| — Мой дом тоже в Каринах, — сказал Виниций, с негодованием схватив его за плечи, — но раз гибнет все, пусть и он пропадает. — И, вспомнив, что Лигия могла послушаться его совета и переселиться в дом Авла, спросил: — А как улица Патрициев? — В огне, — отвечал Юний. — А Заречье? Юний посмотрел на него с удивлением. — Чего о нем тревожиться? — сказал он, сжимая руками ноющие виски. — Для меня Заречье важнее, чем весь Рим, — с жаром воскликнул Виниций. — Так к нему ты, пожалуй, сможешь пробраться по Портовой дороге, а ближе к Авентину задохнешься от жара. Заречье?.. Не знаю… Вероятно, туда огонь еще не мог дойти, но не дошел ли в действительности, о том знают лишь боги. — Тут Юний запнулся, словно охваченный колебанием, затем продолжал: — Знаю, ты меня не предашь, и потому скажу тебе, что пожар этот — необычный. Спасать Цирк не разрешали. Я сам слышал. Когда запылали дома вокруг него, тысячи голосов кричали: «Смерть спасающим!» Какие-то люди бегают по городу и швыряют в дома горящие факелы. Вдобавок народ волнуется, люди кричат, что город подожгли по приказу. Ничего больше не скажу. Горе городу, горе нам всем и горе мне! Что там творится, для этого нет слов в языке человеческом. Люди гибнут в огне, давят один другого в толчее… Риму конец! И он снова стал повторять: «Горе! Горе городу и нам!» — но Виниций уже был на коне и скакал дальше по Аппиевой дороге. Теперь, однако, ему приходилось пробиваться в потоке людей и повозок, двигавшемся навстречу, из города. А город был перед Виницием весь как на ладони, объятый чудовищным пожаром. От бушующего огня и дыма шел нестерпимый зной, и вопли людей не могли заглушить шипенья и рева пламени. Глава XLIII Чем ближе подъезжал Виниций к городской стене, тем яснее становилось ему, что доехать до Рима было легче, чем пробраться в середину города. По Аппиевой дороге он продвигался с трудом из-за густого встречного потока. Дома, поля, кладбища, сады и храмы по обе ее стороны превратились в лагери беженцев. В храме Марса, стоявшем у самых Аппиевых ворот, толпа выбила двери, чтобы найти себе внутри приют на ночь. |
| Осьмов Иван Владимирович Возглавлял газету владимирскую газету «Призыв» в 1924–1925 гг., партийный деятель, краевед. 10 февраля 1957 г. Ваше Преосвященство! Я пишу некие воспоминания, связанные с моим житьем-бытьем в Шуе. Вижу, что многое забыл, а многое и не знал вовсе. Например, не знаю: были ли в Шуе монастыри, и если были, то какие именно? Какие древние (порядка нескольких сот лет) церкви (или часовни) были в Шуе и чем знамениты (или просто известны). Не знаю даже названий некоторых улиц (слобод?), сохранившихся от древних времен. Знаю, что в народе царя Васил[ия] Ив[ановича] Шуйского звали «шубником». Много ли во времена нашей юности было шубных заведений в Шуе? И что это были за заведения в смысле количества рабочих в каждом? Вал – в центре города, что, он древний? Знаю, что в Шуе было немало раскольников. Каких именно толков? На бутырской (ул[ице] или Слободе?) я жил рядом с каким-то женским раскольничьим скитом, о котором ходили плохие слухи... Словом, если Вы сможете в немногих строках помочь мне своими указаниями о типических чертах старой (т. е. до 1917 г.) Шуи, я был бы Вам бесконечно благодарен. Разумеется, при том непременном условии, что это не составит для Вас труда и не отнимет у Вас времени более, чем нужно его на одно обыкновенное письмо. В крайнем случае, может быть, укажете некоторые источники (литературные). Заречье, по моим воспоминаниям, резко отличалось от старого города. В чем тут дело? Только в том, что в Заречье много было фабрик? Не помните ли (в дни Вашей юности) фамилий, известных в Шуе? Остаюсь уважающий Вас [подпись]. 10/II–57 г. Черты быта нужны. Сбитень, напр[имер], я знал только в Шуе и то года до 1908; также и бублики (не баранки). Д. 21. Л. 63–63 об. Подлинник. Автограф. Читать далее Источник: Письма разных лиц к святителю Афанасию (Сахарову) : в 2 кн./Православный Свято-Тихоновский гуманитарный ун-т ; [вступ. ст., примеч., подгот. текста О. В. Косик]. - Москва : Изд-во ПСТГУ, 2013-2014. (Материалы по новейшей истории Русской Православной Церкви)./Кн. 2: О - Ю. - 2014. - 791 с. : ил., портр. Поделиться ссылкой на выделенное |
