| Больший размах приобрело издание религ. картинок в светских мастерских, к-рые в XVIII в. были сосредоточены в Москве, потому и Л. иногда называют «московскими» листками или картинками. В 20-х гг. XVIII в. появился еще один термин для определения народной картинки - «площадные листки», т. е. распространяемые среди народа на городских площадях. С этого времени среди лубочной гравюры начинает преобладать гравюра на металле (меди), которая к сер. XVIII в. практически полностью вытеснила деревянный Л. Развитие Л. на металле стимулировало закрытие в 1727 г. С.-Петербургской типографии и возвращение в Москву ряда граверов, которые были вынуждены изготовлять гравюры на продажу. К их числу можно отнести А. Ф. Зубова (см. ст. Зубовы ), И. К. Любецкого , А. И. Ростовцева, М. Н. Нехорошевского . Занимались изготовлением гравюр по заказам и мастера Московского Печатного двора (с 1721 Синодальная типография) Г. П. Тепчегорский , И. Ф. Зубов и др. Их трудами сформировалась стилистика Л. на металле. На протяжении 1-й пол. XVIII в. значительная роль принадлежала лубочной картинке, отпечатанной с деревянных досок (деревянный Л.), отчасти сохранявшей стилистику картинок XVII - нач. XVIII в. При этом в гравюре на дереве появились новые тенденции, связанные преимущественно с использованием разных, в т. ч. и западноевропейских, образцов, отчасти с возникновением новой манеры гравировки, привнесенной профессионально обученными мастерами. Производство религ. Л. на дереве сохранялось до 60-х гг. XVIII в., во 2-й трети столетия в нем становится больше светских сюжетов. В гравированной на меди картинке в эти же годы, напротив, наблюдалось преобладание религ. сюжетов над светскими. Сотворение мира. День третий. 1-я треть XVIII в. Гравер И. К. Любецкий (РГБ) Сотворение мира. День третий. 1-я треть XVIII в. Гравер И. К. Любецкий (РГБ) В 1-й пол.- сер. XVIII в. среди мастеров Л. на меди к наиболее плодовитым надо отнести Нехорошевского и Любецкого, в середине столетия активно работал А. Тихомиров, к-рый, возможно, владел собственной мастерской. |
| 26 ИР НБУ. Ф. 301: 292; 900. Л. 106об.–151; 298. С. 549–592; ОР БРАН. Шифр 17.12.6; ОР РНБ. Ф. 487. Собрание Н. М. Михайловского. F. 95. Л. 263–300об. 30 Вишневский Д.К. Киевская Академия в первой половине XVIII столетия (новые данные, относящиеся к истории этой Академии за указанное время). Киев, 1903. С. 248. 31 Вишневский Д. К. Описание рукописных собраний, находящихся в г. Смоленске. Вып. 1. Рукописи на латинском языке Смоленской семинарской библиотеки. Смоленск, 1900. 6 и 7. Шифры, соответственно, А.821.0.8 и А.830.0.4. 32 Ф. 173.1. 245 (Суториус К. В. Источники по истории преподавания православного латиноязычного богословия в России в первой половине XVIII века. Дисс. ... канд. ист. наук. СПб., 2008). 37 Гаврилов А. В. Очерк истории Санктпетербургской Синодальной типографии. Вып. 1. СПб., 1911. Вып. 1. 1711–1839. С. 308. 38 Ежов А. По каким книгам обучались у нас Закону Божию в XVIII столетии, и чему обучались?//Странник. 1896. Т. 1. Апрель. С. 611. 39 Цит. по: Гаврилов А. В. Очерк истории Санктпетербургской Синодальной типографии. Вып. 1. С. 312, прим. 42 Ежов А. По каким книгам обучались у нас Закону Божию в XVIII столетии, и чему обучались?//Странник. 1896. Т. 1. Апрель. С. 611. 43 Каталог русской книги кирилловской печати Петербургских типографий XVIII века. С. 92–93. Экземпляр с двумя титульными листами РНБ, шифр VIII.7.35. 46 На титульном листе указано, что это перепечатка санкт-петербургского издания 1725 г., которое в библиографии неизвестно (Каменева Т. Н. Черниговская типография, ее деятельность и издания (XVII–XVIII вв.)//Труды Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. М., 1959. Т. III. 80). 47 Афанасьева Т. А. Издание азбук и букварей кириллической печати в XVIII в.//Из истории рукописных и старопечатных собраний. Исследования. Обзоры. Публикации. Сб. научных трудов. Л., 1979. С. 44. 48 Одинцов Н. К вопросу о сочинении и издании учительных книг в XVIII столетии//Христианское Чтение. 1905. Август. С. 184–185. 49 В Сербии, например, катехизис издавался в 1726, 1727, 1734, 1759, 1763, 1767, 1774 и, вероятно, в 1792 гг. (Дарчевска И. Старинные славянские азбуки и буквари (к вопросу о единой истории древнеславянского литературного языка в ареале «греко-славянского мира»)//Советское славяноведение. 1979. 4. С. 60). |
