| Городской шум ночью — грохот транспорта неусыпающий. Спи, кто может, я спать не могу. А в деревне — шумит ветер, что-то рассказывает дождь — словно музыка! 6 августа. Хотьково: Митина гора …Родители, у которых дети маленькие умирали, до Преображенья не ели яблоков. Потому что хотя их дети в раю, но, ежели родители заповедь преступили и до Спаса яблоки ели, детям на том свете яблочка райского не дадут. Они плачут, дети там. 24 сентября Если ты любишь Мать Сыру Землю, и леса, и воды, живой лик красоты, с радостью усмотришь ты и в каменном городе. Днём в окна глядел дождливый туск Художник оценил бы богатство серых тонов старого города, в дожде. Я вылез на улицу к вечерней заре. Тонко-облачная пелена стояла над западом. Она светилась золотом, нежным и тусклым. Но на туске небесном, призрачно и ярко, как свечи, горела листва на деревьях. Омытые дождём мостовые, бульвары будто вышиты были золотом листьев. В дом заходим, трём да трём ноги. А тут, как же можно топтать эту бронзу и красную медь, это червонное золото? 10 августа «Эти бедные селенья, эта скудная природа»… Мой внешний глаз мало что видит. Но для сердца много богатства, ум радуется. Худые глазишки что могут видеть сквозь очки? Физическому зренью всё примелькалось. А душевные очи видят светлость Руси. И уж нет для мысли прошлого и настоящего. Эффектна ли русская природа? Светлость, тихость русской природы значительнее швейцарских эффектов. Люблю, когда радуется мой ум. Люблю, когда веселится моя мысль. Эти вот дороги — Серпухов, Звенигород, Можай, Сергиев, Хотьков… веселят ум. Весело мне любить эту землю, эти дороги, леса, речки, тропинки и нежность неба над ними. Рекомендуем 1 Комментарий Самое популярное Библиотека св. отцов и церковных писателей Популярное: Сейчас в разделе 1795 чел. Всего просмотров 69 млн. Всего записей 2586 Подписка на рассылку поделиться: ©2024 Художественная литература к содержанию Входим... Куки не обнаружены, не ЛК Размер шрифта: A- 15 A+ Тёмная тема: Цвета Цвет фона: Цвет текста: Цвет ссылок: |
| Что же это: всяка радость моей жизни в печаль претворяется. Уж не думал я и не чаял, что у Михайла столь горестно семейная жизнь повернётся. Как будет возрастать миленький, маленький дитёночек Мишуточка и этот, ещё двухмесячный Олёшечка? Ветер сегодня сухой весь день. Липы, через дорогу, шумят молодой листвой. Песок с мостовой летит в окна. Девять пробило. Писать не видно. Братец уехал в Измайлово. Может, там что-то поживём. 22 мая. Пятница Гроза сегодня с ветром-тброком, с громами, с молоньями, с проливным дожжинушкой до вечера гуляла, мыла грязно-ёт город. На неделе все дни были жаркие. Лишь дома сидеть полдела, а братишку досталось до истомы, до изнеможения. Теперь самое светлое время. На родине и ночь не живёт ни единаго часа. Здесь в третьем часу пополуночи зачнёт светать. Братишечко с завода приедет в первом часу ночи. С ужной, с тем да с другим, всё уж до свету не повалимся. В три часа воробыши вовсю чирикают. Ласточки дольше спят. Оне и уснут поздно. Воробьи давно повалятся, ласточкам ещё надо на потух зари посвистеть да полетать. Силом меня братец в Измайлово выволок Как корову на баню тащил. А против города хорошо здесь. День был бессолнечный; облачно без дождя, с летним ветерком. Отдыхаю (не знай, от каких трудов!), сижу в тишине, в спокое, «на воздухе», а братишко уехал на сутки в работу. Ему не надо отдыхать. Сейчас время к ночи, за переулком играет гармошка, завизжат девки, залают собаки… К ночи приусилился ветер. Звук напоминает родину. Там в летнюю пору чуть припадёт морской ветерок, и рамы уже скрипят. Их наружу, на ремешок подвязывали. Я любил бы вот так один-то сидеть. Думу думать да списывать… Только думы-те печальные: братишкино нездоровье меня сокрушает. Чуть в Хотьково съездим, кашель усилится. Кабы эти мои записи были письмами к кому-то… А о себе, для себя… унынность свою, сто раз одно и то же — не для кого, не для чего. Сам для себя больно не занятен, не стоющ, не значущ. Любовь без дела мертва . Жалею брателка единственного. А что пользы в моём сокрушеньи? Вот горе меня об этом и сушит. |
