| Гос. значение 3 религ. центров 1-й мусульм. державы подчеркивал парадный декор: узорные облицовки мраморными плитами, золоченые резные капители, орнаментальные росписи, рельефы и оконные решетки, смальтовая мозаика с изображениями деревьев, фантастических растений, ваз, драгоценностей, дворцов. В кон. VII - нач. VIII в. к характеристикам Большой М. добавились максура (участок вокруг михраба и минбара, отделенный от молитвенного зала передвижной деревянной решеткой или стационарной оградой для защиты главы общины от нападения) и Байль-Маль («Дом имущества», казнохранилище во дворе М.; напр., в Больших М. Куфы, Дамаска, Халеба). Тип колонной М. получил классическое выражение в IX-X вв. (Большие М. Самарры и Эль-Джафарийи в Ираке, Кордовы в Андалусии, Кайруана в Тунисе (все - IX в.); М. Амра ибн аль-Аса в Фустате (VII и IX вв.; ныне в Каире), Ибн Тулуна (876-879) и Эль-Азхар (970-972) в Каире в Египте). Утвердилась схема проектирования М. с соблюдением священной ориентации - киблы по главной оси, отмеченной на противоположных сторонах здания михрабом и минаретом, а также куполом. Редкие отступления от правила были обусловлены особенностями земельного участка, к-рые исправлялись последующей перестройкой здания или разметкой внутри зала. В странах Магриба и в Египте, напр., в эпоху Фатимидов (X-XII вв.) противоположную михрабу точку на сакральной оси стал отмечать монументальный портал (Большая М. Махдии в Тунисе, ок. 916; М. аль-Хакима в Каире, 990-1012). На востоке ислам. мира - в Иране, Закавказье, Ср. Азии - колонную М. постепенно вытеснила М. айванного, или иранского, типа, к-рый сложился к XII в. (Соборная мечеть Исфахана, IX-XX вв.): его формообразующими элементами стали айван (сводчатый, реже колонный) и чартак (персидский чахар-так - 4 арки: 4-арочный купольный павильон), унаследованные от дворцово-храмового зодчества эпохи Парфянского и Сасанидского царств. Композиция прямоугольного в плане здания с айванами в середине одного, нескольких или всех 4 фасадов внутреннего двора, обведенного купольными галереями на аркадах и обстроенного различными по назначению, размерам и форме помещениями, широко использовалась в планировке не только М., но и медресе, маристанов (госпиталей), караван-сараев, суфийских обителей, дворцов. |
| С сер. VIII в. в жизни ближневост. христиан стали нарастать кризисные явления. Катастрофическое землетрясение в янв. 749 г. привело к разрушению мн. городов и мон-рей, к-рые более не восстанавливались. Жители покинули Герасу, Гадару и др. города и ряд селений. Сократилось храмовое строительство, понизился художественный уровень мозаик и «портится» язык надписей ( MacAdam. 1994. P. 57, 74-81; Zeyadeh. 1994. P. 120). С нач. IX в. почти не появляется новых лит. произведений, выходит из употребления греч. язык. Попытки объяснить упадок палестинского христианства фактом араб. завоевания в наст. время отвергнуты наукой ввиду очевидных свидетельств динамичного развития христ. общин в VII-VIII вв. Крайне негативную роль сыграли эпидемии, землетрясения, а также перенос столицы Халифата в Багдад в сер. VIII в., экспансия кочевых племен, экологический кризис на Ближ. Востоке, вызванный наступлением пустыни на плодородные районы. Однако все эти факторы также не могут рассматриваться как основные причины деградации христ. социума; упадок христ. общин, по всей видимости, связан с некими внутренними изменениями, однако совр. наука пока не в состоянии их определить ( Piccirillo. 1995. P. 53-55). Но можно утверждать, что кризис наступил неодномоментно. Еще во 2-й пол. VIII в. есть примеры строительной деятельности заиорданских христиан: обновление церквей в Умм-эр-Расасе в 756 г., в Мадабе в 767 г. (Ibid. P. 47). После VIII в. подобных примеров уже не найти. Положение христиан усугубили политическая нестабильность в Халифате, неспособность властей поддерживать порядок и безопасность. Так, в сер. 90-х гг. VIII в. Палестина была опустошена междоусобной войной бедуинских племен. В марте 796 г. мятежные бедуины захватили лавру св. Саввы. 