| — Негодяй! — крикнул он, указывая на Лямшина. — Схватить мерзавца, обернуть… обернуть его ногами… головой… чтоб голова вверху… вверху! Лямшин вскочил на ноги. Хохот усиливался. — Выгнать всех мерзавцев, которые смеются! — предписал вдруг Лембке. Толпа загудела и загрохотала. — Этак нельзя, ваше превосходительство. — Публику нельзя ругать-с. — Сам дурак! — раздался голос откуда-то из угла. — Флибустьеры! — крикнул кто-то из другого конца. Лембке быстро обернулся на крик и весь побледнел. Тупая улыбка показалась на его губах, — как будто он что-то вдруг понял и вспомнил. — Господа, — обратилась Юлия Михайловна к надвигавшейся толпе, в то же время увлекая за собою мужа, — господа, извините Андрея Антоновича, Андрей Антонович нездоров… извините… простите его, господа! Я именно слышал, как она сказала: «простите». Сцена была очень быстра. Но я решительно помню, что часть публики уже в это самое время устремилась вон из зала, как бы в испуге, именно после этих слов Юлии Михайловны. Я даже запоминаю один истерический женский крик сквозь слезы: — Ах, опять как давеча! И вдруг в эту уже начавшуюся почти давку опять ударила бомба, именно «опять как давеча»: — Пожар! Всё Заречье горит! Не помню только, где впервые раздался этот ужасный крик: в залах ли, или, кажется, кто-то вбежал с лестницы из передней, но вслед за тем наступила такая тревога, что и рассказать не возьмусь. Больше половины собравшейся на бал публики были из Заречья — владетели тамошних деревянных домов или их обитатели. Бросились к окнам, мигом раздвинули гардины, сорвали шторы. Заречье пылало. Правда, пожар только еще начался, но пылало в трех совершенно разных местах, — это-то и испугало. Я упомнил несколько весьма характерных восклицаний: — Так и предчувствовало мое сердце, что подожгут, все эти дни оно чувствовало! — Шпигулинские, шпигулинские, некому больше! — Нас и собрали тут нарочно, чтобы там поджечь! Этот последний, самый удивительный крик был женский, неумышленный, невольный крик погоревшей Коробочки. Всё хлынуло к выходу. Не стану описывать давки в передней при разборе шуб, платков и салопов, визга испуганных женщин, плача барышень. Вряд ли было какое воровство, но не удивительно, что при таком беспорядке некоторые так и уехали без теплой одежды, не отыскав своего, о чем долго потом рассказывалось в городе с легендами и прикрасами. Лембке и Юлия Михайловна были почти сдавлены толпою в дверях. |
| Призыв пророка, направленный на искоренение пороков, несправедливости, улучшения человеческих отношений, не был услышан. А за то, что Иеремия пророчествовал против города и храма, священники и пророки вместе с толпою народа вынесли ему смертный приговор (26:11). О гибели Иерусалима осмелился говорить ещё один пророк – Урия из Карнафиарима. Когда об этом услышали Иоаким и его князья, то искали Урия, чтобы умертвить его, но он бежал в Египет. Так как Иоаким был в хороших отношениях с Египтом, то фараон выдал ему бежавшего туда пророка. Урия был доставлен в Иерусалим и казнён царём Иоакимом (26:20–24). Иеремии был дан урок. Он наглядно убедился, что может произойти с ним, если не прекратит своих пророчеств. А его позиции по основным вопросам государственной жизни всё больше расходились с мнением официальной власти. Иеремия призывал отказаться от безнадёжной