| Несмотря на все препятствия и загруженность преподавательской работой, М. С. Черкасова в 1990-х гг. работала над докторской диссертацией. Тема нового крупного исследования была органически связана с кандидатской диссертацией и окончательно была сформулирована как «Крупная феодальная вотчина в России конца XVI–XVII века (по архиву Троице-Сергиевой лавры)». В 2001 г. Марине Сергеевне была присвоена степень доктора исторических наук, а диссертация стала основой монографии с тем же заглавием (М., 2004). За свое фундаментальное исследование М. С. Черкасова в 2007 г. была удостоена премии Памяти митрополита Московского и Коломенского Макария (Булгакова). Еще в 1990-х гг. Марина Сергеевна приступила к изучению вологодских монастырей и привлекла к этому студентов. Последних в работе с М. С. Черкасовой привлекают научная точность, серьезность и одновременно тонкое чувство юмора преподавателя. Беседуя с учениками, анализируя их тексты, Марина Сергеевна не дает готовых ответов. Она старается подсказать, чтобы студенты самостоятельно приходили к решению трудных вопросов и тем самым приучались к научному поиску. Стоит особо сказать о неиссякаемой энергии и энтузиазме М.С. Черкасовой. Она тот человек, который влечет за собой учеников и многих соратников по цеху. Марина Сергеевна является тем «мотором», который двигает вперед научно-историческую жизнь в Вологде, на нее ориентируются, ей подражают. В последние годы продолжается работа Северного отделения Археографической комиссии РАН, выходят в свет фундаментальные публикации источников, сформировалась школа М.С. Черкасовой по изучению средневековых древностей Русского Севера (О. Н. Адаменко, Н. В. Башнин, Д. Е. Гневашев, А. Л. Грязнов, А. Н. Гуслистова, А. Н. Красиков). Масштаб научной работы М.С. Черкасовой является всероссийским, а хронологическая глубина ее исследований также широка – от раннего средневековья до начала XX в. В круг ее научных интересов входит исследование средневекового землевладения как основы феодального общества, в том числе монастырский иммунитет, историческая демография и социальная история монашества, крестьянства, купечества. |
| — В предъявленном мне обвинении виновной себя не признаю. Наступил третий день беспрерывных допросов, и третий следователь сменился четвёртым. — Дайте показания о вашей антисоветской деятельности! — потребовал он. — Антисоветской деятельностью я не занималась, — ответила послушница. — Вы также уличаетесь в том, что, будучи ярой церковницей, распускали провокационные слухи о войне и падении советской власти. — Я действительно являюсь ярой церковницей, но провокационных слухов я не распускала. — Следствию точно известно, что, будучи ярой церковницей, вы высказывали свое недовольство и сожаление о известных контрреволюционерах, ныне расстрелянных. Это вы признаете? — Никогда я не высказывала недовольство и сожаление о расстрелянных врагах партии и советской власти. Преподобномученик Серафим (Булашов), преподобномученицы Евдокия (Кузьминова) и Екатерина (Черкасова), мученица Милица (Кувшинова) Вслед за этим следователем к концу дня пришёл пятый следователь. И началось все сначала с теми же вопросами. Но как бы ни угрожали следователи, сколько ни допрашивали, какие показания лжесвидетелей ни зачитывали, послушница Екатерина на все вопросы отвечала, что виновной себя в контрреволюционной деятельности не признает. После допросов в Истре Екатерина была перевезена в Бутырскую тюрьму в Москву. 26 января 1938 года тройка НКВД по Московской области по ст. 58-10 УК РСФСР приговорила её к расстрелу за " активную контрреволюционную агитацию " . 4 февраля тюремный фотограф сделал с неё фотографию для палача. Расстреляна 5 февраля 1938 года на полигоне Бутово под Москвой, погребена в безвестной общей могиле. Причислена к лику святых Новомучеников Российских постановлением Священного Синода 26 декабря 2001 года для общецерковного почитания. Использованные материалы Редакция текста от: 15.06.2014 17:07:01 Дорогой читатель, если ты видишь, что эта статья недостаточна или плохо написана, значит ты знаешь хоть немного больше, - помоги нам, поделись своим знанием. Или же, если ты не удовлетворишься представленной здесь информацией и пойдешь искать дальше, пожалуйста, вернись потом сюда и поделись найденным, и пришедшие после тебя будут тебе благодарны. |
