| Долгие годы центральный аппарат госбезопасности имел в своем ведомстве отдел или управление, ответственное за борьбу с антисоветскими организациями. Это был секретно-политический отдел, или СПО. Секретно-политический отдел был в числе самых главных отделов наряду с контрразведывательным, особым и иностранным. Большая часть дел по различным антисоветским организациям, иногда действительным, но гораздо чаще мнимым, фабриковалась именно в этом секретно-политическом отделе. Занимался он так называемыми церковными или вообще религиозными антисоветскими группами. Когда мы читаем жития святых новомучеников, то весьма часто мы можем узнать, как тот или иной архиерей или священнослужитель был обвинен в принадлежности к антисоветской церковной организации и осужден. Когда иерарх, священник, монах или мирянин обвинялся в принадлежности к антисоветской организации, он был в сфере ответственности Секретно-политического отдела. В отделе имелось 3-е отделение. Во главе 3-го отделения секретно-политического отдела стоял Евгений Александрович Тучков. Это отделение специализировалось на борьбе против церкви. К концу 30-х годов большая часть церквей уже была закрыта, а священники — репрессированы. И тогда, в 1939 году, Тучков стал ответственным секретарем Союза воинствующих безбожников, а пост руководителя отделения в 3-м отделе НКВД он оставил. Кто же вскоре после Тучкова стал руководителем церковного отделения секретно-политического отдела? Ответ на этот вопрос неожиданный, но очень важный для понимания сталинской политики в отношении церкви. Преемником Тучкова стал Карпов, будущий председатель Совета по делам РПЦ. В биографии Карпова мы можем прочесть, что он в 1939-1941 годах занимал пост начальника отделения 2-го отдела ГУГБ НКВД СССР, а затем в феврале-июне 1941 года заместителя начальника 3-го отдела 3-го Управления НКГБ СССР. Справочник Кокурина и Петрова однозначно сообщает нам, что и 2-й отдел ГУГБ НКВД СССР в 1939-1941 годах, и 3-е управление НКГБ СССР в феврале — июне 1941 года — это секретно-политическая линия. |
| Дмитрий Фонвизин, которого отец отдал в университетскую гимназию, вспоминал: «Учились мы беспорядочно. Ибо, с одной стороны, причиною тому была ребяческая леность, а с другой – нерадение и пьянство учителей». На этом фоне выделяются воспоминания писателя и историка Сергея Глинки, учившегося в кадетском корпусе. Он вспоминает вереницу мудрых педагогов и чутких наставников. Ему вторит сенатор Сергей Тучков: «…известные ученостью своею люди не только в России, но и во всей Европе находились тогда там в качестве учителей». Первый кадетский корпус в Санкт-Петербурге Писал стихи, но стал артиллеристом: чему учили Родители планировали карьеру детей, не учитывая их склонности и желания. Военная служба считалась самым почетным занятием для дворянина. Если мальчик более склонялся к другим занятиям, например, к литературе или к театру, на это не обращали никакого внимания. Результаты такого подхода были непредсказуемы. Отец Ивана Долгорукова мечтал, что сын станет дипломатом. Но мальчик так и не смог толком выучиться тому, к чему не лежала душа, – немецкому языку, математике, рисованию, музыке. Иначе сложилась жизнь Сергея Тучкова. Когда мальчику было 12 лет, у него проявилась склонность к стихотворству, затем он стал сам осваивать латынь и учиться играть на флейте. Отец был против творческих занятий сына. Современные языки, история, география, арифметика, геометрия, фортификация, артиллерия, рисование и танцы – вот чему заставили выучиться Тучкова. Сергей подчинился отцу, и в итоге стал блестящим офицером-артиллеристом, генерал-лейтенантом, сенатором. В его воспоминаниях нет ни слова о том, что он хочет стать военным. Лишь в краткие перерывы в карьере Тучков мог браться за перо. «Большое незнание, особливо светского обхождения»: уроки для девочек Намного труднее b XVIII веке происходили изменения во взглядах о том, как должна себя вести в обществе женщина. Традиционные требования к девушкам – быть благонравной, скромной, не привлекать к себе внимания, угождать всем и каждому – не исчезли. |
