр. 344–346. Приводя отрывок из путешествия Стрюйса, А. Корнилович называет его: «голландец Ян Янсен Стрейс» [«Северный Архив», 1824. 5, стр. 275–290; 7, стр. 26–40]. |
| Контарини путешественник, и венецианский посол при Иоанне III. Барон Герберштейн, германский посол при в. к. Василии; его записки о Московии «Commentarii» капитальное сочинение, в котором нередко изображает Русь черными красками. Алекс. Гванини, итальянец, был на службе у Батория, оставил сведения о Москве, проникнутые пасквилем, в отношении Ив. Грозного «Moscoviæ descriptio». Павел Иовий, епископ ноцерский, историк (первой половины XVI века), оставил сочинения о Москве. Иоган Кобенцель, посланник императора Максимилиана, при Грозном. Ульфельд, датский посол, при Грозном, написал «Странствования». Горсей английский посол при Грозном и Феодоре Иоанновиче, написал «Сказания»: (Отеч. Запис. 1859 г. 9). Флетчер, английский посол при Феодоре Иоанновиче; его записки о России проникнуты черными красками, особенно порицаются монастыри. Петрей, швед, современник Годунова, написал «Chronic moscovit». Конрад Буссов, современник Годунова, тоже написал «Хронику» (по-немецки). Маржерет, французский офицер, служил в войске Годунова; при самозванце делал зло русским. Коллинс, английский врач при Алексее Михайловиче. Самуил Пуффендорф род. 1632 г., написал «Введение в историю европейскую». Он сделал естественное и международное право предметом академического изучения. Всех иностранцев, посетивших древнюю Русь, насчитывают до 270. Русские, в свою очередь, чуждалась латинского, еретического запада, и путешествовали на восток, из любопытства и для науки. Записками иностранцев о России надобно пользоваться с осторожностью, так как они не чужды преувеличений, незнания дела, ошибок и лжи. См. «Библиотеку иностран. писателей о России». Читать далее Источник: Исторический очерк русского проповедничества/[Епископ Иаков (Домский)]. - Санкт-Петербург : Тип. Ф.Г. Елеонского и К°, 1878-./Т. 1. - 1878. - XII, 800 с. (Авт. в кн. не указан; установлен по изд.: Рус. аноним. и подпис. псевд. произведения печати, 1801-1926. Л., 1977. Вып. 1. С. 105; Русский биографический словарь. Спб., 1897, с. 159). Поделиться ссылкой на выделенное |
| 315 Об этих патриархах и о Георгии, сыне Самора, который, очевидно, был весьма важным лицом христианской общины Дамаска, Павел Алеппский рассказывает в своей хронике антиохийских патриархов. (См. перевод ее в моей статье: К истории антиохийских патриархов, помещенной в Сообщениях Импер. Прав. Палестинского Общества, декабрь, 1896 г.). 318 Весь этот эпизод об обрусевшем арабе пропущен почему-то в здешних рукописях и потому взят нами из английского перевода. Примечания к нему принадлежат нам. Павел, к сожалению, не называет имени своего земляка; но несомненно, что это не был стольник Даудов, как полагает г. Аболенский, автор статьи: Московское государство при царе Алексее Михайловиче и патриархе Никоне , по запискам Павла Алеппского. Из сведений о Даудове, опубликованных в Летописи занятий археографической комиссии (вып. V), на которые ссылается г. Аболенский, с полною очевидностью вытекает, что земляк Павла и стольник Даудов два совершенно разных лица. Последний, по всей вероятности, был армянин, родился в Персии в 1620 г. и выехал в Россию вместе с русским посольством. 319 По английскому переводу. В наших рукописях, очевидно, ошибочно: «то есть более 40 миль пути». 323 Арабское название реки Оронда, «непослушная», ибо течет не прямо к морю, как все реки Сирии, а сначала удаляется от него. 327 Наверно, эти слюдяные рамы были постоянно вставлены в окна, а не ставились лишь на день, как говорит автор, хотя непонятно, как он мог впасть в такую ошибку, прожив в Коломне всю осень и большую часть зимы. 330 В календаре Рубана на 1776 г. (выписка из него в Чтениях в Общ. любит. дух. просвещ., сент. 1878) сказано: «в оном городе (Коломне) ныне церквей каменных соборных 3, в архиерейском доме 2, при коих церквей 6, приходски церквей каменных 15, деревянных 3. В том же городе трое каменных ворот с башнями, кои именуются: Спасские, Богоявленские и Косые». 331 Еще во второй половине прошлого столетия, как видно из календаря Рубана на 1776 г., базар в Коломне бывал по тем же дням. 334 |
|
|