| Эти христианские философы, знавшие несколько отца Леонида, приняли участие в старцах, заступились за них, и слова их подействовали на митрополита Амвросия. К этому времени пришло еще и донесение от отца Илариона о невинности старцев. Митрополит с огорчением увидел, что он едва не сделал большую несправедливость. Игумен Иннокентий вызван был к владыке и встречен грозным и бесцеремонным вопросом: «Что ты, старый..., со мной было сделал? По твоей милости я чуть было не осудил людей, лучших нас с тобой». Игумену велено было всячески покоить старцев в своей обители с угрозой, что, в случае их жалобы, он будет сменен. Старцам же передано было, чтобы они были уверены в защите высшего начальства. Но это не согласно было с понятием смиренномудрых подвижников о монашестве. Они никак не могли и не хотели согласиться как бы то ни было преимуществовать перед настоятелем, волю которого каждый истинный монах считает за выражение воли Божией и потому скорее согласен терпеть от него скорби, нежели возвышаться над ним. А кроме того, зная хорошо сердце человеческое, старцы не надеялись, чтобы настоятель совершенно умиротворился по отношению к ним. Вследствие чего они признали за лучшее оставить Валаам. Впрочем, не следует по одному этому случаю считать отца игумена Иннокентия человеком недоброжелательным, ибо он оставил по себе добрую память. Если же и случилось с ним описанное искушение, то, как всякий может видеть, оно было следствием его непонимания. Незадолго перед выходом из валаамского скита отец Леонид был в Санкт-Петербурге и являлся к митрополиту Амвросию, вероятно, для личного объяснения о постигшем его с отцом Феодором искушении, а вместе и с просьбой о дозволении им переменить место жительства. В это время он имел случай познакомиться с полковницей Акилиной Ивановной Черкасовой, вдовой, жившей со своей больной дочерью, Любовью Николаевной. Этой Акилине Ивановне отец Леонид оказал великую помощь. К сведению примем, что в Александро-Невской лавре жил один из учеников отца Леонида, монах Иоанникий, который проходил послушание свечника. Вдова-полковница, похоронивши мужа своего в Лавре, обратилась к сему отцу Иоанникию с просьбой, где бы он посоветовал ей нанять квартиру поближе к монастырю, чтобы удобнее было ходить в храм Божий и на могилу мужа своего. По его указанию квартира скоро нашлась. В саду у одного приходского диакона стоял особый флигелек, куда она, после обычных предварительных условий с хозяином, и перебралась. Между тем она сильно тосковала по своем муже, так что желала бы хоть тень его видеть. К удивлению скорбевшей супруги, желание ее не осталось тщетным. Она не только могла видеть своего покойного мужа, но даже и разговаривать с ним. Как раз к этому времени прибыл в Петербург отец Леонид. Узнавши от отца Иоанникия о прелестном состоянии Черкасовой, он сумел, при помощи Божией, раскрыть заблуждение ее и восстановить в ней правую веру относительно душ отшедших от мира сего людей; и мечтание тотчас исчезло. |
| В 1657 году видим в Борисове черкасов и русских людей, и в этом же году прислано было царское жалованье «новоприборным Русским людям» и казакам, «пришедшим из разных городов». В 1666 находим в Борисовом городе троякого рода жильцов – Донских казаков, русских людей и черкасов. Но если и Московские русские люди не очень мирно жили с черкасами, то ещё менее можно было ожидать мира от донцов того времени. Эти обиды со стороны донцов, и особенно их начальников, были причиной тому, что в 1668 году Цареборисовские черкасы принимали сторону бунтовавшего гетмана Брюховецкого. Но чрез два года после того явились в Цареборисов ватаги донцов, овладели городом и навели такой страх на порубежных русских воевод, что Белгородский воевода немедленно выслал из Острогожска «Полковника Рейтарского строя Михаила Гопта и Сумского полковника Герасима Кондратьева с полками их и иных полков с многими ратными людьми к Цареборисову городу». Чугуевскому воеводе велено было, соединясь с полковниками, идти «на воров и клятвопреступников». Однако скоро дело кончилось без больших трудов. Оказалось, что в Цареборисове было донцов не больше 150 человек. По Чугуевской переписке, из которой заимствуются эти сведения, не видно, что побудило донцов поднять эту тревогу. Вероятно, дело стало из-за того, что правительство, по событиям 1668 года, узнав в Цареборисовских донцах ненадёжных слуг царских, хотело или вытеснить их из Борисова или подвергло их другим наказаниям, и те призвали на помощь себе новые ватаги с Дона. По крайней мере, по бумагам последующего времени в Борисовом городе видим мы не донцов, а переселенцев и выходцев из России, хотя управление последними по-прежнему было отдельное от управления черкасами, которыми управлял сотник. По отписке Степана Звегинцева в Чугуев «Декабря 16, 189 (1680) года, приходили в Цареборисов Татаров человек 100 и больше, и Цареборисовских жителей, многих людей, в полон побрали и животинные стада все отогнали и Государевы крепости надолобы проломали ниже Бахтина колодезя». |
