| Ведь все Евангелие об этом – люди были больны: кто слеп, кто болен, кто страдал от проказы. Как Бог их исцелял? Он говорил: «Прощаются тебе грехи». Исцеление – это есть возвращение целостности, полноты совершенства, здравия, когда человек начинает обладать собою и всеми своими возможностями, то есть и Богом, и всеми оставшимися людьми. Такая цель должна быть у человека. Каждый должен спросить себя: Чего я хочу? Смерти, одиночества, жизни для себя? Или той силы, которая есть у Бога. Ведь это удивительно — Он богат, а живет ради других. Он всемогущ, а от Себя отказывается. Он смирен сердцем, Он слушает нас, таких недалеких. Если этой я жизни хочу, то я хочу здравия. А просто молиться о здоровье, чтобы вернуться к прежней бессмысленной жизни – для чего? Это как просить денег, чтобы пропить их. Пришло человеку освобождение от каких-то недугов? Надо радоваться не этому, а тому, что ты прощен. То исцеление, которое приходит не от лекарства, а от Бога, всегда прощает грехи. Мы вступаем в единство с Ним, возможности Его – это мои возможности. Раз есть единство с Богом, я знаю, что со мной происходит, я знаю, что было, понимаю себя, понимаю других, мне нужны все люди. Вот, что такое здравие. Я славлю это здоровье, понимаю, что все не зря. Вот оно и получилось — православие. Я праведен и славлю эту жизнь. До этого великого, может быть, человек не всегда догадается. Но даже если человек захочет маленького исцеления, Господь говорит: «Верный в малом и во многом верен» (Лк 16:10). Захочет человек восстановления хотя бы одних утраченных своих возможностей, которые он сам промотал, Бог его услышит и вручит все, полной мерой. Мы привыкли жить под девизом «сделай себя сам», добиваться всего, либо —требовать. Люди сейчас даже не понимают, что такое просьба. Чем отличается требование от просьбы? Просьба – это разрешение другому не выполнять то, о чем ты просишь, оставление его в свободе. Это есть взывание к другому, как любимый к любимому. Просьба – это то, что навсегда (или то, что всегда), она не может быть окончена, она относится к вечности, к Царствию Небесному. Если я сегодня вас прошу, а завтра забыл — да, это измена, это предательство. Поэтому хотеть здоровья нужно всегда. |
| Итак, с Божиею помощью, как говорится, должно обращаться в духе к исканию и познанию только единого, откуда начала всего и где концы всего, – и, конечно, дверь божественной любви сама собой откроется нам благодатию Христовою и мы войдем в покой Господа нашего в великом веселии и радости, познаем сладость единого и будем вкушать божественное наслаждение, не разбрасываясь и разделяясь на многое, но ставши и сами единым, согласно со взыванием Спасителя к Отцу, говорившего: да будут едино, якоже Мы единым есьмы ( Иоан. 17, 22 ). Тогда, конечно, мы будем и точными хранителями заповеди, говорящей: Возлюбиши Господа Бога твоего от всея души твоея и ближняго своего, яко сам себе ( Лук. 10, 27 ), и достигнем совершенства по человеку, насколько это возможно. Ибо любовь есть конец закона. На ней основываются не только весь закон и пророки, но и все усовершившиеся по Богу во Христе. 25. Для всего, склонного от природы соединяться с Духом, разделение есть ослабление. Вследствие этого именно, если бы и ум стал сколько-нибудь разделяться в своей деятельности, то он оказался бы вне подобающего ему по благодати. Это бывает с ним тогда, когда он смотрит на какие-нибудь разные предметы, ибо невозможно [ему] при различных взираниях иметь нераздельность. Ведь, если бы кто-нибудь предположил ее, то он не легко сумеет дать отчет, почему ум в состоянии безмолвия бывает иным сравнительно с умом смущенным, и он утверждал бы тем самым, будто ум людей богоносных похож на ум, обуреваемый порывами страстей, что немыслимо. Ведь ум, становясь по своей деятельности таковым, каковое видит, видя по необходимости сложное, и сам бывает различен, а лишаясь простоты, он