20 монахов были замучены, но не отдали грабителям сокровища мон-ря. Подобные бедствия повторились в 809 и 813 гг., в ходе гражданской войны, охватившей Халифат после смерти халифа Харуна ар-Рашида. В пустыне были разорены мон-ри св. Саввы, св. Евфимия Великого, св. Харитона, св. Феодосия Киновиарха. Смуты и потрясения вызвали массовую эмиграцию христиан из Палестины в Византию ( Theoph. Chron. P. 484, 499; Епифаний. 1886. С. 128). Возможно, тогда Ближ. Восток покинули последние образованные носители греч. языка и визант. книжной культуры. «Темные века» (IX-XI вв.) |
| Основа такого заключения - керамическая и архитектурная стратиграфия. При раскопках Шило нашел до 500 фрагментов керамики в каменных забутовках террас, 350 - в глиняной утрамбовке и 50 - в подсыпке мусора; все они одинаковы по составу, и самые ранние относятся к переходу от 2-й фазы позднего бронзового к 1-й фазе железного века (XIII-XII вв. до Р. Х.). На этой датировке Кахилл основывает свое представление о ступенчатой постройке как о части оборонительной системы цитадели и «акрополя», возникших на вершине за 200 лет до царствования Давида, и приходит к выводу о наличии развитой социальной структуры в И. в XII/XI-X/IX вв. до Р. Х. По мнению Э. Мазар, ведущей раскопки в районе ступенчатой постройки в течение последних лет, всю конструкцию следует датировать Х в. до Р. Х. Вместе с руинами массивного сооружения, обнаруженного западнее, ступенчатую постройку предлагается рассматривать как часть дворцового комплекса, выстроенного финик. мастерами для царя Давида ( Mazar E. 2006, 2008). Десятки обнаруженных в последние годы именных булл с евр. именами (в т. ч. известными по ВЗ), датирующихся концом эпохи железа (до VI в. до Р. Х.), по мнению исследовательницы, свидетельствуют об использовании этих построек в качестве адм. центра города вплоть до разрушения И. вавилонянами. Эта идентификация пока не получила поддержки ( Finkelstein e. a. 2007). Выводы Кахилл основаны гл. обр. на анализе керамики Х в. из раскопок Шило. Др. ученые не согласны с заключениями о сложности социальной структуры и процветании экономики И. в X в. до Р. Х. Израильский археолог И. Финкельштейн предлагает сделать имеющуюся керамическую шкалу более ранней, примерно на столетие, представляя И. X в. как небольшой, не оказывавший заметного влияния на события, но быстро развившийся в следующем столетии город. Финкельштейна поддерживал Д. Усишкин, утверждавший, что находки с уровня материка позволяют говорить о развитии города только в IX-VIII вв. до Р. Х., в то время как слои, датируемые, по его мнению, X-IX вв. до Р. Х., не содержат ни следов укреплений, ни керамики (даже в перекопах). К их позиции близка т. зр. Г. Лемана: анализируя данные о сельском окружении И., он пришел к заключению о его малой заселенности и неразвитости товарного хозяйства, что не соотносится с представлениями об И. как о столице Единого царства и крупном военном центре. Рейх и Шукрон не соглашаются с тем, что керамика железного века встречается вне стен города; по своим находкам на вост. склоне холма в городе Давида они датируют открытые там стену и дома VIII в. до Р. Х. в отличие от Шило и следующей ему Кахилл, к-рые относят их к X в. до Р. Х. |
| Таким образом, здесь ясно видно, что вся «умозрительная символика Максима Исповедника направлена на осмысление богослужения как особого непонятийного пути познания, именно – высшего «тайноводст-венного» этапа, завершающего систему религиозного знания в этом направлении 124 . Проблемы образа изображения, иконы занимали главное место в византийской культуре и эстетической теории VIII-IX вв. В истории культуры столь глубокая, всеобъемлющая, многоаспектная разработка этих проблем – явление беспрецедентное и уникальное. Ни до периода иконоборчества, ни после в течение многих столетий теоретические аспекты изобразительного образа, а в связи с этим и образа