| В защиту от крымских татар московский царь поставил стражу сперва вблизи Москвы, потом отодвигал ее глубже и глубже к степям крымским; линии городков поставлены были наконец вблизи украинских степей. Смелые наездники, привычные бойцы с хищными татарами, совершенно необходимы были для поселения в степях Украйны. Таковы и были малороссийские козаки, или днепровские черкасы. Как же царю русскому было не радоваться таким новым подданным? В 1589 г. видим нововыезжих черкасов в Путивльском уезде, как ближайшем к Малой России и защищенном сторожевою линиею московскою. Отписка Путивльского воеводы Григория Борисова 1589 г. к царю: «Да его, Василья Ондреева, посылали мы, холопи твои, из Путивля на твою государеву службу с Путивльскими нововыезжими Черкасы за воры и за Черкасы... посылали на поле, на Псел, и к устью Айдара – Атамана Агея Мартынова с товарищи с Путивльскими Черкасы... И бил челом тебе Государю тот Черкашенник Василий Ондреев о твоем государевом жалованье и о верстанье». Первые военные горожане Воронежа, основанного в 1586 г., были также черкасы. По введении унии немедленно последовали переселения черкасов сперва семьями, потом целыми массами семей. Перечислим главные из них: а) В 1617 г. до 10 000 козаков оставили Польскую Украйну и отошли к Донцу, но иные из них потом опять возвратились на луга днепровские; б) В 1638 г. явился к московскому царю Яков Остряница в сопровождении своей дружины; страдальцы унии построили Чугуев, и хотя значительная часть их удалилась опять на прежние свои места, но вскоре явились иные массы, одна за другою. в) В начале царствования царя Алексея Михайловича, около 1645–1647 гг., до 1247 семей, оставив Поднепровье, поселились по берегам р. Ахтырки, Харькова и Донца. В этом числе были дворянские фамилии Захаржевских, Кондратьевых, Лесевицких. Переселение продолжалось до 1648 г. г) В 1650–1651 гг. было второе переселение козаков при царе Алексее. В нем насчитывали больше 500 одних бессемейных козаков. И в 1654 г. в Слободской Украйне уже считали более 80 000 |
| В следствие той же исторической жизни, украинцев не привязан так к месту, где родился, как Великорусский. Помещики целыми сотнями переселяли в две-три недели подданых черкасов с одного места на другое, и без всякого ропота. Если украинец считает себя обиженным или стесненным, он не станет шуметь, не пойдет и в суд с жалобой, а утечет, уйдет на Дон или в Одессу, оставить жену и дом ему не тяжело. Оттого в Консистории множество дел о расторжении браков, по случаям бегства мужа или жены и по неизвестности о месте пребывания беглеца. Капитан Мочульский говорит: «Малороссийское поколение отличается страстью к тяжбам и ссорам». Это также справедливо по отношению к черкасам, как и то, что говорит тот-же капитан о времени появления русских в Украйне, т.е. что будто «сельское население Русских является после Полтавской битвы» по воле Апраксина и Шафирова; тогда как ни тот, ни другой не переселил сюда ни одного русского крестьянина. Черкашенин, повторяем, не дозволяет, чтобы оскорбляли его грубыми словами, если вы желаете получить от него что-нибудь, говорите с ним ласково, учтиво. Он не откажется сделать услугу, но брани вашей, будьте уверены, он не станет слушать. Тяжбы не заведет он с вами за брань, не опасайтесь, он просто оставит вас с собой, он уважает себя более того, чтоб пошел иметь дело с вами в суде, не станет он унижать себя и для выгод, к которым он во всяком случае довольно равнодушен. Некоторые привычки черкасов, некоторые приемы домашней жизни их на первый взгляд кажутся странностью, но они следствие местных нужд и обстоятельств. ОХОЧАЯ Охочая – при вершине р. Берестовой, в 25 верстах от Алексеевской на запад, в 60-ти от Харькова. По Чугуевской переписке 1686 года видим, что на вершине р. Берестовой был тогда сторожевой городок Сумского полка, где жили казаки, наблюдавшие за движением татар, проходивших обыкновенно здесь в Россию Мурафским шляхом; по той-же переписке видим, что этот городок тогда созжен был татарами. Чугуевская отписка: «Писал к Харьковскому есаулу, к Филиппу Черняченку, с Водолаги осадчий Степанко Халевский: 194 (1686) г. |
