| В истории русского языка (а также и в истории других славянских языков) эволюция словообразования почти совсем не изучена. И это обстоятельство создает большие трудности для надлежащего синтеза этимологических и историко-семантических исследований в области лексикологии. Например, у Преображенского под словом кубарь читаем: «без сомнения, к куб. Суффикс -арь, как в сухарь» (1, с. 703). М. О. Коген по этому поводу недоумевал: «Что общего у этих слов, кроме случайного созвучия?» (Изв. ОРЯС АН, 1914, т. 19, кн. 2, с. 296). Ф. Е. Корш предлагал выводить русское кубарь из кбарь через посредство греческого κομβριοv от κóμβος « ска», предполагая здесь смешение с κουβρι(οv) – «клубок, моток» 436 . Слово кустарь одни возводят к немецкому Künstler, другие сопоставляют с куст. По мнению Когена, оно «первоначально могло обозначать «ремесленника, занимающегося обработкой кустов»» (указ. соч., с. 297). Морфологический состав слова нередко изобличает его происхождение и указывает на пути его социальных странствований. Например, кроме слова вотчим, малоупотребительного побратим, а также любимец и родимый, суффикс -им может быть выделен еще в таких трех словах русского литературного языка: нелюдим, подхалим и проходимец. Они все возникли в живой народной речи. Из них раньше всего вошло в литературный оборот слово нелюдим. Оно было употребительно уже в литературном языке XVIII b. и стало особенно распространенным в 20–30-х гг. XIX b. (см. у Пушкина, Н. Полевого и др.). Слова подхалим и проходимец проникли в литературную речь гораздо позднее: проходимец – около середины XIX b. (в 40-е годы) (это слово не зарегистрировано в словаре 1847 г., но Даль считает его общерусским), а подхалим – во второй половине XIX b., не раньше 60–70-х годов. Показательно, что Даль рассматривает слово подхалим как областное, нелитературное: «Подхалим или подхалима, м. твр. кстр. прм. льстивый попрошайка, пролаз, плут и лукавец». И. А. Бодуэн де Куртенэ в 3-ем изд. словаря добавил: «Подхалим – скупец, костр. |
| 58. См.: Quaest. II, XI и XXI преп. Анастасия Синаита (Migne gr.s., t.89, col.349C, 437C и 536ВС) и " Peristeria " преп. Нила (Migne gr.s., t.79, sectio IX, cap.V, col.829BC; sect.VI, cap.II, col.857D; sect.IX, cap.I, col.860ABC). 59. См.: S. Tillemont. Memoires pour servir a l " histoire eccelsiastique des six premiers siecles, 14, 209. 60. K. Heussi. Untersuchungen par. 22, с.160163. 61. O. Bardenhewer. Geschichte d. altkir. Liter., T.IV, с.177178. 62. K. Heussi. Untersuchungen с.162. 63. Migne gr.s., t.79, col.1165A1199C. 64. F. Degenhart. Nilus Sinaita, с.4; Migne gr.s., t.79; Epist. lib. III, CCXXXVIICCXXXIX, col.493BCD. 65. См.: Migne gr.s., t.79, " De malignis cogitationibus " , cap.XXIII, col.1228AB. Здесь сам преп. Нил напоминает, что в своем труде " О молитве " он уже говорил о том, почему помысел о чувственных вещах оскверняет знание: " Какова же причина того, что постоянные помыслы о чувственных вещах оскверняют знание, сказано в главах [трактата] " Слово о молитве " " . 66. См.: " Apophthegmata Patrum " (Migne gr.s., t.65, col.306ABC 18) и Nilus Sinaita " О молитве " (Migne gr.s., t.79, cap.XIII, XIV, XVI, XVII, XIX, XX, LXXXIX, CXXI, col.11651169). Трактат " Apophthegmata Patrum " относится ко второй половине V в. (460500 гг.). См. подробнее: W. Bousset. Apophthegmata. Tuebingen, 1923, с.68. 67. Photius, Migne gr.s., t.103, " Bibliotheka " , cod.CCI, col.672. 68. K. Heussi. Untersuchungen с.119, прим.6. 69. См.: O. Bardenhewer. Geschichte d. altkir. Liter., T.IV, с.171. 70 K. Heussi. Untersuchungen, с.119, прим.6 и Haidacher. Nilusexzerpte im Pandektes des Antiochus Revue Benedictine, XXII, Nr.2,249. 71. Migne gr.s., t.79, " De octo spirit. malit. " , col.11461164. 72. См.: Joannis Cassiani, Migne lat.s., t.49, Collat V, cap.XVIII, col.635AB, где говорится, что учение о восьми главных грехах принято повсюду. 73. См.: С. Зарин. Аскетизм по православному христианскому учению, m.I, кн.2. СПб., 1907, с.349. 74. См.: " De octo vitiosis cogitationibus " . Migne gr.s., t.40, cap.IIX, col.12721276AB. |