художественного вообще, не привлекали такого широкого внимания теоретиков и практиков духовной культуры. Хотя, как мы видели, большой интерес к проблеме образно-символического отображения в самом широком плане возник ещё в период поздней античности, не забывали о ней на протяжении всей истории византийской и поствизантийской культуры, но во всей своей полноте и в приложении к изобразительному искусству она была разработана лишь в период VIII-IX вв. Трудно переоценить значение святоотеческой теории образа VIII-IX вв. для последующего развития византийской художественной культуры и культур стран восточно-христианского региона. На протяжении всего Средневековья они развивались и функционировали, имея в качестве главного теоретического стержня эту, всесторонне разработанную теорию образа. Ясно, – что далеко (и как правило) не каждый византийский или старославянский мастер знал самую теорию во всех её многообразных нюансах и, работая над каждой иконой, держал её в уме. Такие умудренные мастера (типа Феофана Грека) скорее исключение, чем правило для византийского мира. Теория образа одухотворяла византийское художественное творчество опосредствованно и как бы изнутри. С IX в. она вошла в самую суть православного богословия и, шире, всего византийского миропонимания. Под её влиянием сформировались каноны всех видов византийского искусства, начиная с общего богослужебного канона, включавшего в себя многие виды искусства. Наконец, сам творческий метод византийских мастеров, передававшийся из поколения в поколение, сложился на основе этой теории. Короче, даже те византийские мастера, которые не знали вообще никаких теорий, а только умели писать иконы, да молиться, жили в духовной атмосфере, насыщенной идеями и эйдосами этой теории и внесознательно руководствовались ими в своем творчестве. |
| Изучение истории византийского города в его отношении к античному полису еще только начинается. Если не считать важной работы Брэтиану ( Brtianu . Privilèges), лишь в последние годы вышло несколько работ по этой проблеме. См. прежде всего: Kirsten E. Die byzantinische Stadt//Berichte zum XI. Internationalen Byzantinisten-Kongre β. München, 1958. Nr 3; Dölger F. Die frühbyzantinische und byzantinisch beeinfluBte Stadt//Atti del 3° Congresso internazionale di studi sull’alto medioevo. Spoleto, 1958. P. 1–36; Ostrogorsky G. Byzantine Cities in the Early Middle Ages//DOP 13 (1959). P. 45–66. Значительным является вклад советской византинистики. См. интересные исследования А.П. Каждана (Византийские города в VII-XI вв.//Советская археология 21 (1954). С. 164–188; Деревня и город в Византии), который уверен в глубоком упадке византийских городов в раннем средневековье; см. тж.: Липшиц Е.Е. К вопросу о городе в Византии VIII-IX вв.//ВВ 6 (1953). С. 113–131 и Очерки. С. 87 сл.; Сюзюмов М.Я. Роль городов-эмпориев в истории Византии//ВВ 8 (1956). С. 26–41, которые, по моему мнению, справедливо, говорят о непрерывном существовании византийских городов. См. тж. подводящее итог сообщение о городе и деревне в Византии: Пигулевская Н.В., Липшиц Е.Е., Сюзюмов М.Я., Каждау А.П. Город и деревня в Византии в IV-XII вв.//Rapports du XII Congrès International des Etudes byzantines. Belgrade-Ochride, 1961. Вопреки мнению Каждана, нумизматический материал не доказывает значительного упадка византийской городской жизни с VII в.; см. мои аргументы: Op. cit. P. 48 ff. и Соколова И. В. Клады византийских монет как источник для истории Византии VIII-XI вв.//ВВ 15 (1959). С. 50–63, а также важный разбор темы в: Grierson Ph. Commerce in the Dark Ages: A Critique of Evidence//Transactions of the Royal Historical Society. 5-th Ser. Vol. 9 (1959). P. 123–140. – Ср. теперь также: Курбатов Г.Л . Ранневизантийский город: Антиохия в IV в. Ленинград, 1962; Vryonis Sp. An Attic Hoard of Byzantine Gold Coins (668–741)//ЗРВИ 8/1 (1963). P. 291 f. |
