| 1886. 9. С. 4-42; он же. Киевская Академия в кон. XVII и нач. XVIII ст.: Речь... на торжеств. акте КДА 26 сент. 1901 г. К., 1901; Петров Н. И. Киевская Академия во 2-й пол. XVII в. К., 1895; он же. Значение Киевской Академии в развитии духовных школ в России с учреждения Св. Синода в 1721 г. и до пол. XVIII в.//ТКДА. 1904. 4. С. 520-577; 5. С. 50-102; он же. Киевская Академия в царствование имп. Екатерины II (1762-1796 гг.). К., 1906; Серебренников В. Киевская академия с половины XVIII в. до преобразования ее в 1819 г. К., 1897; Вишневский Д. К. Киевская Академия в 1-й пол. XVIII ст.: (Новые данные, относящиеся к истории этой Академии за указанное время). К., 1903; Титов Ф., прот. Киевская академия в эпоху реформ (1796-1819). К., 1910-1915. 5 вып.; он же. Имп. КДА в ее трехвековой жизни и деятельности (1615-1915): Ист. записка. К., 20032; Харлампович К. В. Малороссийское влияние на великороссийскую церк. жизнь. Каз., 1914. Т. 1; Sydorenko A. The Kievan Academy in the 17th Cent. Ottawa, 1977; Хижняк З. I. akaдeмiя. К., 19812; akaдeмiя в iмehax, XVII-XVIII ст. К., 2001; Шевченко I. Багатоликий cbim Петра Могили// Он же. Украïна мiж Сходом i Заходом: Нариси з icmopiï культури до поч. XVIII ст. Льbib, 2001. С. 175-198; Isaievych Ia. Voluntary Brotherhood: Confraternities of Laymen in Early Modern Ukraine. Edmonton; Toronto, 2006; Яковенко Н. Kuïbcьki професори за лаштунками Гадяцькоï угоди: (Про спробу перетворення Могилянськоï koлeriï на yhibepcumem)//350-lecie Unii Hadziackiej (1658-2008). Warsz., 2008. S. 305-326; Яременко М. В. Kuïbcьki студенти 1738 року: Спроба колективноï фomorpaфiï//ЗНТШ. 2008. Т. 256. С. 191-215; он же. akaдeмiя за гетьманування Ibaha Мазепи: Рго et contra двотисячного контингенту buxobahцib//Ibah Мазепа i його доба: Icmopiя, культура, haцiohaльha пам " ять. К., 2008. С. 156-195; он же. Чи був 1701 pik pyбiжhuм для Могилянськоï akaдeмiï у cnpuйhяmmi киïвських npoфecopib XVIII ст.?//350-lecie Unii Hadziackiej. Warsz., 2008. S. 623-637; он же. Akaдeмiя в 1817 р.: Kiheць icmopiï?: (Про реформу Киïвських Атен, ïх peцenцiю та buзhaчaльhi дати)//ТКДА. |
| На основе кириллицы образовались болг. (кон. IX в.), древнерус. (XI в.), серб. (XII в.) с локальным боснийским вариантом, славяноязычные валашская и молдав. (XIV-XV вв.), румын. (XVI в., в 1864 переведена на лат. графику), а в составе древнерус.- пермско-зырянская (XIV в., в XV в. вытеснена кириллицей), мордов. (кон. XVII в.) и др. письменности. В качестве делового письма кириллица использовалась также в канцеляриях Далмации (XIV-XVII вв.) и Албании (XIV-XV вв.). Совр. рус. А. (гражданский шрифт) введен Петром I в 1708-1710 гг. как шрифт для светской лит-ры и письменности и в графическом отношении максимально приближен к начертаниям книжного курсива, к-рый сформировался в посл. трети XVII в. под воздействием украинско-белорус. почерков и шрифтов, испытавших влияние лат. и греч. традиции (количественный и качественный состав А. определены реформой 1918). В XVII-XX вв. правосл. миссионеры (еп. Нижегородский Дамаскин (Семёнов-Руднев) , митр. Московский свт. Иннокентий (Вениаминов) Образец церковнослав. кириллического письма (устав). Добрейшево Евангелие. 1-я пол. XIII в. (НБКМ 17. Л. 19) Образец церковнослав. кириллического письма (устав). Добрейшево Евангелие. 1-я пол. XIII в. (НБКМ 17. Л. 19) и др.) разрабатывали основы научного описания тюрк., финно-угор., палеоазиат. и др. языков народностей Российской империи, адаптировали кириллический А., осуществляли переводы текстов, создавали грамматики и словари для ранее бесписьменных языков России и сопредельных стран (чуваш., татар., алеутского, якут., осет., азерб., казах., монг. и др.). На протяжении 2-й пол. XVIII - нач. XX в. модернизированный в нач. XVIII в. рус. вариант кириллицы составил (с учетом местных особенностей) также основу совр. А. правосл. слав. стран: Сербии, Болгарии, Украины, Белоруссии и Македонии. В результате многовековых трудов духовенства, ученых-филологов, учителей, гос. администрации образовался единый графико-культурный ареал греко-слав. письменности, включающий многообразные языки и культурные традиции. В 90-х гг. ХХ в. Молдавия и ряд тюркоязычных республик бывш. СССР перешли на лат. А. |