| лит-ру XIX-XX вв. и польско-болг. лит. связи. В сравнительных исследованиях средневек. слав. лит-р Д. придавал большое значение особенностям корпуса переводных сочинений и кирилло-мефодиевского наследия в национально-региональных вариантах общей традиции. В связи с этим он критически воспринял идею Д. С. Лихачёва (творчество к-рого высоко ценил и с к-рым его связывала многолетняя дружба) описать историю правосл. слав. литературы до XVI в. (см., напр.: Лихачёв Д. С. Развитие рус. лит-ры X-XVII вв.: Эпохи и стили. Л., 1973. С. 23, 28) как единое целое, справедливо усматривая в этом опасность упрощения и нивелирования значимых деталей. Деятельность первоучителей Кирилла (Константина) и Мефодия являлась для Д. отправным моментом, исходя из к-рого он рассматривал предысторию слав. письменности и начало слав. лит-ры в Болгарии, роль Болгарии в деле сохранения и приумножения их наследия, личностные характеристики солунских братьев и их культ в позднейшей болг. лит. традиции, во многом определивший ее самобытный облик, гуманистические аспекты деятельности конкретных носителей и реализаторов кирилло-мефодиевских принципов. Особенно это касается книжников т. н. «золотого века» древнеболг. лит-ры (кон. IX-X в.), и в первую очередь Климента Охридского (КМЕ. Т. 1. С. 585-586). Различным аспектам этой проблематики посвящены мн. работы Д., опубликованные в 60-70-х гг. Значительное место в творчестве Д. занимала лит-ра Второго Болгарского царства XIII-XIV вв., в т. ч. сочинения патриарха Тырновского св. Евфимия и связанная с ним лит. школа, а также деятельность его учеников и последователей в период завоевания страны османами. В многосторонних проявлениях культурной жизни Болгарии сер.- 2-й пол. XIV в. Д. прослеживал в лит-ре и искусстве процесс взаимопроникновения накопленных культурой за века традиций и новых, отвечающих современным реалиям тенденций. Большое место в творчестве Д. занимало изучение болг. лит-ры эпохи тур. владычества - от XVI в. до освобождения. В диссертации «Софийски книжовници през XVI в. |
| К возможности существования в Н. П. м. к.-л. общежительного устава скептически относится А. Круглик, который считает, что наличие трапезной связано с традицией создания столов, устраивавшихся царями в дни памяти предков ( Круглик. 1999. С. 43, 49). Обратив внимание на факт проживания в монастыре окольничего М. А. Ртищева, отца Ф. М. Ртищева, имевшего там свою келью, исследователь замечает, что «наличие мирян, покупающих себе келью в монастыре,- характерный признак ктиторских монастырей с келиотским уставом» (Там же. С. 162. Примеч. 93). При этом он ссылается на Житие патриарха Иоакима (Савёлова), бывшего в 1-й пол. 60-х гг. XVII в. келарем в Н. П. м. Этот источник действительно важен для характеристики быта и внутренней жизни обители, тем более что он составлен, возможно, со слов самого Иоакима либо Игнатием (Римским-Корсаковым; личный знакомый святейшего) во время его настоятельства в Н. П. м., либо др. насельником мон-ря. Однако в его тексте скорее содержатся данные о том, что общежительный устав в Н. П. м. на момент описываемых событий, хотя и не в полной мере исполнялся на практике, формально все же существовал. Об этом свидетельствует хотя бы попытка келаря Иоакима добиться того, чтобы все обитатели мон-ря питались в трапезной, а не по кельям; при наличии келиотского устава в обители требовать подобное было бы сложно, тем более со стороны не настоятеля: «И зело от пищи смотряше, да в сладость повары творят, а по скончании братныя трапезы не исхождаше в келию, но на второй трапезе со