| Считается, что о низком положении фемы в IX в. свидетельствует «крайне низкий» ранг званий, а значит, и статуса стратигов Херсона этого времени (протоспафарий Петрона Каматир, ипат Зоил, императорский спафарий Карп (?), императорский спафарий Фока, императорский спафарий Константин, императорский спафарокандидат Иоанн, императорский спафарокандидат и протоспафарий Никифор, императорский протоспафарий Феофаний – титулы чиновников соответственно 11, 7, 8 и 9 рангов), тогда как с рубежа вв. преобладали моливдовулы стратигов преимущественно с саном спафарокандидатов или протоспафариев (9 и 11 ранги, второй и первый класс чинов) 2529 . На таком уровне, как правило, находились протонотарии, турмархи, начальники штаба (komites tes kortes), архонты, то есть чиновники средней руки. Однако в IX столетии и другие, более крупные и важные фемы возглавляли стратиги с подобными «низкими» званиями 2530 . В этом плане показательны приводимые Н. и В. Зайбт сведения о спафарии Фоке, который в середине IX в., кроме должности стратига Херсона, занимал в том же сане важнейший пост друнгария фемы Эгейских островов, а затем и стратига одной из самых старейших и больших азиатских фем империи – Анатолика 2531 . Моливдовулы стратигов VIII–X вв. убедительно демонстрируют самые разные чины этих чиновников, имевших звания не обязательно патрикиев, но и протоспафариев, спафарокандидатов, спафариев, кандидатов, даже если они принадлежали стратигам крупных, важных фем (Анатолик, Армениак, Вукелларии, Македония, Эллада, Сицилия). Мало того, сан стратига не зависел ни от ранга фемы, ни от давности ее создания. К концу же IX в. особенно распространенным стало как раз звание не патрикия, а протоспафария, тогда как для второй половины VIII – первой половины IX в. таковым являлось звание спафария 2532 . Так что «сановный индикатор» оказывается не самым надежным для определения истинного места фемы и важности ее стратигов. Тонкий знаток византийской титулатуры Ф.И. Успенский, сравнивая тексты тактиконов IX в., заметил, что порядок перечисления в них зависел не только от старшинства чинов, то есть того, что ромеи обозначали термином taxis или lamprois axiomasi – «постановление», «порядок», «степень», «титул», «ранг», «сан», но и от должностей, занимаемых разными чиновниками различных ведомств, отчего служащие высших ведомств (таких как стратигии) иногда оказывались в этих номенклатурных списках впереди даже в тех случаях, когда они обладали сравнительно невысокими санами 2533 . |
| Лит.: Яновский А. К. О древней Кавказской Албании//ЖМНП. 1846. Т. 52. Ч. 2; · [ Алишан Л. Арцах. Венеция, 1893; Ереван, 1993р]; Tomaschek W. Albanoi// Pauly, Wissova. Hb. 1. Sp. 1305-1306; · [ Бархутареанц М. Арцах. Баку, 1895]; Manandian A. Beiträge zur albanischen Geschichte. Lpz., 1897; Бакиханов А. К. Гюлистан-и Ирам. Баку, 1926 (на азерб. яз.); Юшков С. В. К вопросу о границах древней Албании//ИЗ. 1937. С. 137; Еремян С. Т. Политическая история Албании III-VII вв.//Очерки истории СССР, III-IX вв. М., 1958; Тревер К. В. Очерки по истории и культуре Кавказской Албании: IV в. до н. э.- VII в. н. э. М.; Л., 1959; · [ Орманян M. Азгапатум (История наций). Бейрут, 1959-1961. Т. 1-3]; Ямпольский З. И. Албания Кавказская//СИЭ. Т. 1. С. 353-354; Буниятов З. М. Из истории Кавказской Албании VII-VIII вв.//Вопр. истории Кавказской Албании. Баку, 1962. С. 149-181; он же. Азербайджан в VII-IX вв. Баку, 1965; Мнацаканян А. К. Ш. О литературе Кавказской Албании. Ереван, 1969; Anassian H. S. Une mise au point relative à l " Albanie Caucasienne//REArm. 1969. T. 6. P. 299-330; . . , 1970; Папуашвили Т. Г. Вопросы истории Эрети/АКД. Тб., 1971; Улубабян Б. А. О терминах «Албания», «Алванк» и «Аран»//ИФЖ. 1971. 3. С. 122-125 (на арм. яз.); он же. Княжество Хачена в X-XIV веках. Ереван, 1975 (на арм. яз.); Новосельцев А. П. Страны закавказского и среднеазиатского регионов// Новосельцев А. П., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Пути развития феодализма (Закавказье, Средняя Азия, Русь, Прибалтика). М., 1972; он же. К вопросу о политической границе Армении и Кавказской Албании в античный период//Кавказ и Византия. Ереван, 1979. Вып. 1; Алиев К. Кавказская Албания (I в. до н. э.