| К версии житийных иллюстраций в 42 миниатюрах, отражающих текст 1-й редакции Повести о Петре и Февронии, восходят миниатюры 2 наиболее ранних лицевых рукописей (РНБ. F. I. 294, 879). В т. н. Минейном (1-м) списке лицевого Жития (РНБ. F. I. 294. Л. 70-89 об.) из изначально задуманных 42 сюжетных миниатюр 10 представляют собой нераскрашенные рисунки (Л. 70-74), для остальных в тексте оставлены места (Л. 74 об.- 89 об.). По композиции и стилю изображения они, как и икона кон. XVI - 1-й трети XVII в. с изображением града Мурома в среднике, близки к миниатюрам Лицевого летописного свода. Имеются неск. версий датировки этой рукописи, возможно восходящей к оригиналу грозненской эпохи: кон. XVI в., кон. XVI - нач. XVII в., 1-я треть XVII в. ( Калайдович К. И., Строев П. М. Обстоятельное описание славяно-рос. рукописей, хранящихся в Москве в б-ке гр. Ф. А. Толстого. М., 1825. С. 170-171; Дмитриева, Белоброва. 1985. С. 144). Миниатюры в т. н. Житийном (2-м) списке лицевого Жития XVII в. (РНБ. F. I. 879. Л. 1-23 об.; утрачен лист с 2 рисунками) несколько отличаются по стилю и архитектурному стаффажу ( Дмитриева, Белоброва. 1985. С. 143, 148, 153). Уникальная житийная версия из 32 иллюстраций как таковая не связана с рукописной традицией, но нашла отражение в копиях Андрина (1898) с клейм иконы 1618 г. (МИХМ), которые стали специфическими лицевыми списками Жития П. и Ф. (ГИМ. Муз. 3963; ГИМ. Муз. 743; РНБ. F. I. 797) ( Сухова. 2007. С. 27). Иллюминированный кодекс кон. XVII - нач. XVIII в. (ГИМ. Муз. 3065) со списком, сопровождающим сокращенный текст 2-й редакции Жития П. и Ф., был создан в районе «ярославского Поволжья» ( Грибов Ю. А. Новые атрибуции рус. лицевых рукописей XVII в.//Рус. книжность XV-XIX вв. М., 1989. С. 99-100). Согласно владельческим записям 1-й пол. XIX в., он бытовал в г. Нерехте (ныне в Костромской обл.) и не связан с известными вариантами иллюстрирования Жития П. и Ф., а является независимой от них версией как по составу (изначально 58 миниатюр, для последних 11 миниатюр оставлены пустые рамки: л. 48-57), так и по художественному решению самих композиций ( Дмитриева, Белоброва. 1985. С. 164). По мнению Л. В. Столяровой, Музейский список - «специальная редакция» Жития П. и Ф. для детского чтения и обучения; «книжка с картинками», где четкий «искусственный полуустав» поясняет красочные иллюстрации, из которых исключен «взрослый» сюжет - прозрение Ф. блудного помысла. О предназначении кодекса свидетельствуют и многочисленные анонимные детские рисунки и записи XVIII в. ( Столярова. 1997). |
| Лит.: Смоленский С. В. О русской церковно-певческой лит-ре с пол. XVI в. до начала влияния приезжих итальянцев//ХРД. 1910. 1. С. 2-7; 3. С. 57-61; 5. С. 113-121; Протопопов В. В. Музыка петровского времени о победе под Полтавой//ПРМИ. 1973. Вып. 2. С. 197-249; он же. Партесное пение//МЭ. 1978. Т. 4. С. 190-193; он же. Значение партесного стиля в истории рус. музыки//Из истории духовной музыки: Межвуз. сб. науч. тр. Р.-н/Д., 1992. С. 39-51; он же. Музыка рус. литургии: Проблема цикличности. М., 1999; Городецкая Н. В. О различных подходах к гармонизации херувимской песни в партесных композициях сер. XVII - нач. XVIII в.: На мат-ле ркп. ГИМ. Син. певч. 657//Гимнология. М., 2000. Вып. 1. Кн. 2. С. 416-428; Плотникова Н. Ю. Партесные гармонизации знаменного и греческого распевов. М., 2004; она же. Русское партесное многоголосие кон. XVII - сер. XVIII в.: Источниковедение, история, теория. М., 2015; она же. Трезвоны иконам Божией Матери в партесном многоголосии//Church Music and Icons: Windows to Heaven: Proc. of the 5th Intern. Conf. on Orthodox Church Music. Joensuu, 3-9 June, 2013. 