| После этого 6-е отделение с помощью своих осведомителей начинает регулярно составлять сводки “о настроениях населения в связи с предстоящим процессом Тихона”. Первая такая сводка была составлена 17 апреля 1923 г. за 14 и 15 апреля 5 . Эти сводки, а их имеется более десятка, касаются настроений и разговоров среди различных групп населения Москвы. Пребывание в заключении пагубно сказалось на здоровье Патриарха. Остается неизвестным, применялись ли к нему какие-либо физические методы воздействия, которые в целом практиковались в ГПУ в эти годы, — ведь целью заключения Патриарха в тюрьму являлось использование всех возможных средств давления, чтобы добиться публичного покаяния. Имеется также косвенное свидетельство Тучкова о “методах” его работы с Патриархом; так, в своем отчетном докладе В. Р. Менжинскому о работе 6-го отделения в 1923 г. Тучков писал об этих событиях: “Тогда перед нами встала задача обработать (выделено мной — Д. С.) Тихона, так чтобы он не только извинился перед Советской властью, но и покаялся в своих преступлениях и тем самым поставил бы в глупое положение монархистов. Правда, надо сказать, что здесь с Тихоном работы было чрезвычайно много, он прекрасно понимал, что одним раскаянием дело не ограничится, а что и после придется слушаться и действовать по указке ГПУ, что его более всего тяготило, но благодаря созданной для Тихона обстановки и условий, где он содержался под стражей, а также правильно сделанного к нему подхода, Тихона удалось обломать и он собственноручно написал раскаяние (имеется в виду заявление Патриарха от 16 июня 1923 г. — Д. С.)”. Затем Тучков пишет: “Я совершенно сознательно упустил подробности приемов нашей работы, а касался лишь ея результатов, имея ввиду, что таковые во первых Вам известны, а во вторых они настолько разнообразны, что если их описать, то потребовалось бы написание целой книги” 6 . Н. Н. Покровский отмечает, что эти слова Тучкова “имеют целью самовосхваление и крайне ненадежны как исторический источник” 7 . “Обработка” Патриарха проводилась два месяца до его освобождения в июне 1923 г. |
| Цьогоріч ми відзначаємо також 200-річний ювілей Жіночого патріотичного товариства, створеного указом імператриці Єлизавети Олексіївни 29 грудня 1812 року в Санкт-Петербурзі. Це перша громадська організація для «допомоги бідним, від війни постраждалим». Указ дав початок російській благодійності, для якої XIX століття стало часом розквіту. У згаданому товаристві прославилися своїми діяннями і щедрими пожертвуваннями члени імператорської фамілії великі княгині Катерина Михайлівна і Марія Павлівна, кращі представниці російської аристократії — княгиня Марія Наришкіна, ігуменя Марія (Тучкова) — вдова генерала Тучкова, героя Бородинської битви, яка заснувала монастир на місці битви. Освічені жінки XVIII — початку XIX століть складають цілу плеяду, але з них я хотів би особливо виділити Катерину Дашкову, президента двох академій, що володіла вже в 27 років 14-ма мовами. Ця жінка присвятила своє життя вивченню основ наук, мистецтва, історії, філософії та права, так само як і графині Марія Розумовська і Ганна Воронцова. Світову популярність здобули наші жінки-поетеси. Я назву лише два імені, тому що вони близькі до нас за часом, — Анна Ахматова і Марина Цвєтаєва. Славнозвісні жінки Росії, що залишили незгладимий слід в її історії та культурі, стали синонімом неминущої слави нашої держави. За історичними мірками зовсім недавно, на початку ХХ століття, свята велика княгиня Єлизавета Федорівна показала приклад стійкості у вірі, глибокої любові до Росії, вірності сімейним цінностям. Приїхавши в Росію з Німеччини, отримавши протестантське виховання, вона всім серцем прийняла православну віру, полюбила Росію і повною мірою прийняла її долю як свою власну. Перенісши загибель чоловіка, страждання і злидні, здобувши мученицький вінець, Єлизавета Федорівна явила собою ідеал православної жінки, що до кінця пройшла шлях свого служіння і подвигу. А вона ж могла поїхати за кордон, врятуватися сама і врятувати своїх близьких, але відмовилася їхати з країни, яка для неї не була рідною, але яка стала для неї Батьківщиною. Вона ототожнила себе зі страждаючим народом своєї нової Батьківщини й загинула. |