| В XVII в. территория Марийского края входила в состав Казанской земли и включала части Казанского, Уржумского, Яранского, Царёвосанчурского, Кокшайского, Козьмодемьянского уездов и полностью Царёвококшайский у. Управление краем осуществлял Приказ Казанского дворца, из Москвы в уездные города направлялись воеводы. В XVII в. в крае существовали государственная (ясачные, посадские и казенные земли), помещичья, дворцовая и церковно-монастырская формы собственности на землю. Ведущее место занимала государственная собственность. Более 9/10 населения составляли ясачные люди, остальную часть - дворцовые, монастырские, помещичьи крестьяне, а также служилые, посадские люди и др. Основная масса монастырских крестьян размещалась на правобережье, дворцовых - в среднем течении М. Кокшаги, помещичьих - в Поветлужье, ясачных - по притокам р. Вятки. В XVII-XVIII вв. население края участвовало в событиях Смутного времени , в восстаниях С. Т. Разина (1670-1671) и Е. И. Пугачёва (1773-1775). В 1708-1920 гг. основная территория М. Э. входила в Казанскую губ. В результате губ. реформы 1775 г. имп. Екатерины II Алексеевны почти 2/3 территории Марийского края вошло в Царёвококшайский, Козьмодемьянский, Чебоксарский и Казанский уезды Казанской губ. (в 1781-1796 Казанское наместничество), ок. 1/3 - в Царёвосанчурский (упразднен в 1796), Уржумский и Яранский уезды Вятской губ. (1780-1920; до 1796 Вятское наместничество), остальные земли - в Васильсурский и Макарьевский уезды Нижегородской губ. (1779-1920; до 1796 Нижегородское наместничество). Города Козьмодемьянск, Царёвококшайск и Кокшайск в XVIII в. были немноголюдными, их население в основном составляли русские. В кон. XVII - нач. XVIII в. ясачных марийцев направляли на сооружение каналов, строительство С.-Петербурга, крепостей в вост. части Казанского у., а также на Симбирские селитренные заводы. С 1705 г. они обязаны были выполнять рекрутскую и ряд других повинностей. В 1724 г. ясачные люди Ср. Поволжья были переведены в разряд гос. крестьян и начали выплачивать подушную подать. Кроме подушных и оброчных денег с 1737 г. с государственных крестьян собирали натуральный хлебный налог и различные виды косвенных налогов. В 1732-1737 гг. гос. крестьян направляли на строительство 2-й Закамской оборонительной линии, на ремонт крепостных сооружений Азова, в период русско-тур. войны 1768-1774 гг.- на работы по укреплению юж. крепостей. В XVIII в. в Марийском крае появилась промышленность - стекловаренные, купоросные, полотняные, кожевенные и поташные мануфактуры, к кон. столетия действовали 20 лесопильных предприятий. Главным земельным собственником в Марийском крае в XVIII в. продолжало оставаться гос-во, владевшее более 90% всех земель. В сельском хозяйстве ведущая роль принадлежала земледелию, крестьяне занимались также животноводством, бортничеством, охотой, рыболовством. Часть сельского населения была занята на заготовке и сплаве леса, работала на лесопильных заводах, пополняла ряды работных людей уральских заводов. |
| «Роспись о приданом» пародирует форму действительно существовавших в русском быту таких памятников письменности, как свадебные «сговорные» записи, в которых обстоятельно описывались все предметы, даваемые за невестой в приданое. Как и в прочих памятниках смеховой культуры, смех здесь не является инструментом сатиры, а представляет тот вид веселья, который строится на абсурдных, небыличных ситуациях. Дошедшие до нас списки «Росписи о приданом» датируются XVIII в. Мы публикуем текст старейшей редакции этого памятника, которая, хоть и дошла в записи XVIII в. (1733 г.), но единодушно относится исследователями к XVII в. Текст был впервые издан