никаким образом не может сохранить при этом нераздельности. Подвергаясь же разделению, он вовсе не бывает чистым от греха; так как разделение и само по себе признано грехом теми, которые сами получили возможность – замечать подобное. Но, если духовный образ ума, который должен, посредством воззрения на высочайшее и премирное единое, вкусить сверхъестественного прекрасного единого духовным чувством, выступил, положим, во внеблагодатное разделение, то, конечно, следует уже держаться премирного единого и взирать на него, и притом исключительно и единственно всей душой, если мы захотим избежать разделения и разногласия. |
| ТРУД МОЛИТВЕННЫЙ Молитва не есть какое-либо однократное, прерывчатое действие, а есть состояние духа постоянное и непрерывное, подобно тому, как постоянны и непрерывны в теле дыхание и биение сердца. Надо трудиться в молитве неутомимо, ревностно домогаясь достигнуть, как обетованной земли, горения духа, при трезвенном внимании к Богу. Трудись в молитве, и, молясь обо всем, молись паче всего об этом высшем пределе молитвы - горении духа, и верно получишь искомое. Не подумайте, что тут разумеется какое-либо недосягаемое для людей житейских состояние: нет, оно, конечно, есть высокое состояние, но достижимо для всех. Ведь всякий иногда чувствует во время молитвы приливы теплоты и усердия, когда душа, отрешась от всего, глубоко входит в себя и горячо молится Богу. Вот это-то по временам бывающее как бы наитие духа молитвенного и надо довести до постоянного состояния, тогда и будет достигнут предел молитвы. Средство к этому - труд молитвенный. Когда трут дерево об дерево, они согреваются и дают огонь. Так, когда и душу тереть в труде молитвенном, она даст наконец огнь молитвенный. Труд молитвенный составляет должное совершение двух видов молитвы, доставляя человеку благоговейное, со вниманием и чувством, совершение обычных молитвословий, обучение души возноситься к Богу чрез богомыслие, обращение всего во славу Божию и частые взывания к Богу из сердца. Молимся мы утром и вечером, но расстояние между утром и вечером - большое. Если только в это время обращаться к Богу, то хоть бы кто и усердно молился, днем или ночью опять рассеется, и к молитвенному времени душа опять станет холодна и пуста, как прежде. Пусть и опять усердно помолишься, но если опять охолодеешь и рассеешься - так что пользы? Это будет значить - созидать да разорять, созидать да разорять: только труд один. Если же мы положим себе законом - не только утром и вечером совершать со вниманием и чувством правило молитвенное, но и, кроме того, еще упражняться ежедневно в богомыслии, каждое дело свое обращать во славу Божию, и часто взывать к Богу из сердца краткими молитвенными словами, то этот долгий промежуток, от утренней до вечерней молитвы и обратно, мы наполним частыми к Богу обращениями, частыми молитвенными действиями. Хоть это и не будет непрестанная молитва, но молитва очень часто повторяемая, которая чем чаще будет повторяться, тем ближе будет подходить к непрестанной. Всячески этот труд стоит на переходе к сей последней, как необходимая ее сторона. |
| Простое искреннее слово лучше и яснее всяких велеречивых выражений может сообщать душе душу; и оно в глубине сердца само собою познается, при помощи вразумляющего Ангела. Осмысленное слово – как запечатанное письмо, полученное от сердца; оно и распечатывается сердцем, и там прочитывается безмолвным вниманием. Ибо никто не знает, что в человеке,– разве дух человека, живущий в нем. В этом вас уверяет апостол Павел, который имел разум Христов, испытующий и самые глубины сердечные... Святитель Тихон сказывает: «Не спросят тамо, красно ли говорил или красно ли жил?» Вот что поговаривают истинные христианские философы! А красота жизни есть наша истинная Жизнь – Иисус Христос! Теперь – довольно для сердца нашего работы, есть чем заняться... Вам угодно знать, чем заняться