| Победителями считали себя обе стороны: Наполеон получил тактическое преимущество и вскоре занял Белокаменную. Кутузов говорил о стратегической победе, которая станет очевидной только через несколько месяцев. Обе армии значительно ослабли после генерального сражения. Требовалась пауза в военных действиях. Москву отдали Наполеону – это решение Кутузова и его генералов и сегодня не выглядит бесспорным. Первопрестольную столицу отдали на разграбление, а московские святыни – на поругание. Но главнокомандующий был убеждён, что второго генерального сражения в сентябре наша армия не выдержит. Отступили, чтобы вернее победить – эту истину нужно было осмыслить, осенью 1812-го всё воспринималось трагичнее. После невиданного боевого накала – отступление, партизанская война. Трудно было не впасть в отчаяние, сохранить веру. Фёдор Николаевич Глинка – писатель, богослов, офицер, долгожитель – долго можно продолжать перечисление его воплощений – фиксировал ход сражения. И вот его лаконичный рассказ о кульминации Бородина: «Густой лес, на нашем левом крыле, стал за своих и препятствовал быстроте наступления неприятельского; но в 7 часов утра главные силы его выказались боевыми колоннами. Понятовский идет в обход на старую Смоленскую дорогу. Маршалы (Ней и Даву) атакуют со 130 орудиями. Сводные гренадерские баталионы отстаивают батареи. Граф Воронцов ранен. Генерал-лейтенант Тучков отбрасывает поляков от старой Смоленской дороги и смертельно ранен. Неприятель захватывает реданты, Коновницын отбивает их назад. Тучков 4-й убит. Князь Голицын с кирасирами врубается во французскую конницу». Тучков Четвёртый – этот тот, к кому обращалась Марина Цветаева: «Ах, на гравюре полустертой, В один великолепный миг, Я встретила, Тучков-четвертый, Ваш нежный лик». У генерал-поручика, инженера Алексея Тучкова было пятеро сыновей, все дослужились до генеральских чинов. Четверо участвовали в Отечественной войне 1812 года – и их пронумеровали, чтобы не путаться в реляциях и приказах. Самым младшим из них был Александр Алексеевич Тучков. Это он на Бородинском поле со знаменем в руках бросился на врага, увлекая за собой братцев-ревельцев. Было это у средней Семёновской флеши – возле укреплений, которые войска Наполеона атаковали беспрерывно семь часов. Там стеной встали войска Багратиона. Там погиб и молодой Тучков. Упал знаменем в руках, когда пушечное ядро пробило ему грудь. Солдаты бросились к раненому генералу, но его тело невозможно было вынести с поля боя. Артиллерия устроила там девятый вал – и тело Тучкова нельзя было различить среди погибших солдат и офицеров. |
| Как следует из доклада Е. Тучкова февраля 1925 г., он связывал надежды на изменение положение «тихоновщины» с возможной смертью Патриарха. «Положение тихоновщины может резко измениться к худшему, так как лишенная авторитетного руководящего лица, эта группа окажется состоящей из враждующих за власть больших и маленьких групп. Поэтому крупные деятели тихоновцы уже сейчас охвачены сильным беспокойством, стремятся добиться легального авторитетного руководящего органа, и вследствие этого более умеренную линию по отношению к гласным (так в тексте – Д.С.).» Задачей Е. Тучкова было внести раскол в среду епископата. 3 сентября 1924 г. АРК приняла решение: «Поручить т. Тучкову принять меры к усилению правого течения, идущего против Тихона, и постараться выделить его в самостоятельную противо-тихоновскую иерархию» . Целью опубликования «завещания» как раз и был раскол среди епископата. Е. Тучков знал, что архиереи-»даниловцы» откажутся признавать этот документ. Он полагал, что, направивший «завещание» в газеты митрополит Петр, лишится поддержки этой авторитетной группы иерархов и должен будет проводить в жизнь, то, что изложено в документе. Именно этим можно объяснить то, что в первые несколько месяцев местоблюстительства ГПУ занимало выжидательную позицию и никаких антицерковных действий не предпринимало. Однако митрополит Петр, зная о том, что Патриарх «Завещание» не подписал, отказался проводить в жизнь его положения. Например, не была создана комиссия для расследования действий заграничных иерархов. Более того, митрополит Петр в своих действиях руководствовался мнением архиереев-»даниловцев». Архиепископ Федор был к тому времени арестован и братию возглавлял архиепископ Парфений (Брянских). 28 июля Местоблюститель обратился с посланием, направленным против обновленчества. В деле сохранился подлинник этого, подписанный митрополитом Петром . Внешний вид этого документа не имеет ничего общего с теми редакциями «завещания» Патриарха Тихона, которые имеются в следственном деле Н-1780. |