в то время борьбы с могущественными языческими империями. Он был одним из первых, кто предвидел грядущее возвышение Вавилона и его владычество над Иудеей. Поэтому предостерегал народ от союза с Египтом, предсказывая, что это приведёт страну к несчастию и гибели. Вскоре пророчествам Иеремии суждено было сбыться. После поражения под Харраном в 609 году, египетское войско стало тщательно готовиться к реваншу. Укрепив свою армию ливийскими, эфиопскими и лидийскими наёмниками ( Иер.46:9 ), египтяне повели ожесточённую борьбу за переправы через Евфрат. В 606 году египетское войско прибыло к городу Кимуху на Евфрате, в котором стоял вавилонский гарнизон. После четырёх месяцев сражений они захватили этот город. Между тем вавилонский царь Набопаласар со своим войском прошёл по берегу Евфрата и разбил лагерь у города Курамати. Затем он послал свои отряды за Евфрат и захватил города Шунадири, Эламму и Дахамму, которые находились в Заречье. Все попытки египтян сбросить их в реку на этот раз потерпели неудачу. Забрав военную добычу Набопаласар вернулся в свою страну, а египетское войско, которое перешло Евфрат у Каркемиша, выступило против вавилонской армии расквартированной в Курамати. Наступил решительный час борьбы за Заречье. |
| Важным подспорьем к хозяйству служит для крестьян отпаивание телят. Крестьяне разводят много коров, частью для позема, а особенно для скопа молока; хозяин имеющий, при 6 или 7 коровах, несколько телят, еще прикупает их или по деревням, или на судах по Волхову, отпаивает их и продает на Волхове, для отправки в Петербург. Теленок, отпаиваемый не более 4 месяцев, сбывается за 12 или даже за 25 рублей. Исправные хозяева, от одного этого занятия, приобретают до 100 и более рублей в год. Женский пол, кроме работ на полях и огородах, имеет и свои, женские, занятия. Весною женщины и девушки сдирают кору с ивы, и продают ее на кожевенные заводы, по 10 коп. за пуд. Осенью собирают, по болотам, клюкву, цена которой доходит, в неурожайные годы, до 50 коп. за четверик. В позднюю осень очищают лен и приготовляют его к пряже; отрепье льна, называемое «паклей», продают по 8 коп. за фунт, а из очищенного льна прядут, зимою, холст для домашней одежды. Весь доход, получаемый за женские работы, составляет исключительную собственность женщин и тратится ими на наряды, или, по-здешнему, «на окруту». Впрочем, покупка необходимых на это предметов походит более на меновую торговлю. От местных лавочников, или от проезжих торговцев они берут товар, а им отдают работы своих рук. В 1878 г. открыта в Заречье земская школа; в ней учится до 30 мальчиков и не больше 5 девочек. Учиться они начинают с 8 лет. Раскольники своих детей в школу не отдают. Да и прихожанам не нравится, что книги для чтения содержат в себе только сказки и небылицы и не имеют ничего «божественного», и напечатаны по-граждански, а не по-церковному. Закону Божию обучает священник и мальчики участвуют в церковном пении. Прихожане часто посещают храм, соблюдают посты, в поминальные дни посещают кладбище, участвуют в крестных ходах 1-го августа и 6-го января. Кроме этих крестных ходов соблюдаются еще следующие: в Заречье – 9-го мая, в Моисееве – 10-го июля, в Никитине и Никифорове – в Антониевскую пятину (первую после Петрова дня), в Мошках – в Ильинскую пятницу. |