прежде: рассуждением ли, рассматриванием ли, книгами ли, молитвословием ли? Да, да! молитвословием, которое заключается в одном слове, непрестанно произносимом во внутренности сердца; оно вам известно: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! – уже из этого взывания могут пролиться реки спасительных добродетелей и всякое чинное благоустройство вашего последующего подвижничества. Вразумительно ли тебе, любезная сеетра наша о Господе, сие младенческое лепетание? Веришь ли, что вдруг можешь научиться всем добрым наукам? Конечно, вдруг! В едином Слове, о Немже «благодать воз благодать! Вся Тем быша», и всяческая в Нем состоятся и содержатся!!! Изволь продолжать начальное слово частым взыванием со страхом Божиим, – и увидишь, как «любящим Бога вся споспешествуют во благое» ( Рим 8, 29 ). Дивно, дивно о нас Божие промышление! Прощайте. Теряюсь в безмолвной глубине, где нет ни гласа, ни обычных слов, и так остаюсь в безумии моем настоящим юродивым. Ежели строки сплел разумно, то не от себя – от Истины. Это далось для верующих – вы в числе верующих, вам и далось, для вас и наплел; пользуйтесь – оно далось на пользу. Наша неизбежная участь – смерть, гроб – сегодня или завтра. «Не надейтеся» ни «на князи», ни «на сыны человеческия, в нихже нет спасения» (см. Пс 145,3 )! Спаситель наш един! Ему угодно, чтоб и мы едино были о Нем, в Нем и Им созидаемые... Писать ко мне зависит от вашего изволения, только не как к нежному отцу, но – к невеже и грубому брату. А я, покудова могу, буду отвечать, при помощи Всемогущего! |
| Обратися, душе моя, в покой твой, яко Господь благодействова тя. Приятно ли вам это повторение? Ищущим прежде всего Царствия Божия прочее само прилагается Промыслом всемогущей десницы душе, верующей во истину. Июня 3-го, 1831 года 237. Марии Петровне Колычевой К сердцу сердцем извещаю, слово Божие вещаю:-сладости пию в горести моей. Коль многое множество благости Твоея, Господи, юже скрыл еси боящимся Тебе, соделал еси уповающим на Тя пред сыны человеческими... «О коль блаженни бояпцеся Господа! Аз же рех во изступлении моем: отвержен есмь от лица очию Твоею: сего ради услышал еси глас молитвы моея, внегда возвах к Тебе... Господь не оставляет взывающих к нему: Ты еси прибежище мое от скорби обдержащия мя: радосте моя, избави мя от обышедших мя». Видно из сего, что во всякое время от обдержания скорби прибежище Господь.- " Рцы души моей, спасение Твое есмь Аз».-Это взывание души, уповающей на Господа. «Душа же моя возрадуется о Господе, возвеселится о спасении Его». Душе вся радость и веселее — Господь. «Посли свет Твой и истину Твою: та мя настависта, и введоста мя в гору святую Твою, и в селения Твоя»... Вразумляющий свет и истина вводят душу в небесное отечество. — Вскую прискорбна еси душе моя, и вскую смущаеши мя? уповай на Бога, яко исповемся Ему: спасение лица моего, и Бог мой». Душе в прискорбии и смущении одна надежда-Бог. «Господь сил с нами, заступник наш Бог Иаковль». От всякого страхования заступление-Господь.- " Яко Той есть Бог наш во век и в век века! Той упасет нас во веки». Пища и питье души и единственное несомненное упование-Бог. «Помыслих дни первыя, и лета вечная помянух, и поучался». Помышление о временных и вечных есть свойственное душе поучение во всякое время.- " Яви нам Господи милость Твою, и спасение Твое даждь нам». Просящим милость и спасение дается от Господа.- " Аще не Господь помогл бы ми, вмале вселилася бы во ад душа моя». От ада избавляет душу един Господь.- " По множеству болезней моих в сердце моем, утешения Твои возвеселиша душу мою». Посему единственно утешения Господни возвеселяют болезненную душу и растворяют ее. «Сеющии слезами радостью пожнут»! |