| Мы смотрим, и в обобщённо изображённой, укороченной “лодочке”, в которой сидит, еле помещаясь в ней, Спаситель, мы уверенно узнаём форму чаши — и Христос становится жертвенным Агнцем, напоминая нам о цели Своего прихода в мир, о страшной и спасительной Своей жертве и о Воскресении, и о евхаристической чаше, вокруг которой стоит христианский мир, как некогда — те двенадцать учеников в гефсиманской горнице. Буквально вся полнота Евангельского рассказа о Христе, все важнейшие темы этого рассказа, как в зерне, содержатся в этой маленькой картинке — и в данном случае совершенно неправильно было бы спрашивать, насколько сам художник предварительно продумал все эти (а, возможно, ещё и многие другие) смыслы. Художника ведут талант, вера и духовный опыт, за каждым его рисунком стоит не просто “знакомство с текстом”, а сосредоточенное, молитвенно-напряжённое отношение к этому тексту — и при таком положении дел смыслы возникают и “сказываются” сами собой, — в том числе и гораздо большие, чем сам художник мог бы предположить заранее. Пожалуй, правильно будет сказать, что одно из ключевых слов для характеристики художественного языка Елены Черкасовой — слово “символизм”. Как символически значимые, то есть насыщенные глубинным и неисчерпаемым до конца значением, воспринимает она и передаёт эпизоды Священного Писания и Священного Предания. Но тут важно одно уточнение: этот символический смысл не есть плод свободной фантазии художника, но есть результат точного следования за текстом, полного доверия к тексту. Оставаясь в скромном положении иллюстратора, Черкасова не имеет ни необходимости, ни, судя по всему, желания заниматься сочинением каких-то новых скрытых тайных смыслов. В священных книгах ей вполне хватает того смысла, который в них есть. Искусство, которому нельзя научиться “Обычно бывает так, — рассказывает Черкасова. — Я читаю что-то, или вспоминаю прочитанное, — и вдруг понимаю, как можно интересно, не скучно, даже весело сделать тот или иной образ. Правда, иногда потом приходится всё ещё несколько раз переделывать. Но первое чувство возникает такое, что ты это можешь, это получится интересно, дерзай! Ну, и я дерзаю…” (илл. 15). |
| 22. Жёны-мироносицы Перед нами пасхальное событие — преданные Христу женщины с драгоценными ароматами на рассвете пришли ко гробу и увидели пещеру отверстой и пустой и ангела, сидящего на камне, который возвестил им о Воскресении из мёртвых. Можно сказать, что этот эпизод — центральное событие всей христианской “доброй вести”, соответствующее пасхальному радостному возгласу “Христос воскресе!”. Черкасова организует пространство этой работы по своему излюбленному принципу “парности”: она максимально тесно, вплотную, сближает сияющего ангела и тесно стоящих жён-мироносиц — и в то же время разводит их по разные стороны условной вертикальной границы. Надо ли объяснять, как просто за счёт такой на первый взгляд схематичной и элементарной организации пространства художнику удаётся сказать множество важных вещей об этой встрече и об этом удивительном дне. Сказать о том, что Пасха — день окончательного разделения Божественного и человеческого, и что вот только теперь, начиная с этой встречи, людям начнёт открываться, что живший среди них Иисус из Галилеи — Сын Божий. И ещё — о “крупности”, о силе этой встречи и этой вести, полученной от ангела, первой вести о победе Христа над смертью, о Его Воскресении: жёны-мироносицы стоят перед белоснежным пространством ангела как перед неприступной, пылающей и говорящей с ними скалой. И значит, эта картина ещё говорит нам о пропасти, о разноприродности человеческого и Божественного, земного и небесного. И — в то же время и вопреки этому! — о близости святых жён к ангельскому чину, о том, что и ангелы и люди равны перед лицом Божиим, перед Воскресением Христа. Монументальность, как будто вырезанность из камня или из дерева персонажей этой картины, также поддерживает у зрителя ощущение масштабности, всемирности, небывалости этого события, его запечатлённость на века. А в то же время мы видим, как робко и скромно стоят перед сияющим ангелом жёны-мироносицы, не сознающие своей отваги. Насколько они меньше его, как они теснятся в отведённой им половине холста. В этот миг они — и всё человечество в их лице — по-настоящему забыли о себе, не видят себя со стороны, не думают о себе — весь мир для них вместился в эту встречу, в эту весть, которой они и не смеют поверить, и не могут не поверить. Замечательно, что Черкасова, как и во многих других своих работах, здесь не “мельчит”, не отвлекает нашего внимания на детали. Пещера, камень, свитые пелены, деревья и кусты вокруг пещеры — всё это было бы вполне возможно здесь, но ничего этого нет. Оставлено только самое главное. И в этой крупности, обобщённости — ещё и своеобразная психологическая точность этой картины: встреча с ангелом для жён-мироносиц заслоняет всё. И зрителю дано увидеть это, пережить это, то есть стать не посторонним наблюдателем (как это было бы в классической живописи), а участником той удивительной встречи. |