служителми трапезными ядаше и, кроме великия нужды, никогда же в келии ядаше» ( Панич Т. В. Житие Патриарха Иоакима//Традиции отеч. духовной культуры в нарративных и докум. источниках XV-XXI вв. Новосиб., 2010. С. 70). Не подлежит сомнению, что в Н. П. м. было регламентировано меню для братии; об этом свидетельствует и сохранившийся столовый обиходник (в котором содержатся слова: «Достоит смотряти настоятелю обители и рассуждати, и держати неизменно предания святых отец начального общего жития о ясти, и о питии и о иных потребах» (Монастырские столовые обиходники/Опубл.: архим. |
| 58. См.: Quaest. II, XI и XXI преп. Анастасия Синаита (Migne gr.s., t.89, col.349C, 437C и 536ВС) и " Peristeria " преп. Нила (Migne gr.s., t.79, sectio IX, cap.V, col.829BC; sect.VI, cap.II, col.857D; sect.IX, cap.I, col.860ABC). 59. См.: S. Tillemont. Memoires pour servir a l " histoire eccelsiastique des six premiers siecles, 14, 209. 60. K. Heussi. Untersuchungen… par. 22, с.160–163. 61. O. Bardenhewer. Geschichte d. altkir. Liter., T.IV, с.177–178. 62. K. Heussi. Untersuchungen… с.162. 63. Migne gr.s., t.79, col.1165A–1199C. 64. F. Degenhart. Nilus Sinaita, с.4; Migne gr.s., t.79; Epist. lib. III, CCXXXVII–CCXXXIX, col.493BCD. 65. См.: Migne gr.s., t.79, " De malignis cogitationibus " , cap.XXIII, col.1228AB. Здесь сам преп. Нил напоминает, что в своем труде " О молитве " он уже говорил о том, почему помысел о чувственных вещах оскверняет знание: " Какова же причина того, что постоянные помыслы о чувственных вещах оскверняют знание, сказано в главах [трактата] " Слово о молитве " " . 66. См.: " Apophthegmata Patrum " (Migne gr.s., t.65, col.306ABC 1–8) и Nilus Sinaita " О молитве " (Migne gr.s., t.79, cap.XIII, XIV, XVI, XVII, XIX, XX, LXXXIX, CXXI, col.1165–1169). Трактат " Apophthegmata Patrum " относится ко второй половине V в. (460–500 гг.). См. подробнее: W. Bousset. Apophthegmata. Tuebingen, 1923, с.68. 67. Photius, Migne gr.s., t.103, " Bibliotheka " , cod.CCI, col.672. 68. K. Heussi. Untersuchungen… с.119, прим.6. 69. См.: O. Bardenhewer. Geschichte d. altkir. Liter., T.IV, с.171. 70 K. Heussi. Untersuchungen…, с.119, прим.6 и Haidacher. Nilusexzerpte im Pandektes des Antiochus – Revue Benedictine, XXII, Nr.2,249. 71. Migne gr.s., t.79, " De octo spirit. malit. " , col.1146–1164. 72. См.: Joannis Cassiani, Migne lat.s., t.49, Collat V, cap.XVIII, col.635AB, где говорится, что учение о восьми главных грехах принято повсюду. 73. См.: С. Зарин. Аскетизм по православному христианскому учению, m.I, кн.2. СПб., 1907, с.349. 74. См.: " De octo vitiosis cogitationibus " . Migne gr.s., t.40, cap.I–IX, col.1272–1276AB. |
| Начавшаяся русско-литов. война из-за Ливонии усложнила миссию И. К. (Р. Г. Скрынников даже высказал предположение, что И. К. был литов. шпионом; свидетельств, доказывающих или опровергающих это утверждение, нет). И. К. уехал из Вильно в июле 1561 г. (по его свидетельству, в июле 1560, за год до поездки, он услышал от ученого грека предсказание о том, что будет посажен в тюрьму). Поездка И. К. совпала по времени с посольством в Москву Евгрипского и Кизического митр. Иоасафа, везшего от К-польского патриарха царю Иоанну IV соборную грамоту с утверждением царского титула. В Литве митр. Иоасаф выдавал себя за архиепископа Галатского - мнимого посланника К-польского патриарха на Тридентский Собор, но был разоблачен митр. Сильвестром (Белькевичем), после чего посла доставили к королю ( Граля И. Иван Михайлов Висковатый: Карьера гос. деятеля в России XVI в.: Пер. с польск. М., 1994. С. 255). Король прочитал грамоты, к-рые вез митрополит, и дал ему тайное поручение склонить царя к миру с Великим княжеством Литовским. Из Вильно митр. Иоасаф поехал в Москву, одновременно туда же направился И. К. (последний путешествовал отдельно от к-польского