2015. P. 265-285; она же. Петровские торжественные песнопения «Стихи победительные»: К вопросу о расшифровке памятника//Муз. археография - 2015: Мат-лы науч.-практ. конф. «Звучащий мир Древней Руси», 19-21 нояб. 2014/Сост. и науч. ред.: Н. В. Заболотная, И. П. Шеховцова. М., 2017. С. 172-186; она же. Рукопись из Николо-Вяжицкого мон-ря - памятник партесного многоголосия кон. XVII в.//Древнерус. песнопение: Пути во времени: Мат-лы междунар. науч.-творческого симпозиума «Бражниковские чт.» (2011-2016). СПб., 2017. Вып. 6/Сост. и ред.: М. С. Егорова, Е. В. Плетнева. С. 154-159; она же. Семейный скрипторий Н. и П. Ивашевых и его роль в истории партесного многоголосия//Гимнология. М., 2017. Вып. 7. С. 435-450; она же. Полифония в рус. безлинейном и партесном многоголосии XVII-XVIII вв.: Учеб. пособие. М., 2018; Пожидаева Г. А. Певческие традиции Др. Руси. М., 2007; Кондрашкова Л. В. Богослужебные песнопения XVI-XVIII вв. и духовные стихи из репертуара ансамбля «Сирин». М., 2016. С. 94-95; она же. О записи партесных концертов крюками: Находки в многоголосных рукописях смешанной стилистики//Древнерус. песнопение: Пути во времени. 2017. Вып. 6. С. 147-153; она же. Понятие «прикладных голосов» и проблема стилистической неоднородности в партесных рукописях кон. XVII - нач. XVIII в.//Муз. археография - 2015. 2017. С. 134-161; она же. Трехголосная служба новолетию архиерейским чином (по ркп. петровского времени ГИМ. Муз. 564)//Гимнология. М., 2017. Вып. 7. С. 386-411; она же. Певческие рукописи смешанной стилистики кон. XVII - нач. XVIII в.: К проблеме взаимодействия партесного и безлинейного многоголосия на грани эпох//Вестн. ПСТГУ. Сер. 5: Вопросы истории и теории христ. искусства. 2018. Вып. 30. С. 96-122; Русское муз. барокко: тенденции и перспективы исследования: Мат-лы междунар. науч. конф./Ред.-сост.: Н. Ю. Плотникова. М., 2016. Вып. 1-2. |
| К сожалению, до сих пор, говоря о распространении протестантизма среди православного населения великого княжества Литовского и Польши, исследователи оперируют теми же свидетельствами, что и митр. Макарий сто лет назад (см., например: Дмитриев М. В. Православие и Реформация: реформационные движения в восточнославянских землях Речи Посполитой во 2-й пол. XVI в. М., 1990. С. 100). К высказываниям, содержащимся в памятниках униатской публицистики кон. 90-х гг. XVI в., когда актуальным был вопрос о политическом сотрудничестве православных с протестантами против униатов и католиков, следует относиться с большой осторожностью, на что обращал внимание, в частности, М. С. Грушевский (Грушевський. Icmopiя Укра¿ни—Руси. Т. 6. С. 421–422, 425). Столь значительное количество церквей на территории небольшого Новогрудского воеводства могло бы перейти в руки протестантов лишь при условии, если бы протестантизм стал вероисповеданием не только шляхтичей, но и крестьян, однако исследователи разных направлений согласны в том, что на восточнославянских землях протестантизм в среду сельского населения не проник. Сведения о православных князьях, панах и шляхтичах, ставших протестантами в сер.— 2-й пол. XVI в., см. в работах: £ukaszewicz J. Dzieje Koœcio³ów wyznania helweckiego w Litwie. Pozna?n, 1842. T. 1; Merczyng H. Zbory i senatorowie protestanscy w dawnej Rzeczypospolitej. Warszawa, 1904; Викторовский П. Г. Западнорусские дворянские фамилии, отпавшие от православия в кон. XVI и в XVII в. Киев, 1912. Вып. 1. Об антитринитариях см.: Любович. История Реформации в Польше; G?orski K. Studia nad dziejami polskiej literatury antytrinitarskiej XVI w. Krak?ow, 1949; G?orski K. Studia nad arianizmem. Warszawa, 1959; Chmay L. Bracia polscy. Warszawa, 1957. О распространении учения антитринитариев среди православных см.: Левицкий О. Социнианство в Польше и Юго-Западной Руси в XVI–XVII вв.//Киевская старина, 1882. 4–6; Kossowski A. Zarys dziej?ow protestantyzmu na Wo³yniu w XVI–XVII w.//Rocznik wo³y?nski, 1933. T. 3; Tazbir J. Antytrinitarizm na ziemiach ukrai?nskich w XVII wieku//Z polskich studi?ow slawistycznych. Warszawa, 1972. Seria 4. Historia. |