| О. активно занимался общественной деятельностью. В 90-х гг. XIX в. в С.-Петербурге посещал кружок поклонников философии Вл. Соловьёва, с к-рым познакомился ок. 1891 г., в 1912-1916 гг. возглавлял созданное участниками кружка «Соловьёвское общество». В письме С. М. Лукьянову от 15 нояб. 1916 г. он высоко оценил его труд о Соловьёве. Состоял членом Юридического об-ва при С.-Петербургском ун-те (1896), комитета Главного попечительства о детских приютах (с 22 июня 1900), попечителем Петроградского низшего технического уч-ща по керамико-стекольному делу (с 1 нояб. 1916), почетным членом комитета С.-Петербургского городского попечительства о народной трезвости. 6 мая 1900 г. присутствовал на открытии памятника имп. Екатерине II в Одессе. 3 июня 1901 г. он утвердил устав первого Об-ва любителей лыжного спорта. В С.-Петербурге жил на Дворцовой набережной, 10; коллекционировал старинную мебель. О. являлся крупным землевладельцем (имения - родовое в Козельском у. Калужской губ. площадью 1401 дес. и приобретенное - в Петровском у. Саратовской губ. общей площадью 3400 дес.) и домовладельцем. Будучи последним (до 1918) владельцем усадьбы в Заречье-Березичах, занимался ее экономическим благоустройством (средства дала перепродажа О. в Москве дома Лопухиных (М. Знаменский пер., 3/5), до 1890 г. принадлежавшего гр. В. А. Протасовой, а позднее А. П. Бахметьевой). По заказу О. и по проекту архит. А. Р. Гавемана в 1905 г. на месте сгоревшей усадьбы родственницы Оболенских В. А. Протасовой был построен 2-этажный дом в «английском» (неоренессансном) стиле, сложный по композиции, с элементами вост. архитектуры (усадьба «Заречье»). На левом берегу Жиздры ему принадлежала и родительская усадьба, где находился хозяйственный центр. В 1891 г. в Березичах был основан винокуренный завод (разрушен в 1917), в нач. 90-х гг. XIX вв.- сыроваренный завод. В 1904 г. О. председательствовал на съезде винокуренных заводчиков, участвовал в Международной выставке бродильных производств и применения спирта в промышленности (в Вене), в 1912 г. основал Березичский стекольный завод. |
| Так как один Лямшин умел ходить вверх ногами, то он и взялся представлять издателя с дубиной. Юлия Михайловна решительно не знала, что будут ходить вверх ногами. «От меня это утаили, утаили», — повторяла она мне потом в отчаянии и негодовании. Хохот толпы приветствовал, конечно, не аллегорию, до которой никому не было дела, а просто хождение вверх ногами во фраке с фалдочками. Лембке вскипел и затрясся. — Негодяй! — крикнул он, указывая на Лямшина. — Схватить мерзавца, обернуть… обернуть его ногами… головой… чтоб голова вверху… вверху! Лямшин вскочил на ноги. Хохот усиливался. — Выгнать всех мерзавцев, которые смеются! — предписал вдруг Лембке. Толпа загудела и загрохотала. — Этак нельзя, ваше превосходительство. — Публику нельзя ругать-с. — Сам дурак! — раздался голос откуда-то из угла. — Флибустьеры! — крикнул кто-то из другого конца. Лембке быстро обернулся на крик и весь побледнел. Тупая улыбка показалась на его губах, — как будто он что-то вдруг понял и вспомнил. — Господа, — обратилась Юлия Михайловна к надвигавшейся толпе, в то же время увлекая за собою мужа, — господа, извините Андрея Антоновича, Андрей Антонович нездоров… извините… простите его, господа! Я именно слышал, как она сказала: «простите». Сцена была очень быстра. Но я решительно помню, что часть публики уже в это самое время устремилась вон из зала, как бы в испуге, именно после этих слов Юлии Михайловны. Я даже запоминаю один истерический женский крик сквозь слезы: — Ах, опять как давеча! И вдруг в эту уже начавшуюся почти давку опять ударила бомба, именно «опять как давеча»: — Пожар! Всё Заречье горит! Не помню только, где впервые раздался этот ужасный крик: в залах ли, или, кажется, кто-то вбежал с лестницы из передней, но вслед за тем наступила такая тревога, что и рассказать не возьмусь. Больше половины собравшейся на бал публики были из Заречья — владетели тамошних деревянных домов или их обитатели. Бросились к окнам, мигом раздвинули гардины, сорвали шторы. Заречье пылало. Правда, пожар только еще начался, но пылало в трех совершенно разных местах, — это-то и испугало. — Поджог! Шпигулинские! — вопили