| Уж не зову Отца, не плачу к Нему: «Объятия Отча отверзти ми потщися!»… Потому что я отеческия славы удалился безумно. В злых расточил, еже ми предал Отец богатство. Знаю, что есть богатство неиждиваемое, знаю, что есть «объятия Отча», но навык бродяжить, полюбил жить «на дне». Уже не «утренюет дух мой ко храму святому», храм нося телесный весь осквернён. «Покаяния двери» скрипят мне докучно. …Разве уж сам смысла Податель вразумит сердце моё. …Ты даждь ми слово, Отчее слово! Вот когда я говорю, что-де природа жива и радуется о Господе, то в моих устах эта истина является празднословием. Потому что «когда не поп, дак не лезь в ризы». Благовествовать вправе лишь тот, у кого со словом слитна и его жизнь. Бывало, в молодости, знавал я по силе моей «чудные мгновенья». Это, мнится мне, был залог, зов таинственный. Когда Мария Египетская услышала дивный оный зов, она, «вся отвергше», бежала в пустыню и семнадцать лет Христу сраспиналась, со Христом спогребалась. И — воскресла со Христом. А я тужу и ною, что вот закрылась, потерялась радость, не чувствую уж, что «природа радуется о Господе». 23 марта Домой-то приехали. Как у нас хорошо! Тишина какая. Всё своё, всему хозяева. Судит Бог, и Пасху здесь будем встречать… В окошечки старинной горницы нашей столь знакомое небо, деревья, вытаявшая дорога. На дворе ещё кучи снега, лужи. Опять, когда вздумал, можно к службам ходить. Ведь полжизни я здесь пост Великий правлю. Пусть там, в Хотькове, «природа». Всё сказалось непривычным, не своим, незнакомым. И примениться я ни к чему так и не мог. Уж всячески я, усиливаясь пожить «в деревне», надевал на глаза шоры, старался видеть только «талыя тропинки» да грачей… Мелочная, ничтожная «житуха» туземцев сбивала все «настроения». Алчность, жестокость, эгоизм, торгашеская совесть, вражда, сплетня — вот чем живут в «милых» этих «деревенских» домиках. …Как я не хочу про всё про это думать и писать. В конце концов, прискорбно это. …Я хотел поглядеть на проталинки, послушать, как шумят весенние воды. Да ведь не будешь при водах-тех жавороночком на веточке сидеть. Надобно где-то по-вседённое житьё-бытьё править — пить, есть, спать, согреваться, работать. Надобен свой угол. А вот с этим-то всегда оказывалось тяжко-непереносно. |
| С отъездом Лоты жизнь их несколько изменилась: новой гувернантки еще не нашли, уроки прекратились. Только Лиза по-прежнему разыгрывала на рояле своих Бетховенов. В одно зимнее утро все трое заседали в гостиной, мусоля прошлогодний номер «Всемирной иллюстрации». На рисунке изображались рыцари в шлемах с перьями, на конях. Чей конь лучше? Вот это вопрос. Девочки стояли за белого, Глеб за вороного. – Мой конь, мой конь! – твердила Собачка, закрывая ладонью белого коня. – Мой конь лучше! – Нет, мой! – Нет, мой! Лиза состроила на брата лисью мордочку. – Ну, ты уж такой граф Исидор… Глеб настаивал: – Вороной лучше! Во всем этом не было ничего ни тягостного, ни драматического. Могла бы Собачка, например, кончить спор восклицанием: «Граф Гидрик хочет ночевать» – бессмысленные слова, после которых все вскакивали, галопом неслись по дому в виде табунка – Собачка замечательно к тому же ржала – иго-го-го! Тут же она вдруг надулась, встала из-за стола, села на диван и по ее тугим розовым щекам побежали слезы. – Во всяком случае, вороной конь лучше, – заявил Глеб. У него был вид снисходительного мужчины, привыкшего к глупости женщины и ничему не удивляющегося. Но Собачка уткнулась в диван и плакала. Тут и Лиза забеспокоилась. Правда, нынче с утра Соня встала не в