посла). Ранее 1 авг. 1561 г. И. К. прибыл в Смоленск и сообщил Смоленскому еп. Симеону, что в Москву направляется Евгрипский митр. Иоасаф, к-рый в Вильно целовал крест польск. королю и «панам-раде»; еп. Симеон передал эту информацию в Москву. Не позднее 1 авг. 1561 г. митр. Иоасаф был задержан на русско-литов. границе в Вязьме и допрошен. Из Вязьмы митр. Иоасаф отправил Московскому митр. св. Макарию для передачи царю записку, в к-рой признал целование креста польск. королю и разглашение перед ним грамот, оправдываясь тем, что опасался «живота своего лишения» (Россия и греческий мир. 2006. 125. С. 263-264). Последствия доноса на Иоасафа для И. К. оказались плачевными. На приеме у царя 17 (или 20) сент. 1561 г. Евгрипский митрополит, признав факт встречи с королем и данное ему поручение, обвинил И. К. в ереси (как считал И. К., Иоасаф на него «слово законопреступно возложил... бездоводно оболгал»). Западнорусский книжник попал в тюрьму, ранее июля 1562 г. был выслан в Вологду. В рукописи XVI в. (РНБ. O.XVII.70) вместе с сочинениями И. К. сохранилось адресованное книжнику письмо от июля 1562 г.- «Список с листочка слово в слово». Автор письма сообщал И. К. о скором посещении его в темнице в Вологде неким «братом», вероятно из Литвы, к-рому И. К. должен доверять. Послание могло быть связано с приездом в Москву в 1563 г. игум. Евфимия Каприянского, И. К. знал об этом визите, как можно понять из его автобиографического соч. «Сказка». Не позднее 1566 г. И. К. был переведен в Ростов, где и провел остаток жизни. По-видимому, заточение И. К. не было строгим, т. к. он имел возможность заниматься лит. трудом. Сочинения И. К. 60-х гг. XVI в. предназначались для западнорус. читателя, что указывает на наличие у книжника контактов с Литвой в данный период. |
| Свидетельства Анастасия библиотекаря о херсонитах, замкнутых в надежно защищавших их стенах города, запечатленные в письме к епископу Гаудериху, тоже позволяют составить представление о византийском Херсоне 50–60-х гг. IX в„ еще до очередного витка оборонительного строительства, как об одном из наиболее укрепленных провинциальных городов Империи с высоким оборонным потенциалом, для поддержания которого нужны были умелые рабочие руки и деньги 1333 . Остается загадкой, почему И. Я. Франко, ссылаясь на этот источник, полагал, что оборонительные стены и укрепления Херсона были в плохом состоянии 1334 . Мощность стен местами стала достигать 4,5–4,8 м ширины (на 1,7–9, 20 куртине), фланговая башня III имела диаметр около 15 м, башни V и VIII – соответственно οκοлο 14,5 и 11 м, башня XVII – около 23 м, а высота достигала в среднем 8–10 м 1335 . Многие круглые и прямоугольные (квадратные) башни и отрезки стен Херсона были устроены так, что могли служить для размещения боевых машин, метательных орудий для навесной стрельбы, прочих противоосадных приспособлений, какие требовала иметь техника византийского военного дела (рис. 381), а расстояние между башнями не превышало 65–70 м, достаточное для ведения эффективной стрельбы одновременно с обеих башен 1336 . На наиболее ответственных участках оно сокращалось до 40–45 м, то есть примерно до 100 локтей, которые советовал соблюдать авторитетный знаток греко-римской фортификации Филон Византиец, или даже еще меньше, до 28–30 м 1337 . Самое активное и обширное оборонительное строительство, очевидно, совпало со временем складывания стратигии на крымской земле к 840 г. и в последующие десятилетия, и объяснялось изменением политической ситуации, ростом напряжения вследствие постепенного разлада системы совместного ромейско-хазарского владения, ослабления Хазарского царства и появления венгров, а затем печенегов в Таврике, все больше забывавшей благословенные времена кондоминиума 1338 . В это время, а особенно во второй половине IX – начале X вв. город непрестанно наращивал мощь своего «каменного щита», причем увеличение ширины протехисмы и снабжение ее зубцов колпаками двускатных мерлонов, говорит о том, что херсониты и их власти отныне рассчитывали иметь дело с врагами, способными вести развитую тактику штурма, с применением камнеметов (рис. 382–З83) 1339 . В итоге, в эпоху позднего средневековья Херсон вошел в полной красе своих оборонительных рубежей, устроенных по последнему слову военного дела. |