- I в. н. э.). Баку, 1974; Улубабян Б. А. Фрагменты истории армянских Восточных краев. Ереван, 1981 (на арм. яз.); Мусхелишвили Д. Л. Из исторической географии восточной Грузии. Тбилиси, 1982; Мкртумян Г. Г. Грузинское феодальное княжество Кахети в VIII-XI вв. и его взаимоотношения с Арменией. Ереван, 1983; Геюшев Р. Христианство в Кавказской Албании. Баку, 1984; Chaumont M. L. Albania//EIran. Vol. 1. Fasc. 8. p. 806-810; Мамедова Ф. П. Политическая история и историческая география Кавказской Албании (III в. до н. э.- VIII в. н. э.). Баку, 1986; Акопян А. А. Албания-Алуанк в греко-латинских и древнеармянских источниках. Ереван, 1987; Bosworth C. E. Arran//EIran. Vol. 11. P. 520-522; Мурадян П. М. История - память поколений: Проблемы истории Нагорного Карабаха. Ереван, 1990; Donabedian P., Mutafian C. Artsakh: History du Karabagh. P., 1991; Ибрагимов Г. Христианство у цахуров (йикийцев-албанцев)//Альфа и Омега. 1999. 1(19). С. 170-181; Новосельцев А. П. О христианизации стран Закавказья//ΓΕΝΝΑΔΙΟΣ: К 70-летию Г. Г. Литаврина. М., 1999. С. 146-148. |
| 1980. Т. 41. С. 92-112; О датировке посольства княгини Ольги в Константинополь//История СССР. 1981. 5. С. 173-183; Путешествие рус. княгини Ольги в Константинополь: Проблема источников//ВВ. 1981. Т. 42. С. 35-48; Христианство на Руси в правление княгини Ольги//Gesellschaft und Kultur Russlands im frühen Mittelalter/Hrsg. E. Donnert. Halle, 1981. S. 134-143; О социальных воззрениях богомилов: Некоторые итоги изучения начального периода истории ереси//Богомилството на Балканот во светлината на hajhobume истражувана. Скопье, 1982. С. 31-39; Состав посольства Ольги в Константинополь и «дары» императора//Визант. очерки. 1982. С. 71-92; Формирование этнического самосознания болгарской народности: VII - 1-я четв. X вв.//Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982. С. 68-74; Das XI. Jh. in der Geschichte des byzant. Reiches: Faktoren des Fortschrittes und des Niedergangs//Fortschritte und Stagnationserscheinungen im entwickelten Feudalismus. В., 1982. Bd. 23; Представления «варваров» о Византии и византийцах в VI-X вв.//ВВ. 1986. Т. 46. С. 100-108; Русско-визант. связи в сер. Х в.//ВИ. 1986. 6. С. 41-52; Религия и политика в Болгарии накануне и в период утверждения христианства (VIII - кон. IX в.)//История, культура, этнография и фольклор славянских народов: 10-й Междунар. съезд славистов (София, сент. 1988): Доклады советской делегации. М., 1988. С. 82-100; Особенности развития самосознания болгарской народности со 2-й четв. X до кон. XIV в.//Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху зрелого феодализма. М., 1989. С. 36-70; Le problème de la proprieté d " état en Byzance aux Xe-XIe s.//Βυζαντιακ. 1989. T. 9. P. 9-46; Family Relations and Family Law in the Byzantine Countryside of the XIth Cent.//DOP. 1990. Vol. 44. P. 187-193; Еще раз о занятиях и общественной организации славян на Балканах в VI-VII вв.//ВВ. 1992. Т. 53. С. 3-9; Особенности социальной структуры визант. крестьянства в IX-XII вв.//ByzF. 1992. |
| В IV в. плотность населения в регионе достигла максимальных в древности и в средневековье значений, на что указывает большое количество памятников черняховской культуры. Римские динарии из могильников черня-ховской культуры на севере Молдавии. III–IV вв. до Р. Х. Римские динарии из могильников черня-ховской культуры на севере Молдавии. III–IV вв. до Р. Х. В эпоху Великого переселения народов ввиду нашествия гуннов в 376-381 гг. значительная часть населения ушла вместе с готами на территорию Римской империи. Многие остались под властью гуннов, приняв участие в их походах. Не позднее VI в. романское население, проживавшее к северу от Дуная, вступило в постоянный контакт со славянами, которые оказали сильное воздействие на дальнейшее