| «О преселении в вечность писала я не потому, чтобы этого желала; нет, я и думать боюсь о таких желаниях». На это вам отвечаю искренностью сердца, что я не принимаю, чтобы сии слова принадлежали вашему сердцу: они наносные вам от мысленного врага. Не желать преселения в вечность есть привязанность ко временной жизни и отчуждение себя от Царствия Божия. Ах! можно ли желать лучшего, вечного, уготованного по воле Господней? Не Сам ли Господь зовет нас от порабощения сей жизни, когда говорит: «приидите ко мне вси труждающиися и обремененный, и Аз упокою вы» (Мф 11:28)? Не царь ли святой Давид произносит жалобное взывание: «когда прииду и явлюся лицу Божию» (Пс 41:3); или, «как елень желает на источники водныя, еще желает душа моя к Тебе, Боже» (Пс 41:1)! Святой Павел тоже говорит: «желание имам разрешитися и со Христом быти» (Фил 1:23) — и сие много лучше? Да ежели не желать преселения в вечность, то все христианство нарушается, которое на том только и основывается, чтобы желать о Господе преселиться в вечность. Сколько святых мучеников! А все они основывались и утверждались на возненавидении здешней жизни и на пламенеющем желании преселиться в вечность. Вы пишете: «Мне жизнь моя начинает нравиться; Бог благословил и меня жизнью не без цели, — то и грешно скучать ею». Теперь прошу вас снисходительно выслушать о Господе брата вашего. Ищущим Царствия Божия жизнь сия не может нравиться; стремление лучшему не попущает обращаться на худшее. А цель жизни временной одна — всем и каждому: вся эта жизнь — краткая ли, долгая ли — дается на покаяние, на труд, на претерпение скорбей и болезней, одним словом: жизнь плачевная, странническая и бранная с сопротивными силами. Не для того ли каждый родится, чтоб пройти и умереть? Смерть же побеждается смертью, а не наслаждением жизни, к которой так привязан весь мир, что страшится и помыслить о разлучении своем с временными приятностями. Поэтому как может он пожелать себе преселения в вечность? Ведь мирствующим со страстьми вечность мучительна. Не начитал еще я из Священного Писания, чтобы кому-либо из благоугождающих пред Богом нравилась здешняя жизнь; все они желали, по воле Господней, преселения себе вечность на лучшую жизнь; о том только и ста-рались, и трудились, и мыслили, и говорили: скоро ли приидет тот день, в который, милостью Божиею, имеют преселиться в вечную радость? Все они скучали, и многие жаловались Господу о продолжительном и опасном пути странничества своего и были услышаны и преселяемы по Желанию их. Очень грешно и пагубно роптать на Промысл Божий, но претерпевать находящее и желать преселения в вечность — спасительно и праведно. Горе, горе не желающим преселения в вечность! Они не готовятся к смерти и будут внезапно восхищены к суду, — в чем кого застанет смертный час. Ах! не уклоняйтесь во временное приятство и в то, что нравится. Не лучше ли нам единодушно желать, по воле Господней, преселения в вечность и готовиться к оному? |
| Когда встал капитан, я вышел, чтобы поблагодарить за его милости и проститься с ним. Он напоил меня чаем, дал мне целковый, и простился. Итак я пошел в путь мой, радуясь. Прошедши с версту, вспомнил, что я обещал солдатам целковый, который неожиданно теперь у меня есть. Отдать ли мне его им, или нет? Одна мысль говорила мне: они тебя побили и ограбили, да и употребить его им в свою пользу нельзя, ибо они под стражею. А другая мысль представляла другое: вспомни, что в Библии написано: « Аще алчет враг твой, ухлеби его» [Рим. 12. 20]. Да и Сам Иисус Христос говорит: любите враги ваша [Мат. 5. 