| Материал из Православной Энциклопедии под редакцией Патриарха Московского и всея Руси Кирилла Содержание НИКОЛАЙ ДЕ ЛИРА Николай де Лира. Гравюра из кн.: Thevet A. Les vraes portraits et vies des hommes illustres. P., 1584. T. 1. Fol. 151r Николай де Лира. Гравюра из кн.: Thevet A. Les vraes portraits et vies des hommes illustres. P., 1584. T. 1. Fol. 151r [Лат. Nicolaus de Lyra, также Nicolaus Lyranus или Nicolaus Lyrensis (Николай Лирский); франц. Nicolas de Lyre] (ок. 1270, Лира, ныне Ла-Вьей-Лир и Ла-Нёв-Лир, Франция - 14.10. 1349, Париж), франц. богослов, выдающийся средневек. экзегет, член ордена францисканцев . Жизнь и деятельность Сохранившиеся в источниках свидетельства о жизни Н. де Л. весьма немногочисленны и фрагментарны (общий обзор материала см.: Labrosse. 1906). Нек-рые события позднего парижского периода жизни Н. де Л. могут быть надежно установлены на основе исторических документов, однако все сведения о его происхождении, детстве и юности восходят к противоречивым преданиям и не имеют прямых подтверждений в источниках XIII в., поэтому проверить их достоверность невозможно. Год и день рождения Н. де Л. неизвестны. В помещенной на его могиле эпитафии сообщается, что он был членом ордена францисканцев 48 лет (см.: Ibid. P. 397). Соотнося это свидетельство с датой смерти Н. де Л., с сообщениями др. источников о том, что в 1322 г., начиная работу над своим главным экзегетическим сочинением, Н. де Л. был уже в преклонных летах, а также с утверждениями средневек. биографов, что он скончался в глубокой старости, исследователи условно датируют его рождение кон. 60-х - сер. 70-х гг. XIII в. (см.: Idem. 1907. P. 491-492; ср.: Glorieux. 1933. P. 215; Patton. 1999. P. 116). В лит-ре XV-XVII вв. встречаются разные сведения о месте рождения Н. де Л. Наименее вероятной является версия о том, что он был уроженцем Англии и происходил из Кингс-Линна; по-видимому, эти сведения восходят к ошибочному отождествлению Н. де Л. с англ. ученым Николаем Линнским (Linnensis). Мн. писатели, в т. ч. Эразм Роттердамский , считали Н. де Л. уроженцем Лиры в герц-стве Брабант (ныне Лир, Бельгия), однако эта гипотеза основана только на совпадении прозвища Н. де Л. с названием города и не находит др. подтверждений. Наиболее вероятной большинством совр. исследователей признается версия о происхождении Н. де Л. из Лиры в Нормандии. В пользу этой гипотезы свидетельствуют прямое указание на его нормандское происхождение в одной из эпитафий, хорошее знание им франц. языка и реалий франц. жизни, а также то, что его монашеский путь начался в мон-ре францисканцев, относившемся к кустодии Нормандия (подробнее см.: Labrosse. 1907. P. 492-495). |
| Процесс заселения монастырской вотчины продолжался до 50–60 годов XVI столетия, когда число тяглых сил монастыря достигло высшего для XVI века предела 66 . Но тягостное царствование Грозного заставило назреть давно подготовлявшийся кризиса в крестьянском быту, и к концу XVI века можно наблюдать исчезновение крестьянского населения из давно насиженных мест, его бегство из центра Руси к ее окраинам 67 . Одновременно пустела и кирилловская вотчина, хотя трудно решить, экономические ли условия или моровые поветрия 1574 и других годов были здесь главною причиною обезлюдение. Несомненно только, что особенно пустели к концу XVI века кирилловские земли Вологодского края, Пошехонья и южной