И. Е. Забелиным (Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях. Изд. 2-е. М., 1872. С. 430–433); затем опубликован по этому изданию В. П. Адриановой-Перетц в «Русской демократической сатире XVII века» (см.: Изд. 2-е, доп. М., 1977. С. 97–99); мы издаем его по этой последней публикации. Сказание о молодце и девице «Сказание» – эротический диалог юноши и девушки. Время возникновения его следует относить к середине–второй половине XVII в. Некоторые исследователи считают «Сказание» записью устного текста. Но среди сравнений встречается сугубо книжный образ: Роксана – жена царя Александра Македонского – героиня литературного памятника. Больше оснований поэтому считать данное произведение литературный текстом, возникшим в демократической среде, диалогический характер которого и сниженная, подчас даже вульгарная, лексика создают впечатление о его устном происхождении. «Сказание» дошло до нас в 5 списках, сильно отличающихся друг от друга, что объясняется диалогическим характером произведения. По списку XVIII в. РНБ, собр. ОЛДП, «Сказание» было издано Хр. Лопаревым («Сказание о молодце и девице». Вновь найденная эротическая повесть народной литературы). Изд. ОЛДП, 1894. По списку XVII в. БЛН, 33. 4. 32 текст был издан В. И. Срезневским (Сказание о молодце и девице по сп. XVII в. Библиотеки Академии паук//Известия Отделения русского языка и словесности Академии наук. СПб., 1906. Т. XI. Кн. 4. С. 79–90). Во втором тексте после слов девицы, разрешающей молодцу остаться, и слов молодца о том, что девица уподобилась «первым женам», говорится, что девица обратилась за советом к «нянюшкам и мамушкам» – принять ей молодца или нет. В этом же списке среди «первых жен» дополнительно названа Василиса, жена богатыря Ставра Годиновича (в тексте описка – «Василисты Ставровы жены Годунова»), героиня былины об этом богатыре, славящаяся красотой, умом и смелостью. |
| Уже одно это разнообразие невольно вызывало к деятельности по упорядочению и однообразному изложению устава исповеди. Такая необходимость тем настойчивее давала себя чувствовать, если принять во внимание, что при беспорядочности этого устава в нем, со стороны дополнительных статей, оказывалось немало излишнего балласта. Попытки и попытки энергичные к такому упорядочению, по крайней мере со стороны дополнительных статей, сказались еще у русских переписчиков исповедных уставов конца XVI и нач. XVII в. 1251 Но, предпринимаемые частными лицами, они и могли иметь значение только для этих самых предпринимателей. Всеобщего значения в этом случае можно было достигнуть только печатным изданием устава исповеди, когда за упорядочение и однообразное изложение его кроме частных лиц, должны были взяться и имевшие к тому большую возможность представители власти Русской церкви. Что же сделала в этом случае печать и какова была историческая судьба печатного русского устава исповеди? Это будет предметом дальнейшего нашего исследования. Глава VI. Устав исповеди в Русской церкви со времени появления его в печати Общие условия разнообразия печатного устава исповеди в Русской церкви XVII в. Юго-западные издания чина исповеди за XVII в. Острожское издание 1606 г. и его отношение к чину исповеди по рукописям. Виленское издание 1618 года и его значение в последующее время. Обозрение и анализ устава исповеди по требнику митр. Петра Могилы . Сводные печатные издания чина исповеди на юго-западе. Киевское издание 1620 г. и его судьба на юго-западе Русской церкви. Историческое обозрение печатного чина исповеди в северо-восточной Русской церкви до времени Никона. История чина исповеди там-же во второй половине XVII века. Чин исповеди по русским требникам и нарочитым официальным изданиям за XVIII и XIX вв. Рукописные исповедные чины в русской практике XVII – XVII вв., – обзор наиболее важных их редакций и условия появления их. Специальные (оригинальные и переводные) практические руководства для совершения самой исповеди в Русской церкви на XVII и XVIII вв. Подобные же официальные и частные руководства в текущем столетии. Несколько замечаний о современной практике в деле совершения исповеди. |