| Слабые яванские княжества оказались в полной зависимости от Нидерландской Ост-Индской компании, к-рая в сер. XVIII в. стала полновластной хозяйкой острова, за исключением крайней вост. его части, покоренной в 70-х гг. XVIII в. Экономика захваченных территорий была подчинена производству культур, к-рые находили сбыт у европ. торговцев, голландцы положили начало превращению ЮВА в район производства товаров для мирового рынка. С кон. XVII в., когда центр интересов компании окончательно переместился на Яву, основой колониальной системы на архипелаге стала не столько торговая монополия, сколько эксплуатация крестьянства, вначале косвенная, а затем и прямая. На территориях, попавших под их контроль, голландцы создали институт леверенсий - принудительных поставок интересовавших их продуктов (пряностей, олова, золота). Голл. администрация не вмешивалась во внутренние дела княжеств, пока выполнялись леверенсии и не нарушалась торговая монополия. На Яве колонизаторы контролировали местных феодалов, превращая их в агентов компании, оставляя им доходы лишь при условии выполнения всех поставок и распоряжений властей. С нач. XVIII в. компания приступила к принудительному внедрению на Яве культуры кофе. Местные феодалы заставляли крестьян сокращать посевы продовольственных культур и заниматься исключительно выращиванием кофейных деревьев. Урожай кофе по низким ценам сдавался компании. Голландцы в ту эпоху не только не предпринимали попыток принудительной христианизации, но даже не поощряли миссионерской деятельности, чтобы не нарушить тем самым сложившейся религиозно-культурной общности основных районов архипелага. Местная знать превращалась в звено колониальной администрации, но яванское общество сохраняло в основном традиц. социальную структуру, только в нек-рых районах, непосредственно управлявшихся компанией, земля стала сдаваться в аренду. Еще меньшее влияние оказала голл. колониальная система XVII-XVIII вв. на районы И., управлявшиеся местными феодалами. Там социально-политическая система осталась практически неизменной. Преимущество голландцев перед англичанами стало исчезать со 2-й пол. XVII в., когда между ними вновь начались торговые войны. Несмотря на сохранение и даже расширение своих владений, Голландия утрачивала колониальную, морскую и торговую гегемонию. В 3 англо-голл. войнах 2-й пол. XVII в. колониальное и морское преимущество Голландии было сломлено, а 4-я война (1780-1784) закрепила уже англ. превосходство. И. в кон. XVIII-XIX в. |
| Однако, несмотря на то что для XVII в. термин «малый распев» был новым и не встречался в списках более раннего времени, в отличие от большинства др. сопровождающих песнопения стилевых ремарок (напр., «путь», «демество», «большое знамя») он не обозначал отдельного, самостоятельного стиля распева. Отмеченные в рукописях как «меньшие» мелодические версии распева праздничных стихир Минеи, Праздников, Трезвонов и евангельских стихир Октоиха находятся полностью в традиции столпового знаменного распева и по своим стилевым характеристикам идентичны др. образцам столпового осмогласия. Основу мелоса в них составляют силлабо-невматические попевки и лица-попевки из формульного комплекса столпового распева, в соответствии с гласом песнопения, с редким вкраплением мелизматических лиц и фит. «Малыми», или «меньшими», эти мелодические варианты были названы потому, что одновременно с ними в рукописях фиксировались и другие, более пространные распевы тех же текстов. При этом основным, прослеживающимся по спискам предшествующего периода вариантом распева песнопений был именно протяженный, содержащий большую долю мелизматики распев, а появившаяся в списках XVII в. «малая» версия становилась его сокращением. В минейных Стихирарях XVI в. (напр.: РГБ. Ф. 304. 