духе, хмурая. Все-таки… Побежали за матерью. Соня все всхлипывала. Мать вошла очень покойно и деловито. Сразу спросила, не болит ли живот. Соня ее обняла, еще пуще рыдая: «Тетечка, тетечка… я знаю… меня никто здесь не любит, я чужая». – «Пустяки. Все любят. Дай-ка голову потрогать». Глеб смотрел с изумлением. Что за чепуха! Кто это Собачку не любит? Разве к ней иначе относятся, чем к нему, Лизе? Нет, женщины еще нелепей, чем он думал. Разумеется, жар. Соня переменила тактику. Не то, что никто не любит… а ее тошнит, и голова болит. – Ну, это другое дело. Так бы и говорила. «Иллюстрацию» быстро убрали. Через четверть часа Собачка лежала в кровати, раздетая и закутанная. Началась рвота. Градусник показал тридцать девять. Сперва Глеб не обратил на все это внимания. Ну, заболела, что же особенного. «Кум» Виноградов был в отъезде, выписали из Хотькова фельдшера Астаха, маленького, немудрящего человека, но старавшегося показать, что он не хуже доктора. Астах смотрел Собачке горло, язык. Опять ставили градусник. Давали микстуру. Соня лежала красная, вся в поту, металась, стонала. Лизу от нее перевели в Глебову комнату, а у больной спустили в окнах шторы. Стало как-то страшнее и торжественнее. Прошло дня три. |
| Астах шептался с матерью, уезжал куда-то (но не в Хотьков), приезжал, вдруг произошло нечто совсем странное: опять Петька подал возок, тот самый, в котором Глеб вез икону, а Соню, хоть и больную, одели, с головою укутали в шубы и как мешок с овсом положили в возок. «Скарлатина», – слышал Глеб. «Фершал велел отделить. А то всех детей перезаразит». И к некоторому его и Лизе ужасу бесчувственную Собачку увезли. – Она будет лежать на Шахте, туда отец к ней из Славянки приедет. И вот некая сила, в которую входила также воля матери и отца, сразу все передвинула. Возок с Сонею и Астахом занырял по ухабам февральской дороги к Шахте. Дети остались одни. Сразу без Сони стало грустно. Как-то они призадумались. Увезли! Значит, серьезное… Но вообще рассуждать было не о чем. Опоздал Астах! Через день та же головная боль началась у Лизы, через три дня у Глеба, и один за другим вошли они в новый, еще не виданный ими и тяжкий мир. Нечто мощное, огненно-бурное распоряжалось ими, ломило голову, сводило тело в отвратительных судорогах, извергавших рвоту. Все стало другим. Будто бы враг отравил и глаза, и мозг, и дыхание. Что теперь говорить о тихо-зимних, милых днях Устов с подмороженными скамьями, Семиошкой, отцом, ружьем, с ощущением радости и спокойствия? Глеб то горел, то обливался потом, то видел кусочек стены с привычными обоями, имевшими теперь какой-то новый, мучительный и дурной смысл, то в странных тенях все это перемещалось, вращаясь вокруг одной лишь знакомой, любимой белой кофточки: чрез все и всегда проходила белая кофточка и во всей чепухе снов, кошмаров, рвот лишь один остров прежнего оставался – мать. Не верившая в ангелов являлась ангелом. А потом свет лампы под зеленым абажуром, спущенные занавески – нет дня! – серебряная ложка во рту с чем-то сладковато-противно-благодетельным, глоток остывшего чаю с лимоном – это глоток радости – капля влаги во ад, подаваемая белой кофточкой. И вечная, вечная головная боль. Бедна и убога медицина села Устов! До Виноградова так и не доскакали. Не был в доме и земский врач, будущий чеховский герой: слабо еще было земство. Заводский фельдшер Астах, стратег и начальник штаба в войне, где отбивала мать у болезни детей – в его руках, покрытых веснушками и рыжеватыми волосками, находилась судьба Глеба и Лизы. Он охотно бы изобразил Захарьина, но при всей добросовестности своей дальше хины да ипекекуана не шел. В сущности, дети были беззащитны. |