в толпе. Я упомнил несколько весьма характерных восклицаний: — Так и предчувствовало мое сердце, что подожгут, все эти дни оно чувствовало! — Шпигулинские, шпигулинские, некому больше! — Нас и собрали тут нарочно, чтобы там поджечь! Этот последний, самый удивительный крик был женский, неумышленный, невольный крик погоревшей Коробочки. Всё хлынуло к выходу. Не стану описывать давки в передней при разборе шуб, платков и салопов, визга испуганных женщин, плача барышень. Вряд ли было какое воровство, но не удивительно, что при таком беспорядке некоторые так и уехали без теплой одежды, не отыскав своего, о чем долго потом рассказывалось в городе с легендами и прикрасами. Лембке и Юлия Михайловна были почти сдавлены толпою в дверях. |
| В церкви находятся: 1) план и межевая книга церковной земли, сделанные 30 мая 1782 г. землемером коллежским ассесором Николаем Владимировым; 2) план и фасад Воскресенской церкви – архитектора Яковлева; 3) план колокольни, утвержденный 16 августа 1849 г.; 4) Церковные документы с 1803 и 1809 годов. Причт, по штату 1843 г., состоял из священника, дьячка, пономаря и просвирни; по штату 1874 г. – из священника и псаломщика. Церковного капитала 2,391 р. 60 к. Причт живет в собственных домах. До 1834 г. причт содержался, главным образом, доходами за требы и от земли, сбором петровшины и осеньшины. С 1834 года священник получает 200 р., псаломщик – 68 р. Петровшина и осеньшина собирается в половину меньше прежнего. Земли при церкви находится: пашни 30 дес. 1,643 саж., сенокосу – 4 дес., лесу –4 дес.; под усадьбами 1,895 саж., под проселочными дорогами 600 саж., под кладбищем 289 саж., под рекою – 650 саж. Всего 40 дес. 277 кв. сажень. Из этого количества получает священник и – псаломщик. Пограничные приходы: Лунгачьский, Кусягский и Шижнемский (Тихв. уезда). В обыкновенные праздники в храме бывает от 150 до 200 человек, а в великие – до 300 и более. Сельские праздники суть следующие: в Подолкове празднуют Преображению и св. Николаю; в Усадище, Залужье, Заречье и Тихомирове – св. Николаю; в Вымове и Каменке – Знамению. Праздники эти сопровождаются крестными ходами. Приход составляют следующие деревни: при церкви находятся: Ильин двор (1 дв.), Усадище (29 дв.), Залужье (30 дв.) и Заречье (25 дв.); в трех верстах – Кивуя (28 дв.); в одной версте – Тихомирово (12 дв.) и Подолково (26 дв.); в четырех верстах – Горка (19 дв.) и Загрядище (12 дв.); в шести вер. – Кумин Бор (41 дв.), Регачево (15 дв.), Вымово (38 дв.) и Надозерье (30 дв.); в семи вер. – Каменка (14 дв.), в девяти вер. – Мурово (19 дв.), в 15 вер. – Сельга (5 дв.), Боссу (4 дв.) и Ивретник (25 дв.). В приходе есть пустошь Мустасельга, находящаяся на месте деревни того же названия. Жители этой деревни 40 л. тому назад переведены в Подолково. В поместье, называемом Варварина Горка живет вдова колл. ассесора Варвара Константинова Успенская, с детьми. |
| Лишь Аврелианова стена в конце III века нашей эры охватила часть нынешнего Трастевере. И характерно для устойчивости римского городского обихода, что и по сей день Тибр, набережные Тибра, мосты его в римской жизни, в осознании римлянами своего города большой роли не играют. Тибр окаймляет Рим, и только. Все его семь холмов — на левом берегу. Старое заречье — придаток, живущий своей жизнью (это чувствуется и сейчас), простонародной, красочной, старинной, но совсем не палатино-капитолийской. Новое заречье — произвол, как и все застенные новые кварталы, приклеенные к Риму куски не-Рима. Яникул никогда к городским холмам не причислялся, как и левобережный холм садов, ныне называемый Пинчио, или заречные ватиканские холмы, составлявшие вместе с нынешним Monte Mario (а когда-то и с Яникулом) лесистый кряж, от которого не отделилась