44] и еще: хотящу ризу твою взяти, отдаждь ему и срачицу [Мат. 5, 40]. Убедившись сим, я вернулся, и только что подхожу к этапу, всех колодников вывели, чтоб гнать на следующую станцию; я скоренько подбежал, сунул в руки бывший у меня целковый, да сказал: кайтеся и молитеся: Иисус Христос человеколюбив, Он вас не оставит! И с сим удалился от них и пошел в другую сторону по своей дороге. Прошедши верст 50 по большой дороге, вздумал я для большего уединения и удобнейшего чтения свернуть на проселок. Долго я шел лесами, изредка кое-где попадались и небольшие деревни. Иногда по целому дню просиживал в лесу, прилежно читая Добротолюбие; многое и дивное познание почерпал я из него. Сердце мое распалялось к соединению с Богом, посредством внутренней молитвы, которую изучить я стремился, при руководстве и проверке Добротолюбием; и вместе с сим скорбел, что не нахожу еще пристанища, где спокойно можно было бы постоянно заняться чтением. В сие время также читал я и мою Библию и чувствовал, что начал понимать ее яснее, не так как прежде, когда весьма многое казалось мне непонятным, и я часто встречал недоумение. Справедливо говорят св. отцы, что Добротолюбие есть ключ к отверзению таин в священном писании. При руководстве оным, я стал отчасти понимать сокровенный смысл Слова Божия; мне начало открываться, что такое внутренний потаенный сердца человек, что истинная молитва, что поклонение духом, что царствие внутрь нас, что неизреченное ходатайство совоздыхающего Духа Святого, что будете во мне, что даждь ми твое сердце, что значит облещися во Христа, что значит обручение Духа в сердцах наших, что взывание сердечное: Авва! Отче и проч. и проч. Когда при сем я начинал молиться сердцем, все окружающее меня представлялось мне в восхитительном виде: древа, травы, птицы, земля, воздух, свет, все как будто говорило мне, что существуют для человека, свидетельствуют любовь Божию к человеку и все молится, все воспевает славу Богу. И я понял из сего, что называется в Добротолюбии «ведением словес твари» и увидел способ, по коему можно разговаривать с творениями Божиими. |
| 11) Другие сидят задумавшись, и смотрят в землю; голова у них в непрестанном колебании, а сердцем рыкая, подобно львам, воздыхают они из глубины внутренностей. И одни из них с благим упованием молятся, и просят совершенного отпущения грехов; другие же, по несказанному смирению, признают себя недостойными отпущения, и взывают, что не в силах они оправдаться пред Богом. Одни умоляют Господа, чтобы наказал здесь, и помиловал там; другие, сокрушаемые бременем совести, искренно просят и не подвергать их будущему наказанию, и не удостаивать небесного царства; довольно с нас и сего, – говорят они. 12) Видел я там сердца смиренные и сокрушенные, подавленные тяжестью бремени. И в самых камнях могут они пробудить чувство своими взываниями и вещаниями к Богу; ибо, поникши взором к земле, говорят: «Так, знаем, знаем, что по всей справедливости достойны мы уже всякого наказания и мучения. Ибо чем нам удовлетворить за множество долгов своих, хотя бы целую вселенную призвали мы за себя плакать? О том одном осмеливаемся говорить, о том умоляем, того просим, да не яростью обличиши нас, ниже гневом Своим накажеши нас ( Пс.6:2 ); накажи, но с пощадою. Довольно с нас, если избавишь от великого Твоего прещения, от не именуемых и сокровенных мучений. Ибо конечного отпущения не смеем и просить. Да и как на сие осмелиться нам, которые не сохранили обета своего непорочно, но осквернили оный после прежнего Твоего человеколюбия и дарованного нам отпущения грехов»? 13) Там ясно можно видеть исполнение слов Давидовых, видеть, как страждут иные и сличены до конца жизни своей, весь день сетуя ходят, как воссмердеша и согниша на теле их раны ( Пс.37:6–7 ), и небрегут о них, забыша снести хлеб свой, и питие воды с плачем растворяют; прах и пепел едят вместо хлеба, и кость их прилпе плоти, и яко сено иссхоша ( Пс.101:6,12 ). Ничего иного не услышишь от них, кроме слов: «увы, увы! горе мне, горе! праведно, праведно! пощади, пощади, Владыко»! Одни говорят: «помилуй, помилуй»; а другие – еще жалобнее: «прости, Владыко; прости, если возможно». |