| 51. Р –из Евангелия 1270 г. (Моск. Рум. Муз. 100) II. Славянский и восточный орнамент по рукописям древнего и нового времени Собрал и исследовал Владимир Стасов. Издано с Высочайшего соизволения Императора Александра II. Выпуск первый. С.-Пб. 1884 Только что вышедший в свете первый выпуск с нетерпением ожидаемого любителями старины капитального издания В. В. Стасова содержит в себе орнаменты стиля восточнославянского из рукописей, писанных кириллицей, именно стили: болгарский XI–XVIII вв., сербский XII–XVIII вв., герцеговинский XIV в., черногорский XV в., боснийский XIV–XV вв., боснийско-патаренский XIV–XV вв., молдаво-влахийский XV–XVIII вв. и румынский XVII–XVIII вв. В остальных двух выпусках будет предложено следующее: во-первых, окончание отдела восточнославянского из рукописей, писанных кириллицей, именно стиль русский, в его разветвлении по областям: южнорусский (Киев, Галич и пр.), северно-русский (Новгород, Псков и пр.), восточно-русский (Суздаль, Переяславль, Ростов, Рязань и пр.), западнорусский (Гродно, Вильна и пр.) и среднерусский (Москва и прилежащие к ней местности). Затем, стили западнославянские: орнаменты из рукописей, писанных глаголицей, – восточных XI–XIII вв. и западных XIII–XVII вв., и орнаменты из рукописей, писанных латинскими буквами: стили хорватский и дубровницкий, XIV–XV вв., чешский XI–XVI вв. и польский XIV–XVI вв. Наконец, стили восточные: греко-византийский VI–XVI вв., армянский X–XVII вв., грузинский XI–XVIII вв., сирийский VI–XV вв., коптский V–XIX вв., эфиопский XIII–XVIII вв., арабский VIII–XVII вв. и среднеазиатский. Объяснительный текст, имеющий предметом решение вопроса о происхождении и характере русского орнамента и архитектуры в связи со стилями прочих славянских племен, будет помещен в последнем выпуске издания. Уже достаточно одного этого голословного перечня фактов в их систематической группировке, чтобы составить себе понятие о той громадной массе сведений, какие г. Стасов в течение более четверти столетия неутомимо собирал по публичным и частным библиотекам, как в России и в других славянских землях, так и в Западной Европе, постоянно входя в сношение с лучшими специалистами по этому предмету, о чем любопытные для библиографов сведения сам автор приводит в предисловии, помещенном в вышедшем первом выпуске. Я со своей стороны полагаю не лишним к сказанному там присовокупить, что уже очень давно г. Стасов, как специалист по орнаментике, пользуется известностью в европейской ученой публике, между прочим, например, по его сношениям со знаменитым Вествудом, который еще в 1868 году поместил его замечания об одной англо-саксонской рукописи ирландского происхождения, из Императорской Публичной Библиотеки, в своем великолепном издании: «Fac-similes of the miniatures and ornaments of Anglo-saxon and manuscripts», на стр. 52–53. |
| XVIII вв.: Очерки/Ред.: Ю. В. Келдыш. М., 1969; Успенский Н. Д. Древнерус. певческое искусство. М., 19712; он же. Киевский распев//Муз. энциклопедия. М., 1974. Т. 2. Стб. 789-790; Конотоп А. В. Супрасльский ирмологион//Сов. музыка. М., 1972. 2. С. 117-121; Гарднер. Богослужебное пение. 1978. Т. 1; Антонович М. Дещо про украïнську церковну мohoдiю та про назви «знаменний» i «киïвський poзcnib»//Symbolae in honorem Volodymyri Janiw. Münch., 1983. S. 147-170. (Univ. Libera Ucrainensis. St.; 10) (переизд.: Он же. Musica sacra: Зб. ст. з icmopiï укр. церк. музики/Ред.: Ю. Ясиновський. Льbib, 1997. С. 71-92. (Icmopiя укр. музики. Дocлiджehhя; 3)); Шевчук О. Ю. До питання про caмoбymhicmь киïвського poзcniby (за мат-лами нотних pykonucib kih. XVI-XVII ст.)//Украïнська музична культура минулого та cyчachocmi у мiжhaцiohaльhux зв " язках: Зб. ст. К., 1989. С. 16-45; она же (Шевчук Е. Ю.). Киевский распев как явление певч. искусства Юго-Зап. Руси//Музыкальная культура Средневековья/Отв. ред.: Т. Ф. Владышевская. М., 1992. Вып. 2. С. 46-48; она же. Об атрибуции киевского распева в многороспевном контексте укр. певческой культуры XVII-XVIII ст.