еще нижняя ступень, позже послужившая пьедесталом граду Ватикану. Между Капитолием и Пинчио расстилалось Марсово поле, застроенное лишь в императорскую эпоху, и то не сплошь и не многоквартирными домами в три или четыре этажа, которых в других кварталах было много, а зданиями или памятниками вроде тех, что и сейчас нам предстоят в самой гуще папского Рима: мавзолей Августа, термы Агриппы, Пантеон, колонна Марка Аврелия или пьяцца Навона – стадий Домициана, обернувшийся площадью. Средоточием древнего города в эту эпоху, как и раньше, были Капитолий, Палатин, Форум, императорские форумы и прилегающие к ним кварталы возле и повыше Колизея. Равномерно населен и застроен не был он и теперь. Не все дубы, не все буки исчезли на Эсквилине, давшие некогда имена двум отрогам его: Кверкветалу и Фагуталу. Авентин и Целий увенчивались садами, как и Квиринал, с обеих сторон той прямой улицы, что идет по хребту его и нынче и что звалась тогда Высокою тропой. При всем многолюдии и разноязычной толчее тесноты жилья в городе не было, да и население его, вопреки фантастическим цифрам, называвшимся прежде, вряд ли когда-либо числом превышало миллион. Таять оно стало в очень быстром темпе еще до падения Западной империи. |
| Но деяния продолжила его ватага, и свободу 1917 года ермолаевские мужики встретили по-своему, игру в разбойников превратили в настоящий разбой, а узнав о свободе от церкви и совести, окончательно отделились от законных жён и пошли в настоящий разгул и террор по всем примыкавшим окрестностям. Короче, стали в этих краях самой революционной деревнею. Кожаного, в будённовке, комиссара, присланного к ним из району, встретили разодетыми в ермолаевские фигурные костюмы, угостили его пивом-первачом и самогоном и в честь победы революции пожгли кладбищенскую часовенку, объявив себя красным отрядом. Потомки бесстыжевской свободы не знали, кто у них отец, а кто просто дядя, но пьянское дело справляли как положено и до сих пор не бросают, хотя живут уже без потрясований и снова имеют законных жён, правда, повязанных не церковным браком, а сельсоветовским. Водяной «Вот он и есть, бесстыжий Водяной, сохнет на солнце», — сказал нам шофёр, по-местному — возилка, маленький сухой старичок, остановив свою громадину КРАЗ за десять метров от берега. С высоты КРАЗа я увидел в квадрате парома распластанную фигуру человека с водяным «ореолом» вокруг. «Помогите мне, быстрее справимся, — обратился к нам шофёр, спрыгнув на землю. — Дело нехитрое, но без него в Заречье нам не попасть. Повезло ещё, что он с этой стороны, а то пришлось бы за ним плыть на другой берег и перегонять его сюда вместе с паромом». На другом берегу стояла низкая, поднятая на камнях рубленая избушка, или, как их здесь называли, иззёбка, с одним окном-глазом в сторону реки. Лохматая лайка внимательно наблюдала за нами. Спустившись на паром и схватив за ноги Водяного, возилка велел мне взять его за руки — и, раскачав, мы бросили паромщика в реку. Всё произошло так быстро, что я не успел узнать, зачем это было нужно: мы ведь могли и сами справиться с мотором. «Э, нет, — сказал шофёр, держа паромщика за волосы в воде. — Без него здесь ничего не выйдет». — И, подумав, окунул того ещё раз в воду. Я спросил, где же паромщик добывает питьё, старик удивился: «Как где? Ему и не надо добывать, все машины со жратвой в Бестожево и Заречье через него ведь едут. А ему что на день-то? Две бутылки „Клюковки“ и три пива, помешать да подогреть — отрубает сразу. „Клюковка“-то местная, мангальская, не то на этиле, не то на метиле. Нормально! Речи ему не толкать, а своё движение он выучил. Главное, поставить его к дизелю лицом, а не наоборот. Без его рук механизмы не пойдут, дизель-то хоть и немецкий, но с первых колхозов здесь». |
|
|