| Как пишет Е. Тучков, «благодаря этого спора евангельских групп – баптисты... сумели перетянуть некоторые провинциальные общины на свою сторону, чем до крайности озлобили евангелистов-прохановцев, которые стали просить меня, чтобы и баптисты признали обязательным для себя военную службу». Но на сей раз у чекистов вышла осечка, выразившаяся, по информации все того же Е. Тучкова, в отсутствии практической «возможности действовать сверху», что побудило, по словам Е. Тучкова, «компетентные органы» начать «эту кампанию проводить снизу, т. е. с провинциальных общин, подготовляя их при помощи осведомителей к предстоящему Всероссийскому съезду баптистов». Органам ГПУ, сообщает Е. Тучков, к тому времени стало известно, что «коллегия баптистов в лице Павлова, Тимошенко и других» решила «во что бы то ни стало вынести съездом постановление по военному вопросу противоположного характера евангелистам. В этом направлении проходил весь съезд». Пришлось чекистам принять надлежащие усилия, после которых, как сообщает Е. Тучков, «часть делегатов (наши осведомители) стали наиболее смелее настаивать на принятии съездом решения по этому вопросу в положительном смысле». Добившись смуты на съезде, чекисты тем самым добились своего, ибо съезд во избежание раскола принял, как отчитывается Е. Тучков, «нейтральную резолюцию, не удовлетворив таковой ни правых, ни левых, в особенности средних, которые разъехались и повели кампанию за образование параллельной Всероссийской коллегии (баптистов – авт.). Узнав об этом, Павлов и Ко. решили поговорить со мной и посоветоваться (!) как лучше выйти из этого положения». После полученных «советов» они «составили воззвание в духе Проханова и разослали для подписания всем членам совета». Хотя и не все еще подписали его, сообщает Е. Тучков, «но уже часть баптистов, узнавшая о нем, начинает укорять в его подхалимстве, нехристианстве и т.д.» Свой отчет Е. Тучков заключает кратким победоносным резюме: «И так евангелисты и баптисты военную службу в Советской России признали для всех своих членов обязательной и тем самым произвели у себя раскол. |
| И. В. Попов и другие. А главное, и сам Красницкий не может не понимать, что поставление во главе Патриаршего Управления лица, только что бывшего главным организатором и вождем обновленческого движения, должно означать в глазах церковного народа обновленизацию Патриарха и Патриаршего Управления и не может не вызвать возмущения верующих народных масс Патриаршей Церкви, для которых обновленчество стало символом произвола и насилия в церковной жизни. При явном, хотя и безмолвном сочувствии Тучкова, Красницкий снова настаивал на своем требовании. Хорошо понимая, что устами Красницкого говорит сам Тучков, и не желая слишком обострять его явное недовольство отрицательной позицией о. Виноградова, все три члена Синода сохраняли безмолвие. Но и это безмолвие не понравилось Тучкову, и он, прервав рассуждения о. Виноградова, обратился к членам Синода с репликой: «Я все слышу рассуждения Виноградова, но я хотел бы знать мнение прочих присутствующих». Патриарх и члены Синода хорошо поняли, что Красницкий вовсе не желает принести покаяние, а только по заказу Тучкова имеет целью провоцировать Патриаршее Управление. Однако, не желая решительным отказом сразу обострить отношения с Тучковым, они дали уклончивый ответ. Они ответили в том смысле, что новые неожиданные требования Красницкого и серьезные возражения против них, сделанные на заседании, требуют нового обсуждения дела в новом закрытом заседании Синода, и посему решение вопроса о покаянии Красницкого и в связи с этим о его включении в состав Патриаршего Управления нужно на некоторое время отложить. Тучков попытался было настаивать на немедленном решении. Тогда о. Виноградов от имени профессорской группы членов проектированного Высшего Церковного Совета сделал заявление, что эта группа крайне возмущена тем интервью, которое позволил себе сделать Красницкий в газетах от имени этого проектируемого Совета, не спросив однако согласия прочих членов Совета и высказав там взгляды, для них неприемлемые; эта группа решительно протестует против своевольного печатного выступления Красницкого и требует, чтобы он, во-первых, принес письменное извинение в этом и, во-вторых, письменно же дал обещание никогда в будущем таких словесных, от имени всего Совета, публичных выступлений не допускать; если же Красницкий откажется дать такое извинение и обещание, эта профессорская группа отказывается от участия в составе проектированного Высшего Церковного Совета. |