//Киïвське музикознавство: Зб. ст. К., 1998. Вип. 1. С. 14-27 (переизд. в сб.: Гимнология. М., 2000. Вып. 1. С. 367-376); она же. Киïвський hacnib у kohmekcmi церковно-монодичного cniby Украïни та Бiлopyciï XVII-XVIII ст. (джерела, жанри, риси cmuлicmuku): Канд. дис. К., 1999; она же. Про дeяki ocoблubocmi бiлopycьkoï цepkobho-мohoдiйhoï mpaдuцiï kih. XVI-XVII ст.//Киïвське музикознавство. 2003. Вип. 9. С. 64-79; она же. Прот. Иоанн Вознесенский о репертуаре укр. нотолинейных Ирмологионов XVII - нач. XVIII в. (совр. коммент.)//Вестн. ПСТГУ. Сер. 5. 2007. Вып. 1(3). С. 105-120; она же. Киевский напев в контексте многораспевности XVII в. [доп . статья 1995 г.]//Традиционные муз. культуры на рубеже столетий: Проблемы, методы, перспективы исслед.: Мат-лы Междунар. науч. конф. РАМ. М., 2008. С. 403-427; она же. Киïвський hacnib. Киïвський poзcnib//Украïнська музична ehцukлoneдiя. |
| Русское правительство, как мы видели, давно пыталось раздвинуть южные и юго-восточные границы своих сибирских владений, построив в 1595 г. г. Тару на среднем течении Иртыша и выдвинув далеко по Оби г. Томск, построенный в 1604 г. Однако русское колонизационное движение в нынешней Западной Сибири приняло более или менее твердый характер лишь после того, как томские воеводы, чтобы удержать в подчинении кузнецких татар, построили в 1618 г. Кузнецкий острог при впадении р. Кондомы в Томь. Через два года около него уже существовало несколько заимок пашенных крестьян. Для упрочения связи Кузнецкого острога с Томском в 1657 г., ниже по р. Томи, поставлены два острога: Мунгатский и Верхне-Томский. После этого надолго остановилось русское колонизационное движение юго-востоку. К концу XVII в. здесь основан был Уртамский острог (в 1668 году, по другим сведениям – в 1692 г.) к западу от Томска при впадении р. Уртамки в Обь; его населили переведенцы из дворцовых крестьян. В продолжение всего XVII столетия Томский край, кроме казачьих поселений, колонизовался не одними крестьянами «переведенцами», т. е. переведенными из других мест России и Сибири на государеву пашню и получившими название государевых крестьян, но также гулящими людьми и беглыми, среди которых было много раскольников, и, наконец, людьми ссыльными. Все-таки к началу XVIII в. край был населен скудно. На обширном пространстве Томско-Кузнецкого района насчитывалось около 90 русских селений, в большинстве небольших. Сел, т. е. поселений с церквами, насчитывалось не более 11. Сюда относились села: Спасское на Томи, Спасское около р. Яи, Сосновский острог, Кулаково, Верхотомский острог, Богородское и Уртамский острог на Оби (осн. в 1692 г.), Зеледеево, Никольское, Иктаринское, Ильинское или Красный Яр близ Кузнецка. 388 В начале XVIII в. колонизация возобновилась, причем были поставлены на р. Оби остроги Умревинский, Чаусский (в 1713 г. – ныне заштатный город Колывань при р. Чаусе) и Белоярский. Колонизация Томского края в начале XVIII в. много обязана беглецам. Недовольные Петровской реформой из западных областей бросились, главным образом, за «свейский и польский рубеж», из-под Москвы бежали в Новороссийское понизовье. Беглецы с Поволжья и в особенности из северо-восточных частей России устремились к Камню и за Камень, т. е. к Уралу и за него, в Башкирию, т. е. в земли по среднему и южному протяжению Уральского хребта. Сюда беглецы являлись, толпами и тысячами укрывались на Демидовских заводах. Многие из многочисленных деревень нынешнего Барнаульского округа, в XVIII в. составлявших проходы Белоярский, Малышевский, Чингизский, Бердский, Легостаевский, были застроены беглецами Петровского времени. Нынешний Мариинский округ Томской губ. в XVII и нач. XVIII в. почти пустовал русскими селениями. |