| Те же богословы, которые хотели сказать что-нибудь определенное, всегда возбуждали и возбуждают более или менее основательные подозрения в зависимости от инославия. Вспомним, как неприветливо встретил православный народ первых представителей теперешней нашей науки, – так называемых, черкасов. Ему неприятен был этот латинствующий тип церковного учителя, неприятны и подозрительны непонятные для него и новые слова, которыми учитель обозначал истины веры. Конечно, большая доля этих подозрений может быть приписана просто невежеству и боязни всего иноземного. Но не ошиблось чувство народное, когда признало эту новую науку чужой. Действительно, эти ученые были чужды православию, налагали на него чуждые ему узы юридического запада. Как бы ни был православен тот или другой ученый, но, если он мыслил логикой латинской школы, пытался переложить православные истины на язык школьно-богословский и пр., весьма легко мог он, вместе с терминами и приемами мышления передать православному учению и понятия латинские. К довершению всего, и язык этой новой черкаской школы был чужой, латинский до второй четверти нашего столетия, если не далее. Как бы ни были невежественны обвинители черкасов, но добрая часть их обвинений оказалась не совсем неосновательной. Возьмем для примера —145— главного представителя черкас в нашей науке митрополита Стефана Яворского . Был ли он послушным учеником Беллярмина и пр., насколько много и что именно заимствовал он от этого ученого иезуита, об этом говорить не будем. Возьмем сочинения Стефана так, как они есть. Достаточно одного, беглого просмотра этих сочинений, чтобы убедиться, что он, если не «латинствует», то, во всяком случае, мыслит и говорит по-латински. Основная идея, на которой строятся все его рассуждения, несомненно, есть идея утилитарно-юридическая, на которой строились и все изобретения католицизма. «Мзда, говорит Стефан Яворский , без делания и трудов не бывает, ниже дается. Живот вечный есть мзда. Убо живот вечный без делания и трудов не дается». |
| Те же богословы, которые хотели сказать что-нибудь определённое, всегда возбуждали и возбуждают более или менее основательные подозрения в зависимости от инославия. Вспомним, как неприветливо встретил православный народ первых представителей теперешней нашей науки, – так называемых, черкасов. Ему неприятен был этот латинствующий тип церковного учителя, неприятны и подозрительны непонятные для него и новые слова, которыми учитель обозначал истины веры. Конечно, большая доля этих подозрений может быть приписана просто невежеству и боязни всего иноземного. Но не ошиблось чувство народное, когда признало эту новую науку чужой. Действительно, эти учёные были чужды православию, налагали на него чуждые ему узы юридического запада. Как бы ни был православен тот или другой учёный, но, если он мыслил логикой латинской школы, пытался переложить православные истины на язык школьно-богословский и пр., весьма легко мог он, вместе с терминами и приёмами мышления передать православному учению и понятия латинские. К довершению всего, и язык этой новой черкаской школы был чужой, латинский до второй четверти нашего столетия, если не далее. Как бы ни были невежественны обвинители черкасов, но добрая часть их обвинений оказалась не совсем неосновательной. Возьмём для главного представителя черкас в нашей науке митрополита Стефана Яворского . Был ли он послушным учеником Беллармина и пр., насколько много и что именно заимствовал он от этого учёного иезуита, об этом говорить не будем. Возьмём сочинения Стефана так, как они есть. Достаточно одного, беглого просмотра этих сочинений, чтобы убедиться, что он, если не «латинствует», то, во всяком случае, мыслить и говорит по латински. Основная идея, на которой строятся все его рассуждения, несомненно, есть идея утилитарно-юридическая, на которой строились и все изобретения католицизма. «Мзда, говорит Стефан Яворский , без делания и трудов не бывает, ниже даётся. Живот вечный есть мзда. Убо живот вечный без делания и трудов не даётся» 96 . |
|
|