части Белозерской области 68 . После прикрепления крестьян к земле (т. е. во 2-ой половине XVI века), многие монастырские поселки остались уже без жильцов, так что Борис Годунов для увеличения доходов монастыря усиливал обложение наличных тяглецов. Мор 1602 года также истребил не мало жилых поселений кирилловской вотчины 69 , а литовское разорение еще более обезлюдило ее 70 . – Но после литовского разоренья кирилловская вотчина Белозерского края стала по местам заселяться довольно быстро. Не смотря на убытки, понесенные в смутное время, монастырское хозяйство не было «до конца» уничтожено и среди обнищавших вотчинников сохранило способность оказывать поддержку поселенцам. С другой стороны и крестьянское прикрепление, фактически отсроченное смутным временем 71 , противодействовало пустению частно-владельческих земель, задерживая в них молодые рабочие силы. В промежуток времени с 1615 по 1626–1627 гг. население Вашкия 72 , Кемы (села Покровского) 73 , Мегры 74 , Куности 75 , почти удвоилось, a в Елизарове-Раменье более чем утроилось 76 . Увеличилось также число жильцов к 1625 году в Городище 77 и в Лозе 78 . Напротив, в менее крупных селах и их деревнях, напр. в Кивуе 79 , прирост подвигался менее быстро, хотя в общем к 134–135 году число жильцов Белозерской вотчины и стало вдвое более скученным 80 , сравнительно с 1615 годом. |
| Колокольня сооружена из камня, на зап. стене письмом мхедрули выполнена строительная надпись, согласно к-рой колокольня выстроена на средства местного населения в период управления Имеретинской епархией свт. Гавриила (Кикодзе). Бочоридзе указывал, что на колокольне был колокол, содержавший надпись мхедрули, согласно к-рой его в 1846 г. пожертвовал храму некий Г. Гегешидзе на поминовение своей души и души своего отца Нония ( Бочоридзе. 1994. С. 122). Лит.: Северов Н. П., Чубинашвили Г. Н. Памятники груз. архитектуры. М., 1947. Т. 1: Кумурдо и Никорцминда. С. 17-23; Аладашвили Н. Рельефы Никорцминда: О фасадной скульптуре в средневековой Грузии. Тб., 1957 (на груз. яз.); она же. Монументальная скульптура Грузии. Тб., 1977. С. 144-187; она же. Эсхатологическая тема, развитая в средних веках в груз. скульптуре//Дзеглис мегобари (Друзья памятников культуры). Тб., 1996. 1(92). С. 8-12 (на груз. яз.); КГН. 1980. Т. 2: Надписи Зап. Грузии. Ч. 1: IX-XIII вв. С. 54-55, 98-103, 168-170; Бочоридзе Г. Исторические памятники и древности Рача-Лечхуми. Тб., 1994. С. 92-122 (на груз. яз.); Джабуа Н. Архитектурные типы христ. храмов в средних веках в Грузии. Тб., 2012. С. 146-152 (на груз. яз.); Беридзе В. История груз. архитектуры. Тб., 2014. Т. 1. С. 273-275; Т. 2. С. 101-102. Ил. 255 (на груз. яз.); Хундадзе Т. Недавно обнаруженный рельеф из Джалаурта//Древности Грузии. Тб., 2016. Вып. 19. С. 80-88 (на груз. яз.); она же. Архитектурная скульптура XI в.// Дадиани Т., Квачадзе Э., Хундадзе Т. Грузинская скульптура средних веков. Тб., 2017. С. 216-257. Н. Читишвили Роспись Роспись кафоликона была выполнена приблизительно в 60-70-х гг. XVII в. Архитектурная особенность церкви определила иконографическую схему росписи, представленную стройной художественной системой. Относительно большая плоскость стен дала возможность мастерам разместить довольно сложно составленные сюжетные композиции и множество фигур святых на минимально раздробленных окнами плоскостях. Местами роспись утрачена. Несмотря на повреждения, хорошо просматривается общая иконографическая схема, что дает возможность определить художественный стиль и манеру. Иконографическая программа, обширная и разнообразная, осложнена рядом символических тем. Фресками покрыты не только стены, но и опоры, пилястры, входы и косяки окон. Регистры разграничены довольно широкими орнаментальными полосами, отдельные сцены - относительно узкими полосами коричневато-красного цвета. |
|
|