410, нач. XVI в.; 411, нач. XVI в.; 414, сер. XVI в.) содержится по одной версии праздничных стихир или славников, а именно те, к-рые в Праздниках или Трезвонах XVII в. записаны в качестве главных, не сопровождаемых уточняющими стилевыми ремарками. В поздних списках при наличии в рукописи обоих вариантов они приводятся один за другим. Напр.: славник на литии Рождеству Богородицы «В благознаменитый день» (РГБ. Ф. 379. 19. Л. 261 об.- 263, посл. четв. XVII в.; ГИМ. Син. певч. 579. Л. 6 об.- 7 об., 2-я пол. XVII в.); славник на Воздвижение Креста «Днесь неприступный существом» (ГИМ. Син. певч. 579. Л. 24-25 об.; 581. Л. 38 об.- 40 об., 1-я пол. XVIII в.); стихира на «Господи воззвах» в Неделю ваий «Честное Воскресение Твое прообразуя» (ГИМ. Син. певч. 579. Л. 89 об.- 90 об.; 581. Л. 127 об.- 129) и др. При этом оба варианта - и «основной», более протяженный, и «меньший» - вписываются в стилевую сферу столпового знаменного распева, различаясь между собой лишь количественным соотношением мелизматических формул ( лиц и фит ), силлабо-невматических попевок и лиц-попевок. |
| Рукописи 1-й пол. XV в., в целом принадлежащие к ранней традиции З. н., отражают начальную стадию ее трансформации, что проявляется в становлении графики попевок, приближающейся к нотации следующего периода. Составленным в это время азбукам знамен (РНБ. Кир.-Бел. 9/1086 и 637/894; см.: Шабалин. 2003. С. 7, 8) также свойственны признаки переходного этапа - неустойчивость в порядке изложения знаков, непоследовательность в их расположении по семействам, разные названия одних и тех же знаков (стрела светлая - стрела мрачная, стопица светлая - стопица с очком), отличия в графическом облике отдельных знамен и попевок (стрелы поводная и поездная, тряска, ключ, крыж, дербица, перевяска); в них были включены лишь отдельные начертания фит, помещенные между обычными знаками и попевками в середине и в конце перечня (РНБ. Кир.-Бел. 637/894. Л. 125 об.- 126; см.: Шабалин. 2003. С. 8). (См. ил.: Певческая азбука «А се имена знамянием».) З. н. 2-й пол. XV - 1-й пол. XVII в. Во 2-й пол. XV в. были созданы списки гимнографических книг в новой «основной» редакции З. н. С ее введением связано формирование классического великорус. стиля знаменного пения, сохранявшегося с небольшими изменениями на протяжении неск. веков. Комплект певч. книг, тексты к-рых записывались с помощью обновленной формы З. н., был дополнен Октоихом-Стихирарем, давшим нотации название «столповой» (от чередования недельных гласов согласно евангельским столпам ): начиная с посл. четв. XV в. это определение нередко включалось в заголовки азбучных перечней знамен («Имена знамению столповому» - ГИМ. Епарх. 176. Л. 208 об., посл. четв. XV в.; «Имена знаменю певчему столповому - како ся зовут» - ИРЛИ. Бражн. 1. Л. 3, сер. XVI в.; «Имена знамени столповому - како которое знамя именем звати» - РГБ. Собр. В. Ф. Одоевского. 1. Л. 28, 2-я четв. XVII в., и др.; см.: Шабалин. 2003. С. 17, 29, 37). В кон. XV-XVI в. знаками З. н. в постепенно увеличивавшемся объеме стали фиксировать негласовые песнопения Обихода, к-рые по принципам соотношения знамен и их последованиям заметно отличались от песнопений гласовых («столповых»). |