| Руська Православна Церква сайт Московського новини Кирил прийняв митрополита Зарайського Костянтина Кирила з РФ К.А. Чуйченко Кирил виставку сучасного церковного мистецтва та при князя Володимира в Кирил звершив освячення Володимирського храму в та очолив (Тихонова) на Колпашевського Стрежевського Кирил з головою Ради конгресу В.П. 27 2024 р. У 80-ту повного блокади Кирил взяв участь в на Санкт-Петербурга 27 в день повного блокади в роки Предстоятель Церкви взяв участь в покладання до монумента на — в братському жертв Фото 18 липня 2014 р. 17:27 Президент РФ В.В. Кирил концерт, присвячений преподобного Радонезького глава держави Предстоятель Церкви Успенський собори лаври. Фото 18 липня 2014 р. 16:43 У прийом для урочистостей на честь преподобного Радонезького 18 липня по на лаври Московський Кирил очолив прийом для урочистостей на честь з дня народження преподобного Радонезького. 18 липня 2014 р. 13:39 У день пам " преподобного Радонезького Предстоятель Церкви очолив в 18 липня, у свято чесних мощей преподобного Радонезького, Кирил у собору духовенства Церкви та Православних Церков звершив на лаври. 17 липня 2014 р. 20:28 Число лавру протягом дня, перевищило 50 000 «За даними МВС, людей, що лавру з 08.00 до 18.00 години, перевищило 50 000 Паломники продовжують прибувати на Лаври», — заявила 17 липня прес-служби урочистостей на честь преподобного Радонезького (рос.) 17 липня 2014 р. 17:21 Кирил в з паломниками та волонтерами, беруть участь в урочистостях, присвячених преподобного 17 липня Кирил надзвичайних та оборони на Посада для з Церкви, що беруть участь у з дня народження преподобного Радонезького. Фото 17 липня 2014 р. 17:14 Кирил з Православних Церков, прибули на святкування преподобного Радонезького 17 липня в в московському Даниловому Московського Кирила з Православних Церков, беруть участь у преподобного Радонезького. Фото 16 липня 2014 р. 18:50 Хресний з м. Хотькова до Посаду завершився молебнем на На Посада Московський Кирил звершив молебень звернувся до численних паломникам Первосвятительським словом. |
| Замечательно святитель Макарий говорит, что не следует болезнь воспринимать как грех. Мы знаем, что в другом месте Евангелия повествуется об исцелении слепорожденного (Ин. 9:1-7). У Спасителя спрашивают: «За что этому человеку? Он согрешил или родители его? За что он наказан?» И Господь отвечает: «Он не наказан — ни за родителей, ни за себя; но это случилось, чтобы на нем явилась слава Божия». И мы знаем, что Господь исцелил ту болезнь, являя славу Свою. Итак, физическая болезнь присутствует в мире как физическое отображение болезни духовной. Поэтому подлинное исцеление человека может быть только тогда, когда он освобождается от греха. Мы знаем, каких замечательных результатов сегодня добивается медицина, знаем, как успешно исцеляются — медикаментозно, хирургически — многие болезни, так что многим кажется: наступит время, когда болезнь уйдет. Однако физическая болезнь не уйдет никогда, и об этом сегодня говорят ученые, которые наблюдают появление новых болезней, в том числе порожденных современным уровнем научно-технического развития человеческой цивилизации. Болезнь есть видимое, физическое отображение духовной болезни. Только осознав эту внутреннюю связь духовного и физического в человеке, мы сможем понять, насколько важно внутреннее, духовное измерение нашей жизни для полноты человеческого бытия. Не может быть счастья в жизни, порабощенной греху. И когда мы совершаем грех, чтобы обрести некое человеческое счастье, когда мы кого-то обманываем, когда мы устрояем свое собственное счастье на несчастье другого, как это иногда бывает в семейной жизни, мы должны помнить: грех никогда не приводит человека к счастью. В конце концов, рано или поздно совершается суд Божий, и человек наказывается за свои прегрешения. Сегодняшнее Евангельское чтение открывает нам эту тайну взаимосвязи духовного и физического, души и тела, греха и болезни. Открывает не мудростью человеческой, не способностью человеческого ума проникать в суть вещей, а самим словом Божиим: «Что легче сказать: возьми одр свой и иди? или: прощаются тебе грехи твои?» И Господь, простив грехи парализованного человека, исцеляет его и от болезни физической. |