| Вот мы и подошли к теме, от которой никак нельзя уйти при разговоре о старообрядчестве, – о том, как события XVII века повлияли на события 1917 года и последовавшей затем коммунистической эпохи. Первым заговорил на эту тему А. И. Солженицын; именно он первый увязал события XVII века с событиями 1917 года, громко сказав о том, что во многом события 17-го года – это «эпилог, трагическая развязка другой, неизмеримо более глубокой и продолжительной трагедии, которая свое начало имеет в национально-религиозном кризисе XVII века». 5 Сегодня мы можем сказать, что старообрядческий XVII век был пророчеством о 1917 годе в России, его глубинной причиной и первым этапом. Потому и повторилась через 200 лет мольба о спасении нашего народа от злых гонителей, от насланного ими «огненного запаления». Повторилось многое. Рассеяние русской эмиграции так называемой первой волны – вовсе не уникальное явление русской истории XX века. Чем как не рассеянием и эмиграцией было бегство старообрядцев XVII–XVIII веков в Сибирь, Польшу, Турцию, Австро-Венгрию? И понятие «новомученики» – вовсе не уникальное понятие, родившееся в России XX века для обозначения тех, кто был убит за веру коммунистическим режимом. Гораздо раньше это понятие – «новые мученики», «новые страдальцы», «новые страстотерпцы» – возникло в старообрядчестве и стало сопровождаться деятельностью по выявлению и собиранию сведений о тех, кто пострадал за веру в результате Раскола; примером такой подвижнической деятельности является «Виноград Российский» Семена Денисова, созданный в конце первой трети XVIII столетия и растиражированный в течение XVIII–XX веков во множестве рукописных списков старообрядцами самых разных областей России. 6 И потому слова «древнерусского» гимнографа XX века владыки Иннокентия (Усова) из Службы пустозерским мученикам, написанной им во время Гражданской войны в России, воспринимаются с двойной пророческой силой, от имени как XVII, так и XX века: «Ходатаицу приводим Ти Матерь твою, Христе, воззри милостивым си оком на достояние Твое, и сохрани нас от страха и бедствий, грядущих на вселенную» (богородичен 6-й песни первого канона). |
| Правда, и ранее настоящего столетия, особенно же в XVI-м и XVII-м веках, на Западе были люди, интересовавшиеся Византией и оставившие своими трудами прочные следы в византологии: идея цельной и самостоятельной византийской истории в первый раз была ясно осознана и высказана ещё в середине XVI-ro века немецким учёным Иеронимом Вольфом, 571 а XVII-й век, когда в области византийской истории одновременно работали такие лица, как Дюканж, Комбефиз, Лабб, Валуа и др., может быть относительно назван даже веком процветания византинизма. 572 Но эта имеющая ещё и доныне важную научную ценность деятельность учёных XVI-ro и XVII-ro веков была лишь вступлением, за которым нескоро последовало продолжение. Настал XVIII-й век, – век рационалистической философии, гордо провозглашавшей права человеческого ума и презрительно относившейся к наполненному заблуждениями прошлому. Всего менее могла привлекать к себе этот просвещённый век византийская история: в его глазах она должна была казаться сплошным чёрным пятном в жизни человечества. И вот – к началу нашего столетия в учёном мире погас и тот интерес к Византии, с каким она разрабатывалась ранее, и византология медленным и трудным путём, обнимающим большую половину текущего столетия, должна была оправляться от унижения, в которое поверг её XVIII-й век. Два, как нам кажется, обстоятельства способствовали главным образом возрождению византинизма в новейшее время. И прежде всего самый факт свыше, чем тысячелетнего существования Византийской империи должен же —36— был обратить на себя внимание и вызвать попытки к уяснению его. Каким образом могла столь долго жить эта империя, дряхлость государственного строя которой считалась общепризнанным догматом, да ещё в постоянной борьбе с могущественными внешними врагами? Этот и подобные вопросы необходимо должны были возникнуть в исторической науке, – в особенности после того, как рушились предвзятые теории, с точки зрения которых рассматривались средние века в XVIII-м и начале XIX-ro столетия, и западные историки обратились к подробному изучению периода, отделяющего древний мир от нового. |
|
|