| части Талышского ханства. Шиитское влияние на Сев. Кавказе в конечном счете так и не вышло за пределы Дербента и его округи, сохранившись среди азербайджанцев, в т. ч. иранских, а также тюркизированных персов, именуемых в народе каджарами. Оно затронуло также удаленные населенные пункты, созданные иранскими переселенцами сасанидского времени в качестве пограничных постов. Так, жители лезгин. сел. Мискинджа считаются шиитами. Особого внимания заслуживают популярность нек-рых шиитских обычаев в отдельных суннитских районах Сев. Кавказа, благожелательное отношение к шиитским лозунгам во многих районах (за исключением Дербента, где сунниты безуспешно боролись с шиитами за управление Джума-мечетью), широкая география распространения шиитских имен и производных от них локальных вариантов среди местных суннитов. Сравнительное изучение основных тенденций в региональных конфессиональных процессах показывает, что по общественно-политическому значению и этнокультурным последствиям наиболее существенные процессы утверждения шиизма все же происходили при Сефевидах: с сер. XV в. (шейх Джунайд) до нач. XVII в. (шах Аббас). Параллельно с утверждением шиизма в юго-вост. части Сев. Кавказа происходили процессы исламизации в зап. районах региона, связанные с усилением влияния Османской империи и Крымского ханства на эти земли. В 1583 г. объединенные отряды османов и крымских татар разгромили войско Сефевидов на р. Самуре. В XVI в. османы предприняли попытки распространить И. среди абазин и адыгов. Дж. С. Тримингем утверждал, что обновление И. в XVII-XIX вв. во всем мире связано с внутренней борьбой между фундаментализмом и суфизмом. Важнейшие вехи этого периода на Сев. Кавказе таковы: 1) мусульм. ренессанс Нового времени (XVI - 1-я пол. XVIII в.); 2) движение шейха Мансура Ушурмы во 2-й пол. XVIII в.; 3) движение имама Шамиля в 1-й пол. XIX в.; 4) движение Кунта-хаджи во 2-й пол. XIX в. Эти явления обусловили содержание более поздних конфессиональных процессов в регионе. В XVI-XVIII вв. |
| Повторение слов и слогов в юго-западнорус. обиходных песнопениях, обусловленное греко-балканским влиянием, заметно уже в самых ранних из сохранившихся Ирмологионов (кон. XVI - нач. XVII в.). В одних случаях повторы устанавливались при пении свободно (в разных источниках при подтекстовке одного напева слова «сдвигались»), в других - определяли редакцию песнопения. Так, в херувимских XVII в. и в др. песнопениях отмечено разное количество произнесений припева «Аллилуия» (1, 2, 3 и более), что имело значение для установления в сер. XVII в. пореформенной нормы «трегубой Аллилуии» ( Шевчук. 2011. С. 434-450). В сугубой «Аллилуии» укр. версий определилось характерное правило краткого повторного пропевания слова в самом конце мелодической строфы, в трегубой «Аллилуии» роль «каденционного завершения» часто выполняло 3-е слово. Принципы распева 2 слов «Аллилуия» различны: 1-е равномерно распределяется на протяжении длительной певч. строки по правилам знаменной лицевой мелизматики, 2-е произносится кратко, силлабически, в самом конце строки, обозначая тем самым завершение песнопения (Там же. С. 439). В каденциях мелодических строк обиходных песнопений было также принято повторять последнее слово. В традиц. юго-западнорус. осмогласных напевах (ирмосы, стихиры и т. д.) повторы слов не являлись нормой и почти не применялись. Количество повторяемых слов со временем менялось. В песнопениях 1-й пол. XVII в. повторы слов были редкими, благодаря чему мелизматическое строение напевов в целом сохранялось. К кон. XVII в. повторение элементов текста разного объема (от слогов до фраз) участилось. В XVIII в. повторы слов (вначале в западноукр., позднее в центральноукр. практике) иногда были несоразмерно частыми, дробными и почти полностью «закрывали» мелодию, вслед. чего внутрислоговые распевы исчезали и прежний мелизматический напев становился почти силлабическим (Там же. С. 446-447). В излишней «дробности» текста поздних обиходных песнопений с повторяемыми словами можно усмотреть влияние партесного пения. |
|
|