| Святославский сразу направил ее в кабинет. На пороге Маргарита Михайловна увидела прощавшуюся пожилую женщину и троих молодых людей. Владыка благословил новую гостью и, когда сели в кресла, сказал: — Тоже бородинская вдова и ее сироты. Терпит горе, как и вы. — Три сына! — вскрикнула Маргарита Михайловна. — Три сына! А у меня все отнято! За что?! — Вероятно, она более вас заслужила своею покорностию милость Божию, — строго и наставительно ответил митрополит. Тучкова сжалась в кресле, как от удара, и вдруг неудержимым потоком слёзы хлынули из глаз ее. Вскочив, она закусила губу, чтобы не разрыдаться в голос, и выбежала из кабинета. Филарет немного опешил. Он полагал не лишним проявление строгости к горюющим, подчас впадающим в упоение своим горем, по тут, видно, переусердствовал. В дверь заглянул Святославский. — Прикажи закладывать,— велел митрополит. Когда карета митрополита остановилась перед крыльцом тучковского дома, вышедший лакей доложил кратко: — Её превосходительство не принимает. — Но меня она, наверное, примет,— сказал Филарет.— Скажи ей, что и желаю ее видеть. Тучкова встретила его в гостиной. Лицо ее еще было мокро от слёз. От слабости она едва стояла на ногах и потому держалась руками за спинку кресла. Надо было что-то сказать, но она никак не могла сообразить — что. — Я оскорбил вас жестоким словом, Маргарита Михайловна, и приехал просить у вас прощения, — покаянно произнес Филарет. Слёзы вновь потекли из ее глаз, но то были уже слезы умиротворения. В этот раз говорил митрополит, утешая, печалясь, наставляя. Новое царствование оказалось для владыки Филарета ничуть не лучше предыдущего. Тот же неустанный труд, перемежаемый огорчительными известиями чаще, чем радостными. В 1827 году после многолетнего перерыва он был вызван в Синод особому высочайшему повелению. Ему передали слова государя: «Рад, что смогу скоро иметь удовольствие его видеть». Однако перед отъездом, в день святителя Алексия, владыка произнёс в Чудовом монастыре проповедь, о которой потом долго говорили в Москве. |
| Но указанные «технические» огрехи забываются, когда начинаешь знакомиться с диалогами архиереев, которые автор поместил ниже. Хочется верить, что они «сконструированы» автором по документам, но поданы в духе художественного произведения не самого высокого уровня. Для примера приведу абзац, представленный как ответ митрополита Сергия на реплику одного из иерархов. «Да, – горячо подхватил митрополит Сергий, – все свершившееся с нами, начиная от революции семнадцатого года есть изъявление воли Божьей о судьбах нашего Отечества. Мы можем и должны исполнять свой гражданский и общественный долг в новых условиях нашей государственной жизни, лишь бы каждый при этом хранил как зеницу ока свою православную веру и верность обетам, данным нами во Святом Крещении» (стр. 180). Что это за язык? Это язык канцелярии, язык искусственный, «декларативный». Так говорят провинциальные актеры в плохой пьесе – вычурно, с претензией на глубокомысленность. На другой странице, касаясь событий, связанных с кончиной Патриарха Тихона, автор пишет о том, как на героя его книги «нахлынули, набежали воспоминания, в сознании всплыло все то, что связывало Сергия с усопшим» (стр. 181). Откуда М.И. Одинцов знает о том, что «всплыло в сознании»? Откуда ему известно, что владыка Григорий (Яцковский) на допросе у Е.А. Тучкова подумал о последнем: «У-у-у, здоровый мужик, отъелся на казенных харчах»? (стр. 188). Зачем М.И. Одинцов приводит диалог Тучкова с Дерибасом (стр. 189), так компонуя фразы, что возникает подозрение: третьим в кабинете непременно был он сам? Как можно писать, что митрополит Сергий в 1930 году чувствовал, что «холодной отчужденности» государства к церковным организациям преодолеть не удалось, спрашивая себя о напрасности усилий последних лет и тщете возникших надежд?! Проникая в мысли давно почившего иерарха, на страницах книги М.И. Одинцов выстраивает цепь рассуждений своего героя: «А может правы те, кто осуждал и отвергал меня, видел во мне отступника. Нет, нет, – гнал он прочь мрачные мысли. – Можно разочароваться в себе из-за своих ошибок и слабостей. Но в том, что делал не ради себя?.. остановиться на полпути? Пусть даже и изменились внешние условия, миром правит Промысл Божий, и все во власти Божественной воли» и т.д. (стр. 251). Не ограничиваясь проникновением в мысли митрополита Сергия, автор с легкостью выстраивает цепь рассуждений и большевика с дореволюционным стажем П.Г. Смидовича, думавшего, усевшись «в свое любимое мягкое кресло» (стр. 251–252). Если бы автор писал исторический роман, посвященный Патриарху Сергию, он, вероятно, имел бы право на подобные пассажи, но ведь жанр его книги несколько иной: это биография, пусть и поданная в литературной форме! Впрочем, о литературных достоинствах данного труда пусть судят профессиональные знатоки словесности. Они, быть может, увидят положительные стороны изложения там, где историку их найти проблематично. |
|
|