| И на следующий день я поехал рано утром в Хотьково, и меня приснопамятный Святейший Патриарх Алексий Второй, рукоположил в иеромонахи – в день памяти преподобного батюшки Серафима Саровского. А я-то, когда уезжал из скита, так жалел, что в престольный праздник его покидаю. И мысли были такие: «Это тебе по твоим грехам – батюшка Серафим тебя видеть не хочет». – Батюшка, поменялось ли после священнической хиротонии ваше отношение к учебе? – Считаю очень важным, что никогда не отказывался от данного мне послушания. Когда меня рукоположили в священники, учился на третьем курсе и имел возможность общаться с замечательными преподавателями. Были батюшки, которые преподавали непосредственно пастырское руководство. Например, совершение треб и таинств: на все вопросы, которые у меня возникали в процессе служения, я находил у них грамотные, глубокие ответы. Мог найти источники, из которых черпал недостающие знания. Во время учебы на четвертом, пятом курсах я получил именно то, что мне было нужно как священнослужителю. – Часто вам приходилось пропускать занятия? – Я никогда не прогуливал занятия просто так. Но, конечно, по послушаниям у меня были авралы. Ведь тогда строились монастырские корпуса, и я совместно с рабочими и инженерами участвовал в разработках всех систем связи и электрики. К сожалению, было и такое: один раз линию залили бетоном не в том месте. И ночью, взяв отбойный молоток, я разбивал все, чтобы исправить положение. Так вот иногда всю ночь работал с отбойным молотком, а утром шел на экзамены и думал: «Как буду сдавать?». Самое интересное, что сдавал, и мне даже преподаватель говорил: «Как замечательно, какой еще литературой, помимо той, что я давал, вы пользовались?» Как-то удивительно Господь покрывал мои пробелы в учебе. – А экзамены тяжело давались? – Да, очень тяжело, потому что я для себя решил: все учить и никогда не списывать. В продолжение ответа на вопрос о преподавателях приведу такую историю. Первый и последний мои экзамены сдавал Алексею Константиновичу Светозарскому. В первый раз это была церковная история – тогда он оценил мой ответ как неудовлетворительный. А когда ему же сдавал последний экзамен, получил «отлично». И я ему сказал: «Алексей Константинович, вы знаете, первый экзамен мой был у вас, я получил двойку». Он засмеялся и говорит: «Вот видите – выросли». Это был очень отрадный для меня итог моей учебы. Ведь я очень любил русскую церковную историю, но Алексей Константинович на протяжении всех курсов ни одного раза не поставил мне «пятерку». В конце четвертого курса, на экзаменах, получив очередную «четверку», я с юмором обратился к преподавателю: «Алексей Константинович, у меня есть большая мечта». Недоумевая о вопросе, с улыбкой он посмотрел на меня и спросил: «Какая?» На что я ответил: «Получить хотя бы один раз “пятерку” по вашему предмету». Он пришел в восторг, засмеялся и сказал: «Это вполне возможно, только нужно подучить». |
| — Мы их, бабушка, в Сергиеву пустынь на лихаче прокатим, — вот и божественное будет! У сироток даже глазки разгорелись и кончики носиков покраснели при этих словах. — А как, говорят, поют у Сергия! — восклицает Аннинька. — Сем уж, кузина, возьмите. Трисвятую песнь припевающе — даже отец так не споет. А потом мы бы вас по всем трем Подьяческим покатали. — Мы бы вас, кузина, всему-всему научили! В Петербурге ведь таких, как вы, барышень очень много: ходят да каблучками постукивают. — Разве что этому научите! — вступается Арина Петровна, — уж оставьте вы их, Христа ради… учители! Тоже учить собрались… наукам, должно быть! Вот я с ними, как