| Никогда, ни на что не решайся вдруг, – сам ли рассудил что или вычитал; но жди, пока установится, а между тем ищи совета и решения. Во всякое время и во всяком месте можно найти людей, упражняющихся в благочестии, ревнующих, ищущих Господа и всегда более или менее опытных. Надлежит войти с ними в сношение братское и сообращение сердечное, и потом всякое недоумение и сомнение поверять им. Один, другой, третий, как-нибудь разберут, поодиночке, или все вместе, – и решат. Как решат, так и поступи, и ты поступишь не по своей воле и разуму. Все сделанное в предании себя Богу не по своему разумению есть богоугодно и спасительно. Потому, когда нареченный не решает, а другого, кому предаться, не указал еще Господь, мудрые люди советуют поступать так: если есть что сомнительное и не имеем, кто бы решил, воззови к Богу о нужде своей и иди к тому или другому, благоговейному и уважаемому, и будь уверен, что Бог , все блюдущий и все содержащий, не оставит тебя без истинного решения, не пустит в прелесть, только бы была болезненна нужда и крепко упование. Это касается частных случаев, но и вообще можно оставаться при этом законе, ибо и вся наша жизнь сложена из частные случаев. И составится таким образом особенная жизнь, по совету. Это новый, преимущественно приличный настоящему времени, образ руководства. Человек, в предании себя Богу, вразумляется Писанием Божественным и отеческим, употребляет и свое рассуждение, но ничего не решает сам, а творит все с совета и вопрошения. Здесь руководитель – Бог и Писание, отречение воли и разума в совете, сила же исходная – Богопреданность, с болезненным, опасливым взыванием об избавлении от прелести, заблуждения и ошибок. Такая жизнь бесхитростна и смиренна; а для смиренных Господь открывает тайны, и уповающего не постыждает. «Младенца научит сказать, что тебе нужно, – говорит святой Дорофей, – а если не веришь, то и Пророк не упользует». Когда, напротив, кто спрашивает и наперед уже желает и чает определенного решения, то это уже прелестное правило действования. |
| Итак, ум мой пытается отбросить, отогнать все, что у него есть, лукавое и чуждое. Потому что оно может обратиться в помышление, а помышление топит ум, желающий взойти к Богу. Наш ум должен отогнать всякое вожделение, желание, предшествующее переживание и опыт чуждых вещей для того, чтобы достичь всецелого забвения прошлого (а не Бога!) настолько, что оно станет чуждым для нас, и так мы добьемся забвения всего, будто мы этого никогда и не знали. Я услышу: «Отец Арсений» и останусь невозмутим. Кто такой отец Арсений? Он мой брат. Если я люблю его и моя душа обратится к нему, то как войдет туда Бог ? Если я действительно люблю его, то я пойду молиться, и стану молиться за него, а не за себя. То же самое относится и к здоровью, науке, желаниям, радостям, устремлениям, к чему угодно постороннему. Итак, ум старается прогнать все это. Затем нечто иное выступает на первый план. После того, как ушло все вышесказанное, я вижу, что мой ум следит за тем, что я говорю Богу из моего сердца или из моих уст, и вспоминаю слова апостола: мы можем петь и молиться духом, но не умом. Только при этом условии мы хоть и смутно ощутим то, что он называет «духом» ( 1Кор. 14:15 ), который может изнутри искать Бога. И тогда я понимаю, что ум есть некая самость, некая сила. Ум, умное начало соединяется с тем, что говорится или мыслится. Мое слово соединяется с устами, или – с мышлением, или с чем-то сокровенным – все это я начинаю различать. Мой ум все более обращается к Богу, предмету моего помышления, Главе, о Котором пишут отцы Церкви. Теперь я начинаю по своей собственной воле молиться Богу, и требуется вся ее сила, чтобы возобладало одно лишь: «Боже мой! Боже мой!» Чтобы слиться с Самим Богом, ум должен сперва соединиться с мыслью о Боге и взыванием к Нему. Затем, по мере продвижения вперед, я чувствую, как мой ум во время молитвы восхищается. Я сказал вам, что показываю очень приблизительную ретроспективу, подобно тому, кто демонстрирует паломникам достопримечательности нашей обители, и при этом еще успевает рассказать об остальных девятнадцати монастырях Святой Горы. |
|
|