развитие региона. После переселения большинства слав. населения к югу от Дуная, их остатки были ассимилированы романским населением, к-рое в VIII-X вв. в Карпатском регионе в условиях изоляции от остального романского мира, а также в результате постоянных контактов с мигрировавшими народами постепенно трансформировалось в особую этнокультурную общность. Соседние народы называли ее влахами (волохами, валахами) (Republica Moldova: Ediie enciclopedic. Chiinu, 20102. Р. 159-160). Фундамент бань в Ст. Орхее. XIV в. Фундамент бань в Ст. Орхее. XIV в. Согласно одной интерпретации археологического материала, в IX - нач. XI в. в юж. части междуречья Прута и Днестра распространилось влияние Первого Болгарского царства. На рубеже 30-х и 40-х гг. Х в. большая часть территории М. вошла в состав Древнерусского гос-ва. Локальной особенностью древнерус. культуры являются отсутствие вещей сканд. типа и наличие предметов вооружения и облачения венг. типа (присутствие венгров в этом регионе в указанный период отмечено также в письменных источниках) ( Тельнов и др. 2002; Рабинович, Рябцева. 2009). Согласно др. интерпретации, ни влияние Первого Болгарского царства, ни вхождение в состав Древнерусского гос-ва не имеют никаких документальных и археологических подтверждений. В V-VII вв. население Пруто-Днестровского междуречья было представлено археологической культурой Костиша-Ботошань-Ханска, а в VIII-XI вв.- культурой Лозана-Борниш, к-рая представляет начальную фазу обширной археологической культуры Дриду, распространенной во всем Карпато-Дунайском регионе в X-XI вв. С XII в. поздняя культура Дриду переходит в культуру Рэдукэнень, а в XIII в.- в культуру Брэнешть-Ленкэуць-Екимэуць ( Postic Gh. Civilizaia medieval timpurie din spaiul Pruto-Nistrean: Sec. V-XIII. Bucur., 2007. Р. 62-63, 138-139). |
| – Birmingham, 1977. – P. 121–127; Каждан А. П., Шерри Ли Ф» Ангепиди X. История византийской литературы. – СПб., 2002. – С. 464). Тем не менее, к середине X в. этникон «рос» стал привычным в византийской традиции и постепенно был «втянут» в греческую парадигматику. Это было связано с формированием во второй половине IX – первой половине X вв. древнерусской народности и становлением Древнерусского феодального государства, когда по всей территории расселения восточных славян от Киева до Ладоги складывается своеобразная «дружинная культура», впитавшая в себя и сплавлявшая воедино элементы разноэтничного происхождения. Под эгидой великокняжеской государственной власти возникло расширительное географическое понятие «Русь», «Русская земля», которое нашло отражение у Константина во встречающемся впервые в византийской литературе названии Rosia (оно засвидетельствовано также в трактате «О церемониях» – Constantine Porphyrogenetus. De ceremoniis aulae byzantinae libri II/E ree. Io. Iac. Reiskii. – Bonnae, 1829. – Vol. 1. – P. 594. 18, 691. 1). 1276 В VIII–XI вв. термин «Хазария» обозначает в византийских источниках страну народа хазар (chazaroi). Последний этноним является византийской передачей тюркского самоназвания хазар. Византия в период с VII по IX в. активно старалась вовлечь хазар в союзные коалиции против персов, затем арабов, рассматривая их как традиционных, надежных союзников в Северном Причерноморье, поскольку и тем и другим угрожали общие враги. Охлаждение византийско-хазарских отношений, а затем их постепенное все большее обострение наблюдаются с конца VIII – начала IX вв., когда отпала необходимость совместной борьбы с арабами и возникли очаги напряжения в Закавказье и Крыму. Последняя попытка урегулировать, наладить отношения относится к концу 830-х гг., когда это вылилось в строительство византийцами для хазар царской крепости Саркел на Дону, а также в создание фемы Климата и Херсона в Таврике. Однако разграничение зон влияния не спасло положения, которое продолжало ухудшаться к концу IX – началу X вв., когда к проблемам хазар добавилась конфронтация с их бывшими союзниками-венграми. |
|
|