Павел умрет, в Хотьков уеду… и так-то мы там заживем! — А вы все сквернословите! — вдруг раздалось в дверях. Посреди разговора никто и не слыхал, как подкрался Иудушка, яко тать в нощи. Он весь в слезах, голова поникла, лицо бледно, руки сложены на груди, губы шепчут. Некоторое время он ищет глазами образа, наконец находит и с минуту возносит свой дух. — Плох! ах, как плох! — наконец восклицает он, обнимая милого друга маменьку. — Неужто уж так? — Очень-очень дурен, голубушка… а помните, каким он прежде молодцом был! — Ну, когда же молодцом… что-то я этого не помню! — Ах нет, маменька, не говорите! Всегда он… я как сейчас помню, как он из корпуса вышел: стройный такой, широкоплечий, кровь с молоком… Да, да! Так-то, мой друг маменька! Все мы под Богом ходим! сегодня и здоровы, и сильны, и пожить бы, и пожуировать бы, и сладенького скушать, а завтра… Он махнул рукой и умилился. — Поговорил ли он, по крайней мере? — Мало, голубушка; только и молвил: прощай, брат! А ведь он, маменька, чувствует! чувствует, что ему плохо приходится! — Будешь, батюшка, чувствовать, как грудь-то ходуном ходит! — Нет, маменька, я не об том. Я об прозорливости; прозорливость, говорят, человеку дана; который человек умирает — всегда тот зараньше чувствует. Вот грешникам — тем в этом утешенье отказано. — Ну-ну! об «распоряжении» не говорил ли чего? — Нет, маменька. Хотел он что-то сказать, да я остановил. Нет, говорю, нечего об распоряжениях разговаривать. Что ты мне, брат, по милости своей, оставишь, я всему буду доволен, а ежели и ничего не оставишь — и даром за упокой помяну! А как ему, маменька, пожить-то хочется! так хочется! так хочется! |
| …Ночь. Высок и светел месяц. Скроется в лёгком облаке и снова сияет. Лёд блестит на дворе в свете месяца, лёд, притаявший днём, прихваченный ночным холодом. Ночь вся исполнена каким-то лёгким, как бы растущим светом месяца. 1 марта. Понедельник Ветер сегодня как солью солит. Холод, ознобным ветром всё высушило. Сегодня «курица из лужицы не напьётся». По старым приметам: холода ещё будут, протяжная, не крутая весна. Братец упахал в Хотьков худо одет. А инфлуэнца ходит. Холодно на дворе, а тускло, ровнооблачно небо-то. 2 марта. Вторник Прочитываю книгу «Чины колмогорские соборные». Первый завод Афанасьев на Севере… Бывал там, видал места те. Шумящие под ветрами воды, песчаные берега. Древний деревянный городок и поодаль меж старых елей белокаменное Офонасьево зиждительство. Великого размаха был человек. Под стать Петру-то. Какую художественную нарядность, какую цветистую картинность. Как декоративны, каким восхитительным зрелищем, истинно театральным, были даже эти «большия и малыя провожания» Афанасия из его дома к службам и обратно. Перезвоны, обрядное пенье, узорные аксамиты, разноцветные штофы… И всё это на фоне строгой и прекрасной природы, под жемчужно-восковым небом Севера. Сколько тут было для народа посмотренья-погляденья! Было на что полюбоваться! А ведь не про это, про другое любованье мне поквакать было охота. Ведь то моя родина. Чины колмогорские соборные старинные глазами читаю, а сердечное, а умное-то око видит, как всё это при мне, во дни юности моей было. Чины Великаго поста, Велика дня конца XVII века читаю, чины служб церковных, а по свойству моему вижу обтаявший пригорок у южной стены собора. И мосточки тут вытаяли и обсохли. Бугор соборной, хоть пообсох с юга, трава ещё бурая, прошлогодняя. Старухи тут сидят, в шубах с долгими рукавами. Из-под шуб видны сарафаны с репейчатыми пуговками. С холма далеко видать: речки ещё не вышли, но уж лёд, инде, посинел. Под Куростровом, где стоит древний ельник, уж вон какие забереги! Попадут ли куростровские к заутрене… А что матигоры, что куростровы, они художники, любители до чинов, до красот, до обрядов, до всяких